hallelujah

1.

Ястреб ходил к Даби каждый день, рано утром, скрываясь от чужих глаз. Солнце ещё пряталось за горизонтом, город спал, на улицах стоял патруль. Прохладное начало дня должно было леденить кровь, но Ястреб не мёрз — внутри всё горело. Он выходил из дома в джинсах, футболке и лёгкой куртке, которую он раньше никогда не носил. Ирония заключалась в том, что Даби был единственным, кто мог бы кинуть ему фальшивое «Птичка, ты же простудишься!» Но Даби уже почти месяц не выходил на улицу. И, если уж совсем честно, ему было на него абсолютно плевать. Обычно Ястреб просто заходил в допросную. Ему молча дали разрешение на любые виды допроса, но, вопреки ожиданиям Тартара, он просто садился напротив – за всё это время к Даби он не притронулся ни разу. Даби сидел сонный — и Ястреб честно пытался не жить прошлым и не быть сентиментальным, но сонный Даби из настоящего напоминал ему сонного Даби из прошлого. Он напоминал ему запах дешёвого растворимого кофе, который Ястреб нашёл у Даби на кухне, пока тот спал. Был второй час дня. Даби засиживался ночью и отсыпался днём. Ястреб проводил время рядом с ним, сидя в тишине, прерываемой чужим сопением. Лицо Даби из прошлого было расслабленным. Выражение лица Даби из настоящего было неуловимым. Они никогда не здоровались и не прощались, отчего их диалог казался бесконечным. Стандартные вопросы зацикливали его жизнь. А потом он оставался ещё на пару минут, потому что Даби начинал с ним разговаривать. — Что ты там пьёшь? Кофе? Я бы убил за кофе, клянусь. — Я тебе верю, — кинул Ястреб. — Единственное, что мне тут позволяют пить, это грёбаную воду. Воду! У меня огненная причуда, а они поят меня водой! — А ты чего хочешь, бензина? — Мне бы и капучино подошёл, — рассмеялся Даби, а потом, прищурившись, наклонился вперёд и заговорчески поинтересовался: — Что там у тебя? Расскажешь? Ястреб сделал глоток. — Американо. — Ах, без молока? Горячо. Сексуально даже. С сахаром? — и прежде, чем Ястреб успел ответить, Даби поднял глаза к потолку, протянув: — А-а-а... Да. Ты сладкоежка. Это я помню. Ястреб крепко сжал челюсть, не понимая себя и своё подскочившее к глотке сердце. — Дашь глотнуть? — Даби поиграл бровями и улыбнулся. Просто дурачество, просто шутка. В эти редкие моменты он казался Ястребу обычным человеком. — Чтобы ты умер от изжоги? — спросил он и, откинув голову, выпил всё до последней капли. Кофе горчил на языке и сушил нёбо. Даби сидел напротив и убивал его одним своим видом. — Ты разве не об этом мечтаешь, лёжа ночами на своей бескрылой спине? — спросил Даби и, закрыв глаза, нараспев произнёс: — О моей бесславной смерти. Ястреб пожал плечами. Этим его уже нельзя было задеть. Он пережил свой кризис вдали от Даби. Может быть, поэтому тот и сидел сейчас перед ним, вполне себе живой и невредимый, — если можно было так сказать о человеке со сгоревшей на восемьдесят процентов кожей, который питался через гастростому. Ястреб уже привык просыпаться с осознанием того, что это осталось в прошлом — то далёкое время, когда он ещё мог что-то сделать и когда ещё хоть что-то из себя представлял. В безликом настоящем с ним остались лишь рутинная повседневность, неприятное послевкусие от кофе и абсолютно бессмысленные беседы с Даби. Парадоксально. Даби сидел перед ним лишь потому, что его знания были ценны для разрушающегося геройского общества. И он, этот ни живой, ни мёртвый Даби, чья судьба зависела лишь от его собственной сговорчивости, был единственным настоящим, что осталось у Ястреба. Рядом с ним он чувствовал в груди собственное сердце. Оно до сих пор билось. — Можешь не верить, но мне всё равно. Даби рассмеялся. — Это ложь. Ты маленький гнусный лгун, — улыбаясь, проговорил он, глядя ему в глаза. Ястреб выдержал взгляд, но ничего не ответил. Ни ему, ни самому себе. — Тебе определённо не всё равно. Ты или безумно меня любишь, или безумно меня ненавидишь. Ястреб сцепил руки в замок, делая вид, что находится на грани того, чтобы ударить Даби. Так обычно реагируют те, кого пытаются вывести из себя. Но в голове ничего не было. Абсолютный ноль. Сгоревшее поле боя. Они продолжали смотреть друг на друга. Ястреб всё-таки сказал: — Это бред. Ты уже с ума тут сходишь. — Если это бред, что же ты ко мне ходишь, а? — Ты знаешь, — Ястреб расцепил пальцы и устало потёр себе глаза. — Я веду твоё де... — И как? — перебил его Даби, усмехнувшись. — Продвигается? Много выпытал, а, сыщик? Ястреб фальшиво улыбнулся и поднял брови. Притворство жгло язык, как сладкий мёд. — Я в процессе. Даби поморщился. — Убери это дебильное выражение лица. — Радуйся именно этому лицу, Даби. Я ведь могу побыть и плохим полицейским. — Надо было говорить мне это тогда, когда у нас ещё была возможность устраивать ролевые игры, — Даби с трагичным выражением лица кивнул на запястья в наручниках, сдерживающих его причуду. — Сейчас — увы и ах. — Кажется, сегодня ты тоже не настроен на серьёзный разговор, да? — Да брось ты, мы отлично болтаем! Ястреб посмотрел на его ненастоящую улыбку. — Мне уйти? Даби попытался почесать нос плечом. — Только если пообещаешь, что будешь скучать по мне. Ястреб встал из-за стола, пододвигая к Даби пустой стаканчик. — Можешь понюхать. Это, скорее всего, тебя не убьёт. Даби изобразил на своём лице признательность. — Ты так добр! Ястреб взял со стола папку с незаполненными документами о Даби, задумчиво посмотрел на неё и отвернулся. — Кейго. Он остановился. Собственное имя оглушило: оно до сих пор заставало его врасплох. В своей голове он до сих пор был Ястребом, крылатым героем. Но крылья сгорели, а почётный титул остался лишь печатью на позолоченной государственной грамоте, которую он оставил дома на рабочем столе, так и не решив, что с ней делать. Осталось только эхо прошедших дней — эхо его когда-то громкого, надменно весёлого голоса. С Даби, один на один, он таким голосом практически никогда не разговаривал. Именно это веселье было фальшивкой, а Даби фальшь не терпел. Поэтому рядом с Даби Ястребу казалось, что он нащупывал себя настоящего. — Почему ты приходишь? — Я уже сказал. Он прожигал взглядом дверь. Собственная тень казалась ему неродной. Она вытягивалась перед ним, простилая тёмный путь в тупик будущего. — Почему ты со мной разговариваешь? "Потому что я единственный, кому ты отвечаешь", очевидно. Только Даби не обязательно было знать, что там думал Ястреб. Даби желательно было ничего не знать. Знание губит, а у него ещё есть шанс спокойно дожить свой печальный век. Впрочем… Ястреб рассуждал так, словно Даби ничего не знал. Но это было не так. Ястреб повернулся, наткнувшись на чужой пристальный взгляд, и с улыбкой ответил: — Кто-то ведь должен. Закрыв дверь с другой стороны, он услышал: — Ты просто бежишь от ответа. Но он не бежал. Бежать было некуда. Он просто продолжал делать вид, что всё нормально. Нормально жить без маски. Нормально жить без крыльев. Нормально жить без Даби.

