10
1 ноября 2022 г. в 13:00
Головная боль, словно в отместку за крепкий сон и сытный ужин, пришла уже назавтра после рейдов и не отпускала следующие два дня. Поводов для нее было достаточно: ни выспаться, ни спокойно поесть за эти пару дней Хэ Чэну так и не удалось. Рейды прошли без эксцессов, хоть и нервно. В районах, которые не находились под властью филиала полностью, количество малоприятных людей с оружием увеличилось вдвое, и филиалу закономерно пришлось заняться тем же самым. Это и стало главной заботой Чэна на ближайшие пару дней — если не считать, конечно, заместителя, который явно переборщил с кофе или чем он там бодрился, и во время рейда пытался впитать все происходящее с таким явным энтузиазмом, будто он был ребенком, попавшим на концерте за кулисы к любимой группе.
Или очень хорошо делал вид, что пытается. И это тоже было поводом для головной боли.
Рейды, как и обычно, закончились к утру. Чэн посмотрел на часы, подумал: проще уже совсем не ложиться. Вместо пары часов сна, которые могли бы только полностью рассредоточить уставший мозг, Чэн решил прокатиться до оружейника и взять оттуда все нужное бригаде самолично. Вооружением остальных пусть занимается уже сама бригада. Мое дело — запросить дополнительные поставки и скоординировать их получение. Не только мое, конечно, но доверять это человеку, который не может запомнить безопасные маршруты, Чэн не стал бы даже если бы не спал до этого неделю. К тому же весь энтузиазм к рассвету свалился с Лю Хи, как плохо подогнанная кобура, и Чэн отказался от мысли взять его с собой сразу же вслед за тем, как подумал, кто на самом деле должен заниматься вооружением ребят.
Кобуру под свой глок подбирал в оружейнике, сжимая зубы. Положение дел не оставляло пространства для маневров: держать оружие при себе следовало постоянно. Но делать этого Чэн не любил. Необходимость быть вооруженным постоянно напрямую коррелировала с количеством смертей среди его людей. Правда, выбирать уже не приходилось. Оставалось надеяться, что на этот раз особенность ситуации позволит избежать больших потерь среди тех, кто был важен филиалу.
За того, кто был важен ему самому, Чэн мог уже не бояться. Его эта ситуация коснулась иначе, и больше, кажется, касаться не намерена. Но лишиться еще и других людей, которые уже держали систему на своих плечах и были теперь единственным спасением от неуместного энтузиазма и веры в талисманы, было бы неприятно. Получить под крыло еще хотя бы одного такого и обучать эти ясли самостоятельно… Чэн передернул плечами и затянул кобуру потуже. Попробовал выхватить глок. Подумал с мрачным удовлетворением: помнит тело то, что может спасти жизнь. То, что нарабатывалось годами. Не теряется даже на фоне перерыва в несколько лет.
Чэн повертелся из стороны в сторону. Кобура врезалась туда же, куда весь предыдущий день врезался шов футболки. Он подумал с горечью, поддергивая теперь уже ремень вместо шва: теряется. Потому что жизнь за эти несколько безоружных лет мне чаще спасало не собственное умение управляться со стволом. И даже не скорость реакции. В последнее время было важнее, как с этим справляется другой человек. И вот это-то как раз и потерялось. И без этого все наработанные навыки сильно теряют в цене.
Лю Хи стрелять-то умеет хотя бы?
Чэн оборвал собственные мысли, закрыл багажник машины и выехал с закрытой парковки в направлении базы. До начала слетов оставалось еще полтора часа. Если нигде не задерживаться, можно успеть не только разгрузиться, но и заехать домой, чтобы принять душ и переодеться в свежее. И сменить повязку на руке.
Глаза тут же соскользнули с дороги на лежащую на руле ладонь. Чэн посмотрел на бинт еще немного, усилием воли отвел взгляд и уставился сквозь стекло на просыпающийся город.
Может, отправить Лю Хи забрать из убежища мусор — не такая уж и плохая идея? Работенка-то как раз по нему, подумал Чэн едко. Здесь накосячить сложно. Хотя сомневаться в Лю Хи — значит его недооценивать. Может, он и с мусором найдет в чем облажаться.
Или это я облажаюсь по итогу. Будет действительно обидно, если причиной моего конца станет вот этот болван.
Так, сказал себе Чэн, сворачивая к базе. Так можно и до паранойи скатиться. А это не только жалко, но и неполезно. Пока у меня на него ничего нет, не над чем раздумывать. Чтобы не забивать голову лишним.
Только когда раздумывать станет над чем, может быть уже поздно. Я уже позволял себе откладывать важное на потом, будто оно без моего участия решится. И вот к чему это привело. К тому, что важное искупалось в крови.
И что, спросил себя Чэн, открывая багажник и подавая дежурным знак выгрузить ящик, мне теперь хватать Лю Хи за горло и требовать, чтобы он опроверг мои подозрения? Которые заключаются в слишком частом употреблении слов «удача» и «не повезло».
Великолепная аргументация. Достойная главы организации.
Чэн захлопнул багажник, потер лоб здоровой рукой и снова завел машину. Душ и кофе. Вот что мне нужно.
И это действительно было ему нужно: после того, как он вымылся и сменил одежду, в голову стало лезть гораздо меньше лишних мыслей. Еще меньше их стало после смены запятнанной кровью повязки. Бинт ему наложили иначе, не так, как пацан, и это почему-то ощущалось правильно, хоть и не так удобно, как было до этого.
На полноценный завтрак времени не осталось. Чэн сжевал на ходу две круглые лепешки с яйцом, пока одевался и терпел перевязку, выпил кофе залпом и нырнул обратно в машину. Всю дорогу поддергивал кобуру, чтобы она не мешалась.
В административном здании он появился ровно к началу первого слета, и уже на нем почувствовал, как виски знакомо и пока ласково сжало прохладным обручем.
К обеду ласковость плавно превратилась в жесткую руку, которая то и дело скручивала содержимое черепа до звона в ушах. К горлу подкатывала тошнота, и вместо самого обеда Чэн проглотил пару капсул обезболивающего и остался сидеть в кресле, закрыв глаза.
Именно таким его и застал отоспавшийся уже и потому посвежевший Лю Хи. Бодро пожелал Чэну доброго дня, отчитался о том, что вооружился, хотя об этом Чэн уже узнал без его слов и ведома, и уселся за стол с выжидающим видом. Телефон, лежащий рядом с ним, уже сверкал открытыми заметками.
Чэн вдохнул, выдохнул и сказал себе: чем больше я сделаю сегодня, тем проще мне будет работать с ним дальше. Пока не доказано обратное, он — мой заместитель. Правая рука. Точнее, должен ею быть. Сейчас, правда, больше походит на левую. Забинтованную и потому почти бесполезную.
Если я ему не расскажу того, о чем он должен знать, вся его работа так и останется на мне. Мне что, своей мало?
Тем более, пока что можно не посвящать его совсем уж во все. Для начала можно просто рассказать ему то, что он и так может узнать от любого в бригаде. Только он же не пойдет узнавать, потому что не знает даже толком, что спрашивать.
Будет проще, если я систематизирую информацию. Расскажу, кто за что отвечает, к кому обратиться за деталями и где в районах острые углы. Будет проще.
И проще действительно стало: то ли потому, что Лю Хи выспался, то ли потому, что своими глазами увидел, что и где контролирует филиал. Логистика пошла быстрее и легче. Не настолько, конечно, чтобы передать ему вооружение бригады сию же секунду, но легче.
