11
1 января 2023 г. в 13:00
Таблетку он принял уже ближе к обеду — вторую по счету, потому что первая, выпитая еще до первого слета, ничем ему не помогла. Да и до нее Чэн добрался уже с безжалостной наковальней между висков. Выпрашивать обезболивающее у Чи было некогда. Некогда было даже перекинуться парой фраз. До пустого, малознакомого и холодного убежища они добрались быстро, так же, как выехали — в разных машинах, и Чи посмотрел Чэну в лицо всего раз, когда они вместе укладывали пострадавшего под мощную лампу на кухонную стойку. Чи не сказал ни слова, но ему и не нужно было: то, что Чэн выбрал не обжитое уже убежище, а другое, не оправдывало даже то, что до обжитого от дата-центра было почти вдвое дольше. При желании Чэн легко мог и прочитать у него по лицу недовольство, и заподозрить его причину.
Но желания не было. Да и Чи, при всем добром отношении Чэна к нему, заработал на собственный госпиталь не выражением одобрения или неодобрения. И не советами, как Чэну лучше поступить.
Именно поэтому Чэн посмотрел еще немного на безвольно свисающие с края стойки ноги, молча хрустнул шеей и вышел вон.
Ван Ю с телефоном забился в угол дивана — непохожего, правда, на тот, на котором в свое время умерли, а теперь жили. Но все равно так знакомо, что у Чэна внутри что-то перевернулось.
Он отошел к окну, приоткрыл его и закурил. Ван Ю, не отрываясь от телефона, сообщил, что сделал, что смог. В ядро данных никто не совался. На первый взгляд все целое. Для остального нужен компьютер или хотя бы ноутбук.
Чэн одобрительно кивнул, и на этом диалог иссяк. Садиться в кресло, на диван или тем более на кровать не хотелось: полная мыслей голова все равно не позволила бы отключиться, но тело могло бы размякнуть. А это никому не было нужно.
Поэтому Чи, молча вышагавшего из кухни с упакованной уже сумкой спустя примерно полчаса, он встретил на ногах. Обернулся к нему, пробежал по нему глазами и потер лицо рукой. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что опрашивать было уже некого.
— Вызывай, — сухо сказал Чи, глядя ему куда-то в грудь. — Пусть пакуют.
Ван Ю запустил руки в волосы, уперся локтями в разведенные колени. Чэн подумал, скользя по нему взглядом, что это тоже надо бы поручить Лю Хи… и тут же решил, что хотя бы это убежище лучше ему не показывать. Доступ у него есть ко всей недвижимости филиала, которая держится как раз для таких случаев, и список адресов он тоже может найти, если захочет. Но пока можно без этого — пусть будет без этого.
Поэтому он тонко намекнул Ван Ю, когда тот взял себя в руки, что рассказывать об убежище, а тем более называть его точный адрес не следует никому. Ван Ю, мотнув головой, буркнул, что его это не касается, и что он хочет только двух вещей, из которых обязательной должна быть хотя бы одна: чтобы его пустили наконец к технике и чтобы такого больше не повторялось.
Чэн холодно усмехнулся, прижал пульсирующий висок и пообещал, что к технике его сейчас доставят. Позвонят, спросят, откуда забрать, и заберут, откуда он скажет. А скажет он не совсем правду. В качестве предосторожности. Да? Да, ответил Ван Ю. Соседняя улица подойдет? Подойдет, сказал Чэн. Спросил у Чи, подбросит ли он парня, и Чи, ни на чем особенно не останавливаясь взглядом, молча кивнул.
По лицу Ван Ю пробежало облегчение, и Чэн подумал, что прекрасно его понимает. Вернуться на развалины того, что день за днем было твоей жизнью, было лучше, чем не возвращаться вовсе.
Наверное, сказал он себе. О таком нужно не мне рассуждать, а спросить, например, А Цю. Или пацана.
Или лучше ни у кого ничего не спрашивать.
Чэн дождался двоих с черным мешком, спустился за ними и поднялся обратно. Впустил, снова закурил у окна. Отправил в бухгалтерию счет за вызов этих двоих, а заодно и для Чи, который без лишних разговоров покинул убежище, прихватив с собой Ван Ю.
В освободившейся кухне кое-где виднелись пятна крови. Чэн представил, как дожидается здесь клининга, чтобы впустить и их, или как заезжает сюда вместе с ними после рабочего дня, закатал рукава и принялся оттирать кровь самостоятельно.
Может, поэтому все так и обернулось. Сделал то, что не должен был — а что должен, делать не стану, подумал Чэн, запивая вторую таблетку остывшим кофе. Привычно уже погладил пальцами царапину на столе. Достал сигареты.
Разговор с господином Цзянь прошел быстро и закончился весьма предсказуемо: новости о нападении на дата-центр он воспринял со спокойным любопытством, дал добро на новые рейды, а в конце беседы ненавязчиво порекомендовал Хэ Чэну не принимать в них участия. Чэн не обманывался знакомым доброжелательным тоном: то, что преподносилось ему в виде совета, который можно принять к сведению, а можно и не принимать, не принимать было нельзя. Рейд, направленный на показательную месть и повторный сбор данных, следовало полностью переложить на Лю Хи.
Чэн потрогал языком острый край зубов, покатал во рту слова о том, что на Лю Хи нельзя перекладывать даже то, с чем должен справиться обычный ясельник, и ничего не сказал. Лю Хи оказался на своем месте не просто так. Отчасти, конечно, затем, чтобы Чэну не слишком весело жилось после выходки братца. Но только отчасти. Позволять себе рискнуть безопасностью структуры ради назидания провинившемуся — босс скорее бы извернулся и укусил себя за затылок, чем отдал предпочтение эмоциям, а не расчету.
Было совершенно ясно, чего от Чэна хотят. Бесконечно быть настороже, исправлять просчеты кадров. И собственные. В воспитательной науке.
Критиковать выбор заместителя вместо того, которого он выбрал сам, Чэн лишился права в тот момент, как в черепе отпрыска Шэ Ронга появилась первая трещина.
Но откуда-то же он взялся. Кто-то же сказал боссу, что назначить Лю Хи на место А Цю — хорошая мысль. Кто, сам Цю? В качестве мести за испорченную жизнь. Он не удивился, когда я сказал ему, что справляться со всем теперь будет Лю Хи. По крайней мере, он не стал спрашивать, кто это вообще.
Чэн покачал тяжелой головой и сказал себе решительно и твердо: нет. Просто нет, без объяснений, аргументов и скользких «может все-таки». А Цю бы не стал. Начинать подозревать его — практически то же самое, что не доверять самому себе. Я его знаю лучше, чем кого бы то ни было. Не стал бы он меня подставлять по доброй воле.
Чэн прищурился, неторопливо покивал своей догадке и устало уткнулся лбом в здоровую руку. Пришли к тому, с чего и начинали: Лю Хи — мое наказание за проступок брата. Такого тугого еще поискать нужно было, и искали, как видно, с большим удовольствием. С чувством, с толком, с расстановкой. Когда только босс успел расспросить А Цю, в самолете?
Какая разница, подумал Чэн с внезапным раздражением. Совершенно неважно, когда и как босс выудил из Цю сведения о самом медлительном, пафосном и суеверном человеке, какого Чэну только доводилось видеть. Важно то, что заявить боссу об ошибочности этого выбора можно только поймав Лю Хи за руку там, где его быть не должно. С тем, в чем он не должен быть замешан. В противном случае любые подозрения сойдут за недовольство, и господин Цзянь только сладко улыбнется. Посоветует Чэну в следующий раз присматривать за личными делами получше. А потом ненавязчиво напомнит, что никаких следующих раз уже не будет.
