5
1 февраля 2022 г. в 13:00
Голова взвыла болью уже к середине дня. Завтракать между слетами было некогда. Второй стакан кофе не помог. Последний его глоток ушел на то, чтобы запить таблетку.
Город начал шевелиться медленно, но как-то отовсюду разом. Больше всего досталось складам в порту и на окраинах города. Люди нервничали — и свои, и те, кто приходил к ним за помощью. Взломы, пара поджогов, и даже — Чэн перебрал бумаги и прослушал запись звонка, чтобы убедиться — один взрыв. Работы это прибавило ощутимо. Поверх ежедневных звонков и договоров наложились несколько десятков незапланированных — масштабу дел господина Цзянь в этом городе можно было позавидовать. Сколько еще у него филиалов в стране, наверняка никто не знал. А ведь были еще и другие страны.
Время давно перевалило за привычное обеденное, но никаких перерывов не предвиделось. В животе посасывало. Без шуток казалось, что телефон раскалился. Каждый новый виток вибрации по столу отдавался в сжатых зубах. Внутри плескалась злость — и немного страха. Меньше, чем могло бы быть у обычного человека, но больше, чем позволяла ситуация. Пока не доказано обратное, следует считать, что все под контролем. Иначе работа встанет намертво.
Чэн старался не думать ни о чем лишнем, но работа все равно буксовала.
То, что легло ему на стол в виде отчетов и заявлений, говорило только об одном: господин Шэ Ронг начал искать сына. Ожидаемо, но все равно плохо. В свете последних событий это могло вылиться не в немую войну, а в настоящую звучную бойню. Шэ Ронг умел устраивать кровавую баню своим обидчикам.
Вопрос заключался лишь в том, кого именно он станет считать обидчиком. И эти мысли сдавливали виски тисками похлеще головной боли. Филиал, конечно, сделает все возможное, чтобы в число провинившихся Шэ Ронг не внес людей Чэна — а значит, и господина Цзянь. Но человеческий фактор никто не отменял.
Праздничную лошадь ему стоило взять с собой, подумал Чэн и закатил глаза. И этот человек — мой заместитель.
Как можно доверять тому, кто доверяет свою судьбу талисману? И ладно бы только свою. Мы тут все в этой упряжке друг с другом связаны. Поймают Лю Хи за делом — нам всем крышка. Без преувеличений. Поэтому вести себя нужно вдвойне осторожно. Втройне. Так осторожно, как только можно.
Так осторожно, как мог бы А Цю. Или сам Чэн. Но это уж точно не в его компетенции. За что тогда Лю Хи будет получать деньги и привилегии, если работу за него будет выполнять кто-то другой?
Новости о сгоревшей машине просочились в прессу к двум часам. В сообщениях в это время уже повис счет за раненого от Чи. Чэн перенаправил счет в бухгалтерию, отметил в указаниях корпоративный счет. Пусть эти дела и начались из-за парочки малолетних придурков, но все, что делалось сейчас, делалось во имя дел господина Цзянь, так что ему и расплачиваться. Просто так совпало, что братишке и ржавому гвоздю все это тоже было на руку.
Чэн сделал все, что мог, чтобы совпадение было максимально удобным для всех. И вот где по итогу оказался сам.
Кстати, завтра нужно будет мусор из студии забрать.
Если, конечно, не придется вызывать клининг, чтобы окончательно освободить убежище и вернуть все в прежний вид.
В голове запульсировало с новой силой. Чэн потер висок и уткнулся в бумаги.
Лю Хи показался в административном здании после трех. Дел к этому времени оставалось на пару часов плотной работы. Чэн взглянул в уставшее лицо своего заместителя, подумал: вторые сутки пошли, как он не спит. Скажу ему дождаться, пока я закончу — дождется, но за это время точно уснет. И будет как в тумане, пока я буду его расспрашивать. А впереди еще ночь, и неизвестно, чем она может удивить нас всех. Точнее, известно чем — визитом Мэй Ци или Шэ Ронга. Лю Хи и отдохнувшим не то чтобы больно внимателен. А что он может выдать с мутной головой?
Не то время, чтобы рисковать, подумал Чэн. И не то дело. Лучше я задержусь здесь еще на пару часов. Отложил договор субаренды портовых складов, указал глазами на стул, придвинутый к столу вплотную, и велел плотно закрыть за собой дверь. Откинулся на спинку кресла и приготовился выслушивать истории о новых внезапных совпадениях.
Но на этот раз обошлось без неожиданностей. Кажется. Порядком помятый Лю Хи подробно рассказывал о каждом шаге. Иногда приходилось переспрашивать. Учить его еще отчитываться, подумал Чэн и медленно вздохнул. То, что Лю Хи рассказывал, звучало местами топорно, но терпимо. Или так казалось из-за головной боли.
Спустя час вопросы по делу иссякли, а те, что остались, начали повторяться. Чэн поймал себя на том, что и задает-то их без особой надежды получить четкий ответ. Просто пытается постичь непостижимое — почему все сложилось так, как сложилось. Достал сигареты, подвинул ближе пепельницу и уставился в нее молча. Кажется, все. Сделали все, что можно было сделать в такой ситуации. Осталось только следить за реакцией города и остальных игроков. И попытаться отдохнуть, когда наконец будет можно.
Отдыхать на пороховой бочке сложно, но когда ты рожден Хэ Чэном, к этому можно привыкнуть. Приходится.
— Ладно. Пока все. Ночью может быть горячо. Мне нужно, чтобы ты хорошо соображал. Поэтому поезжай домой и отоспись. Я закончу с делами здесь и заеду на базу. Потом прокачусь в клуб. — Лю Хи поднял брови, и Чэн сжал зубы, чтобы не поднять в ответ свои. Неужели пояснять нужно вообще все. — Послушаю, о чем говорят в городе. Там все слухи собираются. Если кого-то в чем-то подозревают, в клубе об этом узнать проще всего. После сегодняшнего нам это очень пригодится.
Лю Хи моргал все медленнее. Он подался вперед и сказал:
— Это даже может сыграть нам на руку. Машина.
Чэн затянулся и молча посмотрел на Лю Хи. Тот будто бы приободрился и продолжил:
— Все логично, босс. Телефон пропавшего светится возле бара, в котором постоянно отдыхают люди Мэй Ци. Не досмотрели за пацаном или случайно включили его сами. Мэй Ци узнает об этом и велит наказать виноватых в этом промахе.
