— Когда монстр — не монстр?
— Когда ты его любишь.
Т/И ступает по мелкой крошке, осыпающейся со стен от каждого взрыва, что раздаётся снаружи. Она уходит все дальше в коридор, под ногами раздаётся неприятный хруст, и девушка вздыхает, скидывая обувь. Слишком громко. Свет от лампад, что раньше освещал проход расслаивается, силясь пробиться сквозь плотную завесу желтой пыли и частичек пряности в воздухе, но не справляется. Затухает. Т/И щурит глаза. Зрение подводит на дальнем расстоянии, не до конца привыкшее к прыгающему освещению. Очертания предметов вокруг обрастают яркой синевой, наполняются пульсирующим стуком, и она чувствует себя на охоте. Впереди вырисовывается нечеткий образ мужчины, и девушка, не имея никакого оружия, замирает, готовая в любой момент использовать голос. Фигура приближается, ведя за собой ещё четырёх спутников. Т/И, смаргивая пелену, узнает в плавных движениях тландийцев. — Госпожа! Мартин басит, и нотки тревоги, отдавая эхом, доходят до неё раньше, чем он успевает приблизиться. — Госпожа! — его шаг ускоряется. Т/И видит, как молодые воины, следуя за ним, отражают ее собственное золото глаз. Она скучала. Фигуры становятся ближе. Она так скучала. Спутники Мартина, все как один, отличаются от него. Отличаются во всем: начиная от внешности, как они одеты, и самого характера. Они изящны. Не так величавы и грузны, как Мартин, но гибки и опасны, как самый острый клинок. Т/И смотрит на юношей и улыбается. Где-то внутри само, неосознанно растёт нечто похожее на материнский инстинкт. Она младше них, но чувствует себя тысячелетним мудрецом. Голос хихикает от сравнения. Мартин подходит вплотную, буквально врезается в неё, и Т/И расслабляется. — Мартин, — она рвано выдыхает, утопая в его объятиях, вдыхает знакомый аромат разряженного воздуха. — Ты здесь. Руки мужчины сжимают ее в ответном движении, а после он отдаляется, с волнением кладя ладони на ее щеки. — Как вы? Я места себе не находил. Не знал, что с вами, где вы, — Мартин осматривает ее с головы до ног, и резким движением касается шеи, проводя подушечками пальцев по фиолетово-красным пятнам на коже. — Что это? Она молчит. Он не настаивает на ответе. Мужчина снова проводит по коже, а после стягивает с плеч накидку, собираясь укрыть. — Почему вы в таком виде? Она знает, что он говорит не об одежде. Т/И поднимает на него уставший взгляд, закусывает губу и чуть хмурит брови. Он хочет ее спрятать? Защитить? Согреть? Это плащ или нечто большее? Голос в голове тянет — ты слабая, — и Т/И, сглатывая, снова утопает в воспоминаниях. Ей пять лет, и дедушка укрывает ее своим плащом, чтобы она не замёрзла. Ей двенадцать, и после очередной тренировки, когда шрамы на лице ещё не заживают до конца, Дункан накидывает свой мундир поверх ее плеч, мягко хлопая ладонью. Ей исполняется шестнадцать, и Мартин, улыбаясь своей тёплой улыбкой, отдаёт ей перчатки после того, как они поохотились в лесу. Ей восемнадцать, и Т/И, спотыкаясь, выползает на берег из ледяной воды озёра. Отец стоит, укутанный в тёплые меха и смотрит на неё долгим нечитаемым взглядом. Ей морозно, и тело прошивает дрожь от противно прилипшей к телу одежды. — Холодно. — Определенно, — Ваурум прикрывает чёрные глаза. — Я просил тебя всерьёз задуматься о внешнем виде перед нашим занятием. Т/И топит красной продрогшей ладонью снег и откидывает назад успевшие покрыться инеем волосы. — Ты мог бы просто отдать мне свой плащ. — Мог бы, но не буду. Он поворачивается к ней спиной и бросает, уходя в сторону дома: — Что ты будешь делать, когда придётся самой заботиться о себе? Она слышит: что ты будешь делать, когда придётся брать ответственность за свои действия на себя? Т/И дёргается, не позволяя Мартину ее укрыть. — Через