Потому что каждый должен отвечать за то, что ему принадлежит. А некоторые — еще и за то, чему принадлежат они.
Или кому, подумал Чэн с нарастающей злостью. Повязка на руке вдруг стала мешать сильнее, и он стащил ее с руки в пару резких движений. Сжал кольца бинтов неприятно занывшей ладонью.
Что, если этот недотепа — на самом деле человек Мэй Ци? Слишком внезапно за ним увязались те двое, с которыми Чэн встретился уже когда они лежали в багажнике. И гости со склада назвались людьми Мэй Ци. И повсюду, где оказывается Лю Хи, мелькает именно это имя. Не того, кого нам вроде как следует опасаться.
Убитых развешивает по городу Шэ Ронг, а у нас как будто приватная вечеринка с Мэй Ци. И прямо посреди этой вечеринки, без особенного для этого повода, внезапно появляется визитка господина Шэ. Не в тот день, когда светился телефон убитого. И почему-то именно в дата-центре.
И почему-то именно после того, как в ночь перед нападением в этом районе оказывается Лю Хи.
И эти его вечные совпадения. Везение, невезение, неуместная горделивость и жажда похвалы. И неумение запоминать. Карту ему подавай, потому что без нее он границы запомнить…
Чэн выпрямился в кресле. Ремни кобуры впились под лопаткой.
Я ему сам напомнил, что все данные у Ван Ю. Про разведку. Разведкой он заинтересовался.
Внутренности противно скрутило. Чэн переждал волну тошноты, подышал ртом, с трудом сглотнул вязкую слюну. В висках стучало.
Он отложил бинт в сторону, быстро открыл программу слежки и подтвердил вход. Открыл историю, скопировал оба адреса, по которым машина засветилась ночью, и тут же оформил запрос юристу. Написал: отложить все, сделать это. Предусмотрительно отставил кофейную чашку подальше, подумал мельком: хватит пока что ран. Пусто уставился в стол.
Подумал: не из мелочей картинка сложится. Мелочи эти можно сунуть куда подальше. Босс поверит только крупному промаху, а значит, этому крупному следует позволить случиться. И не только позволить, но и оказаться рядом в нужный момент, чтобы поймать Лю Хи на горячем.
А сейчас что? Предъявить боссу подозрения в совпадениях? «Слишком много людей Мэй Ци вокруг, а Лю Хи частенько оказывается близко к месту событий». Мда, сказал себе Чэн. И босс не преминет напомнить, по чьей вине эти события вообще случаются.
Не убей мой ребенок сына Шэ Ронга, ничего из этого не было бы.
Но если бы этот ублюдок не трогал пацана, никто не стал бы трогать его самого.
Потому что каждый должен получить по заслугам.
А если Лю Хи — человек Шэ Ронга, подумал Чэн и снова сглотнул, поморщившись. К горлу подкатило. Он закрыл глаза, откинулся на спинку кресла и надавил под ребрами. Лю Хи знает, где пацан. И у него есть доступ к этому месту. И я не могу все время таскаться за ним по пятам, чтобы убедиться, что он не направился в убежище.
Перевезти пацана, подумал Чэн. Хотя бы туда, где мы были сегодня утром с Чи и Ван Ю. Это не панацея, но это хотя бы усложнит Лю Хи поиски. Если он вздумает ими заняться.
А если от меня ждут как раз того, чтобы я перевез пацана? Тогда я передам его прямо им в руки. Он мотнул головой, так что между висками дернуло особо ощутимо, и медленно и осторожно выдохнул. Тошнота отступала неохотно, то и дело грозясь накатить заново.
Что мне делать, спросил себя Чэн, что правильнее? Что я упускаю? Как мне обезопасить пацана? Как мне раскусить Лю Хи? Есть вообще что раскусывать или я ищу проблемы там, где их нет?
Он обхватил голову руками и посидел так, уставившись невидящим взглядом в монитор. Курсор мигал равнодушно и четко, как метроном. Чэн запустил пальцы в волосы, помассировал кожу. Закрыл глаза. Сказал себе: я снова поддаюсь тому, чему не следует. Лучше не делать резких движений. Пусть пацан сидит, где сидит. На улицах города и без того опасно, а если Шэ Ронг запустил-таки ориентировку на его отлов, высовываться из убежища — значит сильно повышать шансы на плохой исход.
Как будто у пацана и без того в жизни проблем не бывало.
Самое полезное, что я могу для него сделать — поменьше напоминать о нем Лю Хи. Про поездку к нему домой зря сказал. Но что уж теперь. И документы. Хорошо бы прямо сейчас этим заняться, пока Лю Хи не заявился.
Чэн подытоживающе выдохнул, потянулся за сигаретой и открыл галерею снимков. Можно было отправить все, что он нащелкал, не разбираясь — пусть уже на месте решают, с чем будет удобнее работать. Но почему-то не хотелось.
Пацан, смотрящий на него с экрана с неуловимым напряжением, выглядел по-разному на каждом кадре. Свет, конечно, подумал Чэн, недовольно поморщился. Но в целом сносно. Для документов сгодится. Тем более он так постоянно хмурится. Я, кажется, даже не знаю, как его лицо выглядит, когда он расслаблен. Он бывает вообще расслабленным?
Чэн пролистал фотографии до последней, уперся в край галереи, вернулся к первой. Почти не отдавая себе отчета в том, что делает и зачем, тапнул по изображению. Глаза прыгнули ближе — настороженные, колкие, будто ожидающие удара. И рыжие знакомые ресницы. В самом деле, подумал Чэн, затягиваясь, что с тобой такое. Я же тебя не трону. Почему ты до сих пор…
Он покачал головой, стряхнул пепел. Нет, пацан не боится. Я видел его, когда он боялся. Тогда еще, в самом еще начале, и выглядел он не так, как сейчас. Не только потому, что тогда у него лицо было разукрашено ранами. Да что там лицо, подумал Чэн, бездумно скользя взглядом по фотографии. Он тогда весь был в синяках, в беспорядочных ссадинах. И с ожогом.
Хрипел. Приходилось напрягаться, чтобы понять, что он говорит — и в тех их первых разговорах с Тянем, и когда я приехал к нему на ночь глядя, чтобы проявить немного братской заботы. Накормить упрямого гостя вопреки его желанию.
Чэн отвел глаза от экрана. Сказал себе: это все уже в прошлом. И непохоже, чтобы пацан держал за это зло. А если бы я не приехал, он так и не сказал бы, что ему плохо и больно. Терпел бы молча. Кашлял кровью в салфетки. И тогда неясно, чем все это вообще закончилось бы.
Взгляд вернулся к экрану сам собой, проехался от сосредоточенных глаз до челюсти. Вот где все напряжение. В скулах. Я велел ему не хмуриться — и он не хмурился. Но я ничего не сказал по поводу каменных скул. Нужно было сказать ему расслабиться. Можно такое сделать по приказу?
Чэн посмотрел на линию челюсти еще немного — без особых мыслей, будто глядя сквозь экран куда-то глубже, дальше, ближе. Вспоминал, как этот подбородок ощущался под рукой. Тепло.
Шрам на шее было видно самую малость. Если не знать, что он там есть, и не присматриваться, можно было его и проглядеть. Но Чэн знал. И проглядеть он не мог.
