12
1 марта 2023 г. в 13:00
Кровь пульсировала в висках так сильно, что в глазах на секунду потемнело — то ли от заново вспыхнувшей боли, то ли от мыслей, нахлынувших на уставший мозг, как цунами.
Собравшиеся разом замолчали, и в студии повисла давящая тишина. Все они поднялись, как по команде, и Чэн с некоторым облегчением отметил, что раненых не было. Или по крайней мере раненых настолько, чтобы остаться хрипеть на диване убежища, когда в нем появился глава филиала.
Пацан, сжавшийся в углу, тоже выглядел целым. Напряженным, скованным, но целым. Внутри у Чэна что-то дернулось, когда пацан поймал его взгляд, и по этому испуганному лицу проскользнуло секундное облегчение. Как будто Чэн не имел отношения к людям, которые ввалились в студию, ставшую для пацана домом. Как будто он был здесь не главным злодеем, а кем-то, кто может пацана спасти.
Чэн заставил себя не поддаваться желанию подойти к нему ближе и убедиться, что ему никто не навредил. Попытался сконцентрироваться на том, что сейчас было действительно важно.
Если раненых здесь не было, почему тогда здесь вообще кто-то был?
Глаза метнулись к Лю Хи, и что-то внутри дернулось еще раз, но Чэн тут же себя осадил. Если бы все дело было в нем, если бы он оказался здесь из-за пацана, он был бы один. Но здесь оказались все. И все переметнуться на сторону Лю Хи просто не могли. Если у Лю Хи вообще есть какая-то сторона.
Пацану ничего не грозит. Зато, возможно, грозит всем нам. И мне, как ответственному за филиал, в первую очередь.
И провалиться мне на этом месте, подумал Чэн, ощущая, как в нем поднимается ярость, если этот кретин не приложил к этому руку.
Первым порывом было выхватить оружие и выстрелить в Лю Хи прямо сейчас. Убить его на этом самом месте, на диване, где уже неоднократно истекали кровью. Выстрелить — и не позволять никому даже смотреть в его сторону. Пока он не прекратит дышать. Пока не остынет окончательно и Чэн не убедится, что больше этот человек никогда не станет причиной ни одной его проблемы.
Кобура под пиджаком вдруг резко потяжелела, будто просясь в ладонь. Чэн особенно остро почувствовал сквозь рубашку теплое, нагретое телом оружие. Всего пара движений. Пара секунд. И все решится.
В этот самый момент Чэн с отрешенным удивлением понял, что руки у него дрожат. И он не мог бы вспомнить, даже если бы попытался, когда с ним такое случалось в предыдущий раз.
Заговаривать не спешил никто. Глаз, конечно, тоже не прятали, что было уже хорошим знаком. Единственным отчетливо различимым звуком, который доносился до Чэна сквозь звон в ушах, была вибрация его телефона. И вот в этом ничего хорошего не было.
Чэн напряг руку, чтобы скрыть дрожь, достал телефон из кармана, быстро сбросил очередной звонок от Тяня и тут же заблокировал его номер. Разбираться с этим будем позже. Сейчас и без того есть чем заняться.
Он вернул телефон в карман, обратился взглядом к Хань Каю и процедил:
— Докладывай.
Хань Кай мотнул головой, отбрасывая волосы с глаз. И словно ненароком взглянул на Лю Хи.
Конечно, подумал Чэн под гул пульса в ушах, без тебя никак не обошлось.
Он перевел взгляд на Лю Хи и повторил, почти не разжимая челюстей: докладывай.
Лю Хи подобрался, торопливо прочистил горло и выпалил:
— Рейд был проведен в соответствии с последними указаниями господина Цзянь. По расширенной карте.
Воздух на секунду загустел у Чэна в горле. Он с усилием протолкнул его дальше, в трахею, за ребра, в легкие. Подумал: в соответствии с последними указаниями. Которые, очевидно, расходятся с теми, которые получил сегодня утром я.
Которые мне либо не посчитали нужным сообщить, либо не пробились на линию сквозь бесконечные звонки моего братца. И даже не угадаешь, что из этого хуже.
Уставший мозг едва ворочал мысли, но даже в этом состоянии было ясно, что оба расклада были отнюдь не в его пользу. Из живота медленно и противно поднималась холодная липкая волна.
— Дальше, — велел Чэн с холодной яростью.
Лю Хи моргнул.
— Условленные цели отработаны. Без особых случайных потерь с нашей стороны.
Чэн пробежался взглядом по присутствующим. Ду Тун, Цюэ Лунь, Фэн Ху, Ян Жун. Все и правда выглядят целыми. И вместе с Хань Каем, Лю Хи и самим Хэ Чэном составляют верхушку филиала. Очень удачно собранную в одном месте.
И причина у этого может быть только одна. Смерть человека, занимающего положение столь высокое, что в отместку могут выкосить их всех.
