9
1 октября 2022 г. в 13:00
Телефон завибрировал раньше, чем следовало. Это Чэн почувствовал еще до того, как проснулся окончательно. Понял какой-то частью полусонного еще сознания и тем чутьем, которое подсказывает даже при полной темноте, что рассвет уже наступил.
Это же чутье сказало Чэну, что ничего хорошего от этого звонка не стоит ждать.
Оно еще ни разу его не подводило.
Чэн добыл телефон из-под подушки и мазнул по экрану непослушными со сна пальцами, даже не глядя, кто звонит. И так было ясно, кто. Тот, у кого входит в привычку выдергивать Хэ Чэна из постели в студии своими проколами в делах.
— Да, — хрипло сказал Чэн, поднося телефон к уху.
— Босс, Хэ Чэн, — выпалил Лю Хи, — возникли проблемы.
Да неужели, подумал Хэ Чэн с моментально накатившей злостью. Вот так новости. Никогда такого не было — и вот опять.
— Где? — спросил Чэн, привставая и опираясь на забинтованную руку. Ладонь тут же неприятно резануло болью, и слабое, не до конца проснувшееся тело чуть было не плюхнулось назад в постель.
— Склад, — ответил Лю Хи сосредоточенно. И тут же уточнил, подчеркивая слова так ясно, будто делая пальцами кавычки: — В котором был подарок.
Внутри гулко екнуло. Какого черта, подумал Чэн, все-таки соскакивая с постели и пытаясь сориентироваться в сероватой темноте. Второй раз подряд, будто и правда подозревают. И это уже после одного убитого. И опять на дежурстве Лю Хи.
Ровно на этой мысли Чэн с грохотом врезался всей правой половиной тела в шкаф. Телефон едва не вылетел у него из руки.
В следующую же секунду в студии неожиданно вспыхнул свет. Чэн зажмурился, торопливо проморгался и уставился на пацана, стоящего у выключателя с испуганным и напряженным видом.
— Босс? — спросил Лю Хи в замешательстве. — Меня слышно?
— Да, — отозвался Чэн, благодарно и как-то мимоходом кивая пацану. — Что там?
— Гости. Двое. Без машины, своим ходом. Или просто далеко оставили. Я по пути не встречал.
— Ты на месте? — спросил Чэн. Пацан смотрел все так же напряженно, и Чэн вдруг осознал, что все это время не отводил от него взгляда.
Осознал — и завертелся в поисках одежды. Подумал второпях: куда я ее дел? Вспомнил, быстро зашагал в ванную.
— Да, — ответил Лю Хи, — пять минут как.
— Потери? — спросил Чэн, недоуменно осматриваясь в пустой ванной. Одежды в ней не оказалось.
— Нет, — сказал Лю Хи со следами гордости. Чэн закатил глаза. — И гости тоже.
А вот это уже интересно, подумал Чэн, выходя из ванной. Окинул комнату взглядом. Пацан проследил за ним, подскочил со своего дивана и быстро приоткрыл шкаф.
Вещи обнаружились на том самом месте, где он обычно оставлял уличное во время ночевок здесь. Сложенные аккуратно, без единой складки. Даже рубашка, запятнанная кровью.
— Говорить могут? — спросил Чэн, стягивая с себя ночную футболку. Дернул в сторону другую дверцу шкафа, пробежался взглядом по стопке однотипной одежды.
Ну да. А Цю — и рубашки. Как же. На что я вообще рассчитывал, подумал Чэн, выдергивая из стопки первую попавшуюся футболку.
— Вполне, — ответил Лю Хи с привычным уже величием.
Боги, подумал Чэн, направляясь в ванную, чтобы быстро умыть лицо, столько гордости, будто ты их уложил в одиночку и собственноручно.
Ткнул в кнопку громкой связи, спросил, откладывая телефон на край раковины:
— Транспортабельные?
— Можем устроить, — сказал Лю Хи невнятно. Чэн живо представил, как заместитель главы филиала склоняется над связанными телами. Подумал раздраженно, спешно выдавливая на щетку горошину зубной пасты: можно даже не сомневаться, что лежат гости лицами вверх. С ничем не прикрытыми глазами.
Сказал в перерывах между тем, как сплевывал зубную пасту в мойку и споласкивал рот:
— Устраивай. Упаковывай обоих по разным машинам. К каждому приставить по нашему. Усвоил?
— Принято, босс. Куда везем?
— Ты с ними рядом? — ответил Чэн вопросом на вопрос, бегло вытирая здоровую руку и лицо полотенцем.
— Так точно, — с готовностью отчитался Лю Хи.
Чего и следовало ожидать, подумал Чэн со злостью, стремительно направляясь к постели. Куда еще их можно везти после того, как они видели тебя и слышали мое имя?
— На базу, — сказал Чэн коротко. Прижал телефон ухом к плечу, добавил, быстро стягивая с себя ночные штаны и надевая взамен вчерашние: — На склад поставить двоих на замену. Кто там у нас за этот склад отвечает, ему уже звонил?
— Нет, — сказал Лю Хи осторожно. — В первую очередь вам.
— Молодец, — выдавил Чэн сквозь зубы. Подумал: кретин. Схватил пиджак, сгреб с кухонной стойки сигареты и процедил уже в пороге, обуваясь: — Звони ответственному. Пусть пришлет самых резвых. Двоих. Лучше троих. Времени на все — двадцать минут. Я прямиком на базу.
Лю Хи согласно угукнул. Чэн обернулся от самой двери, нашел глазами пацана. Тот стоял у дивана ровно, навытяжку, будто ждал, что Чэн сейчас примется давать команды и ему.
Досыпай себе, подумал Чэн, кивая пацану напоследок. Пацан тревожно и мелко покивал в ответ. Переступил с ноги на ногу, будто хотел шагнуть вперед, и остался стоять на месте. Как обычно, готовый тут же дать деру.
— За полчаса управитесь? — спросил Чэн, запирая дверь.
— Я могу проверить по навигатору, — быстро и как-то стыдливо ответил Лю Хи после паузы.
Чэн потер ладонью лоб. Бинт неприятно цапнул бровь.
— Не надо. Давай оперативно, но без рисков. Разговорить ребят придется быстро, чтобы я успел на первый слет.
— Принято, босс.
— И давай сразу карателей. Кто там у нас работает быстрее всего?
— Э-э-э…
— Ладно, — выдохнул Чэн сквозь зубы, — я сам.
— Хорошо, босс.
— С остальным порядок?
— С остальным?..
Чэн сжал зубы, подумал: что ты такой тугодум. Наши ребята, конечно, не просто так над сетью работают, а чтобы мы могли не опасаться перехватов. Но осторожность-то никто не отменял. Ты же сам только что пытался назвать место, на которое напали, не по адресу, а по протоколу. Отвратительно, надо сказать, пытался.
— С тем, зачем ты сегодня дежурил.
— Да, — сказал Лю Хи, будто спохватившись, — я как раз успел. Очень удачно получилось.
Н-да, сказал себе Чэн, медленно выдыхая через нос. Не задался как-то денек со старта.
— Молодец. Все. Жду на базе.
— Принято, босс, — проговорил Лю Хи и отключился. Чэн поморщился и со вздохом сунул телефон в карман.
И уже выходя из лифта, подумал: мусор. За ним же вообще и приезжал.
Что-то и правда так себе начало дня.
И почему это каждый раз становится новостью?
Футболка оказалась мала. Или была просто непривычного фасона, из-за которого раздражающе впивалась в кожу в подмышках и под лопаткой. Это выяснилось уже в машине, после звонка карателям и выезда с парковки, и ничего с этим поделать Чэн уже не мог. Он попытался вспомнить, когда в последний раз выбирался на работу в футболке — и не вспомнил.
Когда он в последний раз забывал, где оставил одежду, не удалось вспомнить тоже. Или когда вообще разбрасывал вещи вместо того, чтобы оставить их в предназначенном для этого месте.
Чэн нахмурился, покачал головой и приоткрыл окно. В салон тут же ворвался прохладный ночной воздух. Он поежился, кое-как достал забинтованной рукой из тесного кармана сигареты и прикурил, не отрываясь от руля. Выдохнул дым в окно, мельком посмотрел в зеркало.
Спросил себя: что это вчера было?
Не так уж я и много крови потерял, чтобы сказать, будто не помнил или не понимал, что делаю. Что позволяю себе сделать.
Расслабляться.
День только-только начинался, и машин на дороге пока было не слишком много, так что Чэн разрешил себе снова взглянуть в зеркало. На правой половине лица еще виднелся отпечаток от подушки.