— Или это похитители наказывают людей Мэй Ци за то, что они обнаруживают сигнал телефона пропавшего. Выглядит гораздо более логично.
Лю Хи пожевал губы и сказал:
— Это если Мэй Ци знает о том, о чем пока не знает остальной город.
— Да, — ответил Чэн. — Это если. И если это все-таки так, круг подозреваемых сильно сужается. До тех, кому выгодно пошатнуть дела и Шэ Ронга, и Мэй Ци.
— Это много кому выгодно, — почти улыбнулся Лю Хи.
— Только мало кто может это сделать, — в тон ему ответил Чэн. Не стал сдерживаться, позволил себе холодно улыбнуться. Лю Хи поежился. — Поэтому под прицелом все крупные игроки города. И мы — одни из первых, потому что у господина Цзянь есть некоторые счеты с господином Мэй.
— Это если Мэй Ци в деле, — повторил Лю Хи, задумчиво блуждая взглядом по кабинету.
Чэн повторяться в ответ не стал. Подумал: может быть, хотя бы сейчас до тебя дойдет, насколько все может быть плохо. Остается только надеяться на то, что особой тайной дружбы между этим двумя господами не случилось. И то, что должно стать проблемой города в ближайшее время, окажется для Мэй Ци таким же неприятным сюрпризом, как и для остальных.
Но разжевывать все вот до такой степени… Господин Цзянь, конечно, может меня наказывать назначением на место заместителя того, кто явно уступает А Цю. Но наказывать меня во вред себе и своим делам не в его стиле. И если этот ценитель талисманов окажется полным болваном, босс должен об этом знать.
Лю Хи не обязательно даже промахиваться по-крупному. Картинка сложится сама из мелочей. В крупном-то я его подстрахую.
Чэн посмотрел на часы и сказал:
— Именно поэтому после базы я загляну в клуб. А ты поезжай домой. Отоспись. Принимаешь смену после полуночи. Если будет что-то серьезное, я позвоню раньше.
Если, конечно, к тому времени от моего телефона что-то останется, договорил он мысленно. За время разговора с Лю Хи мобильный вибрировал раз десять.
Лю Хи быстро поднялся, поблагодарил и вышел. Чэн подумал: пусть бы мне не пришлось звонить ему раньше полуночи. Стряхнул с себя раздражение, посмотрел пару минут в окно, вслушиваясь в тупой гул в голове.
Половиной из уведомлений оказались отсчеты звонков из программы прослушки. Чэн коротко просмотрел цифры. Звонил Тянь, и ни один звонок не значился отвеченным.
Внутри неприятно похолодело. Пацан не отвечает. А ведь я велел ему радовать братца теплыми беседами, и он, кажется, понял. А теперь не отвечает.
Что я найду, когда вернусь в убежище после клуба?
Чэн вздохнул, упорно затолкал волнение подальше и вернулся к бумагам. Дела сами себя не сделают.
Через полчаса телефон завибрировал снова. Голод и головная боль к этому времени медленно истончили терпение до тонкой нитки. И когда взгляд упал на экран мобильного, нить натянулась и лопнула, затопив все внутри горячей злостью.
Чэн медленно вдохнул и выдохнул, разглядывая цифры на мигающем экране. Поднял трубку и ответил спокойным голосом:
— Я слушаю.
— Что случилось, — торопливо посыпал словами Тянь, — что с ним, почему он не отвечает на звонки?
— Здравствуй, братишка, — сказал Чэн, снова потянувшись за пепельницей. — Рад тебя слышать.
— Давай не будем играться в вежливых братьев, — бросил Тянь со злостью, — я спрашиваю тебя, что с ним случилось?
Вот так, подумал Чэн. Никаких других вопросов и семейного тепла. Никакой благодарности и никакого раскаяния. Плевать, как я тут справляюсь с тем, что ты наворотил. Справляюсь ли вообще. На первом месте все еще пацан. И ни грамма понимания того, что было бы, если бы я не пошел на поводу у твоих желаний. Братишка все еще думает, что я не мог только сделать вид, будто согласился на его условия, а на самом деле поступить как должно. Свалить вину на его «малыша», целиком и полностью, обставить все так, будто Тяня в этот день и в городе-то не было. Сложно, что ли? И никакой войны. И никаких волнений. Шэ Ронг просто выжег бы напалмом район, в котором жил этот его рыжий, и тюрьму, в которой заключен его отец. Пострадали бы люди, конечно. Но люди простые, а не крупные игроки. За них некому мстить. Никуда дальше это бы не зашло, ничего страшнее не случилось бы.
А сейчас легко может случиться. И я мог все это зарубить на корню. Отправить Тяня к отцу, а виноватого самолично привести к Шэ Ронгу. А вместо этого я завис над пропастью. Шагнул с повинной к господину Цзянь. Лишился того, кому мог доверить свою судьбу. Сплю теперь в чужом месте, выношу мусор, таскаюсь с йогуртами и шприцами. Весь день не могу прогнать из головы мысли о том, что там с пацаном. Как он после того, как я уехал и оставил его, бледного, разбираться с капельницей самому. Капельницы эти вообще, оплаченные не только моими деньгами, но и моими нервами и временем. То, что в любой момент меня могут схватить за зад, и плакал тогда и твой пацан, если он еще жив, и ты сам, и все, что с таким трудом строилось вот уже много лет. И столько чужих жизней. И даже та, которую забрал ты сам.
Но глава филиала должен уметь быть милосердным. Там, где это можно.
А вот его младший брат, как видно, никому и ничего не должен. По крайней мере, именно так он искренне считает. Ты мне звонишь только затем, чтобы узнать, что с пацаном. Я в твоих глазах все еще не заслужил даже простого человеческого приветствия. Что должен сделать, чтобы заслужить?
— Отчего же, — процедил Чэн со спокойствием, которого не чувствовал на самом деле, — давай поиграем в вежливых братьев. Мне ведь приходится это делать. Почему бы не сделать и тебе?
— Представляю, какое удовольствие тебе доставляет держать меня в дураках, — с яростью выдавил Тянь. Дышал он шумно, как после долгого бега. Ты даже не представляешь, подумал Чэн, кто из нас на самом деле оказался в дураках. Послушал шумные выдохи еще пару секунд, подумал: а я с тех пор, как все началось, еще ни разу в спортзале не был. А Цю обычно звал с собой. Напоминал, покупал сразу два абонемента. — Нравится? Наслаждаешься? Чувствуешь власть надо мной? Сделал одно одолжение — будешь теперь до конца жизни надо мной издеваться?