несколько часов рассвет, — смотрит на него пронзительно и долго. — На Арракисе потеплеет. Мужчина на мгновение замирает, все ещё держа плащ на весу, наклоняет голову набок так, как делает сама девушка, и, словно понимая, в чем дело, отодвигается. Она благодарно кивает в ответ, и, чуть отходя в сторону, обходит Мартина. Один из тландийцев словно от лица всех вокруг склоняет голову, едва слышно шепча на родном языке: — Skaber. Т/И останавливается рядом с ним, не поворачивая голову в его сторону. Отвечает: — Больше не делай так, — долго моргает, позволяя глазам немного отдохнуть. — Никогда ты не должен склоняться так, чтобы быть ниже меня, — переводит на юношу взгляд. — Ты — моя часть, будь добр быть равным. Юноша подчиняется, вставая в уверенную позу, но молчит, не реагируя словами на услышанное. — Prøv at reagere på ord i almindeligt sprog — Paulus talte til fælles, — он задумывается. — Jeg kan ikke lide, at det kan binde noget, skaber. — Прекрати, Нильс, — голос Мартина обрывает наглеца. — Мы здесь не ради Атрейдеса. Мы здесь ради нового дома, — смотрит на Т/И. — Ведь так, госпожа? Голос в голове вторит: ведь так? Так? Девушка делает шаг вперёд, ощущая босой ногой кусочки известняка. — Так, Мартин, — дергает плечом. — Какая часть резиденции разрушена? Другой тландиец огибает обвал, ступая ровно по ее следам. Его голос раздаётся низкой вибрацией заведённого корабля: — Det her. Det næste slag faldt på den østlige del af bygningen. Hovedstyrkerne trådte ind derfra. — Ясно. А почему вы не в доспехах? — Т/И бросает настороженный взгляд через плечо. — Или их изъяли по приказу Стилгара? Юноша на секунду ныряет рукой в карман, достает оттуда плоский круг и передает ей. — Stilgar var interesseret. — щурится. — Men ikke på en sådan måde, at du gør krav på dem selv. — гнёт губы в подобии улыбки. — Hvis elskerinden ikke er i rustning, hvordan kan vi så være det? — Какое позерство, — Т/И хмыкает. — Что значит «мало что решает»? — Власть практический полностью перешла к Полу, — Мартин хмурит брови, но затем приподнимает уголок губ. — Не думаю, что это должно смущать, поскольку было слишком очевидно. Т/И кивает, медлит, но затем принимает подать от тландийца. Обводит пальцем золотые грани плоского диска и вместо середины нажимает на верхнее ребро. Металл нагревается, отдает дрожью в ладонь, и, расширяя стыки между пластинами, загорается, выплевывая голограмму на стену. Девушка оглядывает бледно-красные цифры, что тянут за собой чёрные тени, проходится взглядом по уже привычной гипотезе Римана и вздыхает, отключая проектор. — Мартин, — она цокает, — нужно забрать из спальни мою часть задачи. Она возвращает диск тландийцу. — Конечно, госпожа, — он взволнованно утирает ладони. — Вам удалось разобраться в цифрах? — Нет. Но уверена, что, имея развитые технологии, я смогу быстрее понять, что именно планировал отец. — Og krydderiet bliver der ikke længere brug for? — Конечно, Нильс, — Т/И устало трёт глаза. — У нас будут прекрасные счетные машины. Если только я, — голос в голове довольно хихикает, — смогу разобраться. Она кивает сама себе, а после отчётливо тянет: — Что ты знаешь о тлейкасу, Мартин? Тландийцы напрягаются, переводя заинтригованные взгляды на мужчину. — На самом деле мало, госпожа, — он облокачивается на стену. — Мы никогда не контактировали с ними напрямую. Но, как говорят многие, это достаточно простой и миловидный народец. Т/И прыскает. — Этот миловидный народец сотворил гхол по приказу Харконеннов. — Гхол? Девушка зеркалит его движение и от волнения переплетает пальцы со стоящим рядом юношей. — Клонов, Мартин. Копию герцога Лето и Шаддама IV. Только без былых воспоминаний. Повисает тишина. Мужчина с силой трёт подбородок, хмурит