Два начала

Мартин делает очередную затяжку, смотрит на Стилгара сквозь упавшую на глаза седую прядь, выдыхает и улыбается. — Помнится мне одна фраза, друг мой, погоди-ка, — бросает остатки сигары под ноги и тушит носком ботинка, — из них сделали героев, потому что как злодеи они были бы непобедимы. — Откидывает пряди назад. — Пусть правят империей так, как считают нужным, фримен, нам все равно никогда не узнать, что в действительности значит быть у власти. — Щурит золотые глаза. — К тому же, мне все-таки безумно интересно, к чему именно нас приведёт госпожа. — А если Т/И пойдёт по неверному пути? — Неверному пути? — Тландиец поправляет лацканы военной формы, теребит золотистую пряжку на рукаве и снова смотрит на собеседника. — Любой путь моей госпожи будет верен. — Медлит. — Или ты считаешь иначе? Стилгар вдруг отчётливо понимает, что культ, что только крепнет вокруг Пола, уже давным давно посеян Арейсами среди своего народа. Он бросает краткое: — Нет. — Вот и хорошо, друг мой, вот и хорошо. Граф Орм всегда повторял, — Мартин кладёт ладонь ему на плечо, и приближаясь к самому уху, шепчет, — за верность воздаётся верностью. — Отходит назад, откашливается и снова выглядит добреющим дядечкой. — Пора приветствовать нашего малыша — Атрейдеса, да? Да здравствует новый Император! — Бьет руками о бёдра и смеется. — Да здравствует! Наиб знает, что Пол, по крайней мере для тландийцев, не значит ничего. Он знает, что мир все ещё держится на Т/И. Мужчина хочет верить, что Т/И тоже знает об этом. — Да здравствует! Мартин снова щурит золотистые глаза, наклоняет голову набок, как делает сама Т/И и повторяет одними губами да здравствует. — Что будет, если Император начнёт войну? Против Т/И. Тландиец лишь улыбается шире, медленно проводит раскрытой ладонью вдоль шеи и шепчет: — Он проиграет. Стилгар хочет, чтобы люди Т/И быстрее покинули Арракис, ему становится неспокойно. — Спускаемся за секретами? — Мартин сбивает его с мыслей. — Чем быстрее начнём, тем быстрее со всем покончим. — Да, идём. Тот послушно следует за фрименом, ступает ровно по его следам и щурит глаза каждый раз, как мужчина бросает взгляд через плечо. — Я здесь пленный и ты это знаешь, так зачем оглядываешься? Стилгар передёргивает плечом, но продолжает молчать. — А вы хорошо ее спрятали, — Мартин дергает рукой влево, — имею ввиду оружие. — Я никак не пойму. — Наиб резко останавливается. — У народа твоей госпожи была настолько развитая военная техника, так почему никто не перенял схожие методы создания? — Оборачивается. — Тот же щит. — А, — тландиец приподнимает краешек губ, — быть сильными не всегда значит «быть неуязвимыми». — Замолкает. — Ясно. Не понял. Ты видел наши щиты? Видел. Они напоминают собой чешую, и каждая из этих чешуек безумно острая. При неверном движении, неправильном положении тела или слишком медленном раскрытии доспехов — человека просто искромсает. — Шрамы Т/И от этого? — От этого. Госпожа училась. — Мужчина пинает носком ботинка песок под ногами. — Мало кто в Империи согласится на подобные неудобства. Наиб лишь качает головой, добавляет: — Говоришь так, словно жалеешь о подобных вещах. — Со-жалею, Стилгар. Мне очень не нравится все то, что госпожа вытерпела. Даже если того требовали правила Дома. Даже если того требовал Лорд. Фримен удивлённо поднимает бровь и, разворачиваясь на пятках, бросает: — Говоришь как влюблённый в женщину мужчина или, — пожимает плечами, — обычный лжец. Мартин всматривается в спину собеседника, затем опускает взгляд на руки и на мгновение прикрывает глаза. — Думаю, что и правда немного влюблён. — Усмехается. — Не думаю, что хоть немного вру. Вопрос Стилгара звучит едва слышно: — Влюблён так, как любил Дункан? Мартин открывает глаза, отрицательно качает головой — словно пытаясь убедить самого себя — хмыкает: — Нет. — А в чем разница твоей любви? — Ее не может не быть. Фримен делает пару шагов вперёд и снова спрашивает: — Значит как любовь Пола к ней? Мартин чувствует, как уголки губ опускаются в отвращениям, и он почти выплевывает: — Тоже нет, фримен. — Сглатывает. — Императору никогда