Два начала

Все вокруг ей кажется белым. Белый слепит глаза, застилает возможность разглядеть то, что находится дальше, очищает ее. Она ступает куда-то — ориентира совсем нет — что-то хрустит под ногами, и Т/И, опускаясь на одно колено, понимает, что это снег. Набирает полную ладонь, сжимает, ожидая, что тот растает, но кожа сухая — хлопья остаются целыми. Искусственными — думает Т/И — ненастоящими. — Не ждал тебя здесь так рано. Девушка нервно подрывается, бросает взгляд через плечо, замечает едва уловимую фигуру мужчины. Незнакомец выглядит карикатурным в своей чёрной одежде, грубо прорисованным в этом чистом месте. Т/И осматривает его с головы до ног. Узнает тяжелый плащ с погонами на плечах, цепляется за расстегнутый ворот белоснежной рубашки, за широкий ремень, что утягивает брюки на талии, тонкий, едва заметный золотой узор, что сплетаясь, превращается в змею на рукавах. Тяжело дышит, замечая, как переливаются камни на обручальном кольце мужчины, но перстня самого Дома Т/И так и не находит. Пространство сужается, медленно затягивая свет в плотные ткани и тухнет окончательно. Когда она моргает в следующий раз, вокруг появляется знакомый кабинет. — Здесь, дочка. Т/И дёргается от низкого голоса, осматривается: глядит на лампады в углах комнаты, на тихо потрескивающий камин, что освещает пространство рыжим, на прочный дубовый стол. Не удивляется. — Я дома? Ваурум — так знакомо — закатывает глаза и усмехается. — В своей голове. — Задумывается. — Просто ты, наконец, позволила мне появиться. Она сталкивает их взглядами: теперь уже едва уловимое золото во тьме у двоих человек. И ей хочется сорваться с места, утонуть в его объятиях, извиниться за все годы, что сомневалась в любви, но ноги словно прирастают к полу и сил хватает лишь на короткую фразу: — Почему сейчас? — Мы оба почти мертвы. Самое время поговорить. Т/И передёргивает плечами, опускает взгляд на раскрытые ладони, подмечая, что те укрыты чёрными перчатками — как всегда было раньше — и удивлённо вскидывает бровь бросая: — Почти? — Да. Ты можешь вернуться, а можешь остаться здесь. Со мной. С тобой, — думает Т/И, — ей нравится такой исход. — И наступит покой? Арейс хмыкает занимая место в кресле, ведёт пальцами вдоль ручек, обводит указательным пальцем бархатную обивку и кивает. — Теперь — да. — Да? — Девушка осматривает комнату и недовольно выдыхает. — Мне вечно негде присесть. Отец замирает от ее слов, приподнимает уголок губ, после и вовсе начиная смеяться. Т/И немного погодя подхватывает его настроение, добавляет: — Я могу узнать правду, зная, что ты будешь говорить моими словами и мыслями? — Ну, — Арейс мягко касается подбородка, — я ведь никогда ничего от тебя не скрывал. Все было очевидно, осталось только собрать все вместе. — Предательство мамы очевидным не было. Мужчина вмиг становится серьёзным, откашливается, на минуту отводя взгляд, прикрывает глаза и тянет: — Потому что мне не хотелось, чтобы ты знала. Т/И хмыкает, топчется и смыкая руки за спиной, шепчет: — Гвина, — очень холодно, — виновата в смерти дедушки и твоей собственной, почему я не должна была знать? — Потому что, — Ваурум грустно улыбается, — я все ещё ее любил. — Добавляет: — Любить не значит прощать, так что, хм, — медлит, — я ее не простил, но разлюбить так и не смог. — Не простил? — Нет. — Мужчина качает головой и чуть щурит глаза. — Мне хотелось бы повернуть время вспять. — Качает головой. — Не чтобы спасти дом, но чтобы быть с тобой ближе и любить тебя дольше. Она забрала наше время, и это то, с чем я так и не смог смириться. Забрала наше время, — думает Т/И, — забрала время нашей семьи. — Тебе очень странно без шрамов, — Арейс обводит рукой своё лицо, — их нет только здесь или они исчезли ещё на Арракисе? Девушка неспешна касается левой щеки, пытается нащупать борозды, что оставил Башар, но вместо них, сквозь перчатки, ощущается гладкая кожа. — Я все это время была с ними. Ваурум хмурится, снова смотрит на неё, добавляет: — Стилгар говорил, что тебя выберут преподобной матерью на Арракисе. — Задумывается. — А для этого ты должна была пройти ритуал посвящения, шрамы бы исчезли сразу же. — Откашливается. — Как только организм бы перестроился. — Ты договорился с наибом табра даже об этом? — Ты спрашиваешь иллюзию в своей голове о том, что и сама могла бы заметить, если была бы чуть внимательнее, Йичойя? — Почему Арракис, отец? Почему не любая другая колония, почему не Атрейдесы в конце концов? Мужчина ее передразнивает: — И правда, почему? — Прыскает. — Подумай, дочка, почему? — Я, — замолкает, обводит взглядом тяжелый балдахин, — я бы не затерялась в других колониях? Не затерялась бы? — Не стала бы той, кем стала сейчас. — Вздыхает. — Или предпочла бы не становиться? Т/И выдыхает сквозь зубы, смотрит на отца виновато, снова прячет взгляд и фокусируется на перчатках. — Я обещала, — трёт указательный палец большим, — что день очищения станет последним, где я видела столько смертей. Обещала, что сама никогда не стану их причиной. — Но? — Уничтожила ситч. — Сглатывает. — И там были люди, отец. Я, — мешкается, — а еще убила Фейда, хотя ведь обещала не делать и этого. Ему. Мужчина хмурится от последней фразы, тянет строго и почти с укором: — Были причины? — Смотрит как Т/И кивает. — И причиной был Пол? — Сначала злость, потом Пол, позже ярость и желание отомстить. — Вздыхает. — Кузен убил ребёнка. Ваурум хмурится сильнее, ведёт ладонью вдоль шеи, разминает, нажимая пальцами до бледных следов. Чеканит: — Ребёнка Атрейдеса? — Не нашего, — зачем-то уточняет Т/И, — да. — Да. Повисает пауза, лорд поднимается на ноги, двигается в ее сторону, и наконец приближаясь, мягко целует в лоб. — Пойдём. Пространство снова растягивается и девушка успевает заметить, как на заднем фоне рябят цифры перед тем, как кабинет тонет, превращаясь в