2.

Ночь была его проклятием. Его заперли в собственной голове, забрав успокаивающую темноту сна. У него болели глаза, у него болело всё тело. Было жарко. Лежать на спине было неудобно и непривычно. Он чувствовал себя жалким, когда, лёжа на боку, поджимал ноги и обнимал себя за плечи. Он ложился на живот и чувствовал, что задыхается. Он с досадой вспоминал свою прошлую жизнь. Настоящее было больше похоже на детство, когда его дни проходили впустую, протягиваясь во времени серой лентой безрадостного, бездарного существования. Собственная неспособность организовать день и найти себе занятие изматывала. Когда он говорил, что в будущем у героев должна быть скучная жизнь с кучей свободного времени, он даже не представлял, что свободное время — это так страшно, особенно когда всё, что ты умеешь — спасать мир и рисковать собой. Он был бесполезен. Он был лишь рассудком своих крыльев. Без крыльев рассудок был обречён на медленную смерть. Как рыба без воды. Как скованная сила. Как Даби в наручниках. Он думал о нём чаще, чем было надо. Но этих мыслей нельзя было избежать, и он постоянно к ним возвращался. Возвращался к ним и к нему солдатом, которого не могла отпустить война. Он нарочно запомнил каждую деталь их последних, проведённых вместе часов. Ястреб проснулся в четыре утра и как безумный сидел в маленькой спальне Даби, запоминая все эти крохотные детали, которые должны были исчезнуть вместе с тем хрупким доверием, что так удивительно странно выстроилось между ними. Он проводил пальцами по трещинам в краске на стене, он смотрел на покрывшийся пылью телевизор, который они практически не смотрели, позволяя себе быть оторванными от всего мира – они оба так редко могли себе это позволить. Ястреб касался коленом бедра Даби, чувствуя жар его тела даже через одежду, даже через затёртые домашние штаны. Всё это — то странное, у которого не было названия — кончалось, стремительно летело в пропасть, но так ведь и должно было быть, разве нет? Ястреб был героем, а Даби – злодеем. Надежды на совместное будущее были пустыми, и Ястреб ни секунду не обманывал себя. Но это было жестоко с его стороны – обманывать Даби. Только это Даби обвёл его вокруг пальца. Сонный, с растрёпанными волосами, задумчивый после короткого сна. Это он обманул его. Взгляд в его сторону – обман. Усмешка – обман. Его ленивое «Утра» – обман. Вдох – обман, выдох – обман. Мог ли Даби сейчас позволить себе прикрыть глаза и провалиться в сон – сделать то, чего не мог сделать Ястреб? Хранил ли хаос его разума воспоминания о том, как они проснулись в одной квартире в последний раз? Нужны ли были хаосу его разума эти воспоминания вообще? Ястреб садился в кровати – он не мог лежать. Он шёл на кухню и заваривал себе зелёный чай. Его жемчужный вкус прокатывался по языку чем-то посторонним, и он не мог поверить, что всё это реально. Всё это. Бессмысленные встречи, пустые движения. Внутренняя дрожь, которая одолевала его. Внутренняя дрожь при взгляде на ножи и острые предметы, дрожь при взгляде на телевизор и телефон, дрожь при мысли о том, что надо посмотреть на себя в зеркало. При воспоминаниях, которые оглушали его. Внешняя, предательская дрожь, но лишь наедине с самим собой – он не мог контролировать собственное тело, которое всегда было его инструментом, которое сейчас – особенно сейчас – было единственным, что у него осталось. Перед выходом из квартиры Даби, – перед тем, как они разошлись для того, чтобы встретиться на поле битвы как враги, – Даби поцеловал его. Ястреб подумал, что Даби ничего не знал, и он помнил, что тогда ему от этого стало невыносимо, неоправданно больно. Потом, после осознания, что Даби всё знал с самого начала, стало ещё больнее. Когда Даби сжигал его крылья, Ястреб не мог разгадать тот поцелуй. Но он встретил насмешку Даби в допросной – осознание накрыло его волной, и он задохнулся. Как и сейчас, тогда Даби просто смеялся над ним. Потому что глаза Ястреба на секунду, на один короткий, практически неуловимый миг вспыхнули, когда он увидел Даби. А Даби было всё равно. На его смерть. На его жизнь. Он оставил себе последнее развлечение – снова сжечь его заживо, но теперь изнутри. Привет, Кейго.

3.