Ты расслабился, сказал себе Чэн с укором. Почему-то. Как будто сейчас для этого подходящее время. Как будто хоть какое-то время в жизни главы филиала можно считать для этого подходящим. Потратил впустую последний рабочий час. Позволил пацану уговорить себя остаться. Не позаботился о том, во что оденешься завтра, раз уж решил провести ночь вне дома. Вообще как будто забыл о том, что будет какое-то завтра — ужинал с пацаном, говорил с ним. Успокаивал его. Благодарил. Лег спать и спал, совсем не думая о том, что самый бестолковый человек из всех, которых приходилось видеть в последние годы, заступил на дежурство с телефоном убитого сына Шэ Ронга. И кем убитого. И как.
А ты ужинаешь, сказал себе Чэн, осуждающе глядя в зеркало. Спишь. Болтаешь.
Вчерашний вечер, тягучий, спокойный и до обидного обычный, показался вдруг таким же перегибом, какие у него случались раньше. Сломанная рука охранника на парковке, который неудачно встал у его машины, закрывая вид на школьные ворота. Тянь тогда только-только переехал в дядину студию и вообще отказывался видеться. Еще одна сломанная рука, уже собственная, после слов отца о намерении жениться. Хорошо, что тогда как раз была дележка территорий с набирающим только силу Мэй Ци. Было на что списать травму. Спящий А Цю и пустой стакан из-под виски. И пляшущие у воды девчонки, мигом забывшие о вполне отчетливо читавшихся во взглядах планах на вечер. Это было… тоже перегибом. Списать было особо не на что. Хорошо, что А Цю не задавал особенно вопросов следующим утром. Кроме как начерта надираться тем, что может тебя убить.
После таких перегибов наутро всегда приходит ощущение, будто сказал лишнего и сделал, не подумав. Как похмелье.
И теперь вчерашний вечер. Из перегибов — сытный ужин и спокойный сон, и во многих смыслах это даже хуже сломанных рук и нереализованных намерений.
Бывали, конечно, и пострашнее просчеты. Но там и цена ошибки была другой.
Зачем приезжал вообще, спросил себя Чэн и тут же мрачно кивнул, снова вспомнив: мусор. Даже это упустил. Можно, конечно, попытаться оправдать себя тем, что его снова вырвали из постели дурными новостями, и тут уже не до мусора. Тут придется постараться, чтобы мусором не стало все, что строилось до этого годами.
Что-то внутри холодно всколыхнулось. Чэн мотнул головой, подумал: нечего себе оправданий искать, но тут же перебил сам себя. Это не про оправдания.
Что, спросил он себя. Что? Давай вернемся.
Зря я остался с пацаном. Зря расслабился… Так, что там было дальше. Про мусор. Да, сказал себе Чэн. Мусор. Почему мусор, что с ним?
Он повертел мысль так и эдак, и что-то плескалось в голове навязчиво, но скользко, как слово, которое никак не удается поймать. Чэн упрямо смотрел вперед. Что-то здесь неправильно. Что-то здесь…
Он бросил еще один взгляд в зеркало — не столько даже в зеркало, сколько под него, и в голове вдруг щелкнуло, и мысли посыпались в нее стремительно, как будто он сорвал джекпот. Чэн затормозил так резко, что если бы под зеркалом была какая-то подвеска, она непременно звякнула бы боком о стекло.
Как стопка разлетевшихся монет из-под копыта лошади.
Сегодня просто повезло успеть, а в прошлый раз не повезло попасться. Как-то многовато всего в последнее время завязано на везении. И вот так среди ночи мне приходится срываться из-за происшествий уже не первый раз. И оба раза — когда Лю Хи остается за главного. Когда проследить за тем, что он делает, некому.
Надо же, как и в самом деле удачно совпадает.
Чэн медленно отнял одну руку от руля и потер челюсть. Ладонь царапнуло пробившейся уже щетиной.
И с телефоном сегодня успел сработать как раз до того, как на склад заявились гости, и за машиной в тот раз увязались просто так.
И как добираться со склада на базу, он не знает, а как домчаться к складу почти от самой пагоды, сообразил. И почему те, кто дежурил на складе, позвонили ему, а не ответственному за район?
Чэн вдавил кнопку до упора и держал ее зажатой до тех пор, пока стекло не скрылось полностью. В салон хлынула новая порция холодного воздуха, и плечи вздрогнули сами собой.
Я действительно что-то нашел, спросил себя Чэн, глубоко вдыхая, или это просто потому, что он мне ничуть не по душе?
Что он может? Может вот так играть дурачка, делать вид, будто логистические схемы — самое сложное, с чем ему приходилось встречаться, а потом… А что потом? Рисковать, где не следует? Ввязываться в неприятности нарочно?
Или делать так, чтобы мне приходилось все реже быть «босс», и все чаще — «возникли проблемы».
У меня против него ничего нет, сказал себе Чэн, прикуривая новую сигарету. Сжал зубы. За него, правда, тоже почти ничего, но это, может, только пока. Значит, и предъявлять пока нечего.
И не приставишь же к нему никого, чтобы не спугнуть, подумал Чэн с досадой. Да и кого приставлять-то? Вся бригада А Цю перешла под начало к этому ценителю талисманов. Господин Удача, тоже мне. Приставлять к нему кого-то из его же подчиненных? А если это только моя неприязнь? Тогда можно даже не надеяться, что когда-нибудь все утрясется до прежних порядков. Тогда каждый из нижестоящих решит, будто может сомневаться в приказах и авторитетах.
Вот только внутренних дележек мне сейчас как раз и не хватает.
Чэн покачал головой. Тоска по А Цю нахлынула с новой силой и показалась такой острой, какой не казалась до этого. Хотел же вчера ему позвонить. А вместо этого решил поужинать и пошутить с зазнобой младшего братца.
Горький смешок вырвался сам с собой, оцапарал горло сильнее дыма. Вот оно, то, чему Чэн думал, что уже давно научился. За каждый сделанный выбор придется рано или поздно отвечать. Поздно — очень, очень редко. Обычно — гораздо раньше, чем рассчитываешь.
Окно Чэн не стал закрывать до самой базы. Если утреннего душа не случилось, придется бодрить себя другими способами. Доступными.
А глаза все-таки нужно держать открытыми. А не спать, сказал себе Чэн, снова мельком взглянув в зеркало.
След от подушки сошел со щеки уже почти целиком. Чэн растер его остатки забинтованной рукой, подумал: ну хотя бы кофе на базе точно есть. Так и не купил в убежище нормальный.
Да и незачем. Пацану такое все равно нельзя. А мне нельзя там больше оставаться. Ни к чему хорошему эти оставания что-то не приводят.
Гости прибыли, как Чэн и ожидал, с ничем не прикрытыми глазами, и оказались на редкость необщительными. Даже когда подтянулись каратели. Чэн понаблюдал некоторое время за попытками разговорить скупых на слова господ — издалека, конечно, потому что сменной одежды с собой не имелось, а появляться на сборах в забрызганной кровью одежде было бы невежливо, — но дело не сдвигалось с мертвой точки, а время поджимало. Он покачал головой, раздраженно одернул футболку, с упорством впивавшуюся в кожу, и поднялся с места.
Бледный Лю Хи с мечущимся взглядом поднялся вслед за ним. Кажется, что-то сказал, но необщительные господа скупились только на слова, а не на крики, так что ничего из сказанного заместителем Чэн не расслышал.
Вот и славно, подумал он, делая вид, будто не заметил этого. Будет лучше, если ты сам отправишься за мной. Чтобы мне ни на чем не пришлось настаивать, а разговор этот завязал со мной ты сам.
Лю Хи нагнал его у самого выхода.
— Босс? Порядок?
Какой к черту порядок, подумал Чэн, стараясь не наступать на алые брызги, вот это ты порядком называешь?
Сказал:
— Да. Неразговорчивые, но это мне уезжать надо. А ребята никуда не торопятся.
Лю Хи кивнул. Сглотнул так, будто к горлу у него подкатывало. Да у него и подкатывает, наверное, понял Чэн, глядя на бисеринки пота на бледных висках.
— Первый раз видишь, как ребята работают?
Лю Хи кивнул еще раз. Чэн кивнул в ответ. Собственную первую встречу с пугающим энтузиазмом карателей он помнил плохо — и потому, что было это целую вечность назад, и потому, что в голове слегка мутилось от увиденного.
— Привыкнешь, — сказал он твердо. Добавил уже снисходительнее, хлопая Лю Хи по напряженному плечу: — Молодец. Хорошо держишься.
Лю Хи деревянно покачнулся. Кадык у него дернулся вверх-вниз, и Чэн решил с уверенностью, что совсем не затем его заместитель выскочил из помещения, чтобы узнать, всем ли Хэ Чэн доволен.