Может, позже, потом, там уже, с Тянем, пацан сделает себе татуировку, чтобы спрятать этот след. Чтобы постараться избавиться от всего, что связывает его с прошлым. Нравится ему это или нет, но у него действительно появился шанс начать жизнь заново. Другую, не такую, к какой он привык здесь, и это одновременно и хорошо, и плохо.
И он будет не один. Тянь будет с ним. И его мать. И, может, вместе у них троих получится построить то, что у меня построить не получилось.
И на этом белом, в котором он выглядит незнакомо и почему-то старше, больше не будет крови.
Чэн вдруг представил, как именно пацан выбрасывал его окровавленную рубашку. Скомкал ее или сложил? Попытался вспомнить, просвечивала ли она через мешок с завязанным горлом — и не вспомнил. Подумал: он ведь ее выбросил? И тут же ответил себе с раздражением: а что еще пацан мог с ней сделать?
Вечер с испачканной кровью рубашкой, забинтованной рукой, крепким сном и сытным ужином вдруг накатил на него ощущениями и запахами, недавний и одновременно далекий, будто с тех пор прошла уже целая вечность. Царапины едва взялись тянущей коркой, спасибо, что хотя бы больше не кровят. Но столько всего с тех пор случилось. И сколько всего еще может случиться в ближайшие даже дни.
Усталость вдруг прижала плечи сильнее, словно кто-то щелкнул тумблером.
Чэн решительно втоптал окурок в дно пепельницы, выбрал три фотографии, прикрепил их к сообщению и набросал в двух словах, где и как будут изучать будущие документы. Посмотрел на написанное, подумал: достаточно. Это не Лю Хи, на бумагах у нас много лет уже сидят сообразительные ребята. Там никому разжевывать не нужно.
Будто в ответ на его мысли о Лю Хи, подал голос юрист. Чэн открыл сообщение, быстро пробежал по нему взглядом и на секунду прикрыл глаза. Может, все еще обойдется.
Чэн не добавлял в запрос подробностей и не указывал, что именно его интересует, и в результате он получил, похоже, всю информацию целиком, какую ребятам из юротдела удалось добыть. Кадастровые выписки, права субаренды имущества, судимости жильцов… Среди владельцев жилплощадей мелькнула знакомая фамилия. Допустим, подумал Чэн с некоторым облегчением. Если матушка Лю Хи и правда живет по этому адресу, быть может, это все еще случайность.
Второй адрес числился по документам объектом частной собственности. На деле — круглосуточная закусочная. Можем подтянуть налоговиков. Передать запрос, Хэ Чэн?
Нет, написал Чэн, прислушиваясь к ощущениям. Внутри разливалось облегчение. Он быстро добавил к написанному короткую благодарность, отправил сообщение и откинулся на спинку кресла. Открыл программу слежки, раздвинул пальцами карту, отследил улицы. Машина А Цю снова торчала у госпиталя, в который поместили пострадавшего от нападения на склад. Вот это еще, подумал Чэн с нажимом. Что ты там трешься? Что тебе нужно? Давай, проговорил Чэн негромко, глядя в экран, будь обычным растяпой. Не суйся в грязные дела, не собирай данные для чужих, не играй со мной. И все будет хорошо — и у тебя, и у меня. С тем, что грозит филиалу снаружи, я справлюсь. И не с таким справлялись. Но если проблема назревает изнутри, дело плохо. Мне ведь нельзя даже выразить подозрений — слишком высока их цена.
Так что будь нормальным человеком. Обычным, глупым, каким и кажешься. Давай же.
Лю Хи, будто отозвавшись, сдвинулся с места, и машина медленно объехала госпиталь и поползла вдоль парковки по направлению к администрации. Чэн понаблюдал за движущейся точкой еще немного, закрыл приложение и, щурясь в экран сухими глазами, принялся составлять повторные списки на вооружение.
К моменту, когда Лю Хи вошел в его кабинет, Чэн уже успел сформировать по крайней мере две трети списка. Под веками жгло, и голова не прекращала пульсировать тупой болью. В любой другой день это не помешало бы ему закончить сначала со списком и лишь потом оторваться. Но сегодня был далеко не любой день. И поэтому Чэн позволил себе прерваться, чтобы сообщить своему пока что заместителю удручающие новости.
Было похоже, что новости удручили не только Хэ Чэна.
— Босс, — Лю Хи оттолкнулся от спинки и выпрямился на стуле, как будто в позвоночник ему воткнули железный прут, — я же… Я же не… — Он замолчал, побегал растерянным взглядом по лицу Чэна и сказал деликатным полушепотом, каким сообщают о проблемах с пищеварением: — Я же не справлюсь. Один.
Я это прекрасно осознаю, мрачно подумал Чэн, глядя в ответ без какого-либо выражения. Только вот перечить господину Цзянь в этом вопросе не стану ни я, ни тем более ты.
Как и в каком-либо другом.
— Я еще не до конца понимаю, — продолжил Лю Хи, склоняясь лицом все ближе к столу, будто сказанное мог услышать кто-то еще, кроме Чэна, — как все это должно происходить. В таких случаях. Это же… Босс, это же месть? Этот рейд. За пострадавшего. За наш дата-центр.
— Да, — ровно ответил Чэн. Добавил намеренно сухо, не отрывая от него взгляда: — Это месть. За нападение. Пострадавший, кстати, погиб. На кухонной стойке в безопасном месте.
Лю Хи закусил губу и прикрыл глаза. Чэн смотрел на него, не мигая. Думал, пока за ребрами ворочалась ярость: что это у тебя с лицом, если не чистосердечное признание вины?
И как мне поймать тебя на этом?
— Как мы действуем в таких случаях, босс? — спросил Лю Хи со страдальческой морщиной между бровей, открывая глаза.
Или это твое вечное сострадание к тем, с кем ты не был даже знаком, подумал Чэн, внимательно разглядывая Лю Хи. Как это отличить?
— Без жалости, — ответил он наконец. — Но не теряя головы.
Лю Хи пометался глазами по его лицу еще. И что бы он там ни искал, похоже, так и не нашел этого, потому что еще через секунду он отвел взгляд и сжал губы. Как будто затем, чтобы не было видно, как они дрожат.
Или очень похоже, что затем.
— Босс, Хэ Чэн, — снова завел Лю Хи виноватым тоном, — я ведь был пока только на плановом рейде. Нельзя ли…
— Нельзя, — оборвал его Хэ Чэн, теряя терпение. — Это распоряжение господина Цзянь. Возможно, он хочет убедиться в том, что сделал правильный выбор.
Упоминание босса подействовало безотказно: Лю Хи снова выпрямился, не касаясь спинки стула даже лопатками, и выставил подбородок.
Глаза у него так и оставались испуганными.
— Я передам распоряжения ребятам напрямую, — сказал Чэн, поглаживая пальцами корку царапин на внутренней стороне ладони. — Тебе нужно будет только присутствовать. От моего имени. И наблюдать. Это не первый такой рейд. Все знают, где кого искать и как далеко заходить.
— А если случится что-то непредвиденное, босс?
— Что-то непредвиденнее того, что уже случалось здесь почти каждый месяц за последние пять лет? — Чэн качнул головой. — У нас уже бывало всякое. Все здесь знают, что им делать абсолютно в любых ситуациях.
Недосказанное «кроме тебя» повисло в воздухе, тяжелое и хлесткое. Чэн намеренно подержал паузу еще немного, до тех пор, пока Лю Хи не опустил глаза, и только после этого добавил:
— Никто не забыл, что ты работаешь меньше двух месяцев. Если будет совсем туго, тебя подстрахуют. Спрашивай у тех, кто рядом, если теряешься. За это у нас не калечат. По крайней мере своих.