Когда он открывал дверь, грохот стоял такой, словно кто-то перевернул стол. — Привет, Кейго! – на последнем слоге голос булькнул, и Даби залился несдержанным смехом. Кровь. Ястреб прикрыл глаза, а потом, мысленно сосредоточившись, открыл их и внимательно всмотрелся в лицо каждого, кто находился в комнате. Мужчина и женщина. Суровые, уставшие. У них были красные лица, у них были парадоксально злые глаза. Женщина нервно облизала верхнюю губу, мельком взглянув в его сторону. Её взгляд вырывал из него каждое, даже самое маленькое движение. Ему следовало быть аккуратнее. — Вы-то нам и нужны. — Мужчина крепче сжал в кулаке волосы Даби. Ястреб перевёл взгляд на стол с разводами крови. — Мне про вас ничего не говорили, — спокойно произнёс он, положил папку с информацией о Даби на стол и сел на своё место, как ни в чём не бывало. Всё нормально. Надо было дышать. Спокойно. Это просто кровь. Максимум – разбитый нос. Это не смертельно. Это не самое болезненное, что пережило лицо Даби. — И не должны были. – Мужчина толкнул голову Даби в сторону, и тот со смехом упал локтями на стол, чуть завалившись набок. – Таками Кейго. — Собственной персоной, — радостно объявил Даби. — Фамильярщина, — заметил мужчина, сморщившись. Он резко повернул голову в сторону Ястреба. — А вас это, как будто, устраивает. Ястреб усмехнулся. Мужчина смотрел на него свысока, изучая его лицо подозрительным взглядом. Неявное превосходство – превосходство над ним, когда-то бывшим номером два. Прошлое, которому он отдал всё, что у него было, рассыпалось пеплом. Он оставил на губах лёгкую усмешку и перевёл взгляд на Даби, словно лениво наблюдал за всем происходящим. Тот поднял голову и посмотрел ему в глаза. Этого было достаточно для того, чтобы сердце замерло, а затем забилось в два раза быстрее обычного. Он прикусил собственный язык. Какая нелепость – лишь этот простой взгляд мог полностью уничтожить его. — Нам просто повезло быть заклятыми врагами, — ответил за него Даби, опустив голову. — Вам, занудам, и не снилось. Близость особого уровня. Почти любовная связь. — Об этом мы тоже поговорим. — Не поймите нас неправильно, — заговорила женщина, — у нас есть несколько вопросов. Назначение сверху. Вам не о чем переживать. — Если только у вас нет никаких секретов. Самый большой, самый кровоточащий секрет Ястреба сидел напротив и заливался почти неслышным смехом. Хруст тлеющего дерева. Последнее слово сгорающего заживо. Ему действительно надо было успокоиться. Ястреб потёр переносицу, а потом поочерёдно посмотрел на стоящих напротив. Мужчина смотрел прямо на него и вытирал платком капли крови с тыльной стороны ладони. Напряжение можно было резать ножом, но Ястреб готов был вгрызться зубами даже в гранитную твердь. Он сам не понимал своих чувств. Он знал лишь то, что не хотел видеть здесь этих незнакомых ему людей. Они нарушали тонкое пространство между ним и Даби. Это было очень глупое чувство, но он хотел остаться с ним наедине. Даби сплюнул кровь на пол. Ястреб и глазом не повёл, словно Даби для него ничего не значил. — Смешно, — проговорил он, словно пробуя это слово на вкус. Он посмотрел в глаза недовольному мужчине и кивнул, — да, действительно. Меня на коленях умоляют встретиться лицом к лицу с человеком, который меня чуть не убил, и теперь в чём-то подозревают. Подозревают, — повторил он, переводя взгляд на женщину, — я правильно понимаю? — Вам не о чем беспокоиться, — повторила она, видимо, стараясь его успокоить. Он удивлённо заметил, что действительно злился. — Без сомнения, из нас всех вы выполняете самую трудную работу. Мы внимательно просматриваем все видеозаписи с процесса допроса... — Если это можно назвать допросом, конечно, — заметил мужчина. Женщина посмотрела в его сторону, взглядом разрешая ему продолжить за неё. — Некоторые лица, которые по разным причинам предпочли сохранить анонимность, посчитали, что вы… в некоторой степени подозрительно себя ведёте. — Подозрительно, — повторил Ястреб, как бы уточняя. В груди пронёсся смерч, раскидав внутренности в разные стороны. — Он сказал, что вы можете «безумно любить» его. Ястреб на миг замер, а потом рассмеялся. — Вы из-за этого сюда пришли? — Он сказал, что помнит, что вы любите сахар. Идиотство. — Вы любите сахар? Смехотворщина. — Это у вас допрос такой? — Даби расхохотался. — Вы такие тупые. — Закрой рот, — раздражённо бросил мужчина. — Откуда он знает, что вы любите сахар. — Я работал под прикрытием, — скучающе произнёс Ястреб, склонив голову набок. — Обмолвился как-то, поддержал разговор. Или вы, ребята, думаете, что мне сразу раскрыли всё и вся преступного мира? Кажется, вы не понимаете, как это работало. Надо было быть дружелюбным, общаться. Я и общался. — Вы любите сахар? — Боже. Какие же вы придурки, — послышалось со стороны Даби. Ястреб перевёл на него взгляд. Всё возвращалось к нему. Их разговор вертелся вокруг Даби. Ястреб понимал, что его судьба зависела от расшатанного настроения Даби. От него можно было ждать чего угодно. Мужчина раздражённо схватил его за волосы. Он дёрнул его голову назад, и Даби недовольно зашипел. Ястреб постучал пальцем по столу. «Это лишнее», — хотел сказать он. Но ему следовало быть осторожным. Слишком личное. Ему нельзя было показывать, что его это волновало. Этот идиотский диалог, эта агрессия по отношению к Даби. Он злодей, он делал ужасные, недопустимые вещи. Если он вёл себя, как сволочь, он заслуживал, чтобы с ним обращались именно так. Волосы. Сокрушительно громкий удар головы об стол. Даби не издал ни звука. Когда он поднял голову, Ястреб увидел, что он улыбался. Ястреб прислушался. Оружие в допросной не активировалось – не распознало в Даби желание использовать причуду. Ястребу почти не верилось, что он спокойно терпел всё это. — Комиссия была осведомлена, что вы делитесь личной информацией с членами Лиги, так