Вот и славно, подумал Чэн еще раз. В таком состоянии очень сложно врать.
— Тошнит?
Лю Хи побегал глазами, снова сглотнул и неловко покивал. Сказал непривычно скупо:
— Кроваво. Я не ожидал, что будет так.
Конечно, ты не ожидал, подумал Чэн. А чего вообще ожидал? Что мы угостим тех, кто напал на наш склад среди ночи, чашечкой ароматного кофе и вежливо попросим поделиться информацией, а если господа не согласятся, отпустим их восвояси со стратегического объекта?
Хотя каратели, стоит отдать им должное, ребята достаточно вежливые. Не самые чистоплотные, конечно. Но это производственные издержки. Зато не злословят. Вообще работают почти что молча. Говорливые, как-то так вышло, на этих должностях не задерживались.
Не так кроваво было бы, если бы ты не был таким бестолковым, подумал Чэн, доставая из кармана сигареты. Если бы ты не болтал около них и завязал им хотя бы глаза, даже не уши, жизни им еще можно было бы сохранить. Но ты не сделал даже этого. Так что вот это, от чего тебя теперь тошнит и что не удается до конца заглушить даже двойной дверью, целиком и полностью на тебе одном. На тех, конечно, кто был на складе — тоже, раз они тоже не додумались. Но спрашивают за проколы всегда с тех, кто выше.
— На базе по-другому не бывает, — сухо ответил Чэн, выпуская дым во влажный утренний воздух. — Отсюда выходят или нашими, или не выходят. Не захотели приобщиться к нам — их дело. Протокол на этот случай четкий.
Лю Хи подышал ртом. Сказал: понял, босс. Опустил глаза.
— Это не мы к ним пришли. А они пришли к нам, — сказал Чэн холодно. Добавил между прочим: — Большая удача, что наши ребята остались живы. Могло быть иначе. Такое не остается безнаказанным. До всех причастных всегда дотягиваемся.
Лю Хи смотрел внимательно и напряженно, и «большую удачу» проглотил, кажется, даже не поперхнувшись. Хорошо.
— Ты приехал вовремя, опять же. И с телефоном отработал, и на склад успел. Было бы хуже, если бы их положили сразу. Сейчас, — Чэн указал подбородком на дверь, не отнимая руки с сигаретой от рта, — из них еще можно что-то выудить. Это пойдет нам на пользу.
Лю Хи сказал рассеянно, разглядывая дверь за спиной Чэна:
— Все правильно. Пойдет на пользу.
Чэн неторопливо затянулся. Под впившимся швом футболки чесалось, но делать резких движений было нельзя, чтобы не спугнуть то вязкое и заторможенное состояние, в которое погрузился Лю Хи.
— Все сложилось лучшим образом, — заметил Чэн без эмоций. На Лю Хи не смотрел. Стряхнул с сигареты пепел.
Подумал: что я о тебе знаю? Что с тобой может работать?
Сказал, удерживая на лице ровное выражение:
— Ты быстро сориентировался. Это достойно похвалы. Хорошо, что нашим ребятам на складе не пришлось тебя долго ждать.
Лю Хи оторвался от бессмысленного созерцания плотно прикрытой двери и слегка воспрял духом. Ответил:
— Я старался, как мог. Примчался минут за пятнадцать. Повезло, что обошлось без новых жертв. И что ребята справились с этими двумя самостоятельно. Когда я приехал, они их уже связали.
Чэн состроил лицом благодушие. Сказал: молодцы, и правда. Подумал: спустить шкуру с ответственного за склад. За то, что его люди вышли охранять собственность филиала, не усвоив инструктаж. Усвоили бы — гостей сюда доставили бы упакованных по форме, а не так, как доставили.
— Отпустить тебя пока не могу. Придется поприсутствовать.
Лю Хи сжал мигом побелевшие губы, но спорить не стал.
Чэн поразглядывал его еще немного и добавил, смягчившись:
— Смотреть необязательно. Твое дело — слушать. Можешь проветриваться, если будет совсем невмоготу. Но желательно чтобы не было. И оставляй хотя бы диктофон, когда выходишь. Любое слово может быть полезным.
Лю Хи взглянул на дверь с тоской. Сказал: в таком случае мне стоит вернуться назад.
Да, сказал Чэн, стоит. А мне пора уже уезжать. Додумал: эту парочку, которая была на складе до гостей, пока тормошить вопросами нельзя. Лишние подозрения. Если у меня под носом действительно что-то разворачивается, нужно сперва дать этому развернуться, прежде чем хватать это за горло окончательно. Если оно, конечно, не успеет схватить за горло меня самого. Такие вопросы нужно решать только тогда, когда ты уверен в своих подозрениях. Так что порой приходится позволить откусить от себя кусок, чтобы потом вернуть себе приумноженное. И избавиться от всяких нежелательных начинаний.
Он посмотрел на бледного Лю Хи еще раз, сдержался, чтобы не покачать головой. Сказал себе: не знаю, что должно произойти, чтобы вот это схватило меня за горло. Если ему даже логистику схватить не удается.
Если он не настолько хорош, чтобы водить меня за нос своим растерянным видом. Не зря же босс его посадил на это место. Не в ущерб себе и своим делам.
Босс, подумал Чэн, и на этот раз все-таки покачал головой. Вот это уж наверное можно назвать эксцессом, так что придется делать внеплановый звонок. В последнее время и плановые-то случаются через силу. Но протокол есть протокол.
— Сегодня придется работать до ночи, — сказал Чэн. — Раз такое дело. Сейчас с бригады спросишь отчет о состоянии объектов во всех районах. Пусть присылают напрямую мне. Когда закончат с гостями, свяжешься с Ван Ю и добудешь записи с камер у склада. Может, это поможет нам понять, кто они и откуда, раз уж сами они отвечать не хотят. Если ничего не прояснится, к ночи начнем рейды по нашим районам. Да в любом случае начнем, — исправился он, все-таки поддергивая футболку. — Так что ты мне будешь нужен. Если совсем плохо, можешь подремать тут пару часов, когда закончат. — Он указал забинтованной рукой себе за спину. Лю Хи помотал головой, сказал: ничего, потерплю. — Тогда после обеда жду тебя в офисе.
Хотел протянуть руку, чтобы еще раз хлопнуть его по плечу, и раздумал. Совсем необязательно перегибать с благожелательностью.
Ее, как и милосердие, глава филиала должен уметь проявлять умеренно. Расчетливо. С пользой для дела.
Вот и будет сегодня польза для дела, подумал Чэн, усаживаясь в машину и поглядывая краем глаза на пиджак. В противовес вчерашним попущениям.
Потому что правила для всех одинаковы. Даже для главы филиала.
Для него, подумал Чэн, снова поддергивая футболку, может, одинаковее всех.
Звонок господину Цзянь прошел быстрее и проще, чем Чэн ожидал, и это стало приятной неожиданностью в наперекосяк натянутом полотне целого дня. Говорить у босса не было то ли времени, то ли желания, поэтому Чэн отчитался о произошедшем максимально коротко и ответ получил максимально же короткий, полностью совпадающий с его собственными планами. Да, сказал он, прокручивая список пришедших за ночь писем, вечером приступим. Да, с юга. Нет, не дольше трех дней. Если не случится новых происшествий. Это все. Принято.
Чэн потерся спиной о спинку кресла, почесывая место под швом футболки, пристально просмотрел отчеты по районам. Мрачно покивал своим мыслям. Подвешенных за ноги в городе прибавлялось почти каждый день — каждую ночь, если точнее, и в районах, контроль над которыми держал филиал, в том числе. Тех, кто считался людьми господина Цзянь всерьез, среди вздернутых пока не попадалось. И людей всерьез любых других господ этого города, включая Мэй Ци, тоже. Это правильно. Месть-местью, даже за сына, даже за единственного — так и не узнал, подумал Чэн, есть ли у Шэ Ронга еще дети, — но развязывать болезненное противостояние с голословными обвинениями человек его положения не может себе позволить.
Люди вроде господина Шэ Ронга готовятся к таким вещам заранее. Задолго до того, как приступают к делу. У него этого времени не было, потому и бросаться угрозами во все стороны он не может. Так что без подготовки угрозы распыляются по площади, а не поступают прицельно.
У нас этого времени тоже не было, сказал себе Чэн. Но у нас было небольшое преимущество. Которое вообще-то по сути своей не преимущество, а проблема. И как удачно босс обернул его себе на пользу.
Курсор, прыгающий по строчкам посреди экрана, остановился и замигал.
Как повезло, проговорил Чэн медленно. Потянулся за сигаретами и уставился в экран. Смотрел на письма, не видя их.