не полюбить ее по-настоящему. Наиб табра напрягает спину, снова бросает взгляд через плечо, уточняет: — Почему ты так уверен? — Потому что она — Арейс. Потому что с каждым годом будет все меньше Пола и все больше Императора. Фримен встречается с ним взглядом и кивает. Мартин знает, что тот все понимает, он знает, что если два сильных Дома не объединятся, то пойдут друг на друга войной. Мартин не боится. Мужчина глядит, как Стилгар сворачивает вправо и чуть ускоряет шаг, фримен бросает на ходу: — Я так и не смог понять Т/И за эти годы, полюбить тем более, но думаю, что она заслужила мое уважение. Тландиец усмехается и ведёт сухой рукой по лицу. — Госпожу очень тяжело любить, друг мой, я не удивлён, что у тебя не вышло. — Ее было сложно любить лишь потому, что я ее так и не узнал. — Коридор снова изгибается и фримен на мгновение теряется за желто-рыжей стеной. — Ты говоришь об этом? — Нет, мне было тяжело лишь от того, что ее я знал лучше всех. — Что ты имеешь ввиду? Мартин лишь прибавляет шаг, и Стилгар повторяет: — Что ты имеешь ввиду? — Друг мой, я может и лгун, но проблем со слухом у меня нет. Если я не ответил, — наконец нагоняет собеседника, — значит не особо хочу. Между ними повисает тишина, впереди маячит вход на низшие уровни Ситча, и тландиец прислушивается. — Я слышу вибрацию, мог бы догадаться и раньше, что все находится здесь. — И все-таки, — Стилгар вводит код, позволяя отсканировать желтому лучу сетчатку своего глаза, — что значит «знал ее лучше всех»? — Упрямый какой. Ну вот тебе почти честный ответ: госпожа уверена, что я верен не ей и люблю не ее. Что причина по которой я до сих не ушёл и не предал — память о графе. — А это не так? — Не совсем. Я может и верен традициям, фримен, но вовсе не дурак. После смерти не будет Вальхаллы, после смерти не будет и ее деда. — А твои слова о том, что ты будешь нести перед графом отчёт? — Так ведь не после смерти, Стилгар. Граф уже тут. В ее голове. — Улыбается, глядя как Стилгар хмурится. — Любить госпожу — значит любить их всех. Да и разве, — заправляет за ухо выбившуюся прядь, — госпожа не прелестна? Дверь медленно съезжает вбок, открывает их взору углубление в стене, и Мартин замечает как грот наполняется лёгким голубым свечением. — Я говорил, что ненавижу голубой цвет? — Делает шаг вперёд. — И четыре года прожил среди людей с такими глазами. Фримен снова хмыкает, заходит внутрь и дверь, вставая на место, защёлкивается. — Ну-с, гляди, что в этой технике не так. Тландиец согласно угукает и после приподнимает бровь, услышав, как фримен произносит: — Слушай, мне всегда было интересно, а у вас были когда-то глаза другого цвета? — Трёт пальцем нос. — У Дункана были, как выяснилось, карие, у Пола, до пряности, зелёные, а у тебя? У тебя был другой цвет до этого расплавленного золота? — Нет, — на мгновение оборачивается, — я с Тландиты, Стилгар, во мне гены правящей семьи. У меня не могло быть других глаз. — То есть, — отталкивается от стены, — ты в некотором роде родственник Т/И? Тландиец кивает, присаживается на корточки перед самой крупной частью летательного аппарата и аккуратно прикасается рукой. Металл словно идёт волнами, и Мартин от переизбытка эмоций закусывает губу. — Покрытие из ртути. Лорд только начинал работать над данной разработкой, когда, — резко замолкает, — да, мы из одной ветви, Стилгар, но все ещё не ближе, чем наш Император и моя госпожа. Фримен подходит ближе, зеркалит позу тландийца и снимая с левой руки перчатку, наклоняет голову набок. — Я знаю, что все великие и малые Дома имеют родственные связи между собой. — Пол — внук барона, а Т/И — его троюродная внучка. Граф и Владимир были братьями. — Убирает пальцы от аппарата. — Знаешь, до Пола был другой выбор, до Пола был Фейд. Место от касание Мартина чуть углубляется, ртуть, словно стекая, исчезает на краю металла, и ничем не защищённое железо, плавно разъезжается в сторону, обнажая начинку из проводов и мягкого голубого материала. — Что это значит? — Видишь ли, Стилгар, Арейсы всегда были достаточно близки с орденом сестёр и тлейкасу, — переводит взгляд на