астрономическую башню Тландиты. Мужчина отодвигается, встаёт рядом с окном, бросает взгляд на заснеженные поля планеты и шепчет на родном языке: — Hvad med Riemann-hypotesen? Цифры перестали быть загадкой? — Нет. — Т/И щурит глаза. — Men jeg husker, at pointen stadig er at skabe en anden transportform. — А зачем? — Пряность конечна? Ваурум оборачивается к дочери, качает головой, цокая на ходу. — Опять начинаешь с очевидно-простых вещей? — Отворачивается. — Вспоминай комбинацию, на что она похожа? Девушка хмурится, запускает руки в карманы, пытаясь нащупать прохладный круг, но мужчина ее обрывает: — Ты все помнишь, напряги память. — Не говори подобных глупостей, отец, — ищет усерднее, — количество комбинаций и цифр исчисляется миллиардами, я не вспомню. — Пять, двенадцать, двадцать три, шестьдесят пять, сорок восемь, десять. — Замолкает. — Это говорю не я, это говоришь ты моими словами. Вспоминай. — Я, — голос дрогнет, — я, — Т/И замирает, вглядывается в спину Арейса, — почему ты не смотришь на меня? Фраза обрывается на полуслове, она замечает, как под ногами мужчины растекается красное пятно, тот оборачивается, и девушка видит, что у него нет глаз. Бледные губы шепчут ещё раз: — Вспоминаешь? Она срывается на крик, чувствует, как сквозь плотную дымку к ней прикасается несколько рук, пытается вырваться, но касания эфемерны и это не помогает. Где-то на фоне слышится отчётливый говор Мартина, но все снова тухнет и мир иллюзий становится статичным. Ваурум глядит на неё привычным тяжёлым взглядом и уточняет: — Все хорошо? — Показалось. — Трясёт головой. На глаза падает прядь, и Т/И только сейчас замечает, что волосы будто укрыты пеплом. — Я помню только первые двести сорок три цифры и восемь тысяч сто пятьдесят комбинаций к ним. Пеплом? Как у дедушки? Мужчина трёт переносицу, переводит взгляд куда-то за спину, а после сцепляет руки за спиной. — На что похожи цифры? Кроме математических формул. — Я думала о координатах, но, — замирает, — но они все приводили к нашим колониям. Какой в этом смысл? — Какой в этом смысл? — Ты что-то спрятал? Голову простреливает болью, Т/И едва удерживается на ногах, перед глазами плывет, как после отравления. Жмурится, а когда снова смотрит, то замечает, как перед ней покоятся трупы тландийцев. — Госпожа! Госпожа, очнитесь! Кто-то дергает ее за плечи, приподнимает — Т/И не понимает зачем — давит на подбородок, заставляет открыть рот, чтобы дать выпить какой-то жидкости. И все снова в голосах: громких голосах, тихих голосах, знакомых и чужих. Ее опять трясут, и девушка слышит Мартина: — Где носит этого гребанного ментата? Где Нильс? Голос Ауды дрожит, проваливается на гласных, она отвечает: — Успокойся, они сейчас придут, сейчас придут, — что-то шепчет на родном языке, Т/И не разобрать. — Боже, госпожа. Мартин! Мартин, открой ей рот, она сейчас зажуёт язык! Т/И глохнет и снова оказывается рядом с отцом. — Ты меня слышишь? — Что происходит? Мужчина приподнимает брови, и она успевает заметить пару серебристых нитей в них. — О чем ты? — Нет, не о чем, — отворачивается к окну и вдыхает промозглый воздух, — координаты? — Все точно хорошо? — Ждёт кивка. — Долгота и широта. Назовёшь те, что связаны с Дюной? Т/И задумывается, ведёт рукой вдоль прохладной стены и замирает: — Это координаты резиденции? — Они самые. — Мужчина приподнимает уголок губ. — Что я мог бы там спрятать? Что я мог бы там спрятать? Все снова крошится, осыпается темным туманом, девушка ничего не видит, но голос Мартина становится опаснее. Она отчётливо слышит, как тот кричит на молодых тландийцев, когда один из них бросает: — Ты хочешь ее отравить? Зачем нужно переливать кровь Питера госпоже? Ты хочешь, чтобы она не проснулась? — Закрой рот. Просто закрой рот! Если ты сейчас не сделаешь то, что я тебе говорю, то…. — То что? — Я выпущу тебе кишки. Делай! На плечо ложится рука. Она узнает в ней руку Мартина, — все смазывается -, руку отца. Отца, — думает Т/И, — его. — Дочка? — Да, прости, — глядит на тёмные полы плаща лорда, — я не знаю. Арейс вздыхает немного разочарованно, — понимает Т/И, — смотрит на неё и качает головой. — Значит ещё не время. — Не время для чего? Ответ мешается со звоном, девушка дёргается, делает несколько шагов назад, спотыкается о торчащую плиту, и не успев удержаться, падает. — Ещё не время! — Голос Питера заполняет голову. — Госпожа! Т/И чувствует, как в вену на левой руке втыкают иглу, пытается дёрнуться, но тело никак не реагирует. Сон снова становится плотнее и лицо отца проступает отчётливее. Обстановка меняется, и теперь девушка находится в лесу, там, где они когда-то охотились. Разговор уходит от прежней темы, и она не может уловить о чем они беседовали раньше. — Папа, — слово даётся с трудом, — мне плохо. Знаешь, — она нервно смотрит на мужчину, — дочь бывшего императора сказала, что я не вижу себя. — Сглатывает. — Не вижу целиком. — В чем-то она была права, не находишь? Т/И опускает взгляд на руки, ещё раз подмечая, как перчатки, в которые те укутаны, похожи на привычную ткань одежды дедушки. Добавляет: — Словно я становлюсь частью графа. — Частью берсерка, дочка. — Устраивается удобнее на пушистом снегу. — Я так пытался все исправить, оградить тебя от этого, — трясёт рукой, — го-ло-са. Ничего не помогло. Только заглушил. — Но? — Твоя Мама его разбудила. — Поправляет рукава. — Случайно. — Что такого было в этом голосе, что пугало тебя? — Новый джихад машин? — О чем ты? — Вон там! Ваурум указывает куда-то вперёд, тычет пальцем на Север, и Т/И замечает, как среди плотно-растущих елей, прослеживается образ волка. Волка, — думает Т/И, — почему-то так похожего на дедушку. — Стреляй! Давай же! Т/И опускает взгляд вниз, руки наполняются тяжестью непонятного оружия, и отец кричит громче: — Давай же! — Давай же! — Мартин с силой давит на грудную