Как много всего в последнее время вращается вокруг удач и неудач. В делах, которые считаются с удачей в самую последнюю очередь. С людьми, которые никогда раньше не полагались на случайности.
Чэн потерся спиной о кресло, затянулся дымом и взглянул в окно. Мысли всплывали друг перед другом, цеплялись, мешались, обрывались на полпути. Чэн поболтался в них еще какое-то время, пытаясь сложить эти обрывки во что-то связное, но ничего не складывалось. Пока что, сказал себе Хэ Чэн. Всему свое время. Сейчас, значит, еще не оно.
Он потушил окурок, взглянул на время. До слета оставалось пятнадцать минут, и потратить их можно было с максимальной пользой.
Знать бы еще часовой пояс, подумал он, вслушиваясь в гудки. Теперь-то нельзя сказать, что боссу нужно отвечать в любое время. Я ему уже не босс.
Кто я вообще ему теперь? Трубку-то хотя бы возьмет?
Трубку взяли. Чэн как раз собирался уже отключаться.
— Дагэ, — сказал А Цю легко и почти весело, так, будто Чэн звонил ему сообщить, что подъехал к его дому и собирается отвезти его на вечеринку.
— Аи, — ответил Чэн, невольно усмехнувшись. Получилось не так легко, как у А Цю, но легче, чем было за секунду до его ответа. — Не поздно?
— Скорее, рано, — сказал А Цю ничуть не сонно, — но я уже не сплю. Чертовы птицы. Никак не привыкну.
— Да, — выдохнул Чэн, потираясь спиной о шов, — от старых порядков сложно отвыкать. Как вообще вокруг? Порядок?
А Цю угукнул и спросил, как дела в бригаде. Чэн ответил, что с бригадой все в порядке. На этом разговор завяз. Спрашивать о личном по этому каналу связи было нельзя, а других у них не имелось.
Но кое о чем еще Чэн спросить был просто обязан.
— Как с девочками? — сказал он будто между прочим. — Нашел уже варианты?
А Цю помолчал немного и кашлянул. Чэн сжал забинтованный кулак. Неслышно выдохнул. Подумал: давай. Не могло же все так быстро развалиться.
— Да пока не до этого было, — ответил А Цю ему в тон. Чэн снова выдохнул, на этот раз с облегчением. — Как только, так сразу, дагэ.
— А со здешними поддерживаешь связь?
А Цю снова замолчал, но на этот раз пауза была короче. Чэн очень явно представил себе, как Цю, не меняя выражения лица, скребет затылок. Как широкая грудь раздается от спокойных вдохов под какой-нибудь очередной его футболкой. Человек железного терпения. Кто бы мог подумать, что они такие неудобные со своими швами.
— Не со всеми.
Где-то внутри всколыхнулась острая благодарность и новая, живая и выразительная тоска. Как же сильно вот этого не хватает здесь. Лавирования, незаметного чужому уху. Ровного лица даже тогда, когда почти ничего еще не понимаешь.
— За той, которую купал по выходным, наверняка присматриваешь. — Чэн искривил рот и сказал, ухмыляясь для большей выразительности: — С симпатичной задницей. Я бы за ней тоже присмотрел. Раз уж ты теперь далеко.
Сказал и застыл в ожидании ответа. Сердце гулко отбивало ребра. Давай. Ты мог бы очень здорово помочь, если бы понял, чего я от тебя хочу на самом деле. Только ты и мог бы. Мне больше не на кого положиться.
А Цю ответил так ревниво, что отпустило разом, и усмехнулся Чэн уже по-настоящему.
— Да уж я знаю, что ты бы присмотрел, дагэ. За этой девочкой и нужно присматривать хорошенько. Следить, чтобы она была в порядке без меня.
— Чтобы ее никто не тронул, гарантировать не могу, — сказал Чэн со скупой ухмылкой. — Но за тем, чтобы не обижали, проследить могу.
— Очень обяжешь, дагэ.
Обяжу, подумал Чэн. Мой ребенок совершил убийство, за которое тебя лишили должности, дома и этой самой твоей девочки. Которая теперь задыхается в лимонной отдушке. И может быть участвует в подготовке таких дел, которые лишат того же и меня.
Кто тут кого обязывает? Кто кого спасает?
— Записываешь цифры? Ей можно звонить после полуночи. До часу. График у нее, конечно… Ну так и у меня не лучше был, — проговорил А Цю почти скучающе.
Единица, подумал Чэн. Очень ожидаемо. Автомобиль у него всегда был на первом месте, значит, и данные все по нему хранятся в первой папке. По байку, надо думать, во второй.
— Минуту. Записываю, — сказал Хэ Чэн. Авторизовался в облаке, нащелкал раздел А Цю и зашел в папку с нужной цифрой. Из нее перешел в следующую, следующую и следующую. Последними цифрами воображаемого номера Цю и вовсе назвал день рождения Чэна, потому что дальше идти было некуда: нужное Чэн уже нашел.
По памяти, восхитился Хэ Чэн. И логистика у него всегда от зубов отскакивала. Все, что нужно, отскакивало у него. Что не нужно, никакими зубами из него вытащить было нельзя.
Как без тебя туго, хотел было сказать Чэн. И, конечно, не сказал.
Они поговорили о погоде в городе и о том, где Цю обычно пополнял запасы для убежищ. Времени оставалось в обрез, и под кабинетом стали слышаться негромкие разговоры. Чэн не успел даже ответить закругляющим тоном, как Цю заметил время, присвистнул, напомнил Чэну о начале слета и сказал, что и самому ему пора уже шевелиться. Чэн сказал, что рад был его слышать. Цю сказал, что он был рад взаимно, и отключился без лишних слов.
Никто не сказал, что нужно бы вот так созваниваться почаще. Зачем. Говорить нужно то, чего хотя бы кто-то не знает. А обещать — только то, что можешь исполнить.
По крайней мере слет начинается вовремя, подумал Чэн, распахивая дверь. Должно же было хоть что-то случиться так, как задумывалось.
Лю Хи появился в администрации аккурат к концу последнего слета. Мобильный Чэна к тому времени уже пополнился еще одной программой с закодированным доступом. Сам Чэн, прикончивший уже третью чашку кофе, подумал, что об обеде сегодня можно даже не мечтать. Перехватить что-то можно будет позже, по пути на базу. Съесть в машине по дороге, чтобы к моменту, когда соберутся на инструктаж все ответственные за районы, хотя бы живот не урчал. А то будет совсем несолидно.
Еще и в футболке, подумал Чэн, привычным уже жестом одергивая ее на спине. За рубашкой успею заехать? Или кого-то отправить ко мне домой.
Неудобно в чужом. Непривычно. Даже если оно новое и по размеру.
«У меня были вещи».
Чэн нахмурился. Молча кивнул Лю Хи, указал подбородком на стул с другой стороны стола.
У пацана действительно все еще есть вещи. Наверное. Его личные, те, в которые влезаешь, как во вторую кожу. Которые не приходится одергивать раз за разом, чтобы швы никуда не впивались. Или чтобы рукава не сползали на локти. И лежат они, может, и правда так, как пацан сложил их, уходя из дома в последний раз. Если дом этот еще не перевернули вверх дном заинтересованные люди.
К чему это, сказал себе Чэн сухо. Пацан и сам знает, что туда нельзя соваться. Я не пойду на безрассудство только потому, что мне футболка колет под лопаткой. И никому не позволю пойти. Доверять информацию о том, что к нам тянутся концы от пропавшего сына Шэ Ронга, можно только тем, кого потом не перекупят и не разговорят при необходимости. А все такие у меня сейчас наперечет. Совать полезные кадры в заведомо опасную петлю совершенно незачем.
Разве что откуда-нибудь возьмется бесполезный.
— Докладывай, — сказал Чэн ровно. Приказал себе прекратить раздумывать об этом прямо сейчас. Нашел тоже время.
Лю Хи, моргающий вдвое медленнее обычного и то и дело потряхивающий головой, словно в попытках сбросить сонливость, приступил к докладу. И тут же его закончил: всем, что удалось выудить из неразговорчивых гостей, была их принадлежность к людям господина Мэй. На этом их общительность иссякла, а вместе с ней и доклад Лю Хи. Чэн помолчал, пусто глядя в стол. Подумал: чего-то другого не стоило и ожидать.
— Это значит, Мэй Ци обо всем знает, босс? Если к нам отправили его людей.
Чэн потянулся к подбородку забинтованной рукой, зацепился бинтом о щетину, отнял ладонь от лица. Сказал, медленно блуждая взглядом по кабинету:
— Это пока что ничего не значит. Кроме того, что на наш склад заявились двое, которые назвались перед смертью именем Мэй Ци.