— Здесь почему?
Лю Хи с натугой сглотнул. Бросил быстрый взгляд на Хань Кая. Промямлил:
— П-протокол.
Чэн сжал кулаки. Боль перетекала из висков в затылок, охватывая голову пульсирующим обручем со всех сторон. Нарастающий гнев только усиливал ее. Я знаю, что протокол, имбецил, подумал Чэн сквозь багровый туман в голове. Я спрашиваю, почему его использовали.
Он перевел взгляд на Хань Кая. Повторил, раздельно и четко выговаривая каждое слово: здесь почему?
Хань Кай коротко и по-военному кивнул, облизал губы и сказал абсолютно ровным тоном:
— Устранен заместитель господина Мэй Ци.
Чэн заставил себя не отводить взгляд. Хань Кай выдержал его с честью. По его лицу нельзя было понять, что он думает о случившемся.
А значит, нельзя было и выяснить, входило ли это в последние указания господина Цзянь. Если входило, я как глава филиала должен был об этом знать.
Заместитель господина Цзянь, не осведомленный о его приказах — это как минимум жалко. А как максимум — это фигура, потенциально подлежащая смещению за непригодность.
Или устранению. Как случилось с заместителем господина Мэй.
Возможно, это небольшое милое собрание было устроено здесь именно с этой целью.
Во рту вдруг пересохло. Чэн перевел взгляд на Лю Хи, нервно сжимающего и разжимающего кулак. В отличие от Хань Кая, по его лицу можно было отлично прочитать все, о чем он думал. Страх, стыд, немного вины и уязвленная гордость.
И это точно так же не поможет выяснить, было ли произошедшее спланировано заранее или стало результатом случая.
Чэн скользнул глазами по пацану. Тот стоял на прежнем месте. Сжал губы так, что они побелели. Дышал неглубоко и быстро.
Боится, подумал Чэн еще раз. Будет плохо, если он увидит, как меня убьют. Да и просто будет плохо. Он же тогда тоже отсюда не выберется. И что от этого случится с Тянем, можно только догадываться.
Мысль о младшем брате неожиданно полоснула злостью. Если бы не эти выходки с автодозвоном, Чэну не пришлось бы стоять здесь на последнем издыхании, гадая, упустил ли он звонок от господина Цзянь. Или упустил нечто гораздо более важное.
Ситуацию спас тот, чьей помощи Чэн ожидал меньше всего.
— Я спросил, как действовать в подобных случаях, — Лю Хи вклинился в его мысли подрагивающим голосом. — Как вы и велели, босс. И мы действовали в соответствии с правилами.
Чэн помолчал. Шестеренки в голове вращались с физически ощутимым скрипом. Размышлять следовало быстро, принимать решения — еще быстрее. А все, на что Чэн чувствовал себя сейчас способным, было падение в постель с высоты всего своего роста. Как можно скорее. Даже не раздеваясь.
Но впереди было еще немало дел. И некоторую часть из них нельзя было выполнить иначе, кроме как рискуя.
— Если вы действовали в соответствии с правилами, почему я узнаю отчет о случившемся здесь и сейчас?
Лю Хи виновато кашлянул, и у Чэна похолодело внутри еще до того, как этот человек сказал, что собирался.
— Мы пытались позвонить вам, босс. Хэ Чэн. Но линия была все время занята. И мы… мы решили сообщить об этом напрямую господину Цзянь.
И он замолчал. Остановился так, будто больше нечего было сказать.
Чэн шагнул вперед и вкрадчиво спросил:
— Ты считаешь, что я должен вытаскивать из тебя каждое слово?
Лю Хи моргнул, вытянулся и затараторил:
— Нет, босс. Конечно, нет. Мы отчитались о случившемся господину Цзянь, и он одобрил протокол. У нас трое раненных. На базу вызвали врача. После отчета отключили все телефоны. Предварительно остаемся здесь на неделю. Звонить господину Цзянь через три дня. Или при эксцессах.
А это эксцесс и есть, подумал Чэн, так что и мне, конечно, нужно позвонить ему прямо сейчас.
— Территориально рейд прошел…
— Пока достаточно, — процедил Чэн, снова сканируя взглядом каждого из собравшихся. Сердце стучало в груди тяжело и гулко, и он сдержал желание облизать пересохшие губы.
Значит, убивать меня пока никто не собирается. По крайней мере, прямо сейчас.
Глаза метнулись в угол. И пацана тоже. Пацана тоже никто не тронул и не тронет.
Но это, конечно, еще не значит, что ситуация стала значительно проще.
Мысли кружились в голове комками и обрывками, на глаза давило изнутри, и Чэн вдруг почувствовал, что больше не выстоит посреди комнаты ни минуты. Он расстегнул пуговицу на пиджаке, взмахнул рукой и сказал: пока свободны.