Лю Хи едва заметно передернул плечами. Вот так, подумал Чэн с холодным удовлетворением. Никогда не забывай, что если ты играешь за две команды сразу, тебе обязательно воздадут по заслугам.
А если ты будешь сыпать странными вопросами, возможно, не один я свяжу тебя и неудобные случайности, которые зачастили в последнее время к нам в филиал. Это, конечно, немного дестабилизирует структуру, сказал себе Чэн, протягивая руку к зажужжавшему телефону, но если такова цена за то, чтобы вывести тебя на чистую воду — что ж. Я готов ее заплатить. И разгребать потом последствия. Первый раз, что ли.
Он открыл сообщение, и его тут же окатило сначала облегчением, а вслед за этим — новой волной напряжения. Ван Ю писал, что уцелели все данные, как он и предполагал. Кроме свежих.
Кроме разведки, перевел для себя Хэ Чэн. Которой Лю Хи интересовался, сидя на этом же самом месте не далее чем вчера.
Если это действительно твоих рук дело, подумал Чэн, отписывая Ван Ю короткое «Принял», это нападение войдет в топ худшим образом продуманных за всю историю филиала. По крайней мере за то время, пока его возглавлял я. Потому что так глупо подставиться нужно еще уметь.
Что с тобой не так, подумал Чэн, бросая на Лю Хи косой короткий взгляд. Как ты умудряешься все время быть в шаге от того, чтобы прогореть и попасться — и все время не прогораешь и не попадаешься?
Чэн потянулся было потереть глаза, но раздумал. Взял вместо этого сигареты.
— Хорошо, босс, — подал голос Лю Хи, и Чэна вдруг разобрало мрачное веселье то ли от тона, то ли от формулировки. Как будто ты мог отказаться, подумал Чэн, стискивая зубы, чтобы не искривить губы в злой усмешке. — Хорошо. С кем мне лучше пообщаться заранее, до рейда?
То есть кто будет главным на самом деле, пока ты будешь делать вид, что главный — это ты, промелькнуло у Чэна в голове. А это хороший вопрос. Кто у нас достаточно внимательный, чтобы удержать рейд в мое отсутствие и не заигрываться при этом в босса?
Перед глазами всплыло ровное, без выражения и мимики лицо А Цю. Как картинка. Горло сжало, и Чэн с силой моргнул, чтобы прогнать эту мысль. Правильнее уже было бы сказать — воспоминание.
— Хань Кай, — ответил он наконец. — Сообщу ему, где работать. И как именно.
— Спасибо, босс, — проговорил Лю Хи подозрительно знакомым тоном. Нахмурил брови.
Чэна передернуло. Только попробуй, подумал он некстати. Еще один со спасибами. С тобой это не сработает. Даже не пытайся.
Но Лю Хи, похоже, не собирался использовать ту же тактику, что и пацан: он поднялся, то и дело зажевывая губу, и спросил: что-то еще, босс?
Чэн покачал головой. Сказал: свободен. До вечера. Хань Кай сообщит тебе время и место.
Лю Хи потоптался у стола еще немного и заключил отстраненным тоном, как будто мысленно был уже не здесь: тогда я займусь вашим поручением и прокачусь на окраину.
Чэн стиснул зубы, но молча кивнул. Подумал, глядя на аккуратно прикрытую дверь: лучше не вызывать подозрений. Если Лю Хи… Если. Тогда, чей бы он ни был, он не должен знать, что пацан мне… что через пацана можно… Просто ничего не должен знать, раздраженно оборвал Чэн незаконченную мысль и потянулся за новой сигаретой.
В голове монотонно гудело. Чэн закрыл глаза и откинулся на спинку кресла, пытаясь то ли избавиться от этого ощущения, то ли раствориться в нем. Ни одно, ни другое не удалось, и Чэн, покончив с сигаретой, снова вернулся к списку.
Вся оставшаяся у него выдержка ушла на то, чтобы не позволять себе лишних мыслей. Получалось плохо. Мысли лезли в голову, пока он звонил Хань Каю и оставлял указания по поводу рейда. Велел коротко сообщить о результатах после. Пока он наблюдал за тем, как Лю Хи кружит на машине А Цю вокруг дома пацана и наконец пристраивается у двора в паре кварталов от нужного адреса. Пока, потирая остро режущие глаза, Хэ Чэн гипнотизировал телефон взглядом, чтобы найти в себе силы позвонить Чи второй раз за этот день и попросить его помощи снова.
Звонить не хотелось. Чи было не семнадцать, как Тяню или пацану, и поддаваться эмоциям по каждому случаю смерти он привычки не имел. Имел бы — не задержался бы на том месте, на котором обосновался довольно прочно, потому что смертей здесь всегда было достаточно. Но Чэн покривил бы душой, если бы сказал, что Чи совсем не реагирует на неудачные попытки вытащить кого-то буквально с того света. Реагирует, конечно. Чэну и самому хорошо было знакомо это чувство: только что с тобой был человек, а через пару минут — груда мяса, из которой подтекает всякое. Чтобы научиться наблюдать за этим без эмоций, нужен… определенный опыт. Это не говоря уже о том, что ты видишь, во что однажды с большой вероятностью превратишься. И нужно уметь не проваливаться в это осознание.
Когда у тебя за плечами столько, сколько было у них с Чи, ты не падаешь на колени возле каждого трупа. Но и отделаться от мысли, что человек только что — был, а теперь больше нет, все равно сложно. Так что это утро вряд ли принесло Чи заряд бодрости. И сегодня, насколько Чэн его знал, Чи предпочел бы с ним ничего больше не обсуждать.
Но если бы все мы делали только то, что предпочитаем, подумал Чэн, разблокируя телефон, я бы… я даже не знаю, чем бы занимался. Да и какой смысл думать о том, чего никогда не случится.
Чи ответил быстро и ровно: Хэ Чэн.
Чэн сказал ему в тон: нужна твоя помощь.
— Куда? — спросил Чи сухо.
— Никуда. Нет, не такая. Мне нужен психолог. Не мне — Тяню. Он не справляется. С последствиями. Психолог нужен такой, чтобы мог работать с нашим профилем. И желательно онлайн.
— Психотерапевт, — исправил Чи на автомате. Сказал задумчиво: — Задачка. Но я поищу.
— Спасибо.
— Это все?
Чэн поскреб подбородок. Хотел было сказать, что уже отправил счет за утро в бухгалтерию — и передумал.
— Да. Все.
— Хорошо, — ответил Чи. И добавил уже другим, гораздо более знакомым тоном: — Я рад, что Тянь с тобой поделился. Ситуации в целом, конечно, нечего радоваться, но что он попросил тебя помочь — да.
Чэн помолчал. Вздохнул.
— Он не просил. — Вздохнул еще раз и закончил: — Не меня.
Теперь замолчал Чи. И Чэн словно наяву увидел, как Чи быстро складывает один плюс один. И как продолжает складывать дальше. Обжитое убежище, вопрос про язву. Рецепты на лекарства, согласие остаться, вопрос про мазь. И вот теперь необжитое убежище — тоже.
И стоило признать, что все это складывалось в довольно неприглядную картинку. Все выглядело не так, как было на самом деле. Но говорить об этом Чи значило практически оправдываться. А Чэн не сделал ничего такого, за что ему пришлось бы.