ведь? — поинтересовалась женщина. — Нет, но мне незачем было врать об этом, находясь под прикрытием, это не такая уж важная деталь. — Вы просто поддерживали диалог? Диалог. Он рассказал это – эту мелочь – Даби после того, как они оказались у того в квартире. «Готов поспорить, ты пьёшь латте с двойной порцией карамельного сиропа» — «А ты готов сделать мне латте?» — «Не, не дождёшься. У меня вообще молока нет». После этого они проговорили несколько часов. Диалог ни о чём – одна тема переходила в другую. Ленивый голос Даби наводил на мысль, что разговор ему вовсе не интересен, но это он говорил, он один, он говорил намного, намного больше Ястреба. Ястреб слушал, внутри скреблась мысль о том, что в Лиге Даби обычно отмалчивался. Даби задумчиво водил пальцем по кофейному подтёку на кружке. Маленькая деталь — Ястреб всегда наблюдал за его руками: тонкие, почти мальчишеские запястья, длинные пальцы, ранки вокруг ногтей. Простые руки – и это они убивали? Ястреб поцеловал его в тот вечер, и Даби ответил. Казалось, это было в другой жизни: прошлое, такое призрачное, которое Ястреб никогда не смог бы воссоздать нарочно, тяжёлые воспоминания, которые ему было некому доверить – он был обречён волочить их за собой в полном одиночестве. Они просто говорили. Любишь сладкое? Это уже было чем-то недопустимым. — Я просто поддерживал диалог. Мужчина и женщина переглянулись, и сердце Ястреба замерло. Даби мог рассказать им что угодно, и ощущать эту зависимость было унизительно. — Что ж, в показаниях вы сходитесь… Он вновь посмотрел на Даби, словно после этих слов что-то могло поменяться. — Мне стоит вам объяснять, что я не работаю на злодеев? Я был под прикрытием. Не самая удачная разведывательная миссия — не более. Я был на задании. Это была работа, а не какая-то моя прихоть. И сейчас я на вашей стороне. Ястреб чуть было не добавил: я герой. Даби, казалось, заскучал. —Зачем мне помогать человеку, который лишил меня причуды? Он помолчал. Даби потянулся к своему большому пальцу, чтобы оторвать заусенец. — Впрочем, — Ястреб улыбнулся, — если вас что-то не устраивает в моей работе, найдите кого-нибудь другого на моё место. Неправильно веду диалог со злодеем? Без проблем. Это вообще не моя забота. Можете сами попробовать его разговорить. Я уйду. — Это лишнее. — Женщина сдержанно улыбнулась. — Спасибо за вашу работу. — Мы лишь надеемся, что дальше диалог не будет строиться на неуместном панибратстве. — Как будто я могу его контролировать, — ухмыльнулся Ястреб. — Будешь дальше вести себя, как придурок? — спросил он, бросив взгляд на Даби. — Да я специально свой айкью понизил, чтобы вы меня хоть как-то понимали. Мужчина недовольно поморщился. — При всём моём… — он не договорил. — Но, знаете ни один уважающий себя герой не позволил бы злодею так бесцеремонно с собой обращаться. — А он и не герой, — сказал Даби прежде, чем Ястреб успел придумать, что ответить. Повисла тишина. Суровость как-то разом сошла с лица мужчины. Он кинул быстрый взгляд на Ястреба, ожидая от него какой-то реакции. Даби тихо, будто открывая какой-то важный секрет, произнёс: — Он абсолютно бесполезен. Бесполезнее, чем все герои, я имею в виду. Какой в нём толк? Кто такой герой Ястреб? Крылатый герой, номер два. И что мы имеем теперь? Всего лишь Таками Кейго. Без причуды, без силы и скорости. И даже вы, ребята, обращаетесь с ним, как с мусором, не так ли? Вот он. Бескрылое, жалкое ничтожество. Он поднял взгляд на Ястреба. — Раз он не нужен героям, думаете, он нужен злодеям? Ястреб разом почувствовал все свои ожоги, их сковывающую оболочку. Он почувствовал ожоги на руках. На шее и лице. На спине. Это сложно было назвать спиной. — Он — ничто. До этого был ураган. Теперь в нём ничего не осталось, словно все его внутренности вывалились наружу – вот, смотрите. Пустая оболочка его тела наблюдала за тем, как он погибает. Он умирал: снова, и снова, и снова сгорал заживо. Снова удар. Ястреб и не заметил, что мужчина подошёл к Даби. Движения мужчины были какими-то неловкими. Ястреб знал, что он делал это ради него. Возможно, он считал Ястреба слишком слабым — неспособным восстать против человека, который его уничтожил. — Эй, — простонал Даби, цепляясь подрагивающими от боли пальцами за руку мужчины, — вы жалкие, жа-а-алкие ничтожества. Ещё один удар. И ещё, и ещё. Даби смеялся в голос — это было больше похоже на истерику. Ястреб кинул на мужчину ленивый взгляд и безынициативно махнул рукой. Пустота его тела наполнилась беспокойством. — Ему весело, пока вы бегаете вокруг него, — выдохнул Ястреб. Он откинулся на спинку стула, сложил руки на животе и прикрыл глаза, показывая, что устал от всего этого. Они должны были уйти, отойти от Даби как можно дальше. Он видел, что его плечи дрожали. — Это так трудно понять? — Трудно — это точно, — Даби широко улыбнулся, уголки его губ судорожно подрагивали. Передние зубы Даби окрасились красным, и Ястреб почувствовал призрачный вкус крови у себя во рту. Он почувствовал призрачную боль. А следом и настоящую боль. Ему не должно было быть больно за боль Даби. Даби знал только язык насилия, и именно на этом языке с ним сейчас говорили. Это – меньшее, что мог получить Даби за все те смерти, причиной которых он являлся. И тем не менее, Ястреб почувствовал это желание – отгородить его ото всех. Защитить. Но было ли это в его силах – защищать? Было ли в его силах хоть что-то? «Это точно, Даби, — подумал про себя Ястреб, провожая взглядом мужчину и женщину. — Не герой». «Это точно, Даби, — подумал про себя Ястреб, переводя взгляд на окровавленное лицо напротив. — Ничтожество». По какой-то причине его тайна осталась всё такой же — сокровенной, девственно нетронутой. Он оставил ему это — и оно дальше уродовало его душу. Даби словно бы знал, что медленное и тайное самоизживание — всё, что осталось у Ястреба.

4.