фримена, — не Арейсы, я имею ввиду графа, так будет правильнее. И орден сестёр, до того, как направить евангелическую программу на отпрыска Джессики и наследника Дома Харконеннов, планировали связать между собой Арейсов и, — подхватывает тонкий проводок, натягивает и резко дергает, — Фейда. Фримен усаживается удобнее, аккуратно берет из рук Мартина проводки и бросает их рядом. Вибрация тихонько замолкает. — Но с Фейдом не вышло из-за отсутствия возможности завести наследника? — Ага. — Вытягивает последний провод. — Гены Фейда оказались неподходящими, а значит и он сам, — передаёт в руки наибу, — тоже оказался неподходящим. Ну а дальше ты знаешь. — Совсем не похоже на любовь. Мартин хмыкает, вытирает руки о брюки и нажимая кнопку внутри, запускает пару пальцев в голубую жидкость. — Изначально это не было любовью. Был план, была договорённость, были идеальные условия для продолжения рода двух семей. — Погружает теперь уже руку почти по локоть. — А потом, как говорит госпожа, пришла та самая созависимость. Раздаётся щелчок и вся масса, словно уменьшаясь в размерах, втягивается внутрь небольшого шарика. Стилгар замирает, смотрит, как Мартин подбрасывает находку несколько раз в ладони, и хмурится сильнее. — Почему мастер меча занимается вопросами техники? Я полагаю, что ты не…. — Инженер? — Улыбается. — Я он и есть. Строгим учителем пришлось стать после рождения лорда. — Протягивает вперёд ладонь и передаёт шарик собеседнику. — Мы все немного инженеры, Стилгар, а уж дальше кто как сделает свою карьеру. Мужчина встаёт на ноги, отряхивает брючину от песка и снова улыбается. — И Т/И? — Особенно она. Стилгар хмурится ещё больше и молниеносно прячет его в складки накидки. — Что это? — Небольшая часть тёмной энергии — Цокает. — Госпожа слегка корректирует его записи. Пытается сделать последствия использования такого рода, — задумывается, — материи безопаснее. — Чьи записи, Мартин? — Лорда. Не графа. Арейсы ведь официально отказались от дальнейших разработок роботов. — Вздыхает. — Зря. Стилгар тоже встаёт на ноги, быстро оглядывает комнату и качает головой: — Сожалеешь? — Граф был лицом нежности и жестокости одновременно, мне всегда хотелось, чтобы наша госпожа была в этом подобна ему. — Ничего из тобой сказанного не звучит нормально. — Ох, — выдыхает, — нормальность не всегда является хорошей мерой для суждения, в особенности для тех, кто проводит оргии для своих наследников. Фримен замирает, застывает и словно сам превращается в каменную стену. Лицо у того теряет все краски, и наиб шёпотом добавляет: — Ты говоришь о Тау-оргии? — Ноздри у собеседника раздуваются. — Это обязательная часть взросления фрименов, это помогает нам избавиться от памяти предков. — Не знаю-не знаю, — Мартин снова улыбается, — по мне так это помогает лишь в создании незапланированной беременности. — Улыбается шире. — Как будто, друг мой, я не знаю, во время чего понесла Чани. Стилгар ощетинивается, резко сокращает между ними расстояние и бьет Мартина кулаком по лицу, тот лишь сплёвывает кровь из разбитой губы под ноги, и снова смотрит на фримена, опять улыбается. — Что такое, Стилгар, неприятно слышать, что твоя племянница понесла лишь из-за того, что Пол себя не контролировал? Фримен бьет его ещё раз, тландиец лишь начинает смеяться громче, снова встаёт ровно и ощетинивается все больше. — Слушай, друг мой, расслабься. По крайней мере будь достаточно храбрым, чтобы признать, что без влияния пряности Пол бы на неё даже не взглянул. — Закрой свой рот! Наиб замахивается снова, но в этот раз Мартин его останавливает и медленно качает головой. — Достаточно. Твоя реакция сказала более чем достаточно. — Сжимает костяшки на пальцах крепче. — Ребёнок не выжил, потому что был зачат во грехе. — Ты…. Стилгар ставит ему подножку, оба мужчины падают на землю, песок поднимается столбом, и Мартин заходится кашлем. — Да что ты знаешь о моей племяннице? Она тебя выходила! Ты выжил благодаря ей! — Я выжил из-за генов моей госпожи, твоя Чани тут не причём. Стилгар переворачивается, садится поверх тландийца и снова бьет костяшками по скуле, никак