— Но разве это не…
Чэн уперся в Лю Хи тяжелым взглядом, и у того моментально поубавилось прыти спорить. Он вернул растерянный взгляд, стушевался и беспомощно посмотрел по сторонам, будто пытаясь найти подсказку.
Или очень хорошо делая вид, будто пытается.
— Что ты знаешь о бессмертных? — спросил Чэн, не отрывая взгляда от Лю Хи.
— Ч-что… так… Было такое, да, — Лю Хи поерзал на стуле и даже, кажется, перестал мечтать отключиться. — Они в основном в западной части города. Кажется.
Чэн с трудом удержался, чтобы не передразнить его взволнованный голос.
— К сути.
Лю Хи помялся, взглянул на него затравленно и сказал: не особо сталкивался. В порту о бессмертных почти не говорили.
Ну да, сказал себе Чэн. В порту, насколько мне известно, говорят мало. Не больно-то потреплешься за разгрузкой контейнеров. Наверное.
— Бессмертные не на западе. То есть сейчас, может, и там. Или были там раньше. Или еще вернутся. Они постоянно кочуют. Потому что люди у них быстро заканчиваются.
Лю Хи внимал с таким рвением, будто готов был достать телефон и начать записывать под диктовку. Выглядел более чем искренне, но людей, которые умели выглядеть искренними, Чэн в своей жизни уже навидался.
— Знаешь, почему именно бессмертные?
Лю Хи с энтузиазмом покачал головой.
— Потому что постоянно умирают.
Лю Хи недоуменно нахмурился. Чэн равнодушно дернул одним уголком рта в подобии ухмылки.
— Это шутка такая. Скорее всего. Никто не знает, сами они себя так назвали или кто-то просто пошутил и прицепилось. И никто не знает, где они. И кто они. И люди у них постоянно меняются. Старые уходят, новые приходят. И тоже уходят. Надолго никто не задерживается.
Дернулся от вибрации телефон. Чэн коротко заглянул в него. В груди неприятно царапнуло.
Пацан, как и велел ему Чэн, набрал Тяня первым.
Чэн медленно выдохнул. Подумал, отгоняя от себя это скребущее ощущение: все. Я больше себе не позволю так расслабляться. Хватит себя стыдить. Это неконструктивно и никакой пользы делу не принесет.
Поднял глаза.
Лю Хи все еще выглядел озадаченным. Если ты притворяешься, подумал Чэн почти с уважением, то делаешь это по высшему разряду.
Вспомнил, на чем остановился.
— В бессмертных ходят те, кто не боится умереть за чужие интересы. Наемники. Но одноразовые. Их молчаливая смерть оплачивается очень круглой суммой. Настолько круглой, что иногда даже квадратной. Чемоданной. Сумму получают не они, конечно, а доверенные лица, и частями. Большую часть — по завершении сделки. Если сделку проваливают и те, кто не должен был узнать никаких имен, все-таки эти имена узнает, доверенное лицо наемника… — Чэн качнул головой, потерся о кресло спиной и прохладно продолжил: — Скажем так, у наемника есть причины воздержаться от провала. Очень больно и очень долго будет всем, кто хоть каким-нибудь боком причастен к наемнику. Поэтому и попасть к бессмертным по собственной воле нельзя. Они сами находят тех, кто им подходит.
Лю Хи смотрел на Чэна, не моргая. На лице у него был написан одновременно испуг и восхищение.
— Так о них говорят. Никто не знает, что из этого правда. Те, кто мог бы рассказать, уже никому ничего не расскажут.
Лю Хи моргнул, вздрогнув как-то всем лицом сразу, будто отгоняя наваждение. Потер лоб.
— Думаете, наши ночные гости — бессмертные, босс?
Чэн покачал головой. Бросил взгляд на телефон. До сих пор разговаривают?
— Я пока ничего не думаю. Очень может быть, что это и в самом деле люди Мэй Ци. Но бессмертные, судя по рассказам, ведут себя примерно так же. Говорят только то, что от них требуется, а потом молчат до конца.
Лю Хи скользил взглядом по столу так, будто о чем-то напряженно раздумывал. Чэн следил за ним, не отрываясь.
— Кто мог бы нанять их, босс?— спросил Лю Хи неразборчиво, не поднимая головы. — Господин Шэ Ронг? Чтобы… — он помолчал и наконец вскинулся. — Зачем?
Может, это ты мне скажешь, зачем, подумал Чэн, разглядывая своего заместителя из-под полуопущенных век. Лю Хи смотрел в ответ выжидающе. Чэн вздохнул.
— У нас пока недостаточно информации, чтобы строить догадки. Поэтому отвечать пока будем общими мерами. Наблюдать. И работать дальше.
Лю Хи кивнул. Сжал челюсти, раздул ноздри, зажмурился. Потряс головой.
Хэ Чэн сказал ему: записи с камер из складов — и пока свободен. Можешь отдохнуть пару часов. Я сегодня закончу здесь пораньше и сразу вернусь на базу. Ты должен быть на инструктаже. Посмотришь, как готовятся рейды, кто за какой район отвечает. Заодно узнаешь, где у нас общие и не очень интересы с конкурентами. Что делим с кем-то, что делить не хотим. Где территория союзников. Куда не суемся вообще. Может, как раз в логистике поможет разобраться. Ну и просто. Люди должны примелькаться тебе, а ты — им.
Лю Хи кивнул. Буркнул, что отдохнет уже после рейдов. Чэн безразлично пожал плечом. Сказал: рейды обычно спокойно проходят, но время сейчас не самое обычное. Может понадобиться и ночью быть на ногах.
Лю Хи поколебался и снова кивнул, но теперь уже без половины прежнего энтузиазма. Добавил: все равно. Чэн снова пожал плечом, махнул рукой: свободен.
Лю Хи обернулся уже в пороге кабинета.
— Больше поручений не будет, босс?
Чэн задержал на нем взгляд. Поддернул футболку. Скосил глаза к телефону.
Лю Хи ждал.
Чэн молча достал из стола чистый лист, набросал на нем адрес. Подумал, пока писал: ты сам выпросил. Я тебя за язык не тянул.
Протянул Лю Хи лист с адресом. Тот шагнул назад и заглянул в написанное.
— Это там, где мы в ту ночь ждали женщ…
— Да, — оборвал его Чэн, — это та же квартира. Завтра, когда отоспишься и все поутихнет, аккуратно съездишь туда. Посмотришь сначала район. Если будет спокойно, в течение пары дней отправишь туда кого-нибудь тихого. Можно из яслей. Пусть соберут там вещи.
— С большой машиной?
— Нет. Как раз наоборот. Только вещи сгрести из шкафов. Из обеих комнат. Если там две. — В памяти всплыли разношенные кеды, торчащие в пороге студии, будто присохшая грязь на люксовой обивке мебели. — И обувь.
— Понял, босс.
— Но сначала — просто проверить обстановку, — подчеркнул Чэн. Лю Хи покивал. — Все. Теперь точно все. Часа три у тебя точно есть.
Лю Хи вышел, осторожно прикрыл за собой дверь. Чэн тут же отвернулся. Тяжело посмотрел на телефон.
Уведомления об отбое не было. Значит, еще говорят. До сих пор.
Чэн медленно протянул руку к телефону. Остановился на полпути. Потер пальцем крупную царапину на поверхности стола там, где он прихлопнул чашку. Повернул руку ладонью вверх. Скользнул взглядом по аккуратным и плотным виткам бинта. Царапины слегка саднили, но на это было легко не обращать внимания. Чэн снова посмотрел на телефон.
Сказал себе: я уже выяснил, что хотел. В прошлые шесть или сколько там раз. Про благодарность и все остальное. Больше мне туда соваться незачем. Пацан действительно кажется искренним, и это не то «кажется», каким может оказаться Лю Хи. То, как он вчера комкал футболку, пока разглядывал на мне кровавые пятна, не сыграешь. Точнее, сыграешь, Чэн и сам такое играл, когда приходилось. Но уже в гораздо более старшем возрасте, чем пацан. И ситуация не та.
У всего должен быть резон. Все в этом мире совершается зачем-то. Пацану так изворачиваться незачем. Я все равно должен привозить ему еду и забирать отходы независимо от того, будет он беспокоиться о моих царапинах или нет. Не я, так кто-то другой этим займется. Все. Никаких больше вопросов у меня к нему нет. Значит, и соваться не буду.