— Успокойся, — негромко ответил Чэн. В голос, как он ни старался, начало просачиваться раздражение. — Над тобой никто не издевается. Наоборот, тебе помогают. Не только я. Еще очень многие. Что, учитывая обстоятельства, уже само по себе исключает чье бы то ни было удовольствие.
— Скажи еще, что твой босс не использовал это в своих интересах, — ядовито выплюнул Тянь.
— Кто и как что здесь использует, тебя не касается, — жестко отрезал Чэн. — Ты уже сделал, что мог. Теперь сиди тихо и не высовывайся, пока я решаю здесь твои проблемы. И твоей пассии заодно. И не заставляй меня напоминать, что причина этих проблем — ты сам.
— Не тебе читать мне нотации, — огрызнулся Тянь. Помолчал, выдохнул. Сказал чуть спокойнее: — Я их выслушаю. Все до единой, если это твое условие. Просто скажи, что с ним. Почему он не отвечает на мои звонки. Я не звонил ему три дня. Набрал сегодня, и… — голос дрогнул, оборвался. Добавил почти холодно: — … и ничего. Не отвечает.
Я знаю, подумал Чэн, что не отвечает. И даже знаю, возможно, почему. И сейчас ты пойдешь крушить черепа, когда узнаешь правду. Если узнаешь.
А если я совру, скажу, что ничего не знаю, а с пацаном все нормально и он свяжется с Тянем до моего приезда? И расскажет все как было. И станет ясно, что я соврал. Тогда звонков от братишки можно вообще больше не ждать. До конца времен. По поводу ржавого гвоздя — почти наверняка, без этого повода — наверняка и без всякого почти. Разве что если его зазноба снова перестанет отвечать на звонки на пару-тройку дней.
Это, конечно, если с пацаном вообще все нормально.
Что мне ему ответить?..
Голову снова сжало тисками пульсирующей боли.
— Я разберусь, — сказал Чэн. — Но позже. Сегодня тяжелый день. Мне некогда ехать туда сейчас и отправить тоже некого. Потерпи.
— Когда ты последний раз был там? — торопливо спросил Тянь. На фоне голоса чиркнуло зажигалкой. Я же запретил ему курить, мрачно подумал Чэн. Но когда с этим ребенком работали хоть какие-то запреты.
А ведь когда-то работали. Задолго до филиала и дядиной студии, в которую Чэн разрешил Тяню съехать, чтобы отдалить его от собственных дел. С ним все работало, что должно работать с детьми, когда он был еще ребенком. Хорошим ведь был, подумал Чэн, послушным. Знал, что такое «нельзя». Боялся ссор и конфликтов. Так не хотел никого обижать.
Пока я не начал врать ему. Пока не начал разрываться между требованиями отца и детскими капризами брата. Муж без жены, сын без матери — и между ними я, как тонкая прослойка, без права на собственную жизнь и слабости. Тоже без матери и тоже без жены. И как-то об этом все время забывалось. У каждого была своя трагедия, и мне приходилось быть опорой им обоим сразу. Быть помощником одному и наставником другому. Сил на то, чтобы быть хоть кем-то еще и себе самому, как-то не оставалось. Жизнь тянула изнутри все, что могла, и лениво и одинаково тянулась сама. Заставляла уговаривать себя перед сном. Пусть подрастет Тянь, пусть переживет горечь утраты отец — и будет у них семья. Будет еще. Будет.
И все получилось так, как Чэн и хотел. Один подрос. Второй пережил. Только после этого каждый шагнул в свою сторону. У отца появилась новая жена. Братишка отделился окончательно. Не впускал в свою жизнь, брыкался. Подыскал себе друзей. И не только друзей, как оказалось.
Чем не семьи? Все как заказывали.
Топтался на прежнем месте один только Чэн. Ни нового брата, ни нового отца так и не нашел. Жил с тем, что было. Напоминал Тяню о поздравлениях в праздники. Сообщал отцу о дополнительных расходах в школе. И как-то глупо, несолидно и наивно для главы филиала верил в то, что все еще может быть. Однажды.
Ложь в семье никогда не приводила ни к чему хорошему. Как и самообман. Но правда сейчас сделает только хуже. Всем, и Тяню — в первую очередь.
А можно объяснить как есть, подумал Чэн. Только не до конца. Как сделал тогда пацан. Сказал матери, в чем их подозревают, и сказал, почему. Только сделал это не Тянь. Чтобы ей было не боязно, а благодарно.
Это в каком-то смысле тоже про милосердие. Не так, как учат в храмах, но все же. Именно таким и должен быть глава филиала.
Умеренное милосердие. Умеренный расчет.
— Я был там сегодня утром, — сказал Чэн в звенящий молчанием мобильный. — Мне приходится сейчас там ночевать.
— Что ты с ним делаешь? — громко и требовательно спросил Тянь из другой страны.
Чэн открыл рот, чтобы рявкнуть «За кого ты меня принимаешь?» — и закрыл его. Подумал: за того, кем я и являюсь. За главу филиала организации с кровавым подбоем на темном плаще. За человека, способного сломать почти любую кость одним ударом. Знающего, куда нужно бить не для синяков, а для эффекта.
За того, кто благожелательно накормит голодающего до рвоты и велит ублажать своего братца как полагается.
Кому предъявлять, Тяню?..
— Ничего плохого, — ответил Чэн с закрытыми глазами. Откинулся на спинку кресла, потер пальцами переносицу, соскользнул на пульсирующий висок, прижал. — У него поднялась температура. Началась инфекция. Из-за горла и ран. Я вызвал врача. Назначили капельницы по утрам и вечерам. Он находится в таком месте, куда посторонним нельзя. Поэтому заниматься всем этим приходится мне.
— И? — нетерпеливо поторопил Тянь.
— И, — ответил Чэн, проглотив язвительный тон, — мы закончили капельницу как обычно. А потом я уехал по делам.
И возможно, убил твоего пацана нехваткой времени. У молодых ведь тоже отказывают органы от передозировок. Болеют сердца и желудки. И скорость вливаний придумывают не просто так.