Огромный дом пустовал, но Ястреб подозревал, что Старатель оставался лишь в пределах своего крыла: спальня, кабинет и тренировочный зал. Эти комнаты выходили окнами во внутренний двор, и от того, что в фасадных окнах не горел свет, дом казался заброшенным, словно бы там никто и не жил. Впрочем, Ястреб бы не сказал, что Старатель всё ещё жил. После всенародного осуждения и лишения звания героя номера один он умер окончательно, без права на воскрешение. Возможно, он умер не поэтому. В окнах не горел свет — дети семьи Тодороки покинули отцовский дом. Их приглашали на интервью, на которые они не приходили. За ними гонялись папарацци, и их показывали в новостях почти каждый день – особенно Шото. На него возлагали большие надежды – он должен был стать тем, кто исправит отцовские ошибки. Он победил Даби, но им было этого мало. Шото Тодороки должен был стать новым светилом. В отличие от Старателя, сказавшего «Наблюдайте за мной», Шото молчал — все и так смотрели на него. Он молчал — после битвы с Даби Шото не мог говорить, и люди говорили и решали всё за него. Шото снова должен был «победить», «преодолеть», «поменять», «стать сильнее». Шото снова должен был оправдывать чужие ожидания. Ястреб не представлял, что делал бы на его месте. — Они все ушли, — сказал Ястребу Старатель, когда они шли по длинному коридору. — Даже Фуюми. Нацуо забрал её. Шото под присмотром «Юэй». Они хотят, чтобы я полностью передал опеку над ним своей жене. Даби говорил в трансляции: «Он бил её на глазах у Шото». Ястреб вспоминал боль от отцовских ударов в спину, вспоминал этот вопрос в голове, когда он, побитый, лежал на полу — как я должен на это реагировать, что мне теперь делать? Насколько далеки они были на самом деле — мелкий преступник и герой, претендующий на роль символа государственного спокойствия? Символ спокойствия Ястреба на его же глазах превратился в призрак его детского бессилия. Его надежда была случайностью — символом мира, найденным на распродаже. Если он не смог простить своих родителей, как он мог простить Старателя? Они оказались в его кабинете. — Как Тойя? Меня всё ещё не пускают к нему. Они говорили: «Мы не можем рисковать таким источником информации». Они говорили: «Как мы теперь вообще можем подпустить Старателя к Тойе Тодороки? Он убьёт его». Но Старатель вряд ли действительно мог ему навредить. Даби возвышался над ним, потому что победил его. — Никак, — ответил Ястреб. — Он просто тянет резину. Но никто не знает, чего он добивается. — Он говорил что-то обо мне? — не поворачиваясь к нему, спросил Старатель. Ястребу стало интересно, действительно ли его интересовало «как Тойя», или он задал этот вопрос просто так. «Он говорил что-то обо мне?» — вот, что его интересовало. Поэтому Старатель пригласил его к себе этим вечером? — Ничего. Ни слова. Даби молчал так, будто всей этой истории и вовсе не было. В Тартаре Ястреб слышал разговоры о том, что адвокаты на политических радио-программах обсуждали возможную стратегию защиты Даби: официальные психологические экспертизы, полноценное расследование в семье Тодороки, возможность углубления в похожие проблемы. По указу Токио Тартар по мере возможностей не давал этой идолоборческой идее по-настоящему разгореться. Фигура Даби и так сломала слишком много. Люди больше не хотели жить в мире героев и злодеев: Окинава официально, первая в мире, стала территорией, свободной от героев. Герои и консерваторы вынужденно бежали оттуда – по телевизору показывали их заретушированные лица, они боялись жить открыто в хаосе и беззаконии. Временное правительство Беспричудной префектуры обещало своим жителям полную независимость от японского геройского сообщества. Ради своей идеи они готовы были на всё, и ходили слухи, что они даже могли отделиться от страны. Ястреб встал у окна, держа в руке чашку с зелёным чаем. Он видел Старателя лишь в отражении, его силуэт сливался с тусклыми огнями ночного города, оставшегося без их защиты. Старатель подошёл ближе, и Ястреб хорошо увидел, как его голова опустилась. — Как твоя спина, Ястреб? От этого вопроса веяло Даби. Ястреб вспомнил его лицо. Он не знал, что следовало бы ответить — правда была слишком очевидна. Он повёл плечами, вспоминая, что так и не купил себе одежду без специальных разрезов для крыльев. Часть его спины отлично была видна Старателю. Старатель воспринял это молчание как слабость и надавил: — Это моя вина. Ястреб посмотрел на то, как абсолютно бессильно опустились мощные плечи. Может быть, это было правильно, что Старатель винил во всём себя, но говоря так, он всё ещё делал эту историю своей. Он перечёркивал все устремления Даби словами «моя вина». Даби разрушил геройское общество, но даже он не был в силах оборвать эту линию. И из-за этих рассуждений Ястребу почему-то ужасно сильно хотелось послать Старателя к чёрту. Но он молчал. В конце концов, они оказались в одной лодке — изгнанные из мира герои. Пусть Старатель думает, что именно из-за него Ястреб не может летать, а Шото — говорить. Кто они такие, чтобы рушить его последние надежды на то, чтобы быть великим — хотя бы в своих согрешениях.

5.

Съёмная квартира, небольшая, но уютная — никакого протёкшего потолка и оборванных обоев. Кажется, Старатель хотя бы так, финансово, пытался заботиться о своих детях, покинувших дом. Съёмная квартира, небольшая, но уютная. Тем не менее, находиться в ней было почти невыносимо. Внутри было сложно даже дышать. С лиц детей семьи Тодороки исчезли все краски. Они были полностью разбиты. Заледеневшие в своём горе дети. Фуюми сделала ему кофе. Она делала его по-другому, не так, как сам Ястреб. Она залила растворимый кофе горячим молоком. Ястребу делали такой кофе, когда он был в командировке в Испании. — Вам с сахаром? — растерянно спросила она, когда Ястреб уже отпил из своей кружки. — Простите, пожалуйста, я должна была спросить заранее… Я уже подсластила… У нас все пьют с сахаром. Я переделаю. — Всё в порядке, — он слабо улыбнулся ей. Только ей, потому что вот, кто действительно нуждался в поддержке. — Я люблю сладкий кофе. Всё хорошо. Не переживайте. Она перевела дыхание и положила руку