брови, удерживая на ней подозрительный взгляд. Т/И вздыхает, ощущая легкое поглаживание по выступающей костяшке. — Только подумай, Мартин, если они выращивают подобия ушедших людей, то как далеко ушли их технологии. Мы ведь столькому можем у них… — Нет-нет, госпожа, меня волнует другое, — он задерживает руку на скуле. — Если они вырастили гхолу бывшего герцога, то какова вероятность, что у них нет вашего отца? Сердце Т/И ухает куда-то в район желудка, совершает кульбит, и заходится нервным стуком. Она сжимает пальцы тландийца ещё сильнее. — Даже если, — сглатывает, — они смогут «вырастить» отца, почему нас должно это волновать? Мартин отвечает на их языке: — For det er umuligt at skabe en identisk person udadtil, og på ingen måde vække hans gamle hukommelse i ham. — Фейд сказал, что… Ее снова перебивают. — Фейд вообще много говорит. У него вместо языка нескончаемый поток дерьма. — Мартин! — Простите, госпожа. Тландиец чуть тянет ее на себя, заставляя отойти от стены, жмурит глаза, а после шепчет: — Hvem har forbindelser til disse mennesker? Т/И шумно выдыхает, оглядывается вокруг и нервно бросает осознавая: — Питер. Ментат Харконеннов, — отпускает руку юноши. — Я его упустила. Она переводит взгляд на Нильса, и тот улыбается ей безумной улыбкой. — Der er ingen grund til at bekymre sig, vi finder det, skaber. — дергает головой, подзывая к себе ещё двух воинов. — Faderen forbliver død, som han burde. Т/И кивает. Голос в голове почти мурчит, тягуче напевая имена каждого, кто стоит вокруг, и девушка шумно стучит зубами, стараясь его заглушить. — Тогда сделаем так. Нильс, Корхон, Ульф, найдите Питера. Ханс, мне нужна ещё одна часть головоломки отца из спальни. Мартин, ты со мной, — она смотрит, как те кивают, улыбается. — Lad os først tænde bålene. — Og lad ildene ulme. Она улыбается шире, и тландийцы, разворачиваясь, растворяются во мгле разрушенного коридора. Голос снова отвлекает, удовлетворенно сипя — какая у тебя-нас славная семья — хмыкает. Т/И смотрит на Мартина, ощущая себя в безопасности. Семья. Мужчина переводит на неё задумчивый взгляд, басит: — Вы больше не одна? Т/И слышит: вы уже разделили свой разум с берсерком? Она кивает. Тландиец понятливо кивает в ответ. *** Пространство начинает рябить сильнее, заполняясь синим цветом все больше. Она рвано выдыхает, останавливается, и, упираясь рукой о стену, переводит дыхание. Размыкает губы, чтобы позвать Мартина, но вместо привычных звуков раздаётся глухой сип. Т/И испугано откашливается, пытается вновь произнести имя тландийца, но опять ничего не выходит. Девушка бьет раскрытой ладонью по груди, с силой нажимает на шею, разминая напряженные мышцы, и наконец произносит: — Мартин! Мужчина останавливается в нескольких метрах от неё, обеспокоено оборачивается и быстрым шагом направляется в сторону девушки. Т/И тяжело вздыхает, но давится воздухом, замечая в арке выхода знакомую фигуру Харконенна. Она подрывается с места, с шумом пробегает мимо Мартина. Взгляд цепляется за светлые пряди кузена, а после, словно заворожённый, прикипает к красному свертку в его руках. Середина груди начинает разрываться болью, поднимается горечью к горлу, и оседает неприятным комом, перекрывая кислород. Т/И давится кашлем, успевает утереть влажность на глазах, но не сбавляет скорости, боясь потерять Фейда из вида. Она слышит, как позади неё раздаются тяжелые шаги тландийца, и горячее дыхание опаляет затылок. Коридор заканчивается, оставляя в себе темноту, и новый зал в одно мгновение ослепляет светом, что пробивается сквозь огромные окна, разносится от висящих под потолком ламп. Т/И глохнет, теряется от того, как за секунду оказывается в пылу битвы, ошарашено смотрит по сторонам, глупо прирастая к