Как бы ты поступил на моем месте, подумал Чэн. И не стал спрашивать. Как поступил бы Тянь, было ясно со всех сторон. Плюнул бы на все, вызвал бы врача и дождался его. Убедился бы, что нет никакой опасности для ржавчины, прежде чем уезжать.
Но я ведь не Тянь. И пацан не мой. А вот проблемы, которые нужно было решить, очень даже мои. Отчасти — Тяня, и поэтому мои.
Но с пацаном так не сработает.
— Это серьезно? Эта инфекция? Почему он мне не сказал? Почему мне не сказал ты?
— Я сказал бы, соизволь ты хоть раз позвонить мне самостоятельно. — В этот раз проглотить язвительный тон не удалось, но так было даже лучше. В конце концов, это-то было правдой. — Не стоит ждать от меня отчетов о состоянии своего друга, если ты сам звонишь мне только когда он вдруг прекращает тебе отвечать. Я не работаю сиделкой, если ты не заметил. У меня несколько другие обязанности.
— И ты ничего ему не делал? — спросил Тянь срывающимся голосом.
— Делал, — веско ответил Чэн. — Капельницы.
— Чэн, — рыкнул Тянь, — ты же понимаешь, о чем я говорю! Не делай вид, что нет!
Я исправляю за собой, подумал Чэн. Там, где можно. И если еще что-то можно исправить, исправлю и здесь. Чтобы мой младший братишка хотя бы сделал то, что сделал, не совсем уж зря.
— Все с ним в порядке. Врач запретил ему напрягать горло. Связки пострадали, сильно сипит. Подлечится — перезвонит. Не дергай его. Он спит, скорее всего. Вот и пусть. Болеющим полезно.
И почти не соврал. Чи ведь действительно сказал пацану поберечь горло. Даже я сказал ему это утром.
Внутри трепыхнулось. Да ну, сказал себе Чэн, он не настолько буквальный. Не может быть.
— И меня не дергай. Я позвоню тебе, когда вернусь в студию. Или он сам тебя наберет. Но это будет не раньше полуночи. — Дожал, перебивая острым голосом возражения из телефона: — У меня очень много дел, Тянь. Сейчас мне не до этого. Я сказал, что тебе позвонят — значит, тебе позвонят.
Тянь помолчал еще секунду, а потом напряженно сказал:
— Хорошо. Ладно. Ты дал мне слово.
Чэн тяжело сглотнул и спокойно ответил:
— Я дал.
— Я буду ждать, — сказал Тянь.
Чэн уже отнял телефон от уха, когда из динамика снова донесся горячий голос, торопливо сыплющий словами. Чэн вернул телефон на место, сжал зубы.
— … не делай ему ничего. Ты слышишь меня? Не наказывай его за меня. За то, что я сделал. Накажи меня. Как хочешь. Как можешь. Но его не трогай. Ты слышишь, брат?
Я уже все сделал, подумал Чэн. Пусто уставился перед собой и закусил губу. Голос Тяня звал его назад в детство. Во времена, когда матери уже не стало, а отец переживал потерю в своей скорлупе подальше от сыновей. В спальню младшего брата, к его кровати, в которой он лежал под одеялом ровно, как доска, и только глаза в темноте блестели. Цеплялся за руки холодными руками, держал, не отпускал. Просил: посиди со мной. Побудь со мной, пока я не усну. Я так не хочу оставаться один в темноте. Пожалуйста, Хэ Чэн. Пожалуйста, брат.
Нет, сказал себе Чэн, не просил — требовал. Он уже тогда требовал. Не знал, как просить. Никто не научил, потому что некому было учить такому. С тех пор, как не стало матери, все просьбы в их доме сменились хлесткими указаниями. Так что этот испуганный ребенок требовал, горячо и отчаянно, перебивал слезы в голосе, пытался найти, куда надавить побольнее, чтобы добиться своего. Тогда и сейчас. Совсем как я, подумал Чэн. Совсем как я. Это я научил его быть таким. Я, потому что отец не стремился воспитывать его ни до маминой смерти, ни тем более после. Я учил его жить так, как умел сам. И он именно так и научился.
К кому я должен был пойти, чтобы узнать, что я и сам не умел жить так, как следует?
Кого мне винить теперь, когда я получаю результаты своей науки?
— Я не стану, — ровно сказал Чэн. Сглотнул. Дополнил: — Я не стану его наказывать. Можешь быть спокоен.
Отложил телефон, слепо уткнулся взглядом в бумаги. Потер пальцами лоб, взял его в ладони, согрел гнездящуюся за костями боль. Подумал: я могу позвонить пацану сам. Чтобы убедиться. Вдруг он и правда не отвечает Тяню просто потому, что я велел не болтать. Маловероятно, но возможно ведь.
Еще один звонок. Короткий. Он не откусит много времени от и без того растянутого в резину рабочего дня.
Только это уже о личном. Просьба брата, мое обещание. А должны быть сперва дела.
Чэн сцепил зубы и вернулся к заброшенным договорам. Сначала закончить здесь. Потом на базу. Потом за слухами. И только потом — пацан.
Потому что все должно быть на своих местах.
А в моей жизни этому пацану, если разобраться, и вовсе места нет.
В клубе оказалось на удивление тихо. Как и на базе. Раненый отлеживался дома, обещал, что не станет отсвечивать по городу. Чэн понадеялся, что хотя бы эту мысль ему подкинул Лю Хи. Вряд ли среди ребят уровнем повыше среднего были те, кто до это своим умом не дошел бы. Просто хотелось найти в заместителе хотя бы что-то, за что его можно было захотеть хвалить. Не пересиливать себя, а захотеть.
Чэн старался, но пока не получалось. Может быть, просто отвык.
В неоновом свете шумного помещения усталость, подкрепленная головной болью, навалилась еще сильнее. Воздух был полон сигаретного дыма, перед глазами то и дело мелькали длинные ноги в коротких юбках. Острый голод перерос в ровную сосущую пустоту на месте желудка. От алкоголя подташнивало, но не заказать было нельзя — слишком много глаз ненароком скользили по его небольшому столику. Чэн расстегнул воротник рубашки, откинулся на кожаный диван и принялся лениво наблюдать за плавно движущимися телами.
Клуб жил спокойной жизнью. Привычной. Не было тревоги и напряжения, никто не рассматривал друг друга с подозрением — или хотя бы не больше, чем обычно.