клетку. — Нужно больше пряности, мы ее теряем! Ваурум забирает из ее рук нечто, но жертва исчезает среди широких веток. — Что это было? — Память о моем отце, что пытается проснуться в твоём разуме. — Смотрит на неё. — Не пускай дедушку, от него настоящего, к старости, мало что осталось. — Дедушка создавал машины, которые были уничтожены во время битвы при Доме Коррино? — Не дедушка, — говорит лорд, — чертов голос. — Мужчина поднимается на ноги. — С этого и началась та самая холодная война между нами и Шаддамом IV. — Как Мартин? — Мартин? — Мартин! — Ауда переходит на визг. — Остановись! Сердце прошивают болью, и Т/И неосознанно дёргается. Давит на середину грудной клетки, растирает и снова жмурится. — Да, — отец медлит, — будь аккуратнее с ним. Что с тобой такое? — Меня тянут назад. Я не хочу. — Сглатывает. — Что не так с Мартином? — Тебе все равно придётся решить: остаться здесь или уйти. — Отворачивается. — Он тебя любит, — пожимает плечами, — конечно любит, — словно сомневается, — но графа он любил больше, как и все, — подчёркивает, — все, что отец творил. — Почему Тландита должна была пасть? — Чтобы выжил хоть кто-то из Арейсов. Давай ненадолго вернёмся в тот самый день. Т/И послушно повторяет за отцом, встаёт на ноги и отряхивает брючину, а затем, заправляя выбившуюся прядь за ухо, уточняет: — Ты был уверен, что герцог Лето уничтожит планету, как ты и просил? Ваурум хмыкает, смотрит на неё сверху вниз и щурится. — В итоге ведь все так и случилось. — Задумывается. — Я был уверен, да, Атрейдесы всегда держат данные обещания. — Задумывается. — Было важно, чтобы бывший герцог поверил в это. Поверил? Лес размазывается потекшей краской, осыпается сухими листьями, и вокруг вырастает сплошная серость главной площади. Девушка притопывает пару раз на месте, слышит глухой звук от каблуков. Рука отца касается ладони, и Т/И — впервые — сжимает в ответ. — Помню однажды, — усмехается, — мы только познакомились с Лето, он сказал, что Арейсы не делают ничего просто так. — Вздыхает. — Мне было пятнадцать, я верил в величие отца и в некие, — тянет, — благородные порывы. — А потом? — Т/И глядит, как центральная площадь наполняется дымными фигурами погибших тландийцев. — Что было потом? — Я узнал о машинах. И о том, что любую разработку, Т/И, нужно пробывать в действии. — Цокает. — Однажды зашёл в кабинет к отцу, а он говорил сам с собой. Мастерил какой-то, — прыскает, — пульт управления. Представь себе? Сопоставить одно с другим было несложно. И не мне одному. В колониях уже были наблюдатели, — дёргает глазом, — он называл их так. С этого начались восстания. — Задумывается. — И тот бунт на Секунде. — Который подавил граф? — Да. Из людей, сражавшихся вместе с ним был только Мартин. Отец использовал, как я уже и сказал, своё творение на практике. Т/И дергается от фразы и хмурится сильнее, шепчет напугано: — Там были машины? Ваурум ухмыляется, отпускает ее руку и делает пару шагов вперёд. — Так сильно похожие на людей. Целых три. — Смотрит на дочь. — Этого хватило, чтобы напугать не только сардаукар, но и Императора. Отец уже не был отцом. Наверно. — Отворачивается. — А может я всегда был не тем самым сыном? — Он отошёл от власти в твои шестнадцать, — Т/И снова хмурится, — почему? — Все-таки проснулся, вдруг осознал все, что создал и передал Дом мне. — Вжимает ногти глубоко в ладонь, запрокидывает голову и выдыхает. — Первое, что я сделал — уничтожил его наследие, оставив лишь чертежи, и, — замолкает, — придумал иной способ контроля. — Какой? — А вот это ты узнаешь, когда разгадаешь загадку, дочка. Площадь опять начинает дрожать, но Т/И фокусируется на лацканах плаща отца, когда тот, буквально на мгновение, поворачивается к ней корпусом, и пространство становится статичным. — Император не поверил, что машины уничтожены? — Конечно нет. Кто бы уверовал, что Арейсы могут превратить в пыль своё детище. — Пойдём. — Ускоряет шаг. — Ещё немного. И вдруг она вспоминает дедушку. Тот держит ее на руках, волосы у него собраны в тугой хвост, а рисунки на лице кажутся ей волшебными письменами. Мужчина глядит вниз с небесного пика и, целуя ребёнка в самую щеку, шепчет: — Ты очень похожа на меня. Однажды ты пойдёшь по моим стопам. По моим стопам. Так похожа. — Т/И? — Отец бросает взгляд через плечо. — Идёшь? Она быстро кивает и переходит на бег. Полы плаща хлопают об икры, окутывают ноги и снова развеваются на ветру. — Император отправил мне указ, — Ваурум сворачивает с главной площади в сторону, — спустя несколько дней после смерти графа. — Хмыкает. — Костёр в честь твоего дедушки даже не успел остыть. Шаддам IV просил предоставить все документы об опытах над людьми и исследования в области инженерии. — Отказался? — Конечно. — Ускоряет шаг. — Безумец или нет, но граф был моим отцом. — Снова поворачивает. — Тогда случилось нападение на герцога Лето. Император, почему-то, верил, что старший Атрейдес мог знать наши секреты. — Гурни сказал, что это ты подстроил нападение Харконеннов на отца Пола. Ваурум на мгновение останавливается, медлит, а после переходит на громкий смех. — Я? — Не знаю, — девушка медлит, — вдруг я просто пытаюсь тебя оправдать. Ну, — касается виска, — в своей голове. — Я любил герцога. И он был вне моей власти, — утирает лоб, — даже если бы хотел — не смог бы. — Хмыкает. — Лето тоже совершил немало ошибок. Его было за что убивать. — Планировал переворот? Ваурум наконец доходит до, — Т/И нервничает, — заброшенного зимнего сада и открывает дверь. Вместо аромата магнолий в нос ударяет противный запах пыли. — Планировал. И он бы справился, если бы…. — Если бы что? — Девушка заходит внутрь. — Если бы ты был рядом? — Если бы у него было ещё чуть больше времени и, — заходит следом и хлопает дверью, — чуть больше верных людей. Помещение выглядит захламлённым, и Т/И чувствует, как внутри