Стало еще проще, когда Чэн сказал себе прекратить параноить и подключился к делу. Он повернул карту к себе, стал водить пальцем по районам и улицам и повторять то, что они видели ночью. Лю Хи кивал, и лицо у него было как будто бы не такое испуганное, как обычно над картами. Кое-что он вспоминал еще до того, как Чэн проговаривал вслух, и от этого в перерывах между приступами неутихающей головной боли проскальзывало что-то похожее на удовлетворение. Может быть, если поднатаскать его, что-то у него в голове и задержится.
Может, если бы протокол замены заместителя Чэну уже приходилось использовать раньше, было бы проще изначально. Или если бы заместителю главы филиала полагались какие-то учебные пособия, а не приходилось собирать все нужное из первых рук, как народное творчество.
Лю Хи, наверное, подумал о том же, потому что покосился на телефон и шепотом повторил сказанное Чэном. Чэн вздохнул и сказал, доставая сигарету: да записывай. Если нужно. Выучишь — все удали. Шифры удалил?
Лю Хи с готовностью кивнул. Схватился за телефон, пробубнил, натыкивая в заметках имена и названия улиц: часто границы смещаются, босс? Чэн неопределенно покачал в воздухе здоровой рукой. Сказал, массируя висок:
— Обычно плюс-минус стабильные. — Ткнул пальцев в карту, добавил: — Вот здесь, здесь и здесь вообще не меняются. Тут соседние кварталы партнерские. За эти территории много лет уже не воюем. — Палец съехал сначала ниже, потом правее и выше. — Трудности обычно здесь, здесь и здесь. Тут границы меняются, но не сильно, в пределах улиц. Об этом на сборах рассказывают раз в две недели. Или уже на ежемесячных, если ничего срочного. Останешься в следующий раз вместе с ребятами, послушаешь. Можешь даже съездить. Не один только. С кем-то из тамошних, чтобы тебе подсказали, куда лучше не соваться.
Чэн помолчал. Подумал, надавливая пальцами над скуловой костью: в детали можно не вдаваться. Но об этом нужно рассказать.
Он обвел пальцем скошенный квадрат из четырех улиц. Лю Хи подвинулся ближе и наклонился над ним.
— Вот это, кстати, квартал Мэй Ци. Один из. А господину Цзянь очень хотелось бы, чтобы был наш. Здесь такая удобная развязка из порта. Было бы здорово, если бы нам не пришлось делиться долей за наблюдение. А рядом — тотализаторы. Самые крупные в городе.
Лю Хи округлил глаза.
— Разве они законны, босс?
Чэн убрал руку от виска и посмотрел на Лю Хи так, что тот забегал взглядом. Кивнул.
Чэн все равно добавил:
— Разумеется, нет. И потому для их содержания нужны определенного рода коммуникации с властями. Но это проблемой еще никогда не было. Настоящая проблема — то, что этим местом Мэй Ци не хочет делиться ни с кем. Пробовали и по-хорошему, и не очень. Много лет назад еще. Решили, что выгоднее договориться. Мэй Ци получил этот квартал вместе с развязкой, господин Цзянь — сам выход к порту. До теперешнего времени так все и было.
Лю Хи нахмурился.
— Так мы сотрудничаем с господином Мэй Ци или противостоим ему, босс?
Хотел бы я это знать, подумал Чэн с мрачным весельем. Усмехнулся.
— Что-то примерно между. Обычные рабочие отношения внутри города. Чистых союзников у нас мало.
Лю Хи воровато стрельнул в него взглядом, помялся и облизал губы. Чэн подумал, что знает, о чем он спросит, еще до того, как Лю Хи открыл рот.
— Босс, — разродился Лю Хи наконец спустя полминуты смущенной пантомимы, — мне… э… попалась информация, что среди партнеров господина Цзянь есть… э… господин Хэ.
И замолчал, уставившись на Чэна так, будто уже задал конкретный вопрос.
Чэн мысленно вздохнул и сказал без следа эмоций:
— Верно.
И тоже замолчал. Подумал: и что ты будешь делать дальше?
Лю Хи помялся еще и добавил:
— И что господин Хэ… ммм… союзник господина Мэй.
Великая тайна, подумал Чэн. Сказал:
— Здесь все в некотором роде друг другу союзники. У нас тоже есть общие интересы и с Мэй Ци, и с господином Хэ, и еще с большей частью тех, кто так или иначе делает крупные дела в этом городе. — Чэн прижал висок сильнее, достал из пачки новую сигарету и добавил, пытаясь игнорировать лизнувшую от одного только имени злость: — С господином Шэ Ронгом, между прочим, мы тоже отчасти союзники.
Лю Хи молчал. Чэн затянулся и выдохнул вместе с дымом то, чего от него явно ждали больше рассказов о расстановке сил:
— Да. Это мой отец.
Лю Хи смотрел в ответ сосредоточенно, без особого удивления, но с интересом. И к карте возвращаться не спешил.
Чэн скользнул взглядом по царапине на столе, затянулся еще раз. Сказал, не глядя на Лю Хи: ну спрашивай.
Лю Хи помолчал еще немного (больше было похоже, что просто для приличия) и спросил:
— Почему вы работаете не с отцом? Если это не слишком личное, конечно, босс, — добавил он торопливо.
Чэн снова принялся разминать висок. Подумал: про отца — почти то же самое, что и про союзников. Где-то посредине между слишком личным и полным отсутствием личного вовсе.
— Не слишком, — сказал он ровно. — Семейное — это личное дело каждого. К работе это отношения не имеет. Мне было удобнее начинать работу с господином Цзянь, чем с отцом. Дела и личное всегда нужно разделять. У семьи не должно быть влияния на бизнес.
Сказал и чуть было не усмехнулся. «У семьи». Семьи тогда уже как раз не стало. И юный еще Чэн, которому отчаянно хотелось сбежать из дома хоть куда-то, где можно было выплеснуть накопленное внутри, уже тогда начал подозревать, что не получится у них с отцом больше ни семьи, ни работы. Потому что отцу после смерти матери было не до семьи и не до работы. Ни до чего было.
К моменту, когда это изменилось, Чэн уже заимел положение у господина Цзянь. Не такое, конечно, как сейчас, далеко еще не главы филиала. Но и от того, что заслужил, когда отец наконец вспомнил о собственном деле, Чэн отказываться уже не стал.
Тем более, ему не предлагали.
— Понял, босс, — покивал Лю Хи. Наклонился обратно к карте. И вдруг добавил совершенно некстати: — Жалко.
Чэн вздернул бровь. Слегка наклонил голову вбок.
Лю Хи вскинул глаза, выпрямился и сказал с моментально проснувшимся пафосом:
— Я был бы горд работать вместе с отцом.
Глаза у него блеснули. Что-то знакомое, подумал Чэн. Про живых так почтительно говорят редко.
— А твой отец?.. — спросил Чэн с вежливым интересом.
Лю Хи склонил голову, сглотнул и сказал почтительно:
— Мой отец, мир его памяти, отдал жизнь за дело господина Цзянь. Три года назад.
Чэн медленно покивал своей догадке. Опустил взгляд, провалился им сквозь стол. Сказал скорее себе самому, чем Лю Хи:
— И ты решил податься вслед за ним.
Лю Хи прочистил горло и сказал непривычным глубоким голосом:
— Не вслед за ним. Босс. Скорее по его стопам.