«Обычно» — это когда нельзя заказывать здесь поесть. Потому что подозрительно. Сюда приезжали сытыми и свободными, с завершенными уже на сегодня делами. Максимум, чем себя здесь всерьез утруждали — поиском того, с кем можно приятно провести время до утра. И даже это никогда не выливалось во что-то по-настоящему активное. В воздухе привычно плавал тягучий ленивый интерес, но не более. Никто, впрочем, не обманывался видимой ленцой. Каждый знал, что здесь можно услышать и увидеть то, чего не найдешь на официальных встречах и на улицах города. Когда работаешь с людьми не первый год, детали отмечаются автоматически, почти невольно. Бросаются в глаза сами собой.
Хэ Чэн, с аппетитом ужинающий в ночном клубе в день поджога машины с двумя людьми господина Мэй внутри, бросился бы в глаза каждому в этом самом клубе. Привлекать к себе подобное внимание собственноручно… Чэн усмехнулся и подумал: наверное, даже Лю Хи сообразил бы этого не делать.
Уезжать раньше полуночи тоже было нельзя. Тоже часть спектакля. Тот же светский раут: покажись на нем, чтобы узнать все дворцовые сплетни, только не пей слишком много и не ешь. Веди себя обычно, держи лицо, а сам следи за теми, кто сегодня держать лицо не может. И думай, почему. Разгадывай головоломки, сопоставляй: что такого случилось в делах того, кто стреляет по сторонам испуганным взглядом. И как это соотносится с положением в городе.
Сопоставлять пока было нечего. Наметанный взгляд оценил обстановку еще на первой порции джина и теперь просто бесцельно блуждал по пьющим и танцующим. Время тянулось медленно и мучительно. Поглядывать на часы слишком часто тоже было нельзя, и Чэн заставлял себя бросать равнодушные взгляды на экран мобильного хотя бы раз в полчаса. Басы музыки гулко отдавались в болящем черепе, будто там было пусто.
Но пусто не было.
Что с пацаном, думал Чэн. Как так вышло с Тянем. Все ли правильно сделал Лю Хи, надежно ли. Знает ли Мэй Ци о пропаже сына Шэ Ронга или нет. Как там А Цю.
Я могу уже ему позвонить. Пацану. Узнать, что с ним и почему он не ответил Тяню. Просто узнать. Один звонок. Работа уже закончилась, так что ничего страшного.
Смешно было как раз оттого, что было страшно.
Чэн усмехнулся почти весело, подумал: мало мне поводов бояться? Худосочная девчонка за столиком напротив поймала эту усмешку и призывно закинула ногу на ногу. Положила руку себе на бедро и едва заметно погладила.
Пацан тоже тощий, подумал Чэн, потягивая третий стакан джина. Таскается в этой футболке с чужого плеча. Если с ним все будет в порядке, куплю ему как-нибудь шмотки по размеру. В его квартал даже соваться сейчас нельзя — лишние подозрения. Так что о собственной одежде ему уже можно забыть. Рабочий момент, подумал Чэн, необходимость. Нужно же будет как-то отправить его к братцу, когда все будет готово. Не в этой ведь футболке и надорванных трениках.
Когда я вообще успел заметить, что у него штаны потасканы?
Тогда же, когда понял, что в этом клубе ловить сегодня нечего, сказал себе Чэн. Сразу же. Улавливать детали — моя работа. Где я был бы, если бы не подмечал такое на автомате.
Так что да. Придется припомнить, что из запасов я уже использовал самостоятельно, и спросить с пацана его часть списка. И в какой-нибудь из дней заехать по пути в торговый центр. Я ведь все равно должен буду иногда появляться там, чтобы выбрасывать мусор.
Или Лю Хи. Этим ведь может еще и он заняться. Только нужно будет предварительно объяснить ему, что и какое нужно покупать. Вспомнить какие-нибудь свои предпочтения, чтобы не напороться потом при случае на что-то раздражающее.
Представил этот разговор, подумал: ладно, я сам. Что объяснять, кроме нелюбви к сильным запахам, было неясно. Как рассказать о своих привычках, если ты и сам не знаешь, какие они у тебя?
А тому, чья машина задыхается в лимонной отдушке, вообще знакомо понятие «нейтральный запах»?
Ему было велено транспортировать клиента, а он схватил пацана, в чем тот был, и приволок в убежище. И уж наверное и не подумал поискать хоть что-нибудь из тамошних уже запасов, раз пацан был полуголым, когда я приехал. Интересно, а если бы Тянь уложил его спать без штанов, у Лю Хи в голове хоть что-нибудь бы щелкнуло? Или притащил бы в убежище избитого подростка как есть, в одних только трусах?
Все, подумал Чэн, чувствуя, что снова начинает злиться на Лю Хи. Хватит. Качнул в руке бокал, плеснул в рот остатки джина. И этого тоже.
Бросил на стол купюру, придавил тяжелым стеклянным дном. Светский раут окончен.
Осталось личное. Чужая война, но моя забота.
И пусть лучше так, чем сообщать братишке печальные известия.
А еще пару дней назад я хотел быть от этого свободным, подумал Чэн. Ненадежная валюта — человеческие эмоции. Переменчивая.
У двери в студию постоял немного, прислушиваясь, хоть и знал, что бесполезно — три слоя металла звуки просто так не пропустят. Да он и шума-то не издавал почти. Хрипел только немного. Тихий, как было велено.
Ну, сказал он себе, что тянуть.
Приложил палец к панели, потянул дверь на себя.
В студии привычно горела только половина потолочных фонарей. Пацан лежал на диване спиной к двери, но как только Чэн ступил на порог, повернулся лицом и приподнялся.
Чэн замер, медленно выдохнул и прислонился плечом к дверному косяку. За спиной негромко щелкнул запорный механизм.
Это было так просто, подумалось ему. Позвонить и узнать. И так глупо было думать, будто с ним может случиться что-то по-настоящему страшное. Он молодой и крепкий. Его отходили с чувством — и хорошо, если только ногами. Его душили раскаленной цепью. Он голодал почти три дня, боролся с лихорадкой, терпел болящее снаружи и изнутри. И все равно не расклеился, а я испугался, что его прикончит какая-то слишком быстро влитая капельница.
Представляю, как испугался бы Тянь. Если я так дергался весь день только потому, что пацан — его.
Кстати об этом.
— Почему не отвечал, когда Тянь звонил?