что-то ломается. Она вспоминает, как когда-то, много-много лет назад, здесь цвели огромные бутоны розовых цветов. Напоминание любви между ее родителями. Все снова начинает дрожать, она хватается рукой за стену, голос Мартина разносится громом, но вперемешку с ним Т/И улавливает знакомую мягкость голоса Пола. Он шепчет ей — вернись ко мне — почти просит. В какой-то из реальностей — разобрать все сложнее — на голову ложится чья-то ладонь и мягко ведёт вдоль волос. Девушка открывает глаза, замечает, как выбившиеся пряди — это все-таки отец — от его прикосновений из седых превращаются в привычно-шоколадные. Дыхание выравнивается, и бывший сад становится слишком знакомым: детали проступают отчётливее, она успевает заметить узоры на деревянном полу, трещины под ногами и голос — голос Пола — становясь тише исчезает полностью. — Дочка? — Когда ты узнал про Маму? Мужчина ещё мгновение ведёт теплом ладони по ее локонам, после убирая. — Когда окончательно решил отослать Дункана. — Но почему ты не рассказал мне? Почему, — Т/И разворачивается на пятках, — почему не рассказал всего? — Мне не хватило времени, — лорд отдаляется на шаг и опускает голову, — я умирал. — Как-то удивлённо хмыкает. — Твоей матери удалось найти способ меня отравить. Невероятная женщина. Да. — Откашливается. — Мне было страшно не успеть привязать тебя к себе, было страшно оставить тебя только с любовью к дедушке. Говорить секрет твоей матери в планы не входило, это бы только оттянуло время. — Сглатывает. — Я выбрал короткий путь. — Засесть в моем разуме через ненависть? — Да. Да — думает Т/И — так и вышло. Мужчина откашливается и продолжает: — Там, на Арракисе ты была бы совсем одна. Молодые тландийцы, — смотрит щуря глаза, — делают то, что велишь им ты, без твоего контроля они потеряны. Единственным, кто мог на тебя повлиять был Мартин. Я боялся, что вместо него, — машет рукой, — вдруг мог появиться граф. Тебя нужно было привязать ко мне. Чтобы в каждой твоей иллюзии всегда был я. Видимый ли, эфемерный или почти живой. Она хочет сказать, что он всегда был там, всегда был во всем, что она делала, но во рту пересыхает, и язык не слушается. Отец вдруг спрашивает: — Что случилось с Дунканом? Ты совсем о нем не говоришь. Т/И присаживается на корточки, ведёт ладонью по шероховатой поверхности, находя едва заметный выступ, жмёт, ожидая писка, а после глядит на бледно-голубой экран, что, отделяясь от пола, поднимается выше. — Моего Дункана не стало. Тогда, — мешкается, — когда ты его отослал. — Встаёт, глядя, как экран «тянется» к ней. — Он вспомнил все на Арракисе, но с памятью не вернулась любовь. — Он сам сказал? — Нет. Да. — Дергает головой. — Да, по глазам все было ясно. — Отпустишь его? Девушка снова кивает, бросая: — Ему будет лучше с Атрейдесами, с Полом. — Думает. — С единственным, кто на самом деле ему не лгал. Вокруг столько обманутых, отец, а он, Айдахо, — исправляет себя Т/И, — наконец достоин честной жизни. Экран чуть тускнеет, но «почуяв» касание, наполняется синевой. Т/И вводит пароль, и глухая стена впереди отодвигается, открывая секретный проход. — Зачем ты привёл меня сюда, отец? — Я? — Голос Ваурума звучит удивлённо. — Мы в твоей голове, дочка. Это ты меня сюда привела. — Улыбается. — Кто там, Т/И? Ответ находится быстрее, чем она успевает его осознать. — Мама? — Исправляет интонацию. — К маме. Ведь именно она была твоим самым главным секретом. Твоим главным секретом. С темного коридора тянет затхлостью, то, что раньше казалось ей запахом влаги и жизни, сейчас словно превращается в едва уловимые нотки тления и плесени. Ваурум замирает, застывает, — думает Т/И, — прирастает к месту, шепчет: — Была. Будет. Прости, но дальше без меня. Я не готов ее увидеть. Девушка вздыхает, трёт мокрые ладони о бёдра, кивает. Задумывается и бросает: — Как ты говорил о матери? Никак не припомню. — Что я отдал ей свою жизнь, жизнь своего народа и всю планету. Т/И кивает, почти сопоставляя факты. Добавляет: — Я вернусь к тебе. — Медлит. — Как всегда возвращалась. Она делает шаг в темноту, помнит так, что можно закрыть глаза и двигаться наощупь. Света больше не становится, но чем ближе вырастает проход, тем сильнее Т/И ощущает потерянный запах цветов. Запах матери. Сердце отдаёт болью в очередной раз, но теперь, — девушка понимает, — дело в том, что ей и правда страшно от встречи, что грядёт. Когда пространство расширяется и все наполняется голубым светом, Т/И не выдерживает и дергает рукой — фигура, едва успевшая оформиться в образ матери, тает, и на пол падает тяжелое бархатное платье, поверх которого, с глухим стуком опускается свадебное кольцо. Не сейчас, — думает Т/И, — ещё рано. — Ещё рано! — Голос Нильса, так непривычно, срывается. — Мартин, она умирает! Что ты натворил? — Я не знаю. — Голос мужчины надламывается. — Все должно быть не так. — Сглатывает. — С ней там кто-то ещё. Кто-то ее держит. Девушка слышит все будто сквозь пелену, голоса тландийцев, — в отличии от голоса отца, — звучат искусственно и далеко. Она делает пару шагов в сторону, где только пару секунд назад стояла женщина, и подходя, поднимает кольцо. То переливается синевой неба Тландиты, мерцает холодом белоснежных снегов, и Т/И присматривается внимательнее: металл, в который вставлен камень, напоминает ей пасть, острые зубы, что давят на грани словно живые. Девушка щурится, переворачивает кольцо вверх ногами, вглядывается в основание, подмечая небольшой механизм, что схлопывает те самые зубы. Схлопывает? Камень притягивает своим холодом, и Т/И замечает, как в глубине двигается нечто похожее на плотно-сжатую энергию. Растянутые белые полосы, так похожие на Млечный Путь. Так похожие на энергию звёзд? Энергия звёзд? Ядерная энергия? Отец говорил: Дружба страшнее, чем вражда, а любовь опаснее ненависти. Т/И вдруг вспоминает перстни