Чэн расслабленно кивнул еще раз. Поджал губы. Спросил мрачнее даже, чем хотел:
— Отцовский пример тебя так вдохновил?
Лю Хи расправил плечи еще сильнее. Чем ты там гордишься, подумал Чэн. Я даже не помню хоть сколько-нибудь значимых людей с твоей фамилией. Отдал жизнь, значит, где-то совсем уж вдали от обозримых мне горизонтов.
— Я не намерен отдавать жизнь за дело господина Цзянь. Но если это понадобится сделать за память об отце — что ж. Так тому и быть.
Что ты такой патетичный, подумал Хэ Чэн, утаптывая окурок рядом с прошлым. Еще один школьник, что ли. Давай только ты не круши головы обидчикам. Разбираться еще и с этим мне точно будет некогда.
— Пришел в структуру мстить?
Лю Хи выставил подбородок. Сказал, раздувая ноздри:
— Пришел в структуру, потому что здесь можно чего-то добиться. Этого хотел мой отец. Теперь у меня есть возможность сделать это вместо него.
А ведь и правда есть возможность, подумал Чэн, внутренне усмехнувшись. Не ту страну назвали страной возможностей. У господина Цзянь здесь собственное государство, и вот тут-то возможности подворачиваются на каждом шагу. Если хорошо себя показывать и быть достаточно терпеливым. И тогда, быть может, тебе однажды предложат скакнуть из порта сразу в заместители главы. Только не за таланты, а благодаря проколам в моем умении воспитывать детей.
Что это, если не везение. Может, зря я смеюсь над его талисманом.
— Твое право, — пожал Чэн плечом. Кивнул на карту. — Но без логистики добиться чего-то будет сложно. Так что давай. Границы и соседи по районам.
Лю Хи крякнул и снова съежился. Чэн хмыкнул.
— Босс, — спросил Лю Хи страдальческим голосом, — а нет случайно какой-то карты, где все это хранится в готовом виде?
Чэн хмыкнул громче.
Лю Хи вздохнул еще трагичнее.
— Во-первых, в этом нет нужды. У нас и так все знают, за кем какой район. Те, кто работает на выездах и в городе, ориентируются в расстановке сил и без всяких карт. Здесь и запоминать-то нечего. — Лю Хи на этих словах поджал губы, и Чэн сдержался, чтобы не хмыкнуть еще раз. — Скоро убедишься.
Лю Хи уныло кивнул.
— А во-вторых, бывают моменты, когда карты приходится менять раз в сутки. Приходилось бы. Если бы они были. Хотя сейчас такое редко случается. Но периодически бывает, если разведке не удается вовремя добыть данные.
— Разведке? — оживился Лю Хи.
На этот раз вздохнул Чэн. Подумал: тебя бы действительно на обучение в ясли сначала. Чтобы учить структуру со скелета, а не зарываться в нее сверху вниз практически с самой макушки.
— Да. Часть патруля на улицах и некоторые люди в других местах заблаговременно сообщают о невыгодных для нас делах. Если все срабатывает вовремя, никаких проблем не возникает. Ван Ю обычно хорошо за этим следит. Большинство данных у него.
Лю Хи покивал. Вернулся к карте. Замер над ней, уткнувшись глазами в одну точку.
Чэн понаблюдал за ним еще немного, ткнул пальцем в район, который Лю Хи уже наверняка запомнил, и спросил: чей?
Лю Хи быстро ответил: господин Шэ Ронг. А вот здесь две улицы Мэй Ци.
Чэн сказал с почти настоящим удовлетворением: молодец. Лю Хи слегка воспрял духом.
Головная боль даже не думала исчезать. А когда пришло сообщение от пацана, даже усилилась.
Чэн как раз заканчивал с отчетами о подвешенных за ноги, стараясь не особо присматриваться к фотографиям, и размышлял, как отвлечь от этого внимание прессы, когда телефон коротко завибрировал и выплюнул на экран друг вслед за другом сразу два уведомления: одно о получении сообщения, второе — об отправке сообщения с телефона, который сейчас находился в убежище.
Чэн перевел глаза на Лю Хи. Тот даже не поднял головы, беззвучно шевелил губами, проговаривая названия улиц, и записывал что-то в заметках.
Потом, сказал себе Чэн. Сначала отчеты.
Но пацан впервые написал сам, без предварительной договоренности. Что-то же ему нужно. Может, врач, подумал Чэн, тут же вспоминая, есть ли в аптечке убежища что-то от язвы. Может, у него болят зубы. Или аппендицит. Или еще что похуже, а я тут сначала закончу с отчетами и только потом посмотрю, чего он хотел. Он же не позвонит. Чтобы не мешать.
Чэн поджал губы, вздохнул и потянулся к телефону. Открыл сообщение. Отвел взгляд.
«Вы в порядке?»
Чэн заблокировал экран и медленно отложил телефон в сторону. Потянулся пальцами к царапине на столе. Повернул ладонь новой повязкой кверху. Все-таки эта сидит не так удобно и плотно, как прошлая. Как та, которую наложил пацан.
Что это за сообщение? Зачем? Неужели мусор так мешает? Или он думает, что если я не приезжаю, то никто уже не сможет приехать. Я же сказал, что к убежищу есть доступ у других моих ребят. У Лю Хи вот, и они даже друг друга знают. Если так можно сказать. Умереть голодной смертью там ему никто не даст. Мой братец — в первую очередь. Даже если меня прикончат, в студии более чем достаточно запасов, чтобы…
Чэн с силой моргнул и спросил у себя: что я несу? В этом сообщении есть хотя бы один намек на мусор? На то, что он чем-то недоволен, на недостаток еды или хотя бы чего-то вообще?
Что, если «Вы в порядке?» — это просто «Вы в порядке?», и нет тут никакого двойного дна? Как не было его в том, как пацан мял футболку, бинтовал мне руку, спрашивал о головной боли. Уговаривал меня остаться и выспаться. Кормил меня. Готовил мне, пока я спал, набирал мне воду в стакан.
Благодарность — это про двойное дно? А беспокойство? Обычное, человеческое и почти что бескорыстное, какого никто вокруг меня не выражал уже целую вечность. Кроме А Цю, конечно, но даже там беспокойство давно уже не было таким… незамутненным. Тот, с кем ты бок о бок шагаешь навстречу смерти, больше не станет мять футболку, если ты в опасности. Стрелять — да, прикрывать собой — да, но показывать, что волнуется за тебя — дважды нет. Трижды.
А пацан стал. Следил за мной огромными глазами, когда меня снова сорвали с постели еще до рассвета, и явно не затем, чтобы перепроверить финансовые отчеты за прошлый квартал. Написал свое «Не беспокойтесь о мусоре», а теперь вот решился спросить, в порядке ли я. Наверняка измял своими заживающими кулаками всю футболку, пока думал, стоит ли писать. Мазью, интересно, пользуется или нет.
Чэн поднял руку, надавил пальцами над бровью, привычно сжал виски. Сосредоточенно выдохнул, уставился на своего заместителя, подумал: и фотографию пора уже делать для новых документов. Можно, конечно, и правда отправить в убежище Лю Хи. Он все равно видел пацана и знает, где его держат. И заодно рассказать ему и про документы, и про тех, кто этим занимается.
Но пока что Лю Хи — темная лошадка. Рассказывать ему о структуре — это одно. Посвящать его в личное — другое и лишнее. Не в мое личное, подумал Чэн, спохватившись. То есть не совсем в мое. Личное брата. Бывает личное — косвенное?