себе на грудь. Ястреб видел, что ей было тяжело дышать. — Спасибо, что пришли, — выдавила она и перевела взгляд на брата. Нацуо молчал, хотя Ястреб заметил, что Фуюми даже тронула его за руку, чтобы он тоже поговорил с гостем. — Я не… не представляю, как Вы себя сейчас чувствуете. То, что произошло с Вами и папой — это просто ужасно. Нацуо отвернулся и уставился в стену. — То есть, — Фуюми заволновалась, — это… это ведь не конец, ведь так? Уверена, что медики сделали всё, что было в их силах, да? — Она замолчала, а потом неуверенно спросила: — Вы ещё можете летать? Я увидела, что вы в куртке для крылатых причуд… — А, — Ястреб кивнул. — Нет. Скелет моих крыльев был уничтожен. — Он сглотнул. Всё в порядке. Это всё в прошлом. Он нормально себя чувствовал. — Месяц назад мне удалили осколки третьестепенных костей. Я… просто ещё не купил новую одежду. Фуюми испуганно опустила глаза. — Боже, простите, пожалуйста. Я не хотела… Я просто… Это было так нетактично с моей стороны. Прошу прощения. Она чуть склонилась над столом, словно кланялась ему. Она боялась его. Ястреб не понимал, как он не замечал этого раньше. Он виделся с Фуюми, но всегда считал её просто скромной и стеснительной. Теперь он смотрел на неё и понимал, что она была в ужасе от одной мысли, что кто-то мог разозлиться на неё. «Мои брат и сестра плакали в соседней комнате, когда отец избивал нашу маму». Что могло быть страшнее детской беспомощности? — Всё нормально, госпожа Тодороки. — Ястреб старался, чтобы его голос звучал максимально мягко. — Вы не виноваты. Я в порядке. Мы с Вами ровесники, да? Неужели Вам в свои двадцать три ещё не хочется на пенсию? Она нервно рассмеялась. Они были ровесниками, и жизнь обоих стремительно шла под откос. Причудный инвалид и девушка с проклятой фамилией. Она была учительницей. Он не представлял, как она должна была работать после истории с Даби. — Ты ведёшь дело Тойи? — обратился к нему Нацуо, даже не удостоив его взглядом. Запахло проблемами. — Да. — Ястреб прикусил язык, секунду раздумывая над тем, говорить ли им. Он боялся доверять кому-либо этот факт, он лелеял его загадочность в одиночестве. С другой стороны, они заслуживали правды. Больше, чем Старатель, которому он ничего не сказал. — Он сказал, что хочет говорить только со мной. Нацуо прищурился. — Почему? Что вы с ним сделали? — Нацуо, — испуганно прошептала Фуюми. — Он не мстит без причины — вот, что я думаю, — сказал Нацуо, игнорируя сестру. — Отец… — А Ваш брат, Шото? — спросил Ястреб. Он уговаривал себя, что дело было не в нём самом. — Это другое, — покраснел Нацуо. — Даби хотел убить его на глазах Вашего отца. Это Вы считаете правильным? Фуюми зажала рот рукой. Ястреб испуганно дёрнулся в её сторону, жалея о своих словах. — Я считаю, что мы все перед ним виноваты. Я, отец, Фуюми, мама, даже Шото. — Он поскрёб ногтями поверхность стола. — Даже Шото, — повторил он. — И ты, очевидно. Он был виноват только в том, что не умер, когда было надо. Когда на него напали у Тартара в первый день его работы над делом Даби. Когда его откачивали в медпункте. Когда Даби пытался убить его. В детстве, когда он мог умереть от голода. Он был спокоен, думая об этом. — Простите, — спокойно сказал он, — но я считаю, что Вы просто пытаетесь обелить его фигуру. Нацуо резко встал из-за стола. Он стукнул раскрытыми ладонями по столешнице, напугав Фуюми, и нагнулся вперёд, возвышаясь над Ястребом. — Я просто пытаюсь быть нахуй справедливым к своему брату, — прорычал он. — Потому что он заслуживает этого. — Вы не объективны, — нахмурился Ястреб. — Вот, что Вы забываете. Он злодей. Он убивал людей. Он мог не делать этого. Нацуо ядовито улыбнулся. Фуюми схватила его за руку, так, словно знала, что он скажет. — Ты тоже мог не делать этого? Не убивать того злодея? Ястреб ударил его раньше, чем успел осознать, что он собирался сделать. Фуюми вскрикнула. Нацуо отшатнулся, прикрывая нос рукой. Ястреб удивлённо посмотрел на свою руку. Он медленно разжал кулак, его пальцы дрожали и болели. Когда он в последний раз бил кого-то в лицо? Почему он вообще это сделал? Он не мог честно ответить себе, действительно ли его это волновало. — Простите, — проговорил он. — Простите, — он встал и подошёл к Нацуо. — Держите голову прямо. Дайте крови… — Я знаю, — прошептал Нацуо. — Я учусь в медицинском. Ястреб поджал губы. Фуюми тронула его за плечо. — Всё хорошо. Простите его, пожалуйста. — Не извиняйся перед ним! — сказал Нацуо. — Я не жалею о своих словах, Кейго Таками. Он бросил его грязную фамилию прямо ему в лицо. — Я жалею о том, что сделал, — сиплым голосом выдавил он и неловко поклонился перед Фуюми. — Я могу что-то сделать для Вас? Что угодно. — Спасибо, у нас… Мы в порядке. — Ты ни-че-го не сможешь для нас сделать, — сказал Нацуо и ушёл куда-то вглубь квартиры. Он был прав. Фуюми догнала его, когда он уже спускался по лестнице. — Если вам понадобится помощь, я… Ничего, если я дам Вам номера нашей семьи? Ястреб послушно достал телефон. Видимо, теперь и он сам нуждался в поддержке.

6.

— Сегодня ты не смотришь мне в глаза, Кейго. Стол стальной, зеркальный. Ястреб смотрел на него и видел искажённое отражение лица Даби. Тёмные шрамы в отражении не давали понять, улыбается ли он. Поджаты ли у него губы. Это была лишь жалкая пародия на него. Но и этого было достаточно для того, чтобы у Ястреба внутри всё пришло в волнение. Он крепче сжал свои плечи. Его руки были скрещены на груди. Ястреб прекрасно знал, что это невербальная попытка защититься. И Даби тоже прекрасно это знал. Поэтому Ястреб сжал руки сильнее. Сегодня был последний раз, когда Ястреб видел Даби. Игры Даби всем надоели. Даби ничего не говорил. И Даби был опасен. Даби дали последнюю возможность на содействие в поимке верхушки злодеев. Но Даби ничего не скажет. Его заочно приговорили к смертной казни — впервые за долгое время и в качестве исключения. Ястреб выслушал всё это сегодня утром, и ни один мускул не дрогнул на его лице. При Даби держаться было тяжелее. Господи, он так хотел ему что-нибудь сказать. — Ты знаешь, кто сказал о том, что глаза — зеркало души? – Его голос был ровен, но