наместников колоний, что служили им, подмечает одну общую деталь для всех — мелкий голубой камень. Все колонии? Но… Арракис, у Дюны не было доверенного лица, у этой планеты не было… Она дёргается, щурит глаза почти не веря, качает головой и отбрасывает кольцо в сторону. То, от резкого соприкосновения с полом, дробится на части, заполняя трещины желто-белым светом. Пространство наполняется огнём, и девушка сгорает. — Госпожа! Мартин, она проснулась! — Нет, — девушка сбрасывает с себя руки Ауды, — нет-нет-нет, Мартин? — Тише, — голос мужчины звучит успокаивающе, — тише, госпожа. — Где Стилгар? — Т/И переходит на визг. — Где оружие и техника, что отец поставлял фрименам? Мартин прижимает ее к кровати, пытается удержать на месте, но девушка вырывается, царапает его по открытому участку кожи между перчаткой и манжетой. Кричит: — Где Стилгар?! Приведи мне его. — Госпожа…. Она резко замолкает, скидывает руку Ауды, а после хватает мужчину за отвороты рубашки, тянет на себя, и сталкивая лбами, басит: — Кольцо матери активировало что-то, что уничтожило наш Дом. И это что-то есть и на Арракисе. — Откашливается. — При-ве-ди мне фримена. Живо! Она откидывается на подушки, глядит на него смоляными глазами, хмурится, когда тот все ещё стоит на месте, но затем выдыхает, замечая едва заметный кивок. Дверь за ним захлопывается с глухим стуком и Т/И, наконец, позволяет себе погрузиться в эту реальность. Сердце ещё колотится от быстрого пробуждения, а в глазах пляшут отблески рыже-красного цвета. Ауда не зная куда деть свои руки, кладёт их поверх платка, что покоится на плечах, и немного помявшись, садится рядом. — Госпожа, как вы себя чувствуете? — О, — Т/И усмехается, — уставше. — Госпожа, — сглатывает, — ваше сердце останавливалось четыре раза, а сегодня, — женщина переходит на шёпот, — Мартин сказал, что вы там не одна. Где там, госпожа, где вы были? Т/И переводит взор на Ауду и чуть наклоняет голову набок — лицо женщины плывет, и Т/И с трудом фокусируется на знакомых чертах — приподнимает уголок губ. — Дома. — Дома? — Да, — говорит Т/И, — беседовала с отцом. Ауда напрягается, Т/И видит, как та поджимает нижнюю губу. — Там был лорд? — Там? — Она удивлённо смотрит на кормилицу. — Отец теперь везде. — Кивает в угол комнаты. — Отец теперь всегда будет рядом. Лицо женщины бледнеет, и Т/И отворачиваясь добавляет: — Это все, что мне оставалось, — задумывается, — помнить отца дольше, чем я его знала. — Снова смотрит на женщину. — Теперь же я хочу позволить себе узнать его лучше. *** К тому моменту, когда Пол оказывается в казармах, он успевает хоть немного, но привести свои мысли в порядок. Он не знает, какая она будет — это всегда игра, — юноша хмурится, — каждый раз, когда Т/И исчезает, то вместе с ней возвращается кто-то новый, кто-то, кого Пол должен узнать по-новой. Однажды он боится и вовсе не разглядеть свою Т/И. Фигура Мартина маячит впереди, и Стилгар чуть нагибаясь к Полу, шепчет: — Что за срочность, мой Император? Меня практический вытащили из кабинета. Атрейдес пожимает плечами, но все ещё хранит молчание. Тландиец доходит до покоев Т/И первым, открывает дверь позволяя гостям войти и заходит следом, закрывая дверь на засов. Полу хочется насторожиться, но он находит взглядом девушку и все остальное становится неважным. Ауда помогает девушке встать на ноги, утирает пот, что собрался бусинками на шее и зоне декольте, помогает накинуть длинную чёрную сорочку и плащ — Пол думает — одного из тландийцев, что как нельзя кстати оказывается под рукой. Затем та пытается придать спутанным прядям достойный вид, но мешкаясь, прячет гребень, и Т/И глядит на гостей, заправляя растрёпанные волосы за ухо. — Т/И…. Пол хочет приблизиться, но замирает в паре шагов от неё, не зная, как именно стоит поступить, и девушка раскрывает объятия — подсказывает — чуть кренится вбок от слабости, но стараясь держать лицо, шепчет: — Иди ко мне. — Прижимает его ближе, успевает вдохнуть такой знакомый запах, отпускает. — Здравствуй. Атрейдес бегает глазами по ее лицу, открывает и закрывает рот, как выброшенная на берег рыба, наконец говорит: — Твоих шрамов больше нет. — Нет, — кивает, — стала краше? Полу кажется такое поведение слишком знакомым, словно он уже видел кого-то, кто улыбался, зная, что впереди нет ничего хорошего. Возможно это, когда-то, видел его отец? На заднем фоне откашливается Стилгар, и Т/И отвлекается от Пола, тот замечает, как она переводит взгляд на фримена и шумно сглатывает. Что-то в ее взгляде резко меняется, будто она теряет концентрацию, будто там, где стоит наиб никого нет. — Добро пожаловать обратно, Т/И. — Спасибо. — Снова смотрит на Пола, и взгляд у неё становится привычно-мягким. — Ты стал ещё старше. — Цокает. — Ауда, можешь, пожалуйста, выйти? Нет, Мартин, тебе стоит остаться. Женщина кланяется, проходит мимо неё чуть шурша длинным платьем, а после покидает комнату, оставляя их в полной тишине. — В чем дело, Т/И? Ты едва держишься на ногах, а этот, — фримен поднимает палец и тыкает в сторону Мартина, — выволок меня из кабинета. — Нужно делать дела, Стилгар. Пока я ещё тут. — В каком плане тут? — Во всех. — Вздыхает, и опираясь на руку Пола, придвигается ближе к стене. — Подскажи мне, друг мой, как проходила передача оружия, что мой отец подарил фрименам? — Хм, — мужчина задумывается, — прислал кораблями и мы все приняли. — Чего тут копаться? — Вы вскрывали переданное? — Нет. В каком плане? Большая часть из того, что лорд поставлял на Арракис уже было использовано много раз в разных сражениях против падшего барона. — В чем дело? — Пол касается ее, переплетает их пальцы и становится к ней спиной, словно укрывая. — Почему это так важно сейчас? — Отец что-то тебе советовал, Стилгар? Говорил хоть что-то перед тем, как начать поставку? — Конечно. — Усмехается. — Сказал, что