— Ясно, — ответил Чи без эмоций. — Хорошо. Я дам знать, когда найду кого-то.
Чэн отнял телефон от уха и какое-то время просто пусто рассматривал царапину на столе. Чи ни в чем его не обвинял — ни в прошлый раз, ни в этот, но чему-то разговоры с ним рождали странную потребность объясниться.
Это навязчивое ощущение продержалось до конца рабочего дня, будто пытаясь конкурировать по силе с головной болью. Чэн попытался вспомнить, когда он последний раз ел, взглянул на оставшийся список документов, которые после сегодняшней ночи у него запросили повторно, и нехотя заказал из ресторана доставку. Несмотря на то, что еду он предпочитал держать вдали от рабочего места, заставил себя съесть почти половину порции. Выбросил остальное. Сжимал зубы, когда съеденное просилось обратно. Думал вяло, что если так пойдет и дальше, в следующем звонке он попросит Чи все-таки организовать ему обследование.
Организм, будто почувствовав слабину, решительно прибавил к общему состоянию еще и непроходящую тошноту. От нее Чэн пытался отвлечься мыслями о рейде.
Машина А Цю покинула квартал пацана еще полчаса назад, и сейчас медленно ползла по центральной улице на юг. Чэн оставил телефон с открытой программой на столе, придвинул к себе пепельницу поближе и наблюдал сквозь сизый дым за тем, что происходит на экране.
Бессилия не было, хотя Чэн его ожидал. Или, возможно, было, но не в том смысле, о котором он подумал изначально. Лю Хи, прямо сейчас изо всех сил пытающийся играть в главного там, куда Чэну запретили соваться, не вызывал желания встать из-за стола, сесть в машину, найти его и свернуть ему шею. Вместо этого Чэну хотелось забраться в постель, найти такое положение, в котором голова будет ныть поменьше, и отключиться как минимум на десять часов. Лучше — на пятнадцать.
Но господин Цзянь позаботился о том, чтобы этого Чэн себе позволить не мог. Потому что все было задумано именно так: напряжение, ожидание и осознание того, что началось это все по твоей вине.
Он хорош, подумал Чэн в который раз. Он знает, как схватить человека за жабры и держать ровно столько, сколько нужно, чтобы почувствовать удушье, но при этом выжить. И помнить, чья рука тебя помиловала. В этом отношении босс всегда оставался превосходным ориентиром.
Где-то рядом с солнечным сплетением тлела сдерживаемая злость, и Чэн хорошо осознавал ее, хоть и не позволял ей разгореться сильнее. Какой был в этом смысл. Злость на босса не изменила бы ровным счетом ничего, кроме того, что помешала бы адекватно выполнять задачи.
А этого добра у него сейчас и без босса хватало.
Он снова посмотрел на экран телефона, как раз вовремя, чтобы заметить, как в уведомления упало входящее сообщение. Оперативно, подумал Чэн, открывая чат. Сообщение было максимально лаконичным: только номер и имя, и несмотря на то, что за Чи никогда не наблюдалось большой любви к пространным посланиям, это показалось совсем уж сухим.
Не такая уж и задачка оказалась, подумал Чэн, бессмысленно рассматривая цифры. Раз нашел нужного человека всего за пару часов. Вряд ли Чи сидел без дела и искал, чем заняться, и поэтому бросился выполнять просьбу Чэна. Скорее даже услугу — которая, конечно, не подразумевала денежной компенсации.
Как будто хотел поскорее отделаться.
А вообще какая разница, подумал Чэн, сдавливая виски. Чи не из тех, кто требует денег за каждый свой шаг. К тому же это помощь не мне, а Тяню. А к детям у Чи всегда было особенное снисходительное отношение. Наверное, потому, что Чи хорошо понимал: своих ему заводить нельзя. Как и всем нам. Если только мы не хотим весь остаток жизни провести в страхе более сильном, чем за себя самих.
Чи был бы хорошим отцом. А я теперь и правда ищу проблемы там, где их нет. Это что-то похожее на месть самому себе. Потому что на то, где проблемы точно есть, пока что приходится закрывать глаза. Ничего не замечать. Точнее, делать вид, будто не замечаешь. А на самом деле наблюдать даже пристальнее, чем обычно.
Здесь-то я уже ничего не упущу. Хватило всего один раз не досмотреть.
Он тяжело вздохнул, поблагодарил Чи так же сухо и вернулся к документам. Посматривал на телефон, пока сверял данные, говорил себе: это все равно придется сделать. Хотя, конечно, можно даже не надеяться, что Тянь тоже спокойно и без истерик поблагодарит его за контакт и тут же позвонит врачу. Но сделать нужно.
И основной проблемой во всем этом будет даже не то, что Чэн предусмотрительно подсовывает братцу нужное. До того еще, как его об этом попросят — или именно потому, что не попросят вовсе. Как и случалось у них много раз до этого. Основной проблемой будет объяснить, как вообще Чэн узнал о том, что Тяню нужен психотерапевт. То есть объяснить, конечно, можно было бы, сославшись на догадки и собственный опыт. Если бы не было этого недавнего телефонного разговора между Тянем и пацаном, о котором Чэн не должен бы знать ни при каком раскладе. И о котором Тянь обязательно вспомнит со своим натренированным недоверием ко мне. И на этот раз — один из редких таких случаев — недоверие наконец будет оправданным.
Проще и логичнее всего было бы сказать, что это пацан попросил меня найти для Тяня специалиста. Но тогда… Чэн прекратил делать вид, будто у него получается сосредоточиться на документах, и дал себе пять минут, чтобы обдумать эту ситуацию. Сказал себе, проходясь костяшками по уставшим глазам: документы закончить сегодня. Завтра может быть новая заварушка, и заниматься еще и этим будет точно некогда. А без этого работа встанет, и никто, кроме меня, не запустит эту машину заново.
Говорить Тяню о том, как все было на самом деле, хотелось еще меньше, чем признаваться в прослушке звонков. Узнай Тянь, что Чэн позволяет себе вмешиваться в его частную жизнь — Тянь не узнал бы ничего нового. А вот если братец узнает, что тот, чьего обидчика он убил, теперь готовит Чэну ужины, бинтует руки и просит помощи, пусть и не для себя — это бросит тень уже не на Чэна. И если Чэну не привыкать жить в тени, то пацану, наверное, лучше бы остаться в глазах Тяня незапятнанным. Просто затем, чтобы Тяню было к кому обратиться. В совсем уж невыносимые моменты.
То, что пацан делает для меня, неприятно заденет Тяня. А ведь это всего лишь обычная благодарность. Влюбленный, тоскующий, безвылазно торчащий в ненавистном отцовском доме, братец вряд ли оценит благородные порывы своего… пацана. Не хватало только чтобы он начал ревновать. А именно так скорее всего и будет.
Чэн устроил лоб в углублении ладоней. Надавил их основанием на глазные яблоки. Ноющая боль между висками слегка отступила, чтобы тут же накатить с новой силой. Вслед за ней моментально подтянулась тошнота.
Чэн убрал ладони, снова потер глаза и уставился в темнеющее окно.
Интересно бы сначала спросить пацана, как именно он представлял себе эту небольшую аферу. Сначала подготовить Тяня? Завалить его очередной порцией ругательств, пригрозить раскроенным черепом, послать куда подальше за отказ, и только после этого отправлять номер врача, будучи уже уверенным, что все сработает?
А, подумал Чэн, кивая самому себе. Да. Он же собрался его просить. Точно. Просто просить. Как будто Тянь и правда человек, способный реагировать на обычную просьбу.