после этих слов захотелось прочистить горло. — Это допрос или экзамен по античной культуре? Ястреб усмехнулся, по-настоящему. Даби даже на такой вопрос не дал ему прямого ответа. Глупо было ожидать, что он что-то ему расскажет. Ему. Тем более ему. Даби не считал его угрозой — не считал его угрозой даже сейчас, когда Ястреб держал в руках его трепещущую жизнь. Даби использовал его в своих целях, словно Ястреб был игрушкой. Он расплавил его пластмассовое тело. Но даже после всего этого Ястреб хотел дать ему понять… Потому что Даби нельзя было говорить: это твой последний шанс. Ястребу запретили. Даби мог обернуть это в свою сторону, Даби мог им солгать, повести по ложному следу. Даби мог что-то придумать. Даби собирались убрать тихо, без лишнего шума. Скорее даже без лишней суеты. Но Ястребу было так мучительно ничего не говорить ему. Сидеть в молчании и сидеть в тишине — это не одно и то же. В тишине нет слов. В молчании слова идут подтекстом. Подтекстом их сегодняшнего молчания было расставание. Самое последнее расставание в их жизни. Последнее расставание, которое жизни уже не касалось. Даби сломал Ястреба. Он добивал его каждый раз, когда они виделись в этой комнате. Но Даби заслуживал знать. Даби заслуживал, но Ястреб не знал, почему. Ястреб медленно перевёл взгляд со стола на руки Даби. Они лежали на столе. Спокойные. Заранее помертвевшие. Даби был обречён. — Я не смотрю в твои глаза, потому что у тебя нет души. Даби, Даби, Даби. Души тех, кто приговорён к смертной казни, уже не спасти. Даби ничего не говорил. Его мизинец дрогнул. Он втянул в себя воздух. Ястреб прикрыл глаза. Сейчас Даби скажет: «Я готов вам помочь». Сейчас Даби скажет это. Скажет что-то в этом духе. Даби скажет правду или неправду, но он скажет, он выберется, выкарабкается. Сердце Даби будет продолжать биться. Короткая боль, когда он переступит через себя, будет просто жалким посмешищем по сравнению с короткой болью, которая оборвёт его жизнь. Но Даби сказал: — Не понимаю, о чём ты. У меня прекрасная душа и прекрасные синие глаза. Достались мне от отца. Ястреб в неверии перевёл взгляд на его лицо. Даби выглядел так, будто ему было скучно. Будто это был их очередной бессмысленный разговор. Он задрал подбородок, его цепкий взгляд и ядовитая усмешка сработали стоп-сигналом для лёгких Ястреба. Его усмешка сработала стоп-сигналом для лёгких Ястреба, потому что с его губ срывался беззвучный невидимый смех. Он не мог не понять. Он сделал это специально. Даби смеялся над ним. Даби смеялся над его сентиментальностью, над его проскользнувшей в этой попытке подарить ему жизнь любовью. Ястреб любил его, любил этот мир. Но ни мир, ни Даби не были справедливы к нему. Они разбивали его. Снова и снова. Ястреб смотрел в прекрасные синие глаза Даби, доставшиеся ему от отца, в последний раз. Это было нечестно. Он хотел сказать это. Это жгло кончик его языка. Он прикусил его до крови. Металлический вкус скользнул по нёбу. Он сглотнул, и кровь попала ему в глотку. — Возвращаясь к твоему жалкому пафосу… Мне кажется, у тебя тоже нет души, Кейго. Ястреб произнёс без выражения: — Возможно, я слишком много времени провёл со злодеями. Даби засмеялся. — Шигараки… — всё-таки начал Ястреб. — Наш старый знакомый, — подхватил Даби, улыбаясь. Ястреб перенял его улыбку, бездумно, как это делают сумасшедшие. — Наш старый знакомый Шигараки, — сказал он. — Как он себя чувствует? — Откуда мне знать, вы же не додумались сделать меня двойным агентом. Я мог бы сейчас разнюхивать что-нибудь у нас на базе… — Где база? Ястреб не хотел сдаваться. — Понятия не имею. Меняется каждую неделю. Эта информация была им известна. — Кто может о ней знать? — Кто угодно. На улицах больше наших сообщников, чем вам всем хотелось бы думать. Даби впервые столько говорил. — Кто-то конкретный. Назови имя… Ястреб чуть было не добавил «пожалуйста». Он подумал о том, насколько же он был жалок. — У меня плохая память на имена. — Моё имя ты помнишь, — сказал ему Ястреб. Скажи же что-нибудь. Что угодно. Скажи правду или неправду. Скажи неправду, и ты будешь жить. Скажи неправду. Это ничего не будет тебе стоить. Скажи неправду. — У тебя незабываемое имя, — доверительно прошептал Даби, улыбнувшись. В груди Ястреба всё сжалось. Он играл с ним. Он жонглировал перед Ястребом собственной жизнью и дразнил его. Он понимал, что он умрёт. И этим он хотел сделать Ястребу больно. — Сегодня, — Ястреб сделал вид, что переводит дыхание. Это был последний рывок, — ты тоже ничего не хочешь говорить. Так? Даби пожал плечами. Ястреб взглянул в его глаза в последний раз. В синеве этих глаз было что-то невероятно живое. Могучее и живое. Они смотрели на него. Вскоре они будут смотреть в никуда. Чужие, не Ястреба, пальцы прикроют ему веки. Его мёртвое тело сожгут — оно, наконец, сгорит. Несколько часов в крематории превратят его громкое имя в тихий прах. Молчание и тишина — это не одно и то же. В сером безликом прахе, как и в тишине, не будет слов. Ястреб не сможет пропустить его тихий прах сквозь пальцы. Он не сможет посмотреть, что с ним станет, куда его денут. Ястреб смотрел в его глаза в последний раз. Его отчаяние создало искусную иллюзию, будто бы в этих глазах промелькнуло что-то. Он моргнул. Ошибка сознания. Глаза были всё такими же. — Ладно, — он медленно встал из-за стола. Взял папку с делом Даби. Ему показалось, что бумага обожгла ему пальцы. Он мельком взглянул на них, решив, что порезался. Подушечки были гладкими. Лучше бы он истекал кровью. Лучше бы он истекал кровью. — Тогда до завтра, Даби. Постарайся вспомнить что-нибудь. Он отвернулся. Это было невыносимо. — Кейго, — Даби позвал его. Ястреб не обернулся на его голос. Его тошнило, внизу живота всё сжалось в тяжёлый ком. Он был обречён. И он осознал это давно, намного раньше, чем осознал обречённость Даби. Ему казалось, что, если бы Даби сейчас попросил ему помочь, он бы помог. Он собственноручно убил бы всех, кто встал бы на их пути. Он сделал бы что угодно. Он сжёг бы весь мир. Он сжёг бы и самого себя. Но Даби не просил его об этом. Даби просто сказал: — До встречи. Слишком поздно прощаться.

7.