лучше бы это оружие не отдавать Харконеннам. Как будто кто-то собирался. Т/И кренится, но Пол обнимает ее свободной рукой за талию и прижимает к себе, заставляя стоять на ногах крепче, затем замечает, как уголки губ Мартина тянутся вниз и хмыкает, Т/И вдохнув продолжает: — Что из всей техники, что у вас была, все-таки попала к барону? — Ничего из. — Голос у фримена становится все заинтересованней. — Хотя нет, погоди, мы потеряли одну из книго-карт. Ту, что настраивал Мартин. — Мартин? — Т/И отнимает от себя руку Пола и переводит взгляд на тландийца. — Скажи-ка мне, у кого был доступ к данным на планшете? — У вас, него, — указывает на ее поданного, — и меня. — А в тот день, — кашляет, — в тот день, после отравления Мартина и Дункана, — медлит, — когда мы отправились на вылазку в заброшенный ситч, вы узнали, кто сообщил координаты Харконеннам? Стилгар хмурится, басит: — Нет. Девушка отодвигается от Пола дальше, трёт морщинку между бровей, набирает побольше воздуха в грудь, выдыхает, стараясь успокоиться, и строит вопрос заново: — Кто направил Харконеннам незашифрованные координаты нашего пути? Кто позволил им их перехватить, используя потерянный планшет? — Поворачивается корпусом к своему поданному. — Может теперь мне ответишь ты? В комнате повисает тишина, Пол чувствует, как Стилгар смотрит на тландийца, словно собирает все в единый пазл и задаёт единственно-верный вопрос: — Мартин хотел нас убить? Т/И приближается к тландийцу ближе, — Атрейдес только сейчас понимает, как Т/И исхудала, — замечает, как у того вздымается грудь от часто дыхания, заглядывает в самые глаза, а когда тот смотрит в ответ, шепчет: — Только Пола. — Хмыкает. — Скажи мне, друг мой, чем были продиктованы твои мотивы? Мартин убирает со лба седую прядь, продолжает глядеть на Т/И и шепчет, чуть нагибаясь к ней: — Я обещал графу, что позабочусь о его сыне, о нашем лорде, госпожа. Обещал, что сберегу вас, чего бы это мне не стоило. Но, — возвращается в прежнюю позу, — я потерял Ваурума и клянусь, что был почти уверен, что потеряю и вас. Т/И снова вздыхает, оборачивается, пытаясь найти место, куда можно было бы приткнуться, — понимает Пол — но оставляя попытки смотрит на Мартина и говорит: — Ты все ещё веришь, что герцог Лето был причиной смерти моего отца? — Я все ещё уверен. — Нервно трёт шею. — Последний раз, когда Арейсы сами делали выбор в любви и дружбе, — сглатывает, — все закончилось предательством. Госпожа, я не ведаю будущего, не вижу золотого пути, о котором говорит юный Император, — дергает рукой в его сторону, — но я вижу вас. Вижу вас, — медлит, — сейчас здоровой, но я видел вас и другой: в кровавых разводах, в бреду, лежащую, как рабыня в каких-то казармах. — Почти выплевывает. — Что мне ответить графу, когда после смерти он спросит меня о моей службе? Стилгар громко откашливается, но так и не произносит ни слова. Пол повторяет за фрименом, стоит чуть поодаль и молчит. Запоминает, думает, как будет лучше поступить. — Ты знал, что мама планировала убить отца? Фраза, даже для юноши, физический ощущается ударом, тландиец дёргается. — Я понял это слишком поздно. — Прикрывает золотые глаза. — Не верил до последнего, думал, как можно желать убить того, кто любит тебя больше жизни. — Отец не позволил улететь, — сказать второй раз «Маме» у девушки не хватает духу, — Гвине в день очищения. — Позволил. — Мартин, не выдерживая, приближается, заставляя Пола сдвинуться ближе к Т/И. — Это был мой приказ не выпускать ее с планеты. — Нервно делает ещё несколько шагов, затем возвращается на прежнее место. — Я все ждал лорда, госпожа, был последним, кто принял его смерть. Т/И игнорирует, цепляясь лишь за одно: — Она могла спастись? — Все также нет. — Мужчина смотрит на девушку, и в глазах у него разливается какое-то незнакомое чувство гордости. Пола пробирает. — За день до трагедии леди приказала отозвать стражу от дверей, сказала, что принимает то, что ей суждено, и что по-настоящему хотела бы остаться в вашей памяти верной и любящей женой. — Утирает каплю пота на шее. — Любящей матерью. Это все ещё была не любовь, но что-то на неё похожее. — Сколько раз ты был причастен к нападениям на Пола? — Единожды, но дважды на Айдахо. Координаты заброшенной лаборатории, а после и координаты вашего пути. — Сглатывает. — Первый раз мне помогла леди Джессика. Мы договорились, что я решу проблему в лице Дункана, а уже она смогла призвать туда сардаукар. — Тландиец смотрит на Т/И и переходит на больной шёпот. — А потом, когда она поняла мои настоящие мотивы, уже после прихода в табор, то попыталась нас отравить. Снова Айдахо и…меня. — Что? — Пол перебивает Мартина. — Ты что несёшь? Т/И, ты его слышишь? Он обвиняет мою мать в двойной попытке убийства! — А разве это не так? — Девушка хмыкает на мгновение оборачиваясь. — Мартин, а ты не думал, что пострадать могу и я, там было достаточно Харконеннов, чтобы прикончить всех разом. — Госпожа, — он сглатывает, — я должен был идти с вами, защищать вас, но…. Стилгар со смехом бросает: — Но преподобная мать смешала все карты. — Хлопает в ладоши. — Ума не приложу, как вы живете во всей этой лжи, во всем этому бреду! Бог мне свидетель, я догадывался, что Арейсы не ладят с головой, но чтобы подобные вещи творила и мать нашего Муад’Диба. — Замолчи! Голос Пола ему самому кажется надломанным, девушка поворачивается к нему на пятках, ждёт в его взгляде чего-то — возможно ненависти — но тот смотрит на неё потерянным жеребёнком и она шумно выдыхая, приближается. Шепчет ему на самое ухо: — Ты заберёшь все мои колонии, все, кроме Секунды, возьмёшь с меня обещание не проводить никаких экспериментов над людьми и клятву, слышишь меня? Клятву, что я всегда буду только на твоей стороне. Хорошо? — Она мягко касается его плеча. — Ты меня слышишь? — Госпожа, нельзя! — Ты тоже боишься меня