не может остановиться, но тут, правый кулак замирает в воздухе, и наиб слышит, как с кожи, медленно срывается капля. Грот заполняет безумный смех, и Мартин, обнажая окровавленные зубы, поднимает вверх руку с голубым шариком. — Сдаюсь-сдаюсь, Стилгар! Хочешь, чтобы Арракис взлетел на воздух? — Хихикает. — Дружище, я ведь не моя госпожа, я не настолько сдержан. — Ты этого не сделаешь…. — Заносит руку выше. — Ты слаб, ты проигрывал в дуэлях Дункану, ты проиграешь мне…. — Ах, — Мартин хмурит светлые брови, — ты прав, но разве я должен доказывать тебе или, — чуть прокручивает шарик в ладони, — Айдахо, что я силён? — Улыбка у него тухнет. — Единственная перед кем я должен быть лучшим — моя госпожа. — Мужчина дёргается, скидывает фримена, а затем садится ровно. — Признайся хотя бы себе, что Чани, зная о связи между Полом и моей госпожой, все-таки возлегла с ним. — Заткнись! Ты не понимаешь, что несёшь. Тландиец сплёвывает на пол, утирает рукой разбитую губу и смотрит на Стилгара каким-то животным взглядом: — Твои слова не несут никакого смысла. Я ведь и слушаю тебя только ради забавы. Всех вас. — Мартин встаёт на ноги и как-то расстроенно оглядывает перемазанную кровью одежду. — Госпожа сказала однажды «возлюби врага своего», — смотрит на собеседника, — и я возлюбил себя, Стилгар. — Выдыхает. — Она расстроится, что я в таком виде. Стилгар хмурится, рассматривает шарик у него в руках, словно измеряя наполненность, и едва успевает поймать, когда Мартин кидает его обратно. — Да что творится в твоей голове? Тландиец удивлённо приподнимает бровь и говорит: — О чем ты? — Что случилось с телами Фейда и Раббана, Мартин? Мы не нашли их останки. Тландиец снова улыбается, словно теряет связь с тем, что происходило пару минут назад, одёргивает рубаху, пытаясь привести себя в порядок, зачёсывает пальцами светлые пряди назад и разворачиваясь к выходу отвечает: — Их съели. — Смотрит на фримена и наклоняет голову набок. — В чем дело, Стилгар, почему ты так удивлён? Фримен молчит и Мартин добавляет: — Вы разделываете трупы, чтобы забрать воду их тел, — стучит пару раз по каменному каркасу, — ты даже представить не можешь, как сильно мы похожи. Стилгар огибает Мартина, снова вводит код и хмыкает: — Мы не похожи, тландиец, нами руководит достойный человек. — Верно, достойный вас. Поверь мне, под правлением Пола фримены станут самыми слабыми во всей Империи. — Нагибается, обдувая ухо наиба дыханием. — Он вас ещё разочарует. — Дует в ухо. — А вот его сестра нет. Тот нервно дёргается от близкого контакта. — Алия? Мартин отодвигается и просто пожимает плечами. — Алия-Владимир или Владимир-Алия, ну, кто-то из них. — При чем тут барон? Тландиец упрямо смотрит вперёд, ждёт, когда дверь снова покажет тёмный проход в длинные коридоры и шепчет: — Харконенны проникли в Империю глубже, чем ты мог бы себе представить. — Закусывает губу и делает шаг вперёд. — Знаешь, лучше бы вместо Пола был Фейд. — Оборачивается к Стилгару. — Он был гораздо надёжнее. — При чем тут Раута? Мартин цокает и чешет кончик носа указательным пальцем. — Ей-Богу, Стилгар, кто же по-твоему ему помог в убийстве Владимира? Фримену кажется, что коридор становится темнее и он шумно сглатывает, опирается на стену левым плечом и с выдохом шепчет: — Ты помогал племяннику барона? Мартин перешагивает через порог, замирает на полу-движении и просто бросает: — Чтобы госпоже было хорошо — нужно делать вещи, которые будут ее радовать. Фейд и Раббан были сомнительны, но вот Владимир, — чуть растворяется в темноте грота, — Владимир был опасен, был умён и правда мог принеси Т/И неудобства. — Т/И знает, что ты сотрудничал с на-бароном? Тландиец делает ещё пару шагов и медленно пожимает плечами. — Друг мой, я, в действительности, поданный графа, а не моей госпожи. — Оборачивается и щуря золотистые глаза, улыбается. — Так что некоторые вещи я волен делать без ее дозволения. Вещи, — поднимает указательный палец вверх, — которые будут ее радовать. *** Ауда ведёт гребнем сквозь короткие пряди, вздыхает. Т/И бросает взгляд на женщину через зеркало и улыбается замечая