месту. Тяжелая мужская рука тянет ее назад — ровно так, чтобы она успела увернуться от меча. Девушка оборачивается, ожидает увидеть Мартина, но сталкивается лицом к лицу с Гурни, и, не контролируя собственное тело, делает от него шаг в сторону. Халлек сверлит ее тяжёлым взглядом, нервно кусает сухие губы, и Т/И, снова оглядываясь через плечо, замечает Фейда, уходящего все дальше, наполняющего ее страхом потерять его ещё раз. Девушка сплёвывает на пол и, уворачиваясь от очередного удара, бросается в сторону Харконенна. В голове, мешаясь с голосом, бьются ее собственные мысли. Ребёнка нужно спасти. Голос перебивает: а кто будет спасать тебя? Т/И игнорирует вопрос. Реальность начинает полниться другими цветами: к синему добавляется розовый, переходит в ярко-зелёный и теряется в разводах желтого по краям. Она трясёт головой, и вместе с тем крошится иллюзия. Сначала пропадают целые стены, оставляя за собой лишь желтые, торчащие словно кости, обломки. За ними зияющими ранами появляются разбитые витражи. Т/И снова кашляет, успевает прикрыть рот рукой, после бросает быстрый взгляд на ладонь, и, чуть хмурясь, резким движением утирает кровь со слюной о платье. Кто спасёт тебя? — Госпожа! Голос Мартина отчетливым басом перекрывает гул вокруг, и Харконенн, слыша зов, разворачивается. Они сталкиваются взглядами, и Т/И, тяжело дыша, придвигается ближе. — Отдай мне ребёнка, кузен. Фейд ухмыляется, делает широкий шаг назад, и больно сжимает ножку сыну Пола. — Но-но-но, кузина. Стой на месте, — он смотрит, как она застывает. — Вот умничка. Раута хихикает. — Поверить не могу! — смотрит на неё с прищуром. — Стёрла ноги в кровь, почти потеряла голос, и все ради выродка Атрейдеса. Да ты им больна, кузина! Ты не думала об этом? — Отдай мне ребёнка, Фейд. Голос повторяет фразу ее отца: дети не должны умирать, Т/И. Она произносит вслух: — Дети не должны умирать, кузен. — Дети Пола? Или все дети? Т/И наклоняет голову набок, не совсем понимая, о чем говорит Харконенн. — Сколько детей погибло на Тландите из-за упрямства твоего отца и твоего собственного несогласия? Миллиарды. Скольких ты спасла? Ни одного, — Фейд хихикает, но после сразу становится серьёзным. — Так чьи именно дети не должны погибать, а? Голос в голове злобно шепчет — не слушай его, не слушай — тянет. Но девушка чувствует себя виноватой. — Чьи, кузина? — Фейд, — она старается тщательно подбирать слова. — Я совершила множество ошибок и совершу, поверь мне, ещё больше, — задумывается. — Но сейчас я хочу, чтобы ты отдал мне ребёнка. Раута противно двигает челюстью, на мгновение становясь похожим на барона, и вдруг резким движением руки подхватывает ребёнка за маленькую ручку, удерживая тельце на весу. — Давай сыграем в игру, кузина, м? — Фейд хмыкает. — Если ты успеешь его поймать, то сможешь его спасти, а если не успеешь, то, — хихикает, — что для тебя ещё одна невинная жизнь? Раута поднимает дитя выше и улыбается шире. Т/И скользит за его движениями взглядом, глаза снова наполняются неприятной пеленой, и она словно сквозь туман замечает, как кузен с силой бросает тельце о каменный пол. В ушах звенит противный хруст, а после — игривый голос Харконенна: — Не успела, упс. Он срывается с места, ныряет в ближайший проход, сливаясь с укрывающей его темнотой, и Т/И успевает заметить красную ткань, что тянется за ним следом. Красную, как кровь. Красную, как осколки, что остались от ее планеты. Красную, как последний закат на Тландите. Красную, как пятно, что расползается под маленьким тельцем. Она ненавидит красный. Т/И делает шаг вперёд, переносит вес на левую ногу, чувствуя, как тело начинает неметь от грядущего шока. Подтягивает следом вторую ногу, больно проходя пяткой по острию камня. Пелена перед