предать? Девушка сначала качает головой, а после подумав, все-таки кивает. — Боюсь, мой мальчик. Очень боюсь. И до Пола доходит только сейчас, точнее мысль наконец приживается и укладывается самым верным образом, и он задается вопросом: насколько в действительности Арейсы безопасны? Девушка оборачивается к Стилгару и тянет: — Мне нужно, чтобы ты предоставил доступ к оружию, что отец поставлял на Дюну, сделаешь? — Нет, теперь уже точно нет. — Ты сделаешь, Стилгар. — Атрейдес звучит слишком незнакомо. — Все, что она попросит. — При всем моей уважении, мой Император, ее люди пытались вас убить. — Не люди Т/И, но слуга графа. — Я не понимаю, я ни черта не понимаю! Т/И щурится, переводит взгляд с Мартина и обратно, наиб уточняет: — Зачем тебе доступ? — Хочу проверить, чтобы больше не было никаких сюрпризов. — Прикрывает глаза, наконец обходя Пола и садясь обратно на кровать. — Сила не в том, чтобы селить страх в людях вокруг тебя, но в том, чтобы оставаясь сильным никому не причинять зла. — Вздыхает. — Дедушка вершил много плохих вещей, всего мне уже не припомнить. Отец сотворил ещё больше, но, — поднимает взгляд на Стилгара, — ты думаешь, что им не хватило бы наших технологий, безумства подданных и собственного для того, чтобы не просто сместить Императора, а перекроить весь уклад привычной жизни? Вместо фримена отвечает Пол: — Мы не знаем, Т/И, — он хмурится, — все ещё не укладывается то, что лорд решился на уничтожение вашего дома. Твоего Дома. — Других вариантов не было, — девушка устало трёт морщинку между бровей, — я была там и я знаю. Но даже так он оттягивал как мог. — Как он взорвал Тландиту, если к тому моменту был мёртв? Она усмехается, отводит взгляд в сторону и шепчет: — Планету уничтожил герцог Лето. Разве он не говорил? — Что? — Атрейдес глупо повторяет. — Отец? — Да. — Т/И откидывает назад спутанные пряди. — Он. — Но зачем? — Просьба Ваурума перед смертью, возможность отплатить за многие годы дружбы. — Хмыкает. — Спасти меня, ну, — думает, — верить в то, что успеет. И купить себе немного лишних лет жизни. Наиб табра уточняет абсолютно бесцветным голосом: — Ты потому не спасла его тогда? Не предупредила, что на резиденцию готовится нападение? — Стилгар, — Т/И грустнеет, — для меня есть только Пол. — Пожимает плечами. — Дело не в герцоге Лето, не в самих Атрейдесах. Только в нем. — Переводит взгляд на юношу. — В тебе. — Закутывается плотнее в чёрный плащ, подзывая жестом к себе Мартина. — Мне стыдно. Точнее мне стыдно за много вещей, и когда ты спрашиваешь меня вот так просто о том, почему я не попыталась спасти герцога, то я и правда думаю «почему»? — Мне хотелось бы не-спасать его из-за ненависти, не-спасать из-за не-любви, не-спасать потому что отец своей смертью спас жизнь ему, но дело не в этом, Стилгар. Я не спасла его просто потому, что он — не его сын. — Смотрит на тландийца. — Ты боялся этого? Что я буду готова за него умереть? — Я служил Дому Арейс, госпожа. Я обязан охранять вас. Беречь. Любыми способами, что мне знакомы. Т/И перебивает, мягко касаясь тыльной стороны руки мужчины, укутанной в плотную ткань. — Мартин, я и есть Дом Арейс. Еще одна попытка вершить подобное за моей спиной и мы с тобой попрощаемся. — Мы не можем спустить ему подобного поведения, Т/И! — Стилгар недовольно сопит. — Это нападение на самого Императора. — Тогда будем судить и леди Джессику. — Мы не можем, — Пол потеряно смотрит на фримена, а затем на Т/И, — она права. Если мы будем судить Мартина, тогда придётся судить и мою мать. — Но, Пол, так ведь нельзя. — Можно, — говорит Т/И, — можно, если мы наконец разойдёмся. Позволишь? Отпускает руку Мартина, раскрывает ладонь кивая в сторону кинжала, что спрятан у того в ножнах. Тландиец хмурится, но выполняет указ, вкладывая холод, заключённый в металл, в ее руку. Т/И улыбается, встаёт с кровати, на ходу обнажая лезвие, улыбается: — Знаешь, Пол, всю свою жизнь отец ходил с короткой стрижкой. — Хмыкает. — Потому что однажды отдал свою верность твоему отцу. У него, единственного за все поколения Арейсов, не было собственной стражи, — хмыкает, — тех, кто мог бы быть носителем его генов. Потому что, — смотрит на Пола, — он сказал как-то, что ему хватит Лето. И мне, — подносит кинжал к началу роста волос на затылке, — нечего тебе больше отдать, кроме бесконечной верности, — дергает, и волосы, неровно отрезанные, падают вниз, задерживаются у неё на ладони. — Мы отошли от традиции хранить подобное, — бросает все вниз, — при себе, но я не отдаю локоны тебе, но оставляю их на Арракисе, в твоём новом доме. Пол смотрит вниз на срезанные пряди, те, утопая в тени, почти сливаются с песчаным цветом под ногами девушки. Он — зачем-то — начинает считать, но обрывает себя, и смотря на Т/И, шепчет: — Когда жизнь Мартина стала важнее моей? Девушка снова пожимает плечами, запускает пальцы в короткие волосы и чуть приподнимает уголок губ. Произносит всего одно слово: — Чани. Стилгар откашливается, смотрит на Мартина, а затем бросает быстрый взгляд на Т/И и Пола. — Поможешь мне достать пару вещичек ее отца? — Нервно чешет лоб. — Я не справлюсь один. Тландиец молчит, глядит не моргая на девушку и та кратко кивает. — Пол, — наиб откашливается, — если что, за дверью мои…твои люди. Просто позови. Т/И устало закатывает глаза и снова присаживается на кровать. Атрейдес ждёт, когда они останутся одни, а после медленно подходит к месту, где все ещё лежат ее волосы, и нагибаясь, подбирает одну прядь. Ведёт аккуратно пальцами, подносит к лицу и вдыхает запах. Это кажется неправильным, но Пол решает уточнить: — Ты злишься на Дункана? Т/И отрицательно качает головой и, чуть одергивая накидку, отвечает: — Я знала, что так будет. — О чем ты? Пол встаёт на ноги, следит, как девушка показывает рукой на свободное кресло, и чуть подумав садится напротив, она