как та хмурит светлые брови. — Грустишь из-за волос? — Скучаю по традициям, госпожа. — Закусывает губу, но посмотрев на девушку, продолжает. — Надеялась, что ещё долго буду плести вам косы. — Когда-нибудь я снова их отращу, — гладит чужую ладонь, — когда-нибудь моя верность тоже закончится. Женщина тяжело вздыхает, убирает гребень в сторону и — так по-материнский — целует Т/И в темечко. — Конечно, госпожа. Вам виднее, вам лучше знать, как будет. — Гладит по голове. — Решили, в какой одежде будете? Т/И сглатывает, смотрит на женщину через зеркало: тени преломляют свет на ее лице, и девушке кажется, что тландийка становится моложе. Отражение же самой Т/И рябит, идёт волнами, и она видит дедушку. Седые пряди спадают до плеч, оттеняют рисунки на коже и резко контрастируют с чёрным, плотно-застегнутым мундиром. Она-мужчина трясёт головой, поднимает руку, что укутана в тонкую ткань перчаток, касается щеки, и Т/И будто ощущает холодный обруч перстня. Золото глаз притягивает сильнее, золото вставок на одежде растекается по фигуре, золото оживляет свернувшуюся на металле змею. Золото-золото-золото. В глазах у мужчины отражается гладь Бетельгейзе, гладь песков Арракиса. Отражается ее Дюна. Их Дюна. Его. Т/И моргает, в отражении снова появляется ее лицо. Она смотрит на замершую позади Ауду, бросает: — Да, у меня было чёрное платье с накидкой в пол. — Задумывается. — Его ещё можно отыскать? Ауда быстро кивает, а затем заманчиво шепчет: — Уверена, что найду ещё и украшения, госпожа. Золото-золото-золото. Т/И опускает взгляд вниз, ведёт пальцами вдоль бёдер; бледная кожа на них кажется лакмусовой бумажкой, она вздыхая добавляет: — Принеси перчатки от военного костюма, хочу надеть и их. — Медлит. — Иллюзии становятся все реальней. — Да, конечно. — Делает пару шагов назад, но замирает. — Это был граф? — Как ты узнала? По…. — Т/И обрывает фразу, услышав стук в дверь. — Кто это? Ауда хмурится, а затем, прислушиваясь, дергает рукой и расслабляется. — Айдахо. Он крутился около ваших, — морщится от слова, — покоев, никак не говорил что ему нужно. — Подай накидку, — кутается в дымно-чёрную ткань и кивает, — входите! Одновременно с разрешением войти в дверном проеме появляется вихрастая темная макушка. — Можно? — Заходит в комнату. — Здравствуй, Т/И. — Skaber? — Ауда переводит на неё долгий взгляд, ждёт кивка, а после откашливается и шепчет. — Я буду снаружи. — Спасибо. Тландийка медленно огибает гостя, подходит вплотную к двери, и чуть качая головой, покидает помещение. Т/И встаёт с места, разводит руки в стороны, пожимает плечами, наклоняет голову набок и уточняет: — Зачем пришёл? — Я знаю, что Мартин тебе все рассказал: о моем решении, словах, Поле, но я боюсь, что ты могла не так понять. Не так понять все, что он сказал. — Ведёт головой вбок. — Твои шрамы…. Она вздыхает, непонимающе смотрит на воина — тот закусывает губу — неспешно запускает пальцы в растрёпанный волосы и ждёт, но Айдахо молчит и девушка бросает на родном языке: — Tal hurtigere, ellers vil alle tro, at jeg har et kæledyr. — Она хмурится, замечая, как тот замирает, быстро засовывая левую руку в карман. — Что? — Jeg er lidt bagud inden sidste kamp, — сглатывает вытаскивая плотно сжатый кулак. — Gennemsøgte flere kamre. Т/И глядит на разбитые в кровь костяшки пальцев, подмечает несколько маленьких царапин, а после снова смотрит на Дункана, он продолжает: — Jeg fandt det. Протягивает руку вперёд, и девушка, пробегаясь взглядом по подсохшим мозолям, замирает. — Det er rigtigt? — Ja. — Единственное на что хватает мужчину перед тем, как дотронуться до ее ладони и вложить в нее тяжёлый перстень. Глупо повторяет. — Rigtigt. Украшение ощущается ледяным осколком в ладони, она пытается согреть его, сжав кулак, но то отдаёт холодом ещё сильнее. Словно все ещё хранит в себе частичку Тландиты. — Ты… — смотрит на мужчину, — ты даже представить не можешь как я благодарна. — Хотел сделать хоть что-то правильное. Для тебя. Для нас. Она снова раскрывает ладонь. Острые грани чёрного цвета напоминают собой пики астрономической башни — Т/И ведёт пальцем вдоль