Лучше, наверное, не напоминать ему пока и о пацане, и об убежище лишний раз. Домой к пацану пусть заглянет. Это отжитое прошлое. Ни пацана, ни его матери там больше нет и не будет. А с документами и всем, что около, познакомлю его, когда для пацана все уже будет сделано и забыто.
Ладно, подумал Чэн. Потянулся за телефоном. Ладно. Разблокировал экран, ткнул пальцем в поле ответа и застыл. Принялся подбирать слова. Споткнулся на первых же.
Нужно его благодарить за беспокойство? Спросить, все ли в порядке с ним самим? Сказать, чтобы он не волновался. За меня.
Что за бред, подумал Чэн с раздражением. У меня спросили, в порядке ли я. Я в порядке. Сообщения созданы для обмена информацией, а не любезностями. Нечего тут расшаркиваться.
Он отстучал быстро и решительно: все нормально. Заеду сегодня. Сделаем фото на документы. Подготовься.
Посмотрел на напечатанное. Снова поджал губу. Подумал: как он должен готовиться? Одеться в новое? Побриться?
Я даже не знаю, бреется он или нет.
Я даже не знаю, бреется ли Тянь.
Спросить у пацана, есть ли у него станок? Нужен ли? Мой еще там, в ванной, если пацан его не выбросил. И на полке, кажется, были еще.
Чэн со вздохом закатил глаза. Стер все до «Заеду сегодня», подумал: лишнее пусть уже на обработке подчищают. Уберут щетину, если понадобится. Напишу про фотографию — только волноваться будет лишний раз. Никому от этого пользы не будет.
А мы-то здесь все только про пользу и продуктивность, ядовито сказал себе Чэн. Нажал на кнопку отправки. Организация объединенных наций, а не филиал. И я в ней как ответственный за снабжение нуждающихся. В свежей пище и укрепляющих здоровье мероприятиях.
Подумал запоздало: про овощи не спросил. Должно бы хватить, конечно, вряд ли пацан за два дня уничтожил почти что недельные запасы. Можно и сейчас захватить, чтобы потом приехать только через неделю или около того. Не частить. Только по необходимости.
Или можно не бегать от своих обязанностей, сказал себе Чэн, надавливая на висок. В голове пульсировало с неутихающим энтузиазмом. Все равно кроме меня этим некому сейчас заниматься. А я уже не в том положении, чтобы прятаться от обязанностей.
В таком положении, подумал Чэн, заставляя себя вернуться к отчетам, я никогда на своей памяти и не был.
Сонливость навалилась как раз к концу рабочего дня. Головная боль не исчезала, только уменьшилась до тяжелой и распирающей, и Чэн, приказав Лю Хи составить для себя список того, кто чем вооружается, направился прямиком в студию, никуда и ни за чем не заезжая. Для того, чтобы уснуть за рулем, он не спал слишком мало, но и рисковать невовремя отреагировать на стремительный вечерний трафик тоже не хотелось.
По пути от лифта до входной двери что-то внутри заволновалось, как перед крупной сходкой. Чэн потряс головой, крепко зажмурился, выдохнул и вдохнул. Подумал: спать слишком долго мне нельзя, но и не спать совсем — тоже. Организм теряет ориентиры и начинает беспокоиться совсем не тогда, когда стоило бы.
Первое, что он почувствовал, переступая порог студии — уже знакомый умопомрачительный запах тушеной говядины. Пустой желудок тут же противно сжался и подскочил к самому горлу, заходясь попеременно то волнами тошноты, то голодом.
Пацан, одетый по-прежнему в великоватую футболку и свои поношенные спортивные штаны, подскочил с дивана сразу же, как только Чэн открыл дверь. Переступил с ноги на ногу, неуверенно кивнул и быстро окинул внимательным взглядом всего Чэна целиком. Задержался ненадолго на забинтованной руке.
Под этим взглядом усталость почему-то навалилась сильнее.
Глаза против воли скользнули ему на шею, туда, где виднелся след от заживающего ожога. Сколько раз за твою жизнь тебя душили? Два? Или были еще? Что еще с тобой делали, кроме как пинали в несколько ног, пока ты задыхался и хрипел? Твоя мать хотя бы догадывается о том, сколько всего ты пережил? Ребенок.
Тебя, уже и без того предоставленного в своих страхах самому себе, схватили полуголого после того, как ты доверился моему брату, и притащили сюда, чтобы сказать, что вся твоя жизнь разрушена. Заперли здесь, угрожая опасностью семье. Велели быть удобным.
А потом еще и накормили консервами.
Так, сказал себе Чэн. Легко кивнул ему в ответ. Спросил недрогнувшим голосом: порядок?
Пацан сказал твердо: да. А… у вас?
А у нас ничего нового, подумал Чэн. Смерти, нападения, борьба за власть. То есть, может, причина событий и не совсем типичная, и раньше никто никого не подвешивал за ноги, обвиняя в воровстве, и ничьих убитых детей не приходилось хорошо фиксировать на илистом дне канала. Но жизнь не перевернулась с ног на голову. Просто начала хромать.
Разве что раньше никто у меня не спрашивал, в порядке ли я. Так, как это делаешь ты. С вот так вот тревожно нахмуренными бровями.
— Да, — ответил Чэн не менее твердо, буквально физически чувствуя, как мысли уходят не туда. — Со мной все в порядке.
И добавил зачем-то уже мягче:
— Незачем волноваться.
Пацан пристыженно опустил голову. Чэну тут же захотелось сказать что-нибудь еще. Но в тяжело гудящей голове, как назло, было совершенно пусто.
Пацан поднял руку и почесал нос. Корки у него кое-где сошли совсем, оставив после себя только пятна тонкой розовой кожи. Пользуется мазью, значит. И в навыках Чи, как обычно, сомневаться не приходится.
— Вы голодны?
Чэн бросил взгляд в сторону приоткрытой раздвижной двери. Желудок моментально напомнил о себе, снова сжавшись.
Чэн сглотнул слюну. Втянул носом. Запах не был удушающим — пацан явно готовил с вытяжкой, и окно снова было приоткрыто. Но на обоняние Чэн никогда не жаловался.
— Я поужинаю дома, — сказал он, отводя взгляд от двери в кухню. — Спасибо.
Пацан снова резко покивал, не поднимая головы.
Чэн с изумлением осознал, что чувствует нечто похожее на стыд. Едкое, обжигающее и непривычное. Побуждающее извиниться.
Вот поэтому, сказал он себе жестко, мне сюда и нельзя. Что-то это место со мной делает такое, что я становлюсь не собой.
— Я не сплю уже вторые сутки, — сказал он негромко и спокойно. — Если я поем сейчас, я отключусь прямо здесь. И мне придется снова остаться.
Пацан вскинул голову. Посмотрел в глаза. Чэн молча смотрел в ответ. На лице у пацана было черным по белому написано «Так оставайтесь», но озвучить это он не решился.
То, что он решил здесь больше не оставаться совсем, Чэн не стал озвучивать тоже.
Он поднял взгляд к потолку, раздумывая, под какой потолочный фонарь лучше поставить пацана для фотографии. Наморщился от света. Осмотрел стены и снова стал искать хороший свет. Подумал: если включить вторую половину фонарей, будет только хуже. У него и так вон тени под глазами. Особенно когда он хмурится. Ребята у нас, конечно, работают с любыми фотографиями, но здесь все-таки таможенный контроль придется проходить на той и этой стороне.