Хотя если пацан будет просить Тяня таким тоном, каким говорил со мной, когда просил не вести машину, а остаться там, в студии, с ним, чтобы поужинать и выспаться… Тогда, конечно, сработает. Даже со мной сработало. Он просто скажет серьезным своим голосом: обратись к врачу, мудак ты ебучий. Пожалуйста, блядь. Нахмурит брови.
Футболку, наверное, тоже будет комкать. Как со мной тогда делал. Тянь этого, конечно, не увидит, но он скорее всего и без того знает, что пацан так делает, когда волнуется. Вспомнит об этом, представит, закроет глаза — и согласится. Потому что он влюблен. Потому что если бы это он таскал пацану еду в убежище и оставался там на ужины и ночевки, он бы, наверное, умер от счастья. Так что если он узнает, что я у него все это… что все это достается мне, он с ума сойдет.
Но он ведь тоже не дурак. И даже если пацан предварительно подготовит Тяня своими просьбами, все равно придется объяснять, каким образом он смог достать номер доктора, готового работать с последствиями убийств. Без передачи данных в полицию, без страха вести дела с людьми такого рода. И уж наверное без уплаты налогов в государственную казну. Как объяснить это Тяню, не рассказывая, что у нас с пацаном вроде как мирный договор с обоюдной заботой?
Чэн бросил злой взгляд на телефон. Снова вернулся глазами к окну.
Никак. Тянь быстро сложит два плюс два. И ничем хорошим это не обернется. И как, интересно, пацан представлял себе это? И почему я не подумал об этом заранее, прежде чем обратился к Чи.
Потому что я ничерта не спал — в последние пару суток почти совсем, и это не то чтобы что-то новое для моей жизни. Потому что голова у меня забита другими заботами. Потому что она у меня болит уже который день, и я так устал от этого, что просто не знаю, как избавиться от этой боли, не высыпаясь вдоволь. Этой роскоши в ближайшие несколько дней можно даже не ожидать.
И даже несмотря на все это я должен был подумать обо всем наперед. Потому что я старше. Потому что пацан — всего лишь пацан, как бы хорош он ни был. Никакая его сообразительность, благодарность, покладистость не должны были сбить меня с толку. Позволить мне думать, будто я могу доверять чьим-то еще решениям, кроме собственных.
Спросить у него, о чем он думал, когда просил меня для Тяня, ядовито усмехнулся Чэн. Просто ради интереса. Как он выкрутится. Вдруг у него и на этот счет есть план.
Да ни о чем. О Тяне и думал. О том, что ему там плохо, а пацану здесь его жалко, а я могу помочь обоим. О цели думал, а не о способе. Как и мой брат. Не зря же они, наверное… Не просто так все это началось. Между ними. То, что у них началось.
А спросить все равно было бы интересно.
В голове вдруг всплыло собственное «До связи».
Я что, ищу повод завязать разговор?
Пять минут прошло, сказал себе Чэн жестко. Документы. Как минимум половину. Потом позвонить Тяню. Потом вторая половина документов. И если к тому моменту с рейда будет отчет, можно ехать домой.
Спать.
Одно это слово будто напомнило телу о том, как сильно оно устало, и Чэн торопливо вернулся к мигающему курсору. Вот так. Осталось только спрашивать у пацана, как правильно поступить. А Тяня вообще не касается то, что происходит в убежище. Я должен обеспечить пацану безопасность — я это делаю. Что случается попутно, как и то, что случается это без скандалов, а с зубодробительной вежливостью, Тяню знать необязательно. Вот и все.
Вот и все.
Раздражение позволило кое-как продержаться над второй половиной бумаг, не уснув прямо над клавиатурой. Чэн закончил с ними, то и дело прижимая к горящим векам холодные пальцы. Заглянул в телефон. Машина А Цю замерла в нескольких улицах от того места, на котором Чэн видел ее в прошлый раз, но новостей пока не было. По-хорошему их и не должно было быть: рейды, проведенные в отместку, всегда были смерчем, быстрым и безжалостным. А все отчеты по ним, если не случилось чего-то необычного, коротко озвучивались на сборах. Обычно.
Но обычно на рейдах присутствовал Хэ Чэн. И с него отчеты спрашивал только один человек, которому нужно было сообщать о происходящем в городе независимо от рейдов.
Как организовывать отчетность сейчас, было совершенно неясно. Чэн подумал, поглаживая царапины на ладони кончиками пальцев, и решил, что завтра спросит все с Лю Хи подробно. А сегодня удовлетворится коротким сообщением от Хань Кая. Когда там оно будет.
Он бросил взгляд на часы. Коротко вздохнул. Сказал себе: хватит бегать.
Скопировал контакт психотерапевта, открыл чат с Тянем, посмотрел в экран пару секунд, разглядывая короткое и ненастоящее «Спасибо», и отправил контакт.
Сообщение открыли через несколько секунд. Чэн готов был поручиться: Тянь так ждал хоть чего-то из убежища, что вцепился в уведомление, не раздумывая, от кого оно.
И перед тем, как нажать на кнопку звонка, он тоже, как видно, не слишком долго раздумывал.
— Это что? — процедил он, как только Чэн поднял трубку.
Чэн горько кивнул. Подумал: и тебе привет, братишка.
— Это номер психотерапевта, — сказал он вместо этого. — Попроси у отца телефон, который не отслеживается, и обратись. Тебя примут. Это безопасно.
Тянь молчал, и Чэн почти слышал в этом молчании, как младший братишка сатанеет.
— Я разве просил тебя об этом? — выдавил он наконец сквозь зубы.
Чэн пощупал языком край зубов. Подумал: или я тебя поймал в нужный момент, или ты сейчас постоянно в таком состоянии. И если постоянно, я понимаю, почему отец на тебя жаловался. Как и понимаю, что визит к специалисту, пусть и виртуальный — не вопрос выбора.
— Не все, что я делаю, подчиняется твоим просьбам, — сухо ответил Чэн. Скандала было не избежать. Разделаться с ним хотелось как можно быстрее.
И хотя бы в этом Тянь с готовностью подыграл.
— Меня не интересует, что ты делаешь в принципе, — выплюнул он. — Меня интересует, какого черта ты лезешь в мои дела.
— Так будет всегда, — мрачно заверил его Чэн. — До тех пор, пока ты не научишься справляться с ними самостоятельно.
— Именно этим я и занимаюсь, — прошипел Тянь явно уже на взводе. Чэн подумал, что нужно бы попросить пацана звонить ему чаще. Вдруг это и правда поможет. — То, как я справляюсь со своими делами, тебя и близко не касается. Это моя жизнь. Не смей в нее соваться.
Привычный уже тон и слова почему-то задели за живое, и Чэн отрезал ледяным голосом:
— Если ты забыл, прямо сейчас мне приходится расхлебывать последствия твоих дел. Так что не соваться не получится. Или тебе просто удобно закрывать глаза на очевидные вещи?
— Сколько можно меня шантажировать тем, что ты о нем заботишься? — трясущимся от злости голосом спросил Тянь. — Ты теперь всегда будешь пытаться продавить меня угрозами?
— Тебе следует получше изучить понятие угрозы, — угрюмо ответил Чэн. — Как и понятие шантажа. Я всего лишь объясняю тебе, почему делаю то, что ты считаешь вмешательством в свою жизнь.
И пока Тянь не бросил трубку, Чэн добавил — возможно, чуть быстрее, чем следовало бы:
— Жизнь человека никогда не принадлежит только ему одному. Советую тебе не забывать об этом. Особенно в твоем теперешнем положении.