борозд — замершие навеки линии вод, что раньше покоряли ее предки. Золотая змея подмигивает ей зелёным глазом изумруда, и девушка ощущает, как на плечо словно опускается тяжелая рука. — Да. — Прячет подать в карман. — Спасибо. — Быстро преодолевает между ними расстояние и, приближаясь, нежно ведёт по щеке Дункана, роняет движения на крепкую шею мечника и грустно улыбается, голос, все ещё не окрепший, чуть сипит и прыгает на согласных: — Ты отпустил меня, а я отпускаю тебя, отпускаю вместе со своей любовью и той преданностью, что тебе хранила. — Наконец убирает руку от горячего тела. — Ты освобождён от долга предо мной, как когда-то был освобождён от вассальной клятвы перед моим домом. Незачем чувствовать себя виноватым. Мужчина поднимает на неё глаза, смотрит так знакомо и неимоверно чуждо, что девушку пробирает легкий озноб. — Т/И, все получилось глупо. И твои шрамы, — морщит нос, — словно и не было того дня с Башаром, словно не было всего этого в действительности…. — Тшшш, — она прикладывает палец к губам, — выбор сделан и ты правда выбирал. Ни к чему теперь сомневаться. — Делает шаг назад, сжимает подарок крепче. — Если решишь себя винить, думать, что мой отец был прав, устроив столь жестокую проверку, выбрось подобные мысли  из головы. — Вздыхает. —  Арейсы не спасали тебя трижды, но трижды давали возможность на заслуженную тобой лучшую жизнь. А это, — обводит лицо ладонью, — мы ведь все начинаем сначала? — Т/И, я, — он ссутулит широкие плечи, не знает куда деть ладони, и просто опускает их вдоль тела, — я не вспомнил той самой любви. Так и не успел ее почувствовать, а времени на новую мне не хватило. Я думал, я был уверен, что смогу, но…. Она улыбается шире, щурит глаза и шепчет: — Если любовь уходит, значит ее и не было. — Т/И…. Девушка останавливает его раскрытой ладонью и качает головой. — Все хорошо. Айдахо смотрит на неё внимательным взглядом, добавляет: — Т/И, — голос его тих, — примеришь? Фантомные рука на плече становится тяжелее, ледяные пальцы давят, оставляя лунки от ногтей, но она быстро кивает и примеряет перстень на большой палец. Теперь не снять. — Nu har den rigtige person det. Говорит Дункан. Говорит отец стоящий позади. Плечо немеет. — Какую плату ты хочешь? — Т/И медленно оглаживает пальцем металл. — Проси все, чего тебе позволит совесть. — Jeg vil hjem og…. Мечник тушуется, качает головой, резко дергает плечом и усмехаясь добавляет: — Нет. Не так. — Откашливается. — Хочется, чтобы ты была счастлива. — С кем? Холод снова оседает на обнаженное плечо. — Я имею ввиду, — Т/И задумывается, — что теперь значит быть счастливой? Дункан хмурится, нервно трёт левое ухо, а затем медля, пожимает плечами. — Не знаю. Иметь Дом? — Смотрит на неё вопросительно. — Самое ужасное — это то, что мне кажется, словно кроме тебя я не найду больше никого. — Закрывает глаза. — Иногда я завидую себе из прошлой жизни. Иногда просыпаюсь после долгого сна и жалею, что проснулся. Т/И делает шаг назад, наклоняет голову набок и шепчет: — Это все Пол? Это он тебя не отпускает? Айдахо просто кивает и продолжает: — Он или…страх его предать или страх быть преданным. Или…снова потерять себя? Это чувство, — бьет себя по груди, — тянущие чувство вот тут, — указывает в район сердца, — оно никак не отпускает. — Отпустит. — Девушка снова ведёт пальцем вдоль перстня ее отца. — Знаешь, я все думала и…ты был тем самым. Мечник закусывает губу и наконец, раскрывая глаза, смотрит на неё с грустью. — Тот человек, но не в то время. Да. — Сглатывает. — Мартин, даже если я захотел бы вернуться, не позволил бы. Она усмехается, кутается в накидку сильнее и отвечает: — Ну, он выбрал меня. Все ещё выбирает. — Может любит? Она с сомнением качает головой. — Служит, Дункан. Про яд в крови ментата, которую Мартин приказал ей перелить, Т/И не говорит, как и не говорит про то, что тландиец о нем, конечно же, знал. — Т/И, — голос воина тих, — ты не чувствуешь вину за действия дедушки и отца? Вину за то, что снова нас оставляешь. Она цокает и наконец отводит взгляд от говорящего — Айдахо опять становится чужим — губы у