И там, на той стороне, строить совершенно новую жизнь. Было бы здорово, если бы документы не вызывали подозрений. И для этого нужно хотя бы сносное фото.
Чэн повернулся к пацану и присмотрелся к его подбородку. Гладкий. То ли не растет еще, то ли побрился к моему приходу.
Пацан вопросительно окинул взглядом потолок и стену, которые осматривал Чэн, и вернулся глазами к нему. Лицо у него было настороженное и недоуменное.
— Все в порядке?
Чэн устало потер висок. Сказал: переоденься. В светлое. Нужно сделать фото.
Пацан нахмурился сильнее обычного, но спорить не стал. Сжал губы в тонкую полоску, так что они побелели, и молча подошел к шкафу. Чэн проследил за тем, как он достал из знакомого пакета белое. Скованно поднял руки, схватился за футболку на спине.
Чэн развернулся и принялся все-таки искать нормальный свет.
Лучшим, что ему удалось найти, оказался угол у холодильника в кухне. Чэн подумал: вот сюда прямо, к стенке холодильника, и поставлю его. Почти как в настоящем фотосалоне с тем самым белоснежным плакатом за спиной.
От запаха, неизвестно как пробивавшегося из-под закрытой крышки, сводило горло. Чэн сказал себе с нажимом: нет. Это дело решенное. Хватит.
За спиной раздались тихие шаги. Чэн развернулся. Пацан стоял у дверного проема, одетый в белое полностью, и это выглядело так, будто он надел новую кожу: непривычно и странно. Такого его хотелось разглядывать.
Угадала девчонка, подумал Чэн удовлетворенно. Как на него шито.
В новом, чистом и подходящем ему по размеру пацан походил на актера, которому нарисовали шрам на шее для роли. Или в виде шутки.
А рыжее отлично сочетается с белым, подумал Чэн мельком. Указал подбородком на стенку холодильника, сказал: сюда. Поднял глаза к свету, чтобы убедиться, что места получше он здесь не отыщет. Снова болезненно наморщился.
Пацан послушно встал на указанное место. Спросил со сдержанным участием:
— Найти обезболивающее?
Чэн легко мотнул головой.
— Нет. Это не поможет. Нужно просто выспаться.
И поесть, добавил он про себя. Под ребрами снова тошнотворно сжалось.
— А рука?
Чэн внутренне усмехнулся. Подумал: тебя едва не убили, и повезло, что кости целы — и это даже не точно, и ты обошелся как-то без обезболивающих, а мне из-за пары царапин их принимать?
— С ней порядок.
Пацан шмыгнул носом. Кивнул. Замер.
Чэн отошел подальше, достал из кармана телефон и открыл камеру. Прицелился. Вернулся ближе.
Пацан смотрел в камеру так, будто из нее сейчас вылезет полицейский.
Или бездомный.
Чэн убрал телефон, посмотрел на него и ровно сказал:
— Это для документов. Завтра я отправлю фотографии куда следует, и через неделю-другую у тебя будут новые бумаги.
Пацан поморгал. Выдохнул как будто расслаблено. Плечи у него немного опустились.
Чэн снова нацелился на него объективом. Посмотрел на экран, выглянул из-за него и сказал: подними подбородок. И прекрати так хмуриться.
Пацан на секунду нахмурился еще сильнее, а потом с явным усилием расслабил брови. Сцепил вместо этого зубы. Задрал подбородок.
Чэн сказал, снова взглянув на экран: а теперь опусти.
Пацан снова опустил голову так, что под глаза легли тени.
Чэн вздохнул, опустил телефон и шагнул вперед. Взял его за подбородок. Выровнял. Сказал: вот так. Не поднимай и не опускай, а вот так держи. Ясно?
Пацан обозначил кивок, сглотнул и выдохнул носом. Теплый воздух лег Чэну прямо в ладонь.
Чэн убрал руку и шагнул обратно. Прицелился телефоном, посмотрел на него через объектив. От ладони вниз по руке расползалось тепло, будто пацан до сих пор согревал ее своим дыханием. Кожа у него была все-таки гладкая, и только под челюстью пальцы слегка кольнуло. Будто парой не попавших под бритву волосков.
Чэн сделал два снимка, шагнул назад, щелкнул кнопкой еще несколько раз, захватывая его в полный рост, подумал: пусть у того, кто будет заниматься фотографиями, будут разные варианты. Кто там ими сейчас занимается. Мне теперь, наверное, лучше самому знать всех ответственных за подразделения поименно.
Шагнул вперед, еще и еще. Пацан с силой моргнул, словно Чэн хлопнул у него перед лицом в ладоши, но голову не сдвинул ни на миллиметр.
Чэн отщелкал еще пару кадров и спрятал телефон. Сказал, направляясь подальше от одуряющего запаха еды: собери мне мусор и я поехал.
Пацан догнал его в коридоре. Молча вручил черный мешок с завязанной горловиной и потупился. Когда Чэн забрал мусор у пацана из рук, одна из этих рук тут же потянулась к шее, накрыла след от цепи под затылком.
Чэн задержался на нем взглядом. Что-то в нем было не так.
— Тебе что-нибудь нужно?
Пацан поднял озадаченный взгляд. Побегал им из стороны в сторону. Пожевал губы.
Чэн ждал.
Пацан выдавил наконец, почти не разжимая губ:
— У вас есть психолог?
Чэн медленно опустил веки. Посмотрел в сторону. И когда пацан торопливо добавил то, что добавил, Чэн ни капли не удивился.
— Это не мне. Э… ему. Туда. — Он кивнул в сторону окна, будто младший брат Хэ Чэна выглядывал из-за занавески. И зачем-то уточнил, будто у них был еще какой-то общий «он»: — Хэ Тяню.
Чэн глубоко вдохнул и неторопливо выдохнул. Смотрел мимо пацана, поверх его белеющего плеча в окно, туда, где уже опускалась на город ночь.
Подумал: мне нужно спросить, сделать вид, что я не знаю — или сказать, что я их слушал?
Пацан помог определиться раньше, чем Чэн склонился к чему-то сам.
— Ему совсем ху… — он осекся, нетерпеливо дернул щекой и исправился: — Очень плохо. Не спит, ему снится, и… ну, я не знаю точно, он же не признается, но он, по-моему, еще и не жрет. — Поднял глаза, взглянул на Чэна, сморщился и пробубнил невыразительно: — Угробит же себя.
Чэн медленно покивал. Желудок, прежде то и дело противно сжимавшийся, теперь встал под самым кадыком, как камень, и от этого во рту разливалась горечь.
Он подумал: если бы все было так просто. Если бы мой младший брат не отталкивал от себя все, что я пытаюсь ему дать, с таким отчаянием, будто от этого зависит его жизнь. Или моя не-жизнь.
Если бы я знал, как этого избежать, было бы гораздо проще. И тебя бы здесь не было. И как ты готовишь, я узнал бы при других обстоятельствах. Если бы вообще узнал.
— Я подумаю, что с этим можно сделать. Найти ему специалиста — не проблема. Проблема — заставить его на это согласиться.
— Будет непросто, — хмуро согласился пацан. — Но я думаю, я с этим справлюсь.
Чэн усмехнулся.
— И как ты собираешься это сделать?
Пацан уставился в одну точку, сжал зубы и сказал твердым голосом:
— Я его попрошу.