— Обойдусь как-нибудь и без твоих нравоучений, — ядовито сообщил Тянь. — И со своими специалистами общайся сам. Тебе это будет полезно.
В динамике раздались короткие гудки. Чэн закрыл глаза, глубоко вдохнул и медленно выдохнул носом. Подумал: похоже на рейд в отместку. Быстро и безжалостно.
И даже не подумал, откуда я узнал про врача. Пока не подумал. Если я хорошо знаю брата, он прокрутит этот разговор в голове еще с десяток раз, будет искать новые оттенки моей неправоты — и только после этого постарается о нем забыть.
И не забудет. Потому что в какой-то очередной раз этого прокручивания он спросит себя, с чего я вообще взял, что ему нужна помощь. Как только насладится в достаточной мере мыслью о том, какая бессердечная сволочь его старший брат. Сначала подумает, что это отец пожаловался, и окажется прав. А потом вспомнит, кто еще говорил ему про психолога. И окончательно озвереет.
И вот тогда-то он позвонит мне сам.
Именно так все и случилось. Стоило Чэну убедиться, что он все-таки вымучил все нужные на сегодня бумаги, выключить компьютер, закрыть кабинет и спуститься к парковке, Тянь принялся обрывать телефон звонками.
В первые несколько секунд Чэн собирался ответить. Даже потянулся рукой к телефону, отрываясь на мгновение от дороги. И передумал. Сонливость наваливалась на него со всех сторон сразу, головная боль так и не стихла до конца, где-то под ребрами противно плескалось съеденное за запоздалым обедом, и все тело странно вибрировало, будто сквозь него пропускали ток. Все, чего хотелось Хэ Чэну — просто добраться до постели и отключиться. Предварительно, конечно, прочитав сообщение от Хань Кая о том, что все в порядке.
Последнее, на что Чэн был способен прямо сейчас — устраивать новую перепалку с младшим братом.
Чэн на секунду зажмурил сухие глаза, проморгался, встряхнулся. Подумал, сворачивая за угол: он будет вспоминать мне это до конца жизни. Или еще пару лет точно. Если, конечно, моя жизнь продлится еще пару лет. И даже, наверное, после моей смерти будет говорить, что я всегда игнорировал его звонки. С Тянем так было с самого детства: стоило сделать что-то однажды — и в следующий раз братец вспоминал об этом как о чем-то постоянном. Так что Чэн прекрасно понимал, что сейчас ухудшает свое положение в глазах Тяня еще сильнее.
Понимал — и ничего не мог поделать. Ни с этим, ни с собой. Просто слушал, как вибрирует телефон — сначала один раз, до упора, пока звонок автоматически не прекратился, и сразу же вслед за этим — еще один, и еще один, и еще и еще. И ничего не делал.
Злости не было. Было пусто. Вакуумно, остро, так, что казалось, будто эта пустота засасывает с головой. Чэн из последних сил следил за дорогой, заставлял себя держать глаза открытыми и тупо вслушивался в размеренную вибрацию. Думал отстраненно, как будто слушая чужие мысли: мой брат станет хорошим дельцом. Если научится обуздывать эмоции. У него достаточно упорства, веры в собственные силы и умения игнорировать любые приличия. Отличный набор качеств для эффективного лидерства. Импульсивности, правда, пока слишком много. Но это можно исправить. Если, конечно, Тянь этого сам захочет. Очень удачно, что это — одна из тех вещей, которая зависит от его желания.
Потому что на некоторые вещи твое желание не имеет никакого влияния. Хоть наизнанку вывернись. К сожалению или к счастью. И вот как раз сейчас Тянь сталкивается с одной из них. Как бы сильно ему ни хотелось вцепиться в горло старшему брату и пустить немного крови за очередную попытку сделать его жизнь лучше, ничего у него не выйдет. Не потому, что старший брат решил преподнести младшему урок. Потому лишь, что старший — тоже живой человек. И сейчас он уже просто больше не может делать вид, что это не так.
Извини, малыш, подумал Чэн, снова коротко взглянув на имя брата на экране мобильного. Я что-то и так почти разваливаюсь. Я не могу себе позволить тоже поддаться эмоциям сейчас. Слишком многое от меня сейчас зависит. Слишком многие.
А эмоции заставляют людей совершать ошибки. Значит, следует попросту не позволять себе их чувствовать. Ничего личного, братишка. Простая рабочая формула успешного человека.
На этой мысли Чэн неожиданно для себя самого рассмеялся, горько и зло. Смех, будто соревнуясь с вибрацией мобильного, тоже вырывался из него отрывистыми волнами. То затихал, то накатывал снова. Чэн смеялся — и даже не мог сказать, почему. Хватал воздух ртом так, что под плечом врезалась портупея кобуры.
В сухие, истосковавшиеся по влаге глаза наконец набежало. Чэн сморгнул, пока не врезался в поворот или другую машину, затем еще и еще раз. А затем прекратил смеяться так же резко, как и начал.
Потому что осознал, что направляется не домой. И не на базу, и не в ресторан, и не в клуб, и не в любое другое место, в которое мог бы уехать по привычке, сам того не заметив из-за уже сбоящего сознания.
Машина находилась ровно на середине пути от офиса к студии. К убежищу, в котором молчаливый пацан ютился на диване по ночам. Сейчас, скорее всего, тоже уже на диване. Уже, наверное, поужинал. Или готовит прямо сейчас.
Во сколько он ест-то вообще, когда меня там нет?
О чем я думаю, спросил себя Чэн с нажимом, так и не останавливая машину. Снова бросил взгляд на вибрирующий телефон. Что я делаю. И прямо сейчас, и в принципе.
Он свернул на первую попавшуюся парковку и остановился. Приоткрыл окно, вцепился зубами в сигарету и щелкнул зажигалкой, зажмурившись так сильно, что между висками дернуло. Смотрел то в экран мобильного, с которого так и не исчезало имя брата, то в желтую стену здания прямо перед собой. И не видел ни того, ни другого.
Учу Тяня не поддаваться — а сам поддаюсь и даже не осознаю этого. Я туда даже не собирался. Я не думал, что это может быть полезно или правильно, хотя в нынешней ситуации это и правда даже полезнее, чем отправиться домой. Я не взвешивал, не принимал решение, не позволял себе. Я даже не задумывался об этом. Просто взял и поехал. Как будто никак иначе поступить и нельзя было.
И я знаю, почему так. Чэн отвернулся от мобильного и открыл окно шире. Вдохнул тяжелый и влажный бензиновый воздух. Подумал: там просто очень тихо. Там — так, как могло бы быть дома, если бы я был обычным человеком. Возвращался бы после какой-нибудь работы в квартиру и оставлял за дверью в нее весь мир до следующего дня. А меня бы встречали тишиной и спокойствием. Вещи — если бы я жил один. Заботой и трогательным беспокойством — если бы нет. Кто-то, кто действительно ждал бы, когда я наконец вернусь. И был бы мне рад. Встречал бы не дежурной, вышколенной и уже приевшейся улыбкой, одной на всех таких же одинаковых. Чем-то настоящим. Ужинами, стаканом воды на тумбочке у постели. Испугом в глазах при виде царапин на мне. Редкими шутками. Не потому, что я за это отправляю счета в бухгалтерию. И не потому, что поступать так выгодно. Даже если это и правда так.