девушки — ярко-малиновые — размыкаются, Т/И отвечает: — Я не чувствую вину теперь, когда делаю выбор в пользу себя и своих людей. Рука с плеча наконец исчезает. — Почему Мартин не участвовал в основном сражении? — Он повторяет за ней, делает шаг назад. — Почему его не было с тобой во время битвы против Харконеннов? — Нельзя. — Сглатывает. — Я не пускаю в бой тех, кого не смогу контролировать. *** Т/И медленно двигается в сторону зала советов, длинное платье наполняет пространство шорохом, и ей на мгновение кажется, что так звучит ветер за толстыми стенами ситча. Она почти ощущает дуновение жара на коже. Кристофер, идя рядом, бросает настороженные взгляды по сторонам, и девушка не выдерживая, наконец его одёргивает: — Это же просто невозможно, — прыскает, — вокруг тебя даже воздух кажется разряженным, ещё чуть-чуть и вспыхнет. Тландиец снова осматривает узкий коридор, ведущий из казарм наверх, и отвечает, сильно растягивая шипящие: — Арракис был убежищем, после местом смерти, а теперь и вовсе стал чужбиной. — Скалится. — Ничего из того, что я перечислил не является надежным. — Не думаю, что меня убьют сразу после того, как я пришла в себя. — А разве это не лучший момент, госпожа? Т/И замирает, всматривается в собеседника — глаза у того горят золотым — наклоняет голову набок и пожимает плечами, Кристофер добавляет: — О войне и предательстве, госпожа, не предупреждают. Нет? Фраза режет острее ножа, и она недовольно кривит уголок губ. — Что-то ты слишком разболтался. Идём. Как только они поднимаются из казарм, Т/И неприятно морщится от того, как в воздухе, словно пыль, мерцает голубой отблеск пряности. Нос сразу забивается навязчивой сладостью, она чихает, вытягивает руку вперёд, разбивая пальцами застоявшийся воздух, и потревоженные от ее движений, песчинки начинают хаотично кружиться. Девушка недовольно хмурит брови, переводит взгляд на Кристофера, все ещё мягко перебирая пальцами воздух, и тот, разминая шею, произносит: — Пряность теперь тоже совсем не опасна. — Не убьёт одно — так убьет другое. Не будь настолько самоуверенным. Тландийцец скалится: — Убьет, но через много-много сотен лет. Если нечто другое и правда придумают. Девушка снова прячет руки в глубокие карманы, растирает остаток спайса между пальцами, и проходя мимо воина, задевает его плечом. — Ты как раз чуть состаришься. Много сотен лет — не так много для нас. — Много-много, госпожа. — У тебя едва ли будут внуки, не болтай. Кристофер хмыкает, и Т/И слышит как юноша добавляет, чуть дергаясь от нарастающего гула голосов: — Я не буду говорить с ними на общем языке, skaber. Она замедляется и отвечает: — Не говори, мальчик мой, твоё дело нравиться мне, а не чужакам. — Очень надеюсь, что нравлюсь. — Uforskammet. Он улыбается. — Госпожа Арейс! — Мужчина — его голос кажется ей знакомым — резко заглушает звуки вокруг. — Вот что я называю неожиданной встречей. Словно увидел графа. Улыбка Кристофера тает и он скалится, Т/И чувствует, как у нее самой заостряются черты лица. Она узнает его. Узнает по последней фразе, по сарказму, что сочится в каждом слове. Оборачивается в сторону собеседника — лицо того на мгновение рябит — кланяется. — Дон? Рада вас видеть! Как ваша жена? Все хорошо? Воспитывает сына-не-от-вас? Или ваше здоровье улучшилось, и в скором времени у великого Дома все-таки появится прямой наследник? Повисает пауза, и девушка чуть разминая плечи, собирается продолжить путь, но ее обрывают: — Что вы сказали? — Уточнила состояние вашей семьи. — А что на счёт состояния вашей, госпожа Арейс? Уже не совсем полная, верно? Т/И выдыхает, глядит вперёд на Кристофера, что услышав сказаное, хмурится. — У нас пополнение, — улыбается, — с Tres2b вернулся мой младший кузен. — Тот которого не добил ваш отец? — Тот которого не добил родной брат. Я чем-то ещё могу помочь, Дон? Тот ухмыляется — Т/И едва различает движение губ — бросает: — Никак не могу понять, почему вы тут? Как наш Император ещё не сослал вас на Секунду. Верно ведь, туда? — Хмыкает. — Не зря ведь я так просил Шаддама оставить тела на Салусе, знал, что все Арейсы все равно