Чэн поджал один угол рта. Усмешка медленно сползла с лица, а во рту почему-то стало горчить сильнее. Между висками тяжело давило. Он сглотнул, и горечь потекла куда-то за грудину.
— Хорошо, — сказал Чэн без тени эмоций. — Есть что-то, что нужно конкретно тебе?
Пацан помотал головой. Ответил: у меня все есть.
Чэн повторил: хорошо. Постоял у порога еще немного, втянул носом последний раз и сказал: тогда до связи.
До связи, ответил пацан. И только когда кодовый замок на двери негромко щелкнул, отгородив собой одетого в белое пацана, Чэн спросил у себя: до какой? Мы что, так часто связываемся?
Спать, сказал себе Чэн, избавляясь от мешка. Как можно быстрее и как можно дольше.
Может быть, вот это горькое — из-за недостатка сна. Может, все-таки пора пройти обследование, как и советовал Чи. Несколько лет назад еще, когда своими глазами видел, сколько Чэн глотает обезболивающих.
Вот, подумал Чэн, выезжая с парковки, есть в моей жизни на удивление постоянные вещи. Головная боль, недостаток сна — и кто-то, кто теперь гораздо дальше, чем был раньше.
Все как и должно быть у взрослого успешного человека. Потому что никто и не обещал, что стабильность — это обязательно что-то хорошее.
Стабильность — это практически всегда всего лишь затишье перед бурей. По крайней мере, в жизни Хэ Чэна всегда именно так и случалось.
А нечего было жаловаться на стабильность, подумал Чэн, переворачиваясь с боку на бок уже третий раз за последние пять минут. Стабильность значила бы отключиться моментально после расслабляющего душа и сытного ужина. Тоже с говядиной, но, конечно, далеко не с такой, от которой он отказался в студии. Отключиться — и спать до самого будильника. Подумать, может, немного перед сном о том, где же все-таки достать психолога Тяню и может ли Лю Хи быть настолько же хорош, насколько кажется, что плох.
И только уже окунаясь в сон, быть может, позволить себе одну-единственную мысль о том, снял ли пацан белое сразу же после его отъезда. Или посмотрел сначала в зеркало. Увидел, как иначе он выглядит во всем этом.
А в итоге все вывернулось наизнанку.
Мысли о его «Я его попрошу» не выходили из головы до самого дома, и Чэн то и дело ловил себя то на злости, то на горьком разочаровании. Душ больше утомил, чем расслабил, и ужин не лез в поджатый желудок. Чэн кое-как поковырял в тарелке палочками, решил, что с него хватит, наскоро выкурил сигарету и направился в постель.
Постель, которую он самолично выбирал, с совсем недавно обновленным ортопедическим матрасом и подушками с эффектом памяти, кажется, запомнила его другим человеком. Потому что ему впервые было в ней настолько неудобно.
Что, думал Чэн с ядовитым сарказмом, вот такой ты незамысловатый, да? «Я его попрошу». Ну проси. Думаешь, с ним можно вот так, как в книжках по психологии, попросить открыто и вежливо — и он согласится? Думаешь, с ним так получится? Думаешь, я так не пробовал? Сотни, десятки сотен раз. Чэн даже прочитал одну или несколько. Когда был еще уверен, что с младшим братом можно найти общий язык, если очень постараться. Пока не пришлось перейти на то, что заставляло Тяня хоть как-то реагировать: угрозы, запреты, бартер. Беда была вот в чем: в книжках по психологии не писали, что делать, если ты не родитель, а такой же ребенок, только немного постарше, а отцу до ребенка нет дела. А матери у ребенка и вовсе нет. То есть, может, и писали, а Чэн просто не те читал. Поэтому у него ничего и не получилось.
Будет смешно, если у пацана получится, сказал себе Чэн, зло фыркнув. И тут же помрачнел. Подумал: а у него ведь и правда получится.
У него вообще получается с Тянем все то, что не удавалось мне. Говорить. Веселить. Заботиться.
Чэн снова перевернулся с боку на бок и с раздражением придавил подушку ухом. В голове мутно пульсировало, и уставшее тело жаждало сна, но сон не шел. Вот так вот и правда возьмет, скажет Тяню: пожалуйста, и Тянь сделает. Может, приложит к просьбе еще пару крепеньких словечек, как он это умеет. Пошлет моего братца куда-нибудь, а братец, вместо того чтобы скалиться и дерзить, скажет измученным своим голосом: ладно, и отправится к психологу. И еще куда угодно отправится. Вот так просто. Потому что его попросили.
Потому что попросил его не кто-нибудь, а нужный человек.
Чэн тяжело выдохнул. Потер лицо руками. Потрогал кончиками пальцев край повязки. Сказал себе: я не могу на него за это злиться. Ни на него, ни на Тяня. Если бы у меня кто-то… если бы жизнь сложилась иначе, я бы, может, тоже делал то, о чем бы меня просили. Кто-нибудь особенный. Выполнял бы, наверное, любую просьбу.
Попытался представить. Ничего абстрактного не приходило в голову, а то, что приходило, следовало как можно скорее из нее выбросить. И наконец уснуть, сказал себе Чэн сердито. Незачем себя обманывать. Не было бы у меня никого. Потому что даже если бы был, я все равно не смог бы выполнять любые просьбы. Взвешивал бы каждую и решал, стоит ли она того, чтобы ее выполнять. Тянь вот взвешивать не стал, даже несмотря на то, что и просьбы-то толком не было — услышал то, что ему хотелось услышать, и сделал то, чего хотел. Не зря, пожалуй, и сделал. Учитывая, что пацан рассказывал о том, как с ним обошелся этот ублюдок. Но в этом и есть разница между нами с Тянем. Он бросился и сделал, не думая. Я бы подумал — и не стал бросаться и делать.
И вот поэтому у меня никого и нет. Потому что я умею взвешивать. И потому что если бы был, этого кого-то пришлось бы не выпускать из-под замка круглосуточно, чтобы я мог не забивать себе голову опасениями, а работал и держал в памяти все нужное. И принимал решения, не боясь, что на меня найдут управу. Что будет в моей жизни что-то, способное связать мне руки за спиной и вздернуть за ногу. Что-то, из-за чего я сам протяну ладони и подам веревку. Так, как это сделал Тянь.
Плохо быть особенным человеком Хэ Чэна, сказал он себе, со вздохом устраиваясь на спине. Поэтому таких людей и нет. И в этом, может, даже больше заботы, чем в убийстве тех, кто навредил твоему важному. В том, чтобы не делать его важным. Обезопасить от себя.
И Чэн уже достаточно умен, чтобы знать, что людям его положения нельзя наживать не только врагов. С врагами хотя бы проще. Они взаимозаменяемы. А вот без незаменимых много, много хуже.
А что делать с теми, кто пока не примкнул ни к тем, ни к этим?
Чэн повернулся к тумбочке, взял с нее телефон и открыл программу слежки, раз уж уснуть все равно не удавалось. Глаза резануло ярким светом, будто в них бросили горсть песка, и Чэн с нажимом потер их, чтобы уменьшить боль. Когда под веками перестало жечь, программа уже загрузилась. И показала она совсем не то, чего Чэн ожидал.
Машина А Цю стояла в трех кварталах от дата-центра. А вовсе не там, где оказывалась, когда Лю Хи отправлялся домой. Чэн последил за ней, нахмурясь, еще несколько минут, но она не двигалась с места. Он поднялся с постели, запахнул на себе халат и вышел на балкон. Поглядывал на экран мобильного, пока курил.