Это так сильно отличается от того, к чему я привык. Огромный дом, полный народу, яркая подсветка каждого угла, антикварные вазоны, кабинет, который я обставил лично и в который выбирал предметы, глядя совсем не на ценник. Всегда готовая пища в светлой столовой, небольшая сауна на цокольном этаже, ортопедический матрас в просторной спальне. Все, что угодно. Кроме желания туда возвращаться.
Я сам все это хотел. Я сам все это выбрал. Я окружаю себя только теми, кто ни на чем не прокалывался. Кто боится потерять свое место рядом со мной или на подступах ко мне. Осознает ценность этого места. Рассудительных людей, которые знают, чего хотят от жизни. И чем готовы ради этого пожертвовать. Потому что без жертв в таких случаях практически никогда не обходится.
Я не готов и не хочу менять все это на место, за которое придется бояться. На того или тех, чья жизнь станет мне дороже собственной. Кого нельзя будет заменить при неудачном раскладе. Привязанности делают людей слабее. Именно поэтому я имею то, что имею. А привязанностей — нет.
К этому полудетскому, искреннему и бескорыстному стремлению поблагодарить меня тянет исключительно от ощущения новизны. В структуре от этого избавляются в первые годы, если не в первые месяцы. Те, кто попадает в нее как полагается, а не появляется заброшенным на вершину волей случая. Я так давно не встречал этого, такого банального и глупого, что растерялся и не понял, что искренности следует избегать. Как и любых других проявлений слабости.
Чэн затянулся еще раз. Потер глаза. Что-то внутри туго прокручивалось, наворачивая плоть, как штопор. Неприятно задевало ребра. Можно было сколько угодно убеждать себя. Приказывать себе. Или отказываться от чего-то, понимая, почему ты это делаешь.
Но чтобы действовать эффективно, нужно также признаваться себе в том, что ты допустил ошибку. Я допустил, честно сказал себе Чэн. Я спутал ощущение безмятежности от отдыха с чувством безопасности. И потому теперь, когда мне снова нужен отдых, я снова захотел туда.
Более того, додумал Чэн, поглядывая на вибрирующий телефон, я продолжаю это делать. Мне туда и сейчас хочется.
Чэн потушил окурок и некоторое время посидел, не шевелясь. Разглядывал стену. Думал.
Сообщений от Хань Кая еще не было. И это было минусом. Знай Чэн, что все прошло по плану, сейчас он смело сказал бы себе поступить со своими желаниями так, как и следовало. Но пока оставаться ближе к офису, базе и кварталам, в которых сейчас остаются его люди, было правильнее. Даже если это значило, что отчасти он все-таки пойдет на поводу у своих желаний. В конце концов, филиал не затем по-тихому приобретал недвижимость в разных районах города, чтобы потом глава этого самого филиала шарахался от этой самой недвижимости. Потому только, что в прошлое его пребывание там случилось что-то непривычное.
Я туда вернулся после того, как там умер Лей Цзен, сказал себе Чэн. Я оставался там на ночь, и не на одну. Потому что так диктовали обстоятельства. Даже когда в темноте с дивана снова хрипели и едва шевелились. И я смог снова к этому привыкнуть. И ничего со мной не случилось.
Настолько, что всего пару дней назад я расслабился так, как больше уже не расслаблюсь. Это было обычной слабостью. Такого больше не повторится.
И если сейчас я позволю себе остаться в уже обжитом убежище, а не отправлюсь в то, из которого еще не выветрился запах смерти, то случится это только из практических соображений.
Быть ближе к месту событий, если придется снова срываться среди ночи и ехать туда, где я буду нужен — это как раз такое соображение. Взвешенное и правильное. Именно поэтому я так и поступлю. Поэтому. А не потому, что мне так хочется.
Штопор, накручивающий внутренности за ребрами, медленно и неохотно выскользнул наружу. Чэн подумал, что незачем больше торчать здесь, раз решение уже принято, завел машину и направился в сторону студии быстро, почти торопливо. Думал, протискиваясь в параллельный ряд там, где никто другой не рисковал этого делать: лягу спать, особо не болтая. Ужинать, наверное, тоже не стану. Даже если пацан приготовил говядину. А хотя как он ее приготовит, подумал он, косясь на гудящий мобильный с некоторым раздражением. Бесконечная она, что ли, у пацана? Чтобы он приготовил говядину, нужно для начала, чтобы кто-то ему ее привез.
Чэн представил, как сворачивает в супермаркет и бродит по нему под ядовито-белым светом флуоресцентных ламп, и скривился, прибавил скорости и увидел наконец знакомый поворот. Никаких супермаркетов, ламп и касс. Между висками с готовностью застучало от одной только мысли об этом. Чэн сказал себе: ну уж нет. Там, в убежище, достаточно запасов. Посмотрю заодно, чем пацан питается, когда я не привожу ему свежее мясо.
А еще посмотрю, как он будет уговаривать моего братца прекратить мне наконец названивать и принять помощь. Вот это будет и правда забавно. Ради этого можно даже не поспать лишние пять минут.
Будто в наказание за эту мысль Чэн споткнулся, выбираясь из машины на парковке, и чуть было не полетел на ровный тугой настил. Вовремя успел схватиться рукой за дверцу.
Корка на ладони треснула и тут же засочилась розоватой жижей. Чэн сцепил зубы, зевнул, не открывая рта, и сказал себе примирительно: какие там пять минут. Я сейчас прямо в лифте усну.
И он действительно чуть было не уснул. Проскочил мимо знакомого уже охранника на пропускном пункте, ткнул пальцем в сканер отпечатка пальца на контрольных постах и сделал нетерпеливый знак рукой, когда с ним попытались заговорить на одном из них. Шагнул в лифт из последних сил. Прислонился к стене спиной и затылком. Закрыл глаза.
Телефон в кармане продолжал вибрировать. Он меня на автонабор поставил, подумал Чэн, почти уже засыпая. Просто чтобы досадить. Тянь это умеет лучше всех остальных вместе взятых.
На этой мысли сознание начало уплывать. Ноги дрогнули и подкосились, будто от удара. Чэн дернулся, проморгался, отстранился от стенки и встал ровно по центру кабины. Не закрывал больше глаз до тех самых пор, пока не вышел на нужном этаже.
Дверь студии, уже хорошо знакомая, почему-то окончательно его добила. На плечи словно навалилась целая тонна, и остаток пути от лифта до этой двери Чэн прошел, подшаркивая ногами, чего с ним не случалось уже давно. Он приложил палец к сканеру, с нетерпением представляя, как упадет в постель. Возможно, даже игнорируя душ. Скажет только пацану, пока будет переодеваться в ночное, чтобы тот наконец набрал Тяня. Пусть освободит мне линию. Невозможно же.
Механизм в двери легонько щелкнул, и в первую секунду Чэну показалось, что он все-таки оказался в супермаркете. Из студии на него плеснулся непривычно яркий свет. Он прищурил резанувшие болью глаза, подумал: что это на пацана нашло. Никогда же не включал все фонари сразу.
А когда он наконец вошел в студию, понял, что. И его будто окатили ледяной водой.
Студия была полна народу. Кто-то сидел в кресле, кто-то торчал у раздвижной двери в кухню. В воздухе плавали удушливые кольца дыма. На диване восседал Лю Хи.
Пацан, обхватив себя руками за плечи, испуганно жался в углу комнаты у занавески. И вот теперь — это Чэн бы уже ни с чем не спутал — пацан и в самом деле боялся.
Дверь закрылась за спиной Чэна с негромким звуком. Перед глазами у него полыхнуло, и он сделал короткий шаг вперед.