Пацан посмотрел пару секунд прямо. Потом нахмурился. Сказал хрипло, чуть заметно пожав плечами:
— Не болтаю. Вы так сказали утром.
И виновато отвел глаза в сторону телефона.
Чэн шагнул в студию, расстегивая на ходу манжеты. Подумал: что вы все вокруг такие буквальные?
— Ты что, всегда настолько дословно все понимаешь?
Гематомы на его лице уже начали зеленеть по краям. Или так казалось только издалека и при неясном свете. Молодой и крепкий. На нем все заживет легко и быстро. Кроме шеи разве что. И чего я дергался?
Ссадины в центре гематомы взялись крепкой коркой. На скуле как раз. Если улыбаться, больно будет.
Интересно, он улыбается Тяню?
Потому, может, и не отвечал. Чтобы не улыбаться.
— Вы торопились. Нервничали. Вдруг что-то в городе случилось. Из-за меня. Я так понял, лучше и правда поменьше разговоров. Поэтому не отвечал.
Чэн поднял руку и потер ноющий висок. Злиться уже не хватало то ли сил, то ли желания.
— Звони ему. Сейчас.
Пацан взялся за телефон, подержал его в руке и тихо сказал, не поднимая головы:
— Поздно. Он может спать уже.
— Не может, — отрезал Чэн. — Мы говорили днем. Он сказал, что будет ждать звонка. Так что давай. Сейчас подключу тебя и в душ. А ты звони.
Рыжая голова наклонилась сильнее, помедлила и коротко кивнула.
Да он просто не хочет ему звонить, подумал Чэн, пока мыл руки. Подвернул рукава рубашки, чтобы не мешали. Не хочет говорить. Злится, не перегорело еще. Кричать ему с его потрепанными скулами тоже не бог весть как удобно будет.
Ну пусть попробует рявкнуть на братца при мне хоть раз.
И горло еще. Правда же лучше поберечь. Чисто по-человечески.
Руку с катетером пацан привычным движением протянул сам.
— Последняя, — сказал Чэн, откручивая пластиковую заглушку. — С завтрашнего дня внутримышечно.
Пацан сощурился, забегал глазами.
— Это сам. Если не умеешь, придется научиться.
Кивнул коротко, но, кажется, с облегчением. Тебе это тоже больно надо, да, подумал Чэн. Чтобы я тебя еще за зад щупал. Покачал головой. Зачем я вообще об этом думаю.
Капля неторопливо заструилась по трубке. Чэн посмотрел на нее, посмотрел на пацана — и закрутил колесико регулятора плотнее, чтобы вливалось даже медленнее обычного. Пусть. Зато на этот раз точно не будет никаких проблем. А я пока поищу после душа на полках в кухне, что перехватить. Иначе головная боль никуда не денется даже за ночь.
Пацан сверлил глазами спину. Чэн чувствовал взгляд лопатками, пока доставал домашнее из шкафа. Сказал, не поворачивая головы:
— Недолго. Врач велел тебе не напрягать горло. Поэтому коротко и по делу, пока не поправишься. Доступно?
— Доступно, — отозвался пацан с дивана. Чэн кивнул удовлетворенно, убрал собственный телефон под подушку и шагнул в ванную.
Подумал, уже стоя под тугими горячими струями: надо было сказать ему, чтобы не болтал особо про утро. Измученно закрыл глаза, прислонился лбом к душевой стойке. Да и черт с ним. Не вылезать же теперь из душа, чтобы сказать ему об этом. Если пацан хотел разболтать Тяню, он уже это сделал.
Неужели всех вокруг нужно предупреждать об очевидном. И объяснять вдобавок, откуда у этих объяснений ноги растут.
К моменту, когда Чэн вышел из душа в просторной ночной футболке и штанах, пацан уже молча сидел с телефоном в руках. Поднял голову, коротко посмотрел в ответ и сказал, слегка приподняв мобильный:
— Я набрал.
Чэн кивнул. Подумал: тебя тоже нужно хвалить за очевидное?
Достал из-под подушки собственный телефон, кликнул кнопкой активации экрана. Пробежался взглядом по уведомлениям. Разблокировал, заглянул сначала в прослушку. Пять с половиной минут. Что ж, и правда коротко. И криков вроде бы слышно не было.
В уведомлениях повисла пара непрочитанных сообщений. Палец кликнул по первому и быстро отстучал Лю Хи ответ на «Принял смену». Кликнул по второму и замер над экраном. Коротко погладил пару иероглифов.
Сообщение было от Тяня. Оно было адресовано ему, но Чэн все равно дважды перепроверил, в нужное ли окно зашел, прежде чем поверить, что это единственное слово брат действительно отправил в их неактивный уже больше года чат.
Тянь написал: «Спасибо».
Короткое слово душило больную голову непонятной тяжестью.
Значит, пацан не разболтал. А Тянь, быть может, наконец-то начал что-то понимать.
Чэн проморгался, вернул телефон на прежнее место и прошагал мимо дивана в кухню. На плите стояла небольшая кастрюлька с кашей. Пацан себе сварил. Каша пустая, потому что нужно пока нежирное. Можно еще открыть консервы. Диетничает-то только пацан. Мне можно.
Мысль о консервах окатила тошнотой.
Чэн постоял над плитой, подумал: доставка. И тут же сам себе помотал головой. Сначала ждать, потом спускаться за ней разморенным уже телом вниз, через все пропускные пункты. Да и светить этот адрес ночью кому ни попадя лишний раз незачем.
Лучше утром закажу. Верну пацану его еду. Завтра ему тем более уже поплотнее можно будет, нормальное, человеческое. Как раз вместо капельниц дождусь. Придется, правда, пробежаться сначала вниз, потом назад сюда, а потом снова на выход. Ну, будет вместо спортзала.
Взял в руки кастрюлю, шагнул с ней в комнату. Сказал, приподняв посудину за металлическую ручку:
— Я возьму.
Пацан поднял голову, посмотрел на кастрюлю и молча кивнул несколько раз подряд. Чэн постоял с кастрюлей в дверном проеме еще пару секунд. Добавил:
— В холодильнике есть шаобин. Вчерашние. Можешь взять их взамен. Они должны быть еще нормальные. Я просто не ем имбирь.
Ржавые глаза бегали туда-сюда, высматривали что-то в лице Чэна. Чэн помолчал и добавил:
— Я позвоню врачу утром. Узнаю, можно их тебе или пока нет. Если нет, закажу доставку.