Но вдруг в голове будто что-то щелкнуло, и под ребрами противно захолодило. А я и не ради него выслушивал прошлые разговоры, сказал себе Чэн. О нем там вообще речи не было. Там вообще-то мой ребенок на другом конце связи. Который совсем недавно пережил свое первое убийство. И продолжает, наверное, переживать. Очень сомнительно было бы полагать, что он станет срываться среди ночи к отцу, когда убитый начнет ему сниться. А он начнет, не может не начать. Кому он еще расскажет о том, что с ним творится, как не пацану?
Уж не мне-то.
Чэн потряс головой, подумал: нельзя мне высыпаться, как нормальному человеку. На меня это плохо действует.
Протянул к телефону руку, отстучал код доступа и вошел в программу прослушки. Приготовился к крикам.
Криков не было. Пацан говорил недовольно — Чэн подозревал, что этот тон был у него заготовлен для Тяня на постоянной основе, — но в остальном казался спокойным.
— ... и говорит, что у вас пиздатый сад.
— Ей там и правда нравится. Она много времени проводит в саду. Ухаживает за цветами. И по-моему, твоя мама делает это лучше, чем здешний садовник. Хоть она и старается ему не мешать.
— Она любит цветы. Ну, раньше любила. Пусть… хоть чем-то занимается. Без дела можно башкой тронуться.
Тянь помолчал немного и спросил непривычно деликатно:
— А у тебя есть чем заняться?
Пацан посопел и ответил:
— Есть. Я готовлю.
— Опять консервы?
— Хуервы. Ты мне опять проверку решил устроить? Жру я. Заебал ты.
Тянь мягко рассмеялся.
Чэн осторожно и медленно выдохнул, хоть и знал, что его все равно не услышат. Откинулся в кресле. Футболка тут же врезалась в спину, но одергивать ее Чэн не стал. Глубже, под кожей, в которую врезался шов, под мышцами и всем остальным, из чего состоит человеческое тело, резало что-то острее шва.
Смеха младшего брата он не слышал целую вечность. Настоящего. Искреннего. Не злого и не издевательского, а вот такого, будто прошитого насквозь…
Любовью. Да. Любовью.
Когда в последний раз Тянь обращался так ко мне самому?
— Нет, Малыш Мо. Какие проверки. Ты мне уже ясно дал понять, что сомневаться в твоих словах себе дороже.
— Правильно, — сказал пацан с раскатистой «р». — Нехуй потому что лезть. Ты уже влез один раз. До сих пор все вокруг охуевают.
— Как скажешь, — ответил Тянь легко, будто не услышав последних слов пацана. — Я просто интересуюсь. Я же не знаю, в каких ты условиях. У тебя есть все, что тебе нужно?
Чэн поджал губы. Все, что пацану нужно, осталось, как он и сам и сказал, там, куда соваться нельзя. Дома. В месте, которое больше никогда ему домом не будет. Остальное у него теперь тоже есть. И все ему подойдет. Потому что не имеет значение, какое оно, если чужое.
— Да. Все у меня есть, что нужно. Даже больше.
— Это хорошо.
Они помолчали. Чэн вслушивался в эту тишину и блуждал взглядом по кабинету.
— Ну а ты че заебанный такой?
— Не знаю, — сказал Тянь с улыбкой в голосе. — Нормальный.
Эта улыбка тут же врезалась Чэну между ребрами. Туда же, где еще звучали отголоски смеха.
— Пизди давай побольше, — ответил пацан еще недовольнее. — Я как будто не знаю, какой ты нормальный. Ты заебанный. Че, неужто тебя наконец припахали мыть за собой посуду, и твои невъебенные мускулы не вывозят такую нагрузку?
Тянь фыркнул. Чэн закрыл глаза.
— Я рад, что ты наконец признал это. Что тебе нравятся мои… как там? Неебические мускулы.
— Невъебенные, — поправил пацан мрачно. Тянь повторил за ним. — Не съезжай с темы. Скользкий ты мудак.
— Даже не пытаюсь, — сказал Тянь томно. — Просто наслаждаюсь тем, что ты наконец признаешь свои чувства. Ко мне.
Пацан немного помолчал и спросил сухо:
— Че, опять кошмары твои блядские?
В эфире установилось молчание. Чэну казалось, будто он слышит, как в этом молчании расходится по швам и сваливается с Тяня бравада. Он ничего не отвечал, и пацан не напирал и не переспрашивал, будто ждал, что на том конце связи скажут правду.
На том конце связи вместо правды сказали, помявшись:
— Ничего особенного. Не больше, чем раньше.
— Пиздишь, — сказал пацан с уверенной злостью. — Когда было «не больше, чем раньше», — он передразнил Тяня, надавил голосом, — ты весь фонтанировал своими дебильными подъебами. Ходил выдумывал, куда еще свои руки сунуть. И совал, блядь, куда попало. А сейчас еле блеешь.
— Если бы мы были рядом, я бы и сейчас сунул руки, куда попало, — попытался Тянь.
Поморщился даже Чэн — настолько это было неубедительно.
— Хера с два, — сказал пацан зло. — Во-первых, если бы мы были рядом, я бы тебе расквасил ебало за тот пиздец, который ты наворотил.
Тянь помолчал еще и спросил: а во-вторых?
— А во-вторых, что там было про «ты больше не будешь справляться со всей хуетой в одиночку»?
Тянь хмыкнул.
— Я не совсем так говорил.
— Давай еще к словам попридирайся, — огрызнулся пацан. — Че, все, наигрался?
— Я не игрался, — ответил Тянь сдержанно.
— Какого тогда хуя комедию тут ломаешь? Или что, это все в одну только сторону работает, а как дело доходит до твоих заебов, так сразу заднюю даешь?
Тянь едва слышно вздохнул.
— Откуда ты знаешь про сны?
— Я сам через это дерьмо проходил, — сказал пацан резко. — Так что меня ты не наебешь.
Чэн замер в кресле. Оттолкнулся лопатками от спинки. Выпрямился.
Подумал: пацан убивал. Переиграл меня все-таки. Искренний же был.
Под ребрами неприятно бухало, как на неудачном рейде, когда становится ясно, что перестрелки не избежать.
Это все-таки он втянул Тяня во все это?...
— Тогда? — спросил Тянь горько.
— Тогда, — согласился пацан.
— Расскажи, — попросил Тянь очень тихо. Чэн заметил, как шумно дышит. Заставил себя выдыхать спокойнее.
— Хуй с тобой, — жестко ответил пацан. — Но тогда баш на баш. Ты тоже расскажешь.
— Ладно.
Теперь вздохнул пацан. Помолчал, будто собираясь с мыслями. Когда заговорил, голос у него был злым и обжигающим. Как вчера, когда он говорил, что никогда не купил бы себе такую куртку сам.
— Нехуй там на самом деле рассказывать. Я видел, что он шевелится, когда Змей меня оттуда вытаскивал. Я оборачивался постоянно, потому что испугался до жопы просто. Башку ему кровищей сразу залило, но это же не обязательно должно быть прям… люди же выживают после всяких пиздецовых ударов по черепу. Я хотел… полицию или скорую, не знаю, чтобы ему помогли, если еще было можно. Но Змей не дал. Он сразу завел свою тему, мол, мы соучастники, вся хуйня. На мне следы побоев, ну, удушение типа, у бомжа дырка в башке. А Змей-то целый. И если будет полиция, вопросов будет больше ко мне, чем к нему. Повесят еще срок. Как отцу.
Он перевел дыхание. Чэн сделал то же самое, не прекращая напряженно вслушиваться в каждый звук.
— Вот. И пока мы чесали из того переулка, Змей мне изнамекался на то, что теперь я у него под колпаком. Что за защиту придется платить. В школе мне постоянно давал это понять. Да я и сам не тупой был. Ну, тупой, конечно, зря подошел к тому мужику… Но это даже тупому было понятно. Что мне теперь пиздец. И это я только через месяц или около того узнал, что тот мужик выжил. А до того же думал, что Змей его все-таки прикончил прям у меня на глазах. И то, даже после того, как узнал, снилось. Каждую ночь практически. И долго еще. Полгода точно. Может даже год.
— Что снилось? — спросил Тянь хриплым шепотом.
— Вот эта вся хуйня и снилась. Как он меня душит. Как Змей его ебашит по башке. Как из башки течет. Как… мне же надо было ходить каждый день мимо этого переулка. А я не мог первую неделю вообще. Крюк приходилось делать через соседний квартал. Боялся, что он там будет. Лежать. Или ходить. Что узнает меня, если выжил. Вот это все тоже снилось. Что лежит, что встает, что находит меня. — Он прочистил горло и добавил холоднее: — Или как Змей меня сдает. Говорит, что это я его убил. Во сне тот мужик всегда умирал. И как меня забирают в тюрьму. А иногда… — пацан выдохнул, как перед большим признанием, и сказал отрешенно: — А иногда снилось, что это Змей меня душит. Или что это меня он по башке пизданул, а не бездомного.