Точка с машиной не двигалась.
Чэн, переводящий взгляд то на эту точку, то в черноту ночи, не двигался тоже. Думал: если отбросить эмоции и догадки. Если смотреть на все трезво и холодно. Если работать с сухим остатком фактов, без моих о нем впечатлений — что сейчас происходит?
Человек, который мне не очень нравится, находится в свободное время не там, где был в предыдущие ночи. Дежурства у него сегодня нет. Работать с телефоном убитого нужно будет только через пару дней. И в целом я о нем ничего не знаю. Быть может, у него там живет женщина. Или не женщина. Я не могу запретить ему находиться в нерабочие часы поблизости с рабочими объектами.
Зная Лю Хи, без навигатора и вечных своих заметок он может и не вспомнить, что находится где-то рядом с нашей серверной.
Как я упустил узнать о том, что это вообще за человек? Кроме того, что он — не А Цю. Чэн вернулся в комнату, сбросил халат и снова заглянул в программу слежки. Машина по-прежнему стояла на том же месте. Он закрыл вкладку, заблокировал экран и забрался в постель. Подумал: я должен узнать о нем больше. Что-то кроме горделивости, необъяснимой тяги к талисманам и погибшего за дело господина Цзянь отца. Матери, мечтающей о его карьерном росте, и отвратительного вкуса в выборе отдушек.
Не так уж мало я о нем и знаю. И все равно недостаточно. Чтобы я мог не доверять ему окончательно, нужно копнуть еще глубже.
Или чтобы начать наконец доверять, подумал Чэн неохотно. Это тоже нужно рассматривать как рабочий вариант. Потому что других вариантов не так уж и много.
Он неожиданно зевнул, устроился поудобнее и почувствовал, как тело стало сонно тяжелеть, будто его накрыли сверху еще одним одеялом. То ли сделала свое дело сигарета, то ли мысли вернулись в привычное напряженное русло, но Чэн с благодарностью осознал, что начинает проваливаться в сон. Тупая тяжесть между висками отступила, а вместо нее голову начало заливать разгорающимся пронзительно-белым светом.
На самом пороге сна показалось, что в этом ослепительно-белом пятне мелькнуло что-то яркое. Похожее на заржавевший след цепи.
Чэн потянулся к нему, чтобы узнать, как он ощущается под пальцами, и провалился в сон окончательно.
Просыпаться жутко не хотелось. Было совершенно ясно, что нужно — телефон, лежащий на тумбочке, вибрировал громко и настойчиво, но мозг отчаянно пытался вписать эту вибрацию в сон.
Чэн подтянулся на слабых и непослушных руках, дотянулся до телефона, не открывая глаз, и наугад мазнул по экрану, чтобы отключить будильник.
Вибрация действительно прекратилась, но сразу вслед за этим в тишину спальни прорвалось взволнованное:
— Хэ Чэн, у нас нападение.
Желудок тут же скрутило холодной и скользкой рукой. Чэн распахнул глаза и поднес телефон к уху. Выругался, вернул экран к глазам, посмотрел, кто вообще звонит.
Звонил испуганный и разозленный Ван Ю. Чэн соскочил с постели, быстро включил свет и принялся торопливо собираться, отметая вопросы один за другим и выбирая нужные. Спрашивать, где это — у нас, смысла не было: Ван Ю не стал бы звонить из-за оружейной или администрации, как и не стал бы звонить, если бы был серьезно ранен. А значит, узнавать нужно о самом главном.
— Что с техникой? — спросил Чэн, распахивая шкаф с одеждой.
— Хорошего мало, — ответил Ван Ю раздраженно. — Много повреждений. По моим прикидкам то, что лежит на серверах, не трогали. Это из хорошего. Так что ядро данных, скорее всего, в безопасности. Но это не точно. Нужно смотреть детальнее.
— Потери? — поторопил Чэн, влезая во вторую штанину на пороге ванной.
Ван Ю шумно выдохнул.
— Свежая информация с большой вероятностью ушла. Вчерашние списки по вооружению, отчеты с рейдов, камеры. Этому нужно было время на обработку. Возможно, мы не успели.
— Я понял, — процедил Чэн, застегивая манжет рубашки неловкими пальцами. — Что-то еще?
— Труп, — коротко сказал Ван Ю. — Как в районах. Подвешен за ногу, руки связаны. Наш охранник. Висит прямо под пот…
Голос оборвался, а затем ворвался в динамик с новой силой, перекрывая собой шорохи и писк:
— Твою мать, он живой!
— Снимай его, — жестко приказал Чэн, скатываясь по лестнице и защелкивая на себе кобуру. — Сможешь?
Голос Ван Ю донесся издалека, сквозь звуки возни и треск:
— Да, да! Дружище, держись, сейчас, сейчас…
— Какие у него раны?
— Ничерта не понятно, — рвано ответил Ван Ю, то исчезая, то снова появляясь. — Крови на одежде много, но откуда, я пока не могу понять.
— Я вызываю Чи, — громко сказал Чэн в трубку, подскакивая к машине. — Думаю, он будет раньше меня. Протянет до приезда?
— Не знаю, — выдавил Ван Ю с натугой. — Постараюсь, что ли. Сделаю, что смогу.
— Давай, — быстро подытожил Чэн, с раздражением глядя на неторопливо отъезжающую дверь гаража. — Мне нужно минут двадцать. Чи, если он дома, будет быстрее.
Он отключился, нашел контакт Чи больше по памяти, чем глядя на экран, и поднес телефон к уху. Чи ответил на третьем гудке. Голос у него был уверенный и спокойный, и от этого холодная рука, сжавшая желудок, будто бы немного расслабилась.
Чэн коротко пересказал Чи то, что услышал от Ван Ю, и назвал адрес. Чи сказал, почти не раздумывая, что будет через пятнадцать минут.
Чэн убрал телефон, шумно выдохнул и потер еще сонные глаза. Между висками снова ощутимо пульсировало. Чэн потянулся к бардачку, выудил из него запечатанную пачку сигарет и зажигалку и приоткрыл окно.
Дороги только-только начинали заполняться машинами, так что успеть добраться до дата-центра за двадцать минут было вполне реально. Или сколько их там осталось, подумал Чэн и не стал смотреть на часы. В голове крутилась сразу тысяча мыслей. Каждая из них подталкивала предыдущую, мелькала боком, тащила за собою следующую, и Чэн с большим трудом разглядел среди них то, что действительно стоило внимания.
Внимания стоила машина А Цю, всего несколько часов назад торчащая в трех кварталах от места, на которое теперь напали.
Чэн сжал руль заживающей рукой и тут же отнял ее, чтобы стряхнуть пепел. Подумал: и что это, еще одно совпадение? Которых у нас, связанных почему-то всегда именно с этим человеком, более чем достаточно.
А мне еще нужно этому человеку звонить. Рассказывать про нападение, распоряжаться перевезти уцелевшую технику в безопасное место, выбирать это самое место. А безопасно ли оно, если о нем знает Лю Хи?
Чэна вдруг захлестнуло острое ощущение беспомощности — гораздо, гораздо острее, чем когда он стоял посреди супермаркета перед витриной с мясом и не знал, чего от него хочет пацан. Он затянулся дымом так, что в легких начало неприятно саднить, и крепко стиснул челюсти. Подумал: если Лю Хи — подсадная утка, мне правда конец. Мне — и в зависимости от того, кто его подсадил, конец может быть и филиалу тоже. Рушить все он начнет с верхушки. Может, не до основания, но этого и не нужно: для того, чтобы расстановка сил в городе изменилась до неузнаваемости, достаточно ограничить в ходах всего одного крупного игрока.