глазами становится гуще, и Т/И, жмурясь, понимает, что это слёзы. Влага скатывается по щекам, разбивается на тысячи капелек, капая с подбородка, и девушка наконец доходит на крохотного комочка. Она аккуратно присаживается на колени, тянет руки вперёд, касаясь ещё тёплого тела, поднимает с холодных плит, неверяще заглядывает в детское личико и заходится громким воем. Рев льётся изнутри, мешается с хрипами, что вырываются следом, и Т/И снова начинает кашлять. Она жмурит глаза сильнее, пытаясь согнать пелену полностью, хочет утереть влажность с ресниц, но отпустить ребёнка — перестать касаться ребёнка выше ее сил, и она терпит. Зияющая рана от удара ещё кровоточит, и Т/И, выдыхая через нос, прижимает дитя ближе к груди. В его чертах сквозит Пол, во всем его точенном личике отражается ее мальчик, что ей больно так, словно она потеряла самого Атрейдеса. На плечо ложится чья-то рука, но Т/И дёргается, стараясь скинуть с себя тяжесть. Она хочет побыть одна, остаться одна, закончить войну, перестать видеть смерти, что никак не заканчиваются. — Госпожа, — голос Мартина тих. — Госпожа, позвольте мне забрать ребёнка. Она нервно качает головой, прижимая тельце ближе. — Госпожа, вы уже ему не поможете. Т/И чувствует, как кожа под ее руками начинает остывать, и страх заполняет ее больше. — Мартин, — она слышит себя словно со стороны, — мы ещё можем его спасти, прошу тебя. Мужчина тяжело выдыхает, садится рядом с ней, кладя меч поблизости. Утыкается носом в волосы и мягко целует. Т/И сипит: — Я хочу, что вы убили всех. Тландиец согласно кивает. — Всех, Мартин, — голос ее скулит. — Всех, кто когда-то был верен Харконеннам: слуг, наложниц, солдат, воинов, кухарок. Всех. — Все, как вы пожелаете, госпожа. — Всех, Мартин. Т/И слышит тихие шаги за спиной, и понимает, что кроме них больше никого нет. Девушка знает, что, если развернётся, то снова увидит трупы. Она напрягает спину сильнее, упрямо смотря только вперёд. Голос Халлека полон непривычной ей мягкости, но в то же время строг: — Вы не можете приказать казнить всех только потому, что они служили Харконеннам. Они не виноваты, что находились под влиянием таких мразей. — Те солдаты, что изнасиловали твою сестру в весёлом доме, — она сглатывает, — тоже были не виноваты, да? — Это не одно и то же. — Легко говорить, когда за твою сестру отомстили. Т/И поднимается на ноги, продолжая прижимать к себе ребёнка. Разворачивается, глядит тяжело на Гурни и шепчет: — Знаешь, что сделал отец, когда узнал, что твоя младшая сестра умерла по вине Харконеннов? — приближается. — Подстроил катастрофу двух кораблей, на которых были все те, кто прикоснулся к ней хоть пальцем, — злобно кривит губы. — Но ты ведь не знал, конечно, — скалится. — Ты ведь собрал вещички и сбежал с нашей планеты, винил моего отца в безумии, — хмыкает. — Взгляни на него, взгляни на этого ребёнка, — почти кричит. — Это я безумна?! Или всех Харконеннов, как и их подданых, нужно вырезать подчистую? Скажи мне, Гурни, кто из нас безумен?! Повисает тишина. Т/И чувствует, как в разряженном воздухе скользит неверие. — Он отомстил за мою сестру? — Гурни потеряно смотрит сквозь неё, но после фокусируется на Мартине. — Лорд Арейс отомстил за Бхет? Мартин устало поднимается на ноги, вставая аккурат за спиной Т/И. — Это уже неважно, Халлек, — вздыхает. — Отец мёртв, его деяния ушли вместе с ним. Все молчат, и тландиец, чуть подумав, добавляет: — Ты был ему сыном. В этой фразе сквозит: ты был ему важен. Т/И скалится, ощущая, как в ней клокочет ненависть. Она тяжело вздыхает, бросает ещё один взгляд на ребёнка, что кажется спящим в ее руках, и, разворачиваясь на пятках, вручает его Мартину. — Du sender barnet tilbage til moderen. Девушка смотрит ещё немного