Чэн с нажимом потер над бровью забинтованной ладонью. Болью отдалось и в лоб, и в руку, и это отвлекло от кипящего коктейля из злости и жалости, который плескался у него внутри. Но очень ненадолго.
Чи сказал, что пацан натерпелся. И сказал правду. А если бы вот это услышал, что сказал бы?
Что за ублюдки учатся у них в школе? Почему о таких случаях с детьми никто не знает?
— Шэ Ли больше тебе не навредит, — сказал Тянь ледяным тоном, и Чэн сначала не понял, при чем здесь сын Шэ Ронга.
А потом понял. И к кипящему коктейлю тут же добавилось непозволительно-злое удовлетворение.
— Да уж, — ответил пацан тяжело. — Не навредит. Ни мне, ни кому-то другому.
А вот здесь ты, пацаненок, ошибаешься, подумал Чэн. Достал из пачки сигарету, яростно щелкнул зажигалкой. Мертвым отпрыск господина Шэ может навредить и тебе, и много еще кому сильнее, чем мог бы живым.
Но для того, чтобы этого не случилось, здесь существую я.
— Не то чтобы я тебе за это был благодарен. Ты тоже долбоеб редкостный. Сломал жизни. Матери, мне, отцу. И себе в том числе. И за все это ебало я тебе еще расквашу, как только мы встретимся.
— Уговор, Малыш Мо, — сказал Тянь грустно.
— Как будто у тебя был выбор, — фыркнул пацан. — Я все. Че там у тебя?
Тянь вдохнул и выдохнул. Помялся. Сказал сухо:
— Снится, да.
И замолчал.
Пацан процедил:
— Мне че, клещами из тебя тянуть? Ты заебал. Я же тебе рассказал про свое. Тебе слабо? Поделись, блядь. Должно стать легче.
— Тебе было легче от того, что ты делился? — спросил Тянь подавлено.
— Мне делиться было не с кем, — отрезал пацан. — Я только тебе и рассказал. А у тебя есть шанс не таскать это в себе три года, а сделать себе лучше прям щас. Я тебя еще уговаривать должен после всего этого?
Чэн потянулся за еще одной сигаретой, и щелчок зажигалки прозвучал объемно, будто с эхом: Тянь, очевидно, тоже прикурил на том конце связи.
Сколько у этой связи концов, подумал Чэн мимолетно. Должно быть два. Я здесь лишний.
Только если бы Тянь не был таким упрямым и позволял узнавать о себе что-то иначе, чем воровством разговоров с этим пацаненком, мне бы и не пришлось ничего красть. Становиться в этой связи третьим концом.
А хотя я не третий, подумал Чэн, затягиваясь. Я ровно по центру между той и этой стороной. А значит, и считаться ни там, ни там не могу и не должен.
Под эти раздумья Тянь наконец решился.
— У меня почти как у тебя. Снится, что… не получилось. И он встает. И что получилось — тоже. И что никак не получается добить.
Пацан прерывисто выдохнул. Тянь выдохнул длинно и тут же затянулся снова.
— Чаще всего — это. Еще — что я нахожу тебя. Таким, как он. Что я не успел тебя спасти. Или что ты засыпаешь у меня в студии — и не просыпаешься.
— Бля, — выдавил пацан. — Просто пиздец.
— Как есть.
— Как? Ты… его. Как, чем?
— Руками, — ровно ответил Тянь. — Разбил голову. Об асфальт.
— Тут вообще можно о таком говорить? — спросил пацан напряженно. — Безопасно?
Чэну тут же пришло в голову, как старательно Лю Хи выделял голосом локацию в утреннем разговоре. Подумал: с такой откровенной шифровкой даже непричастный заподозрил бы в этих словах двойное дно.
И как легко и ровно подхватил разговор о девочках А Цю.
— Брат не выдал бы тебе телефон с открытым каналом, — сказал Тянь с ноткой презрения, будто в этом было что-то предосудительное. — Стал бы он так подставлять свою задницу.
— Ты дебил? — поинтересовался пацан. — Его задницу? А моя и твоя тут типа ни при чем?
— Ты не знаешь моего брата, — сказал Тянь холодно.
Пацан помолчал секунду и спросил остро:
— А ты его знаешь?
Тянь желчно хмыкнул.
— То, что он пару раз привез тебе свежей еды и лекарства, еще не делает его хорошим человеком.
— А ты дохуя эксперт по хорошим людям? Кто хороший? Я? Ты?
— Ты — хороший, — ответил Тянь спокойно.
— А ты ебанутый.
— Да.
— Да.
Пацан тяжело вздохнул.
— А есть у вас там, я не знаю… психологи какие-то или хуй знает? Кто-то, кто сможет тебе помочь с этим дерьмом.
— Здравствуйте, меня зовут Хэ Тянь и я убил человека. И как-то мне после этого не очень хорошо спится. Есть ли способ избавить меня от дискомфорта? Как-то так?
— Иди в пизду, — отозвался пацан. — Откуда мне знать, как? Может, и так! Я вообще нихуя не шарю в вашем мире бронированных студий и закрытых каналов!
Тянь усмехнулся.
— Спасибо тебе за заботу, Малыш Мо. Я тронут.
— Тронут ты уже давно. Но сейчас с этим что-то нужно делать. Иначе поедешь башкой окончательно.
— Я справлюсь.
— Вот баран, — возмутился пацан. — Себе же хуже делаешь!
— Я справлюсь, — повторил Тянь. — Ты только говори со мной почаще. И все будет хорошо.
— Придурок, — ответил пацан беззлобно.
— Может, еще раз попробуем подключить видео?
— Пробуй сколько влезет, — сообщил пацан. — Я тебе говорю, что не получится. Мы с матерью пробовали уже сто раз. Что-то тут или со связью, или с телефоном. Не проходят видеозвонки.
Конечно, не проходят, подумал Чэн на автомате, чтобы хранить записи видеоформата, никаких облачных сервисов не хватит. То ли дело аудио. Считанные килобайты. Запрет на видеозвонки вшит во все служебные звонилки. Так что придется вам, ребята, потерпеть.
— Жаль, — ответил Тянь и правда с жалостью. — Я по тебе скучаю.
— О, я же говорил, что полегчает, — съязвил пацан. — Вот сразу и подъебы твои дебильные подъехали.
— Это не подъебы, Рыжий, — ответил Тянь с теплом в голосе. — Это правда. Я правда скучаю. И мне правда жаль, что все сложилось именно так.
— Да я уже понял, — сказал пацан с досадой после паузы. — Жалко только, что нихуя от этого не изменится.
— Все наладится, — упрямо сказал Тянь. — Вот увидишь.
— Что там у тебя наладится, — ответил пацан с тупым раздражением. — Домой мы с матерью больше не вернемся. Непонятно, когда отцу можно будет сообщить, где мы теперь. И где вообще это «теперь» будет. Или что, у тебя есть какой-нибудь пиздатый план, как вот это все наладить?
Тянь помолчал. Сказал виновато: нет. Но я постараюсь исправить остальное.
— Вот и не беси меня, — отрезал пацан, шумно выдыхая. — Просил же — не надо мне заливать про «все будет нормально». Пока станет «нормально», придется выхлебать огромной ложкой все «хуево». Которое, между прочим, заварил ты. И только потом может быть — может быть! — станет нормально.
— Рыжий…
— Кончай с этой хуетой. — Пацан кашлянул резко и быстро, словно выплюнул наружу ядовитый воздух. Засопел. — Я тоже стараюсь. Я знаю, что ты не со зла это все сделал. Просто хотел меня защитить. И потому что долбоеб, конечно. Но понимать — это одно, а не беситься — это другое. Так что не дергай меня этим. Дай мне ебучее время.
— Почему ебучее? — спросил мягко Тянь.
— Потому что это фраза из ебучих дорам. Спасибо, блядь, что мне приходится использовать ее в реальной жизни.
— Извини.
— Иди в жопу.
— Ладно.
Они немного помолчали, и Чэн подумал, что теперь ему здесь делать уже точно нечего. Пацан, видимо, подумал точно так же, потому что сказал подытоживающим тоном: попиздели мы охуенно, если бы не кое-чей долбоебизм, который пиздец как бесит. Уже через пару фраз разговор подошел к концу, и они попрощались. Без нежных прозвищ, обещаний быть постоянно на связи и признаний, но с явным ощущением, что этот звонок — не последний, а всего лишь очередной из многих следующих.
Как и должно быть у тех, кто строит отношения.