продолжает: — Тландитцы устроены превосходно, — задумывается и пальцы замирают на полу-движении, — физически. Я имею ввиду длину жизни, иммунитет ко многим болезням и ядам. Умственно тоже. Умение продумывать наперёд несколько вариантов грядущего, не видеть, — она подчёркивает, — продумывать. Но если бы они действительно были идеальны, то евангелическая программа Бене Гессерит закончилась бы многие десятилетия назад. — В чем изъян? Т/И просто пожимает плечами, отвечает: — Они все безумны. — Чешет кончик носа. — Жители Тландиты знали, что отец собирается взорвать планету, но никто не улетел. Это не служение, Пол, это слепая зависимость. — Устраивается удобнее. — С Гурни подобного не случилось, потому что он прибыл к нам уже сформировавшиеся человеком, но не Дункан. Дункану было всего семь, когда он стал частью нашего, — дергает рукой, — моего народа. — Но тогда почему? Т/И останавливает его раскрытой ладонью, продолжает: — Тогда, в заброшенной лаборатории он мог спастись вместе с тобой, он мог не идти на верную смерть, если бы и правда мог поступить иначе. Но он не мог. Где-то внутри, он все ещё тот самый тландиец, который видит смыслом своей жизни защиту своего, — хмурится, — теперь уже Императора. Просто на верхушке больше нет меня. — Выбора не было? — Не было. Леди Джессика изменила лишь того, кого Дункан признал своим человеком, внутри он все ещё тот самый Айдахо, которого Мартин когда-то воспитал. Пол скрещивает пальцы на груди, смотрит исподлобья и шепчет: — Твои люди не хотят оставаться на Арракисе потому что боятся, что потеряют тебя так, как потеряли Дункана? Т/И чуть приподнимает уголок губ: — Потому что знают, что потеряют. Потому что знают, что я выберу тебя. — Чуть наклоняется вперёд. — Пол, скажи мне правду, если бы Дункан все-таки умер, если бы меня не было, — думает, — ты бы вернулся за его телом? Или оставил бы его разлагаться в той лаборатории? — Т/И, — Атрейдес хмурится, — твой отец уничтожил всю планету, не время говорить о том, кто из нас милосерднее. — А твоей отец не спас родную дочь, да, — она щурит чёрные глаза, — не время. Пол говорит, и фраза звучит слишком высокомерно: — Мне не нравится твой тон и слова, что ты говоришь, но я спрошу ещё раз: ты улетаешь с Дюны, ты отказываешься от меня? — От тебя кого? — Т/И вскидывает бровь. — От тебя Императора? Да. Мессии? Да. От Усула, что принадлежит Чани? — Ухмыляется. — Тоже да. От Муад’Диба? С радостью. — От меня Пола. Т/И замолкает резко меняясь в лице, чуть медлит, но после отвечает шепотом: — От тебя Пола мне тоже хочется отказаться, — вздыхает, — хотя бы на время. Я все ещё зла на тебя. И я не хочу. — Не хочешь чего? — Снова делать то, что хочется тебе. Не заставляй меня больше, я очень прошу. — Поднимает взгляд на Атрейдеса. — Сейчас у нас разные пути. Я хочу снова создать Дом, превратить Секунду, если не в рай, то хотя бы в место, где можно жить. Я не хочу воевать, не хочу, чтобы воевали мои люди. — Переходит на ещё более тихий шёпот. — Я устала. Пол чуть ведёт подбородком вбок, разминает шею, говорит: — Когда ты сможешь присутствовать на собрании? Девушка хлопает в ладоши — словно воодушевившись — улыбается. — Хоть сегодня. — Сегодня. — Повторяет за ней. — Я созову совет после полудня, — задумывается, — все все равно ждали только тебя. — Встаёт из кресла и, направляясь к двери, вдруг останавливается. — Если однажды я упаду, Т/И, что ты сделаешь? — Подам тебе руку или, — вздыхает, — упаду рядом, мой Император. Он остаётся ещё на мгновение в ее покоях, а после тихо открывает дверь, выходя в коридор. Где-то впереди Пол узнает фигуру матери, что спешно двигается в его сторону, и через несколько секунд, его обдувает знакомый запах пряности, коим женщина пропитана. — Она в порядке? Все хорошо? — Трясёт за плечи. — Что она сказала? — Все хорошо, мама. — Пол отодвигается от неё на несколько шагов. — Т/И будет присутствовать на собрании. — На собрании? Зачем? — Джессика хмурится, пытается заглянуть ему в глаза. — Что она сказала тебе? — Ничего. — Закусывает губу. — Я забираю колонии у Дома Арейс. Все, кроме Секунды и, — сглатывает, — это не все. — Колонии? — Женщина хватает его за запястье правой руки, утаскивает в сторону, подальше от посторонних глаз. — Ты хочешь забрать у неё колонии? О чем ты? — Также я отзываю своё решение о вступлении Дома Арейс в имперский совет и исключаю любую возможность путешествия кораблей, подвластных Т/И. На Секунде она будет в заключении. — Что? Пол, нет-нет, не делай этого. — Джессика заправляет выбившуюся прядь за ухо. — Не повторяй ошибок своего отца. Пол! — Берет того за подбородок, заставляя смотреть на себя. — Ты уже потерял ее как свою жену, потерял, как женщину и девушку. Умоляю, не теряй ее, как союзника. — Давит сильнее. — Сынок, ты не понимаешь. Боги, ты творишь то, что делал твой отец. Не предавай ее! — Мама, — дёргается, — Мартин хотел меня убить. Мартин, — указывает на Джессику пальцем, — ее правая рука, единственный, кому Т/И по-настоящему доверяет. Ты ведь знала, — тянет, — конечно знала. Как после этого я могу доверять ей? Как я могу быть уверен, что подобного больше не повторится? Женщина словно игнорирует все, что он сказал, неверующе трясёт головой, прикладывает ко рту раскрытую ладонь, и обходя его, двигается в сторону покоев Т/И. Пол кидает: — Решишься рассказать ей о моих планах — я проведу над тобой суд за попытку убийства мечника Дома Атрейдес и нападения на поданного другого Дома. Фигура — он слышит — замирает позади него, и Пол чеканит: — Если она хочет уйти — пусть уходит, но только на таких условиях. Если хочет сохранить своё — то будет обязана остаться. — Пол, — голос звучит испуганно, — ты не можешь заставить ее быть рядом с тобой. — Мама. — Оборачивается. — Теперь я могу делать многое. Разве ты не желала видеть своего сына таким?