Пацан опять кивнул и сказал: спасибо.
Чэн доел остатки пустой каши прямо из кастрюли. Подумал: вежливый. Неужели мой брат от тебя заразился.
Уставился взглядом прямо в опустевшее металлическое дно. Покачал челюстью. Что, только поэтому?..
Проверю завтра.
Поставил грязную кастрюлю в мойку, залил ее водой по самые края. Постоял над диваном последнюю минуту, пока из прозрачной трубки не вытекло все до конца, пережал ее колесиком, вытащил пластиковый носик из катетера. Промыл. Навис над пацаном, осторожно отклеил от кожи квадрат пластыря. Вскинул глаза, пока отклеивал. Пацан чуть морщился, когда клей дергал за волоски.
Вблизи стало лучше видно, какими и правда зелеными стали края синяков.
Ресницы тоже рыжие. Темнее, конечно, чем волосы, но все равно.
А какие они должны быть у рыжего человека, подумал Чэн. Пацан быстро поднял взгляд, посмотрел в глаза и тут же вернулся к катетеру. И Чэн вернулся. Раскачал его за пластиковый колпачок, медленно вынул из вены. Приложил пропитанную спиртом вату к выступившей капле крови, посмотрел на изогнутую иглу. Надавил свободной ладонью под ободранным локтем, сложил руку пацана пополам. Потер пульсирующий висок. Вот и все. Теперь спать.
Если обстановка в городе позволит.
Что готовит нам день завтрашний, подумал Чэн, пока чистил зубы. Пусть бы все было спокойно. Второй такой день подряд… Да вынесу, конечно, и еще сколько нужно таких же — тоже. Просто если можно без них, пусть лучше будет без них.
Тоже лошади, что ли, помолиться. Хмыкнул, забираясь в постель.
Уснул опять раньше, чем пацан погасил свет в студии, не успев вознести ни одной молитвы. Но и без этого сон показался крепким и сладким, как никогда раньше.
Проснулся уже серым утром от вибрации будильника. Голова не ныла, что уже можно было считать везением. Схватил телефон, пролистал уведомления. Ничего важного. Значит, ночь прошла спокойно хотя бы для своих. Хорошее утро. Получше многих.
Чэн откинулся назад на подушку, глубоко вздохнул — и снова распахнул глаза. Нахмурился.
Пацана на диване не было. Плед был аккуратно сложен на самом краю, под подушкой.
Из-за закрытой перегородки в кухню ощутимо тянуло съестным.
Чэн соскользнул с кровати, одернул на себе ночную одежду и отодвинул в сторону раздвижную дверь.
Пацан сидел за столом над дымящейся чашкой. Молча посмотрел, как Чэн принюхался сначала раз, потом второй. Сдвинул брови, сказал, вставая:
— Включу вытяжку. Не хотел шуметь.
На плите опять стояла кастрюля, только на этот раз побольше вчерашней. Вчерашняя стояла у мойки уже чистой, кверху дном. Рядом стояла вымытая сковорода.
Пацан подошел ближе и действительно включил вытяжку. Шарахнулся в сторону, когда Чэн шагнул к чайнику, торопливо отошел назад к столу. Сел, уткнулся в чашку.
Чэн набрал воды в чайник, включил. Бросил взгляд на кастрюлю. Из-под приоткрытой крышки вырывался тонкой струйкой выбивающий слюну аромат.
Изголодавшийся организм от этого запаха проснулся быстрее, чем от двойной порции кофе. В животе громко и бесстыдно заурчало.
Пацан поднял голову, бросил короткий взгляд вперед и сказал, не глядя в лицо:
— Поешьте. Я приготовил на двоих.
Чэн молчал. Мысли в еще сонной голове ворочались туго и неторопливо. Мозга пока не хватало ни на что другое, кроме как просто пялиться на пацана.
Плечи под футболкой неуверенно пошевелились.
— Голова будет болеть, если не позавтракать.
Голос тише, чем обычно. Но уже не такой хриплый, как был пару дней назад. Не такой даже, как был вчера. Не зря Чи свой хлеб ест. Знает, чем надо лечить.
— И язва — не самое приятное в жизни. Лучше завтракать, чем просто кофе.
А зелени на лице сегодня еще больше. По краям даже в желтизну.
— Откуда знаешь? — спросил наконец Чэн.
Пацан быстро облизал губы и сказал, все так же не глядя в глаза:
— Я свою так заработал. Сухомятка и кофе.
— Я про головную боль.
Глаза наконец поднялись выше, торопливо мазнули по лицу и снова уставились в чашку.
— У меня бывает.
Из-за шумящей вытяжки было почти ничего не слышно. Чэн заторможено посмотрел на нее, протянул руку и выключил.
Пацан опять вскинул глаза.
— Зря работает, — пояснил Чэн, доставая чашку и кофе. — Пахнет приятно. Пусть.
Пацан подумал и сказал: спасибо.
Чэн посмотрел на него и сказал: пожалуйста.
Что это такое, думал он, пока чистил зубы и умывался. Что-то вроде благодарности за лечение? За это вот все?
Каша?
А чем еще он может меня отблагодарить, подумал Чэн, вытирая лицо полотенцем. У него тут своего ничего нет. Только эти бесконечные «спасибо» и теперь вот кухня. Я его кормил насильно, потому что могу и должен был. Он мне предлагает, потому что ничего другого больше предложить не может.
Может быть, подумал Хэ Чэн, одеваясь, вкус моего братишки не так уж и безнадежен.
Вернулся в кухню, залил кофе кипятком, расколотил. Постоял пару секунд над плитой, молча достал тарелку и ложку. Зачерпнул из кастрюли раз, второй, третий. Сел за стол напротив пацана, уставился на него, подумал: что сказать, угощайся? Тем, что приготовил сам. Поешь и ты тоже?
Как-то же надо сказать. Есть вот так перед ним, пока он хлебает только чай, как-то… Как на экзамене.
Пацан облегчил задачу сам: поднял глаза и посмотрел в лицо. Чэн кивнул в его сторону и сказал:
— Давай тоже. Чтобы я видел.
Пацан нахмурился, сказал:
— С едой все нормально. Честно.
Да знаю я, что честно, подумал Чэн, даже если и хотел бы подгадить, что сделал бы, пересолил? Здесь мне навредить нечем, а достать то, чем можно, у пацана возможности нет. И появится еще нескоро.