Прощание Даби крутилось в его голове. От него нельзя было избавиться, оно проникло в каждую клетку его тела. Ястреб пропитался им, но теперь, отошедший от первоначального шока, он его почти не чувствовал. С каждым вдохом его улыбка в голове становилась всё насмешливее. Когда она превращалась в оскал, рвущий сцепленную скобами кожу, Ястреб переставал дышать. Он шёл несколько секунд, а потом сдавался и делал глубокий, рваный вдох – улыбка нарастала снова и снова, снова и снова. И это должно было остаться с ним навечно? Он плохо помнил свой путь до дома. Тартар. Такси. Он забыл надеть маску – он всегда её надевал, чтобы не привлекать лишнего внимания. Он не зажёг свет, когда зашёл. В прихожей его встретило зеркало, и он, уставившись вниз, какое-то время не отрывался от отражения своих ботинок. Он знал, что ему надо было поднять взгляд и честно посмотреть себе в глаза, но он боялся найти в них свои безрассудные чувства. И боялся не найти в себе силы что-либо сделать с ними. Они, эти чувства, были аморальными. Он был аморальным. Ястреб с трудом понимал, сколько прошло времени с тех пор, как он сел за кухонный стол. Его окутала тяжёлая полутьма восточного крыла материнского дома. Что-то тяжёлое заполнило его с головы до ног. Груз собственного тела был ему отвратителен. Ему было отвратительно собственное дыхание и собственное сердцебиение – всё то, что делало его живым. Живым – и его пальцы, наученные всегда быть верными своему хозяину, дрожали. Из-за Даби – не в первый раз. Из-за Даби он терял своё прошлое, он терял свою выдержку, которая делала его непробиваемым оружием. Он терял всё это. И Даби он терял тоже. Это не должно было его задевать. Это было неправильным. Он прикрыл глаза. Но – Даби. Это было неправильным с самого начала. И теперь он стоял перед итогом этой неправильности – перед собственными эмоциями, которые не мог контролировать. Разве он мог не догадываться о том, чем всё закончится? Другого выхода просто не было. Никому, кроме Ястреба, не нужны были эти бесконечные догонялки. На что он надеялся? На то, что до конца жизни будет ходить к нему? Каждый месяц? Каждую неделю, каждый день? Будет ходить к нему и смотреть в глаза собственной ничтожности? Будет ходить к нему и терпеть всё то, что делал с ним Даби? Чтобы он напоминал ему о том, что лишил Ястреба всего, что у него было и что могло быть? Не истерика уже, а холодное осознание – вечный лёд, в котором он застыл как человек. Заочная смерть и выжженные навечно чувства – он на это надеялся? Да, наверное, он надеялся именно на это, может быть – только на это. Он сжал кулаки так сильно, что почувствовал, как ногти впились в ладонь. И неужели он, герой Ястреб, надеялся на то, что Даби будет дорог им? Он надеялся, что всё это безумие, вся эта война никогда не закончится? На то, что мир – вокруг него и Даби – будет медленно падать на дно, пока не сгорит в адском пламени вместе с ними? Но он не готов был жертвовать миром ради Даби. И не готов был жертвовать Даби ради мира. Но мир и Даби были в абсолютно прямой антиномической связи. А Ястреб стоял посреди этой связи, не решаясь сделать шаг в какую-либо сторону. Окружённый зеркалами, окружённый нелестной правдой о своём существе, он смотрел лишь себе под ноги и упорно, как вредный ребёнок, надеялся на медленную, утомительную смерть. Он готов был гореть, и пусть огонь бы медленно убивал его. Лучше бы всё было так. Вот кого он готов был принести в жертву – себя. Но кому нужна была такая жертва? Жертвенного огня не было. Он был полностью разбит всплывшей со дна его опустевшей души ненавистью, которую было некуда вылить, кроме как внутрь самого себя. Ненависть звучала нестройным маршем, но этот марш не был победным, и он вёл в никуда. Последнего аккорда не существовало – лишь бесконечная монотонная нота, которая останется с ним навсегда. И он, может быть, научится жить с этим. Он открыл глаза, вгляделся в темноту. Вот, что было впереди – вечная неразличимая слепота и окрашенный чёрным звук. Траур по его геройству. Траур по его иллюзиям. Понимание: он все эти годы старался, чтобы в конце концов остаться совершенно беспомощным перед осознанием того, что он не может спасти ничего, что было ему дорого. Он обдумывал эту мысль, но вскоре она просто потухла в его сознании; сумерки сменились полной тьмой. Всё в нём молчало, но он чувствовал то, как идёт время. Время шло. Его жизнь продолжалась. А потом оборвалась. В коридоре хлопнула дверь. Он по инерции вскочил на ноги и замер. Тихо прошёл вперёд и взял чашку и грязный нож, оставшийся с утра на разделочной доске. Пусть он уже не был героем, но он всё ещё умел обращаться с острыми предметами. Это ничем не должно было отличаться от сильного короткого пера. Его тело делало всё за него. Потом он с усмешкой вспоминал о том, что цеплялся за жизнь так, будто она имела для него хоть какое-то значение. Это был не первый раз, когда после разоблачительного видео люди хотели покуситься на его жизнь: его поджидали у Тартара, его поджидали у старой квартиры. Он краем глаза замечал полные ненависти взгляды, но их всегда что-то останавливало. И вот они тут. Однако как они нашли его здесь? Он бесшумно, широкими шагами дошёл до коридора. Привыкшие к мраку глаза сразу обнаружили в потёмках слабое шевеление. Он бесшумно прокрался к противоположной от выключателя стене и, сосредоточившись на своём местоположении, сориентировался, где именно находится выключатель. Он не мог сражаться в темноте, но память и стратегическая дотошность всё ещё были на его стороне. Он как можно более незаметно замахнулся и кинул чашку в выключатель. Звук разбившегося стекла и внезапно включённый свет должны были дать ему достаточную фору для продуманной атаки на дезориентированного ночного посетителя его дома. И он уже отвёл руку и рванул вперёд, пока не врезался взглядом в пыльные светлые волосы. Даби стоял в его прихожей, с трудом держась на полусогнутых ногах и прикрываясь ладонями от света ламп. Он зажмурился, повернувшись в сторону, тяжело дыша. Ястреб замер. Сознание обманывало его, потому что это не могло быть правдой. Он уронил руку с ножом и ссутулился. Даби медленно заморгал и поднял на него замученный, влажный взгляд. И прежде, чем Ястреб и Даби поняли, что происходит, они одновременно кинулись в сторону друг друга. Но Даби не бежал к нему – он повалился вперёд. И Ястреб, расставив руки, поймал его тело и упал вместе с ним на колени. Он не понимал, что происходит. Лишь чувствовал загнанное дыхание Даби на своём плече, чувствовал, как руки хватались за его шею. Ястреб прижимал к себе его дрожащее, слабое тело так, словно одним этим защищал его от всего мира. Он прижимал его к себе так, словно в дом вот-вот должна была ворваться гнавшаяся за Даби полиция. Но никого не было. Лишь они стояли на коленях в светлом коридоре, прижимаясь друг к другу. Даби зарылся пальцами в его волосы, и Ястреб услышал, что он что-то сказал, но никак не смог разобрать, что именно. Сердце билось слишком быстро. Оно напоминало ему, что он жив. — Что? — тихо переспросил он. — Даби, что? Даби коснулся большим пальцем мочки его уха. По спине Ястреба пробежали мурашки. Даби отдышался и чётко проговорил, хоть и совершенно слабым голосом: — Ты здесь. Ястреб не смог не сжать его крепче.