Наверное, добавил Чэн с нажимом. Откуда мне знать, как они на самом деле строятся. Здесь явно не об одноразовом или даже регулярном удовлетворении потребностей, как обычно случается со мной. Голос, которым Тянь говорил с пацаном, тут же снова зазвучал в мыслях: мягкий, если не сказать нежный. Бережный. Чэн покачал головой. Сказал себе: мне больше нечего делать в их разговорах. Я был там, чтобы узнать, все ли с Тянем в порядке. Я узнал. Он не в порядке, но о нем заботятся. И это уже гораздо больше, чем то, на что он мог бы рассчитывать, если бы пацан был хоть чуточку озлобленнее.
Пацан пытается помочь моему брату. Даже несмотря на свою злость. Хотя вполне имеет, пожалуй, право его… ну, не ненавидеть, но хотя бы отталкивать. Тянь действительно выбрал не лучший способ его защитить. Даже несмотря на то, что сын Шэ Ронга с ним сделал.
Голос младшего брата в мыслях сменился голосом пацана. Его словами о бездомном и о его снах.
Мешок секретов, сказал себе Чэн, разглядывая повязку на руке. Я уже так о нем думал. Но тогда я еще не знал, сколько всего ему пришлось пережить. И ведь это только то, что я знаю и видел своими глазами. Гематомы, ссадины, корки. Намотанная на шею раскаленная цепь, которой его душили. А то, о чем он рассказывал, случилось… три года назад, он сказал?
Три года назад он был еще совсем ребенком. Тогда Тянь еще даже не говорил со мной так, будто это я виноват во всех бедах мира. Или по крайней мере хотя бы в части из них.
Чэн закрыл программу прослушки, перешел в галерею и открыл последнее фото. С экрана на него взглянуло знакомое напряженное лицо.
Вот, значит, откуда в тебе это «Твой брат ко мне относится по-человечески» и «Меня давно не называли ребенком». Такие вещи и правда вытравливают из человека детство. А я и правда отношусь к тебе получше, чем сын Шэ Ронга. Ты не сделал ничего такого, чтобы с тобой можно было обращаться плохо.
«Ты — хороший».
Что еще этот ублюдок успел с тобой сделать, прежде чем мой брат лишил его жизни, отстраненно подумал Чэн, разглядывая сведенные брови. И откуда в тебе столько сил переживать все это.
Телефон вдруг вздрогнул от нового сообщения, и Чэн, зацепившись взглядом за уведомление от бухгалтерии, снова сказал себе с нажимом: мне определенно нельзя высыпаться. Тем более рядом с пацаном. Это плохо на меня влияет. Я становлюсь каким-то…
Он поискал подходящее слово и остановился на «мягкий». Да, сказал он себе, я становлюсь мягким. Поддаюсь жалости. А это в моем деле непозволительно, потому что сбивает с толку. Умеренный расчет, умеренная жалость. Умеренная. А не то, что я тут устроил.
Чэн свернул галерею, закрыл программу прослушки и заглянул в программу слежки за машиной А Цю. Приблизил точку на карте.
Вместо заслуженного отдыха между долгой ночью и предстоящими рейдами Лю Хи выбрал направиться в госпиталь. Чэн открыл папку с документами, сверил адреса и покивал сам себе. В больнице, у которой остановилась девочка А Цю, размещали тех из людей господина Цзянь, к кому не требовалось приставлять охрану. Тех, к кому требовалось, обычно отправляли в другой госпиталь. В нем Чэн неоднократно отлеживался и сам.
А вот в этом, если Чэн помнил правильно, сейчас отлеживался тот, кому удалось выжить при первом нападении на склад. И Лю Хи вдруг решил к нему прокатиться.
Чэн вспомнил, как вдохновенно его заместитель вещал об отмщении и восстановлении доброго здравия всех, кто причастен к делам господина Цзянь. Подумал: он ведь и вправду может отправиться к выжившему просто так. По велению праздничной лошади или другого какого-то своего талисмана, который помогает ему запоминать имена всех бесполезных людей и противиться изо всех сил запоминанию логистики грузов. И предписывает пользоваться лимонным освежителем.
Он вздохнул, сжал переносицу и закрыл программу слежки. Телефон равнодушно предложил открытую галерею. Чэн скользнул глазами по вкладке и закрыл ее. Отложил телефон подальше. Уставился в окно.
Утром пацан смотрел на меня точно такими же глазами, как на фотографии, пока я метался по студии. Готовый сорваться и бежать. То ли подальше, то ли на помощь.
И он просил меня вчера остаться. Явно же просил. Может быть, и вправду потому, что выглядел я не очень, и он мог просто по-человечески испугаться. Убрал за мной одежду тоже поэтому. Сложил ее не хуже меня самого. Просто по-человечески. Так, как я поступаю с ним.
Но что, если не поэтому? А потому, что фамильные черты моего лица он привык видеть более свежими и юными. Отсюда и забота, предназначенная не мне. Злость достается адресату, а все остальное — нет.
Мной-то он, конечно, не любуется. Но меня ли он видит, когда на меня смотрит?
А я сам что вижу?
Что мне нужно там бывать как можно реже, сказал себе Чэн решительно. Открыл ссылку из бухгалтерии и принялся архивировать данные, чтобы сгрузить их туда. Очень ясно видно, что ничем хорошим эти ночевки не закончатся. Не хватает мне только чтобы пацан принимал меня не за того брата.
Было бы замечательно, если бы вместо меня туда ездил кто-то другой. Но кто? Тот, кто подозрительно часто оказывается рядом с неприятностями вместе с телефоном сына Шэ Ронга? Несмотря на свой талисман. Или дать еще кому-то доступ к убежищу? Чэн покачал головой. Нет, это точно не вариант. Рисковать убежищем по личным мотивам главе филиала нельзя.
Но пацану нужно что-то есть. И его язва никуда не денется. А если его рацион сократится до сухомятки и сублиматов, вряд ли ему станет лучше.
Только я не обязан привозить ему овощи и вообще продукты, а запасов на то, чтобы он не голодал, ему одному хватит надолго. Мое дело — обеспечить его безопасность. Об обеспечении зазнобе братца комфорта речи не было нигде. И о том, чтобы братец получил свою дульцинею в цветущем виде. Жив и цел — и на том спасибо. Так вообще-то изначально и задумывалось.
Да. И будет пацан сидеть там в одиночестве еще месяц-другой на консервах. Которые он, кстати, все еще может есть. Я почему-то не могу, а он может.
Чэн сжал зубы и потянулся за телефоном. Шов футболки привычно врезался под лопатку. Подумал: звонить я ему уж точно не стану. Тем более не сейчас. Открыл чат, посмотрел на сообщение со списком покупок. Подергал ногой под столом. Подержал палец над клавиатурой, подбирая слова.
Написал: мусор откладывается. Пока не могу приехать. Там в шкафу осталась моя рубашка. Выбрось ее.
Посмотрел на сообщение. Стер последние слова о рубашке. Без них стало гораздо лучше. Соответствующе положению дел. С рубашкой можно разобраться и позже, а с этой частью сообщение, которое должно быть практически деловым, становится… личным.
Этому здесь не место, твердо сказал себе Чэн. Нажал на кнопку отправки. Отложил телефон на край стола.
Пацан ответил почти сразу же. Чэн бросил на телефон короткий взгляд, чтобы убедиться, что это сообщение от пацана, а не еще одна ссылка от бухгалтерии, и вернулся к экрану ноутбука. Загрузил архивы, отправил ссылку назад и только после этого вернулся в чат к непрочитанному сообщению.
Пацан ответил так же коротко. Настолько, что сообщение казалось недописанным.
«Хорошо. Не беспокойтесь о мусоре».
Чэн вернул телефон на край стола, но глаз от него не отводил.
Не беспокоиться о мусоре.
А о чем беспокоиться?
Перед глазами встали покрытые корками кулаки, комкающие край футболки. Пацан волновался, и это точно было правдой. И на фоне этого его сообщение выглядит почти как пожелание. В нормальном мире эквивалентом этого могло бы, наверное, считаться что-то вроде «Береги себя». Вот так он мог бы написать Тяню. Добавив, конечно, какую-нибудь злую приписку типа скользкого мудака.
Или такое могли бы написать мне. Кто-нибудь. Без приписок и злости. Если бы глава филиала имел на это право.
Чэн потер лицо рукой и сжал пальцами виски — скорее по привычке, чем по нужде: сегодня головной боли не было. Есть хоть какая-то польза от многочасового сна и плотного ужина.
Но если это — та цена, которую нужно платить за статус-кво, как-нибудь уж обойдусь я без мягкой постели и отлично приготовленной говядины. Как-то же раньше обходился. Значит, и сейчас так будет. Потому что ничего с тех пор не изменилось.
Ведь так?