Да и о чем речь вообще. Он и так все делает, как я велел. Очень удобный. Какой там взрывной.
— Не сомневаюсь. Но голодовок ты больше устраивать не будешь.
— Не буду, — кивнул пацан. Встал, наложил каши и себе в тарелку. Неловко уселся за стол. В глаза опять не смотрел.
Чэн тоже опустил взгляд в стол. Первые пару ложек проглотил, вообще никуда не глядя. Было вкусно. Голодное тело умяло добрую часть порции, прежде чем снова бросить взгляд на пацана. А бросив, уже не смогло продолжать.
Кадык у него на шее ходил тяжело и медленно. Поддевал засохшую уже рану. Глотать ему было явно больно. Все еще. Он старался не морщиться, но плечи под футболкой поднимались, кажется, сами собой. Чэн двинул челюстью, глядя на него, раз, второй, а потом застыл, будто в него плеснули жидким азотом. Медленно опустил взгляд в тарелку, ковырнул в ней ложкой. Подумал: ну да. Конечно. Тут больше не из чего.
Съеденное тут же встало поперек горла.
Чэн с трудом проглотил оставшееся и отодвинул от себя тарелку.
Пацан тут же в нее уставился. Сказал:
— Здесь нет имбиря.
Я знаю, подумал Чэн. Зато тут есть консервы. Те самые, которыми я тебя пичкал на кураже пошатнувшейся значимости. Которые сам после этого счищал с пола и на которые потом не мог смотреть.
— Консервы, — коротко ответил Чэн. — Не готовь больше из них.
— Я не знал, что их вы тоже не едите.
Я и сам не знал, подумал Чэн. Сказал:
— С некоторых пор, видимо, не ем.
Пацан непонимающе нахмурился, но все равно кивнул. Добавил:
— Здесь просто больше не из чего. Чтобы посытнее и быстро готовилось. Сублиматы какие-то. Но их я на вкус не знаю.
А консервы, так уж вышло, знаешь. За это тоже спасибо скажешь или на этот раз обойдемся без благодарностей?
Чэн посмотрел на него, подумал: я сейчас уеду и позавтракаю нормально, а тебе их опять в себя насильно заталкивать. Встал. Подумал: извини, пацан. Сказал:
— Напиши, что тебе нужно. Я завезу. Приготовишь что-то нормальное.
Пацан поднял глаза и спросил:
— Тогда вы скажите, что точно едите.
Чэн постоял над столом молча. Шестеренки в голове все никак не хотели вращаться в нужную сторону. При чем тут я?
А потом наконец щелкнуло.
— Не мне, — ответил он после долгой тишины. — Себе. Себе что хочешь, то и приготовь. Напиши только список. Я все равно вечером… — и замолчал. Посмотрел на свободный от пластыря локтевой сгиб, подумал: а вообще-то уже незачем. С сегодняшнего дня уже на внутримышечные перешли. И при этом я присутствовать не собирался.
Ладно. Одна ночь роли не сыграет. Высыпаюсь я тут нормально. Хрипов с дивана уже почти не слышно, да и вещи я свои еще не собрал. Их, в общем, и собирать-то нечего, из действительно моего тут только домашнее. Но все равно. Ночью больше, ночью меньше — какая разница? А пацану это может быть важно. Поблагодарить чем-то, кроме вечных «спасибо». Я бы на его месте точно хотел что-то сделать, а не только говорить.
Тянь вот в вежливость играть отказывается, а тут наоборот. Может, хоть так перестанет донимать своими спасибами.
— Я вообще-то неплохо готовлю, — хмуро сказал пацан.
Он же не знает, сколько я тут собирался быть, подумал Чэн. Он, может, вообще подумал, что я тут все время торчать буду, пока он здесь живет.
Но я же не буду.
— Это, — коснулся Чэн края тарелки, — и есть неплохо. Просто консервы.
— Это на скорую руку из того, что было, — тихо сказал пацан. Тоже отставил свою тарелку в сторону.
Чэн прошелся до стойки, взял кофе. Бесшумно отхлебнул. Сказал:
— В твоем телефоне есть мой номер. Хэ Чэн. Отправишь туда все, что нужно, списком. Я заеду после работы. Только это может быть поздно. Будешь ночью готовить?
— Если вы будете ночью есть, — ответил пацан, не оборачиваясь. — Мне тут заняться все равно нечем. Я и днем могу выспаться. Вы — нет.
— Я — нет, — согласно повторил Чэн. Уставился в напряженную спину. Через всю шею тянулись засохшие следы цепных колец. Сзади их было видно лучше. Подумал: если сегодня обойдется без сюрпризов, можно будет уехать с базы пораньше. Поужинать здесь. Не бронировать привычный столик.
Посмотрим, что такое твое «неплохо». Дотянешь до моей домработницы или нет.
— Просто не имбирь и не консервы. С остальным вроде проблем пока не было.
Пацан обернулся, покивал. Опять отвернулся.
— С уколами есть сложности?
Рыжая голова покачалась из стороны в сторону.
— Все нормально. Уже сделал оба.
Оба, подумал Чэн. Я даже не видел, что там Чи начеркал в рецепте. Оба — это два раза подряд себе самому иглу всадить. И так каждый день, утром и вечером. И я что-то даже упустил, сколько дней вообще так нужно.
— Тогда я жду список, — сказал Чэн. Передернул плечами. Терпеть уколы легко. Себе самому делать… Ну пусть делает, раз может. — Если работа позволит, приеду пораньше.
Поужинать с пассией младшего брата. Сдержался, чтобы не хмыкнуть, подумал: что-то я не успеваю за временем. Еще вчера нянчил Тяня, когда он колени свозил в саду. А сегодня братишка у отца, как в заключении, после первого своего — и последнего, я надеюсь — убийства. А я тут ношусь с его зазнобой. А зазноба пытается меня за это отблагодарить. Ужин мне хочет приготовить. И я ему это вроде как пообещал.
Да уж.
Только ты бы, пацан, чудес не ждал. Я вот особо и не жду, потому что знаю, где и как работаю. Пообещал, потому что знаю — никакого ужина с большой вероятностью не случится. В городе война назревает. Нужно готовиться к осаде, а не к ужину. Думать иначе — только себя обманывать.
А хотя что мне, подумал Хэ Чэн, не отрывая взгляда от напряженной спины, впервой обманывать себя, что ли. В самом-то деле.