окажутся там. Рано или поздно. Она не выдерживает, разворачивается на пятках, пересекает пару метров между ними за мгновение, кладёт ладони на щёки мужчины и смотрит ему строго в глаза. Надеется, что смотрит — Лицо собеседника расплывается больше, почти превращается в серое пятно, и она понимает, что начинает слепнуть. — Тот дёргается, но Т/И давит на его скулы большими пальцами, подходит ещё ближе и шепчет: — Ваш дом все ещё имеет определённые претензии к моему? — Кхм, — дёргается — вы не в том положении, чтобы так говорить со мной, отпустите немедленно! — Не в том? Разве? — Щурится, пытаясь разглядеть эмоции. — Мне стоит стать похожей на графа, которого вы упоминали? Решить конфликт иначе? А может вы, Дон, захлопните свой рот и молча доберётесь в зал советов? Мужчина настороженно оглядывается, но Т/И улыбаясь тянет: — Помните Мартина? Правую руку графа. Он здесь. — Кивает в сторону. — Он вас помнит, хорошо помнит. Может поговорите с ним? — Я не думаю, что мелкая шавка падшего Дома может указывать мне, что делать. — Мелкая шавка падшего Дома, — давит сильнее, — вырежет вам язык, а потом придёт за не-вашим-сыном, но наследником, Дон. Мужчина вцепляется руками в ее, царапает сквозь ткань перчаток, пытается убрать их от лица, но Т/И лишь давит на череп крепче. Она слышит, как позади Кристофер обнажает меч. — За это казнят! — Переходит на крик. — Я буду жаловаться Императору. — Я так устала от такой мрази как ты. — Цокает. — Ещё мой отец устал от тебя. Ты здесь никому не нужен, понимаешь? — Взглядывается в размытые черты. — Мы стоим посреди коридора, за стенами столько представителей великих Домов, повсюду стража, Дон, но всем все равно на то, что я делаю с тобой. — Наклоянется. — Я могу тебя здесь убить и всем все ещё будет все равно. — Ты угрожаешь мне? — Вы. — Прикрывает глаза. — Я угрожаю мужчине, который повлиял на Шаддама, который сподвиг бывшего Императора на захоронение моего дедушки на Секунде в общей могиле. Тому, кто наплевал на традиции моей семьи, на обычаи и на сам мой Дом. А после насмехался над его памятью и тем, что было мной утеряно. Дон замолкает и Т/И наклоняясь к самому уху шепчет: — Боишься, что я захочу власти? Но мне не нужен Арракис и не нужна пряность. Потому что, — сглатывает, — мой Дом выше и ценнее всего этого. Потому что каждый из моих людей стоит больше. Потому что Секунда, — ухмыляется, — ты прав, из-за смерти моих предков там значительнее, чем все, что ты перечислил. — Отодвигается. — Потому что я уже имею то, чего у других никогда не будет. — Расслабляет руки, аккуратно убирает от его лица, теперь едва замечая красные отметины на щеках. — Когда Императора нет рядом, Дон, когда ты остаёшься со мной один на один, — сглатывает, — тогда я здесь закон и власть. Тот смотрит на неё — ей кажется — удивлённо. Но она лишь кланяется и улыбаясь добавляет: — Доброго дня, увидимся на совете, Дон. Кристофер хмурится, переводит взгляд с девушки на мужчину и обратно. Прячет оружие в ножны и выплёвывает: — Об этом я и говорил. — Кривит губы в отвращении. — Sjakal. — Трёт ладонью подбородок. — Все хорошо, госпожа? Т/И переводит взгляд с длинного коридора на воина, наклоняет голову набок, отмечая, как четко ей видны все черты его лица, как отчётливо заметны переливы золота в глазах, как ярко виднеется число ее поданного. Как…. — Кристофер, я все хотела узнать, — медлит, — Ауда проговорилась о твоём желании жениться, я правильно ее поняла? — Женитьба? — Быстро кивает. — Я не думал поднимать данную тему сейчас, к тому же, я верен традициям, госпожа. Она подходит ближе, мягко касается скулы собеседника и обнажает зубы в широкой улыбке. — Что вначале должен быть заключён брак у главы Дома? Затем качает головой, заправляет ему короткую прядь за ухо, а после, разворачиваясь на пятках, добавляет: — Пока я буду на собрании, будь добр, доложи Мартину, что мне нужно с ним поговорить, хорошо? — Госпожа…. — Будем решать, как отмечать твою свадьбу, Кристофер. Тландиец ровняется с ней, переходит на шепот: — Но традиции, госпожа…. — Останутся. — Улыбается. — Для чего же ещё мне нужен Мартин?