Хорошо, что Тяня здесь нет. И Цю. Если все развалится, одного защитит отец, а другой будет под боком у босса.
А пацан еще здесь, внезапно подумал Чэн. Под ребра будто вогнали ледяной шип, и он снова затянулся, пока тлеющий огонек не куснул жаром фильтр, а вместе с ним пальцы. Пацан здесь, и будет здесь еще долго. Пока ему не сделают документы, пока я не найду способ вывезти его из города так, чтобы с ним ничего не случилось. Если у меня так получится. Если я сам буду к тому времени жив.
Он вдохнул, медленно выдохнул и снова сжал руль. Сказал себе жестко: прекратить. Делать все по порядку. Вызвать Лю Хи, вывезти технику, опросить выжившего — если он таковым останется. Отдать в работу документы пацана. Позвонить с отчетом господину Цзянь. И не опаздывать на первый слет.
И не впадать в истерику, добавил он с нажимом. Поддаваться эмоциям с болящей головой после пары часов сна за двое суток — последнее дело. Для этого есть другое время. Это можно сделать… никогда.
Чэн взял телефон, открыл программу слежки, подождал авторизации, мельком поглядывая на дорогу. Машина А Цю стояла двумя кварталами южнее. Все еще неподалеку от дата-центра, но уже не там, где была до нападения.
Чэн свернул окно, вызвал меню звонков и ткнул в номер Лю Хи. Сцепил зубы.
Лю Хи ответил, когда Чэн уже ждал окончания гудков. Сказал хрипло и приглушенно, будто пытаясь никого не потревожить голосом:
— Босс?
— Нападение на дата-центр, — отчеканил Чэн раздельно. Подождал. Лю Хи выдохнул коротко и шумно. Не так, как от шокирующих новостей. Так, как от новостей, которые очень не хотелось получать.
Чэн сжал зубы сильнее, заставил себя расслабиться и сказал:
— Ты здесь?
— Да, да, босс, — зачастил Лю Хи все так же негромко, — мне приехать?
— Тебе приехать, — жестко согласился Чэн. — Работы много. Я уже в пути. Сколько времени нужно?
— Десять минут, — с готовностью ответил Лю Хи.
— Жду, — сказал Чэн и отключился.
Подумал: ну хотя бы не стал сочинять, что без навигатора не скажет. Или что приедет через полчаса, потому что из того места, где машина А Цю проводила несколько прошлых ночей, ему пришлось бы добираться как раз около получаса. Даже по ночным почти пустым еще дорогам.
Не стал сочинять, потому что не сообразил — или потому что сочинять не требовалось?
Чэн устало вздохнул. Прижал ладонью висок. Встал на светофоре, перегнулся, снова дотянулся до бардачка и пошарил в нем рукой в поисках обезболивающего, но разрешающий свет загорелся раньше, чем таблетки нашлись. Чэн зажмурил один глаз, в который отдавало сильнее, и свернул с перекрестка на главную дорогу.
Звонок Чи застал его, когда до нужного места оставалось четыре поворота.
— Или я выпускаю ему воздух из плевральной полости прямо здесь, или мы перевозим его, и все нужное делаю в тихом месте. Распоряжайся.
— Тут — без вариантов, — быстро отозвался Чэн. — Нас сейчас могут накрыть там всех. До госпиталя довезешь?
Чи недовольно прищелкнул языком.
— Довезу. Но лучше не надо.
— Что так? — нахмурился Чэн.
— У меня у госпиталя трутся две машины. Когда подъезжал сюда, сообщили. Охрана наблюдает, пока вроде тихо.
— Но рисковать не будем, — закончил Чэн вместо него. Свернул на первом повороте. — Давай в убежище.
— Давай, — отозвался Чи. — Туда, где Лей Цзен был?
Чэн представил, как они втроем заваливаются в студию с раненым на руках и сгоняют пацана с дивана, на котором он спит. Как Чи включает все потолочные фонари и велит набрать во что-нибудь горячей воды. А пацан забивается в угол и комкает футболку.
— Нет, — отрезал Чэн даже жестче, чем планировал. Выдохнул, повторил уже спокойнее: — Нет. Откроем другое. Выносите его, я подъезжаю. Поедешь за мной.
Чи помолчал. Чэну тут же вспомнилось, как пристально Чи разглядывал его под вытяжкой в кухне, и ему захотелось поторопить его с ответом.
— Принято, — сказал наконец Чи без выражения и отключился.
Чэн выпустил воздух из груди с рычанием. Яростно мотнул головой, сказал себе: тихо. Снова набрал Лю Хи и сказал, едва тот поднял трубку:
— Запоминай или если нужно, записывай. Повторять мне будет некогда. Вызывай своих ребят прямо сейчас. Быстро перевозите все, что осталось в офисе, на старый склад. Откуда всю эту технику забирал. Помнишь, откуда забирал?
— Да, — быстро ответил Лю Хи.
— Следите, чтобы не было хвоста. Вместе с техникой оставишь на складе троих. Нет, давай четверых. Таких, чтобы головой отвечали. Не знаешь, кого оставлять — обращайся к ребятам из бригады, пусть они советуют. Но ответственность все равно на тебе. Усвоил?
— Да, босс.
— Дальше. Еще троих оставишь здесь. Обязательно с полными магазинами и начеку. Через полчаса позвонишь Ван Ю и узнаешь, куда приехать за ним. Отправишь троих. Всем быть внимательными. Доступно?
— Да, босс.
— После вот этого всего — ко мне в офис. Я еще пообщаюсь с боссом и скажу точно, но предварительно готовься к рейду. И ребят готовь. И учитывай, что здесь, на складе и с Ван Ю всегда должен кто-то быть.
— Понял, босс, — отрапортовал Лю Хи. — Приступлю сейчас же. Я уже рядом.
— Очень кстати, — бросил Чэн. Прикусил язык.
— Да, — согласился Лю Хи, — повезло, что я сегодня был у матушки.
Повезло, подумал Чэн с раздражением. Кто бы мог сомневаться. Все у нас вращается вокруг везения. И кому-то везет на удивление сильнее других.
— Молодец, — ответил Чэн на автомате. — Отчитаешься.
Он отключился, сунул телефон в карман, остановился у последнего поворота перед офисной парковкой, развернулся и посигналил. Из-за поворота тут же показала нос знакомая машина.
Чэн мигнул фарами, дождался, пока Чи мигнет в ответ, и быстро направился в сторону выезда из квартала. Через полминуты навстречу пронеслась машина А Цю, и от этого вдруг снова резануло под ребрами. Глупая привычка чувствовать облегчение при виде этой машины. Пора об этом забыть уже. Теперь ее приближение — это не помощь на подхвате, а всегда только дополнительные сложности. Чэн с ненавистью уцепился взглядом за блеснувший под зеркалом талисман, но затем упрямо уставился на дорогу и повторил себе: доставить выжившего в убежище, опросить его, набрать босса. Отправить фото пацана. И слеты. Слеты тоже никто не отменял.
Головная боль разгоралась с новой силой. Чэн подумал было попросить таблетку у Чи, когда они доберутся до убежища — и эта мысль тут же затерялась за сотней остальных.
В конце концов, не зря в реальности Хэ Чэна было принято считать, что целая голова болеть не может по умолчанию.