на маленькое тельце, нагибается, надрывая платье, тянет ткань сильнее, и, отрывая кусок, укрывает мальчика. — Вот так, — Т/И дергает головой, ощущая, как вдоль челюсти проходит мерзкая дрожь. — А теперь слушай меня, Гурни. Она снова оборачивается к Халлеку, краем глаза замечая несколько десятков трупов позади. — Это был последний раз, когда ты пытался оспаривать мои приказы, — тычет в него пальцем. — Последний раз, когда ты посмел мне возразить, — откидывает выбившуюся прядь назад, задевая рукой тяжёлые серьги. — Я ясно выражаюсь? — Я не буду слушаться только потому, что лорд Арейс когда-то, — Гурни неуверенно бросает, — возможно, отомстил за Бхет. Я верен… Она перебивает: — Мне плевать, кому именно ты верен сейчас. Перебежчикам не доверяют. Я четыре года ждала Атрейдесов, Гурни. Я четыре, — чеканит, — долгих года ждала, когда герцога наконец убьют. И сейчас, когда переворот так близок, когда наш Пол почти завоевал трон, ты предлагаешь мне проявить милосердие к подданным Харконеннов? — Что значит «ждала, когда герцога убьют»? — Гурни щурит карие глаза. — Ты знала о нападении на Арракин? Мартин щёлкает языком, отходя чуть дальше. — Гурни, — Т/И закусывает губу, — обещания не передаются по наследству. Защиту бывшему герцогу обещал мой отец, а не я. Мне был важен Пол. Мне все ещё важен Пол. — Господи. Халлек неверующе смотрит на девушку. — Ты ждала Атрейдесов. Ждала, потому что знала, что грядёт переворот, если резиденцию разнесут в щепки. Что Пол захочет отомстить. Он на мгновение прикрывает рот ладонью. — И знала, что в таком шуме и сама сможешь вернуть себе потерянное. Девушка наклоняет голову набок, отодвигаясь, прикрывает глаза, золото которых едва различимо за заволокшей его чернотой. Мужчина продолжает: — Ты хоть чуть-чуть, хоть самую малость переживаешь о Поле по-настоящему? — Пока юный герцог — тот самый Пол с Каладана, я буду за него бороться, и буду за него убивать. Но как только наш мальчик станет Императором, Гурни, я начну отсчитывать сезоны. — Что это значит? — Что рано или поздно наступит осень. Он отодвигается ещё дальше, смотрит на неё долго, тяжело, почти незнакомо. Мартин цокает, подходит к Халлеку, кладя свободную ладонь ему на плечо, и сильно сжимает, заставляя перевести внимание на себя. — Друг мой, ты полагаешь, что юный Атрейдес и сам не думает о том, что в случае неповиновения со стороны нашей госпожи, ее нужно будет устранить? — стискивает сильнее. — И ты допускаешь, что я забыл о том, как ты ослушался приказа герцога Лето и прибыл на Тландиту с опозданием на сутки? — давит. — Ты считаешь, что я забыл о том, что ты хотел смерти моей госпоже? Халлек шумно сглатывает и спрашивает севшим голосом, стараясь игнорировать обвинения в своей адрес: — Что будет с теми, кого любит Пол, когда сам Пол умрет? Т/И отворачивается, наклоняясь, чтобы поднять меч Мартина. Снова откашливается, затем четко произнося: — Давай надеяться, что наш будущий Император проживёт долгую жизнь. Гурни упрямо продолжает: — Что будет? — Ты не отвечаешь на вопросы Мартина, а я не отвечаю на твои, — Т/И разгибается, удобнее перехватывая рукоять меча. Голос, практический полностью сев, отдаёт хрипом на низких нотах. — Все честно, — переводит взгляд на тландийца. — Я за Фейдом. Мужчина крепче прижимает тельце ребёнка, плотно укутывая маленькие ножки в ткань, и кивает выдыхая: — Что делать с сардаукарами? — задумывается. — Адмирал сообщил, что не все готовы перейти на вашу сторону. — Значит пусть вырезают всех несогласных. Хочу, чтобы на Секунде больше не было никаких пленных. Голос спрашивает: Скольких ещё ты убьешь? Т/И дергает головой, кашляет и устало глядит на Гурни, подмечая глубокие морщины между бровями. Скольких ещё она сумеет спасти?