Сели все, кроме пацана, все так же застывшего в углу, и почему-то Лю Хи. Хэ Чэна вдруг захлестнуло отчаянным порывом встать между пацаном и комнатой, так, чтобы его не было видно. И чтобы он тоже не видел никого. Чтобы он хоть немного успокоился.
И тут же приказал себе даже не думать об этом. Потому что Лю Хи шагнул навстречу вместо того, чтобы вернуться на диван. Градус тревоги на его лице не спадал, но что-то в нем все равно изменилось, и Чэн волей-неволей снова напрягся.
— Еще кое-что, босс, — сказал Лю Хи, не понижая голоса. — О том поручении, которое вы мне дали.
И этот кретин очень ясно кивнул в сторону угла, в котором ютился пацан.
Чэн расправил плечи. Что-то внутри заныло от нехорошего предчувствия.
Пацан в своем углу переступил с ноги на ногу и чуть подался вперед. По лицу у него скользнул настоящий, ничем уже не прикрытый страх.
Чэн уже открыл рот, еще не зная толком, что скажет, но уже понимая, что Лю Хи нужно перебить, чтобы не случилось чего-то непоправимого. И не успел.
— Плохие новости. — Лю Хи поднял перед собой руки и сложил четыре пальца в знак решетки. — Это точно. Ян Жун проверил.
Чэн оторвал взгляд от рук своего заместителя и быстро метнулся им к Ян Жуну.
Ян Жун, квадратный, с привычно наполированной лысиной, серьезно кивнул с дивана.
Пацан дернулся, и Чэн, быстро скользнув по нему глазами, прикинул, мог ли он увидеть то, что показывал Лю Хи. Рыжие ресницы дрожали. На побелевшей нижней губе выступила кровь, и Чэн тут же понял, почему: пацан нещадно драл губу зубами.
— Я не хотел сообщать об этом, не известив сначала вас, босс, — проговорил Лю Хи высокопарно, и Чэну стоило поистине титанических усилий не ударить его в лицо прямо сейчас.
Он снова посмотрел на пацана. Ребенок, подумал он. Бедный. За что это с тобой случается. Разве ты заслужил хоть что-нибудь из этого.
Чэн вдруг осознал, что смотрит пацану в глаза, не мигая, уже пару секунд. А в этих самых глазах плещется уже почти животный ужас.
И что-то подозрительно похожее на понимание.
— За мной, — приказал Чэн Лю Хи, разворачиваясь в сторону кухни.
Сердце билось в ребра так, будто отрастило кулаки, и Чэн вдруг почувствовал, как много в студии дыма. К горлу тут же подкатила тошнота.
Ян Жун проверил, подумал он на пороге кухни. Это значит, поводов сомневаться нет. За коммуникацию с пенитенциарной службой в структуре отвечал именно этот человек.
И его слово всегда было мерилом достоверности любых новостей из тюрьмы.
Лю Хи вошел в кухню вслед за Чэном, и Чэн, не оборачиваясь, велел ему закрыть дверь. И пока его заместитель задвигал ее с неожиданным и неприятным шумом (как пацан умудрялся делать это тихо?), Чэн опустился на стул, только сейчас осознав, насколько ватными ощущаются ноги.
Едва сдержал облегченный выдох, когда наконец откинулся на жесткую деревянную спинку. И тут же подался вперед, оперся о стол локтями. Отдыхать еще было не время.
— Теперь рассказывай все, что знаешь.
Лю Хи вытянулся перед столом, кивнул и начал:
— Мы начали рейд с южной части…
— Не это, — перебил Чэн, глядя на Лю Хи исподлобья. — Про тюрьму.
— Информации не слишком много, — осторожно ответил Лю Хи, помешкав. — Его убили пару дней назад. Три, если быть точным. Родным, конечно, пытались сообщить. Но вы сами понимаете, босс. Больше нет контактов. Э… В заключении о смерти указано желудочное кровотечение.
Тошнота подкатила к горлу сильнее. Чэн с натугой сглотнул и спросил, почти не разжимая губ: а на самом деле?
— Четыре ножевых ранения, — кротко сказал Лю Хи. Склонил голову.
И почему-то этот жест взвинтил злость Чэна до невыносимой. Он скрипнул зубами, сжал кулаки и медленно выдохнул носом. Ты его даже не знал, подумал он, пытаясь разжать сведенные челюсти. Ты не представляешь, что это был за человек. И я не представляю. И нам обоим по большому счету все равно. Вот только я не корчу из себя сестру милосердия, пытаясь соболезновать тому, кто не имеет ко мне ни малейшего отношения. А ты зачем-то хочешь сделать вид, что сожалеешь о смерти незнакомца. Будто тебе не все равно.
Хотя на самом деле из нас двоих не все равно только мне. И даже я не имею на это права.
— Пытки? — сухо спросил Чэн, совладав наконец с жевательными мышцами.
Лю Хи покачал головой.
— Сложно сказать. На первый взгляд нет. Но времени проверить не было.
Чэн неохотно кивнул. Лицо пацана, испуганного до крайности и подозревающего нечто страшное, стояло перед глазами. Его никак не удавалось прогнать.
Чэн со странным, неуместным стыдом отметил, что его до краев заполняет острая жалость.
Это несправедливо, подумал он, на секунду поддавшись этому давно забытому ощущению. Пацан этого не заслужил. Как и всего того, что случилось с ним раньше. И если я сейчас скажу ему еще об этом…
Тянь изведет всех в доме окончательно, сказал он себе, машинально расстегивая пиджак. Потому что тогда пацан точно не захочет ни говорить с Тянем, ни видеть его. Больше, наверное, никогда.
А ведь они только-только наладили какую-никакую связь. И у них обоих появилась пусть и призрачная, но возможность наладить жизни.
И я не могу позволить ничему их этой возможности лишить.
— И… — произнес Лю Хи так, будто говорить ему этого не хотелось. Чэн медленно поднял на него взгляд, и в желудок ухнуло что-то холодное и тяжелое. — И я был у их квартиры.
Слух полоснуло этим неприятным «у квартиры». «У», сказал себе Чэн. Не «в».
— И что в квартире? — спросил он, сухо сглатывая очередной приступ тошноты.
Лю Хи вздохнул и сказал, опуская веки:
— Ничего. От нее ничего не осталось. Дыра на половину дома. — Он помолчал и добавил, не поднимая глаз, как будто сам был в этом виноват: — Утечка газа. По официальной версии.
А что по неофициальной, даже спрашивать не стоит, подумал Чэн, откидываясь все-таки на спинку стула. До всего, что принадлежало пацану, который жмется сейчас в углу полного посторонних убежища, дотянулась длинная, безжалостная длань того, кто ищет сына.
Кто дает понять, что для него не существует непричастных.
Чэн обессиленно выдохнул. Потер сухие глаза. Они тут же отозвались неприятным жжением.
Больше всего на свете ему хотелось уснуть. И, наверное, больше не просыпаться.
До тех пор, пока Лю Хи не открыл рот еще раз.
— Как вы хотите сообщить ему об этом? — спросил он участливым тоном.
Чэн мучительно-медленно вскинул голову. Не только потому, что каждое резкое движение рождало в голове красно-белые вспышки. Еще и потому, что ему приходилось изо всех сил сдерживаться, чтобы не откинуть в сторону пиджак. Ладонь уже практически чувствовала вес оружия.
Но, к сожалению, даже это ничего бы не исправило.
Возможно, жизнь Лю Хи спасло одно лишь это осознание.
— Я могу взять это на себя, — продолжил Лю Хи, совершенно, кажется, не подозревая о титанической выдержке Хэ Чэна. — Чтобы облегчить вам бремя.
Какое-то мгновение Чэн был критически близок к тому, чтобы облегчить свое бремя самостоятельно. Но здравомыслие перевесило.
— Ты не скажешь ему ни слова, — прошипел он, с трудом узнавая собственный голос. — Ни ты, ни Ян Жун. Ни сейчас, ни завтра, ни когда-нибудь еще. С этим я разберусь самостоятельно. В нужное время. А ты об этом забудешь. Уже забыл. Это ясно?
— Босс, парень имеет право…
— Я сказал: ты забыл! — рявкнул Чэн, изо всех сил хлопая ладонью по столу. В руку тут же отдалось резкой болью.
Лю Хи вздрогнул. Обозначил оскорбленный кивок, сказал вполголоса: как скажете. Босс.
Чэн сделал пару шумных вдохов и выдохов. Рука, которой он ударил по столу, тряслась. Он сжал ее в кулак и отрывисто бросил в сторону, не глядя на Лю Хи:
— На выход. Закрой за собой.
Лю Хи склонил голову еще раз, выражая одновременно и почтение, и злость. Вышел из кухни. Задвинул дверь, как было велено.
И лишь оставшись наедине с самим собой, Чэн позволил себе схватить воздух ртом. Руки горели, как обожженные — обе, и Чэн уже не мог вспомнить, которой из них он прихлопнул стол.
Примерно так же ощущалось и остальное тело. Как будто в нем блуждало запертое электричество. Перед глазами плыло, и Чэн не мог различить, действительно ли он видит черные пятна или это ему только кажется. Он запустил обе ладони в волосы. С одной из них соскользнуло на лоб что-то теплое.
Чэн с отвращением потер лоб рукавом. Повернул руку ладонью вверх. Из-под треснувшей корки сочилась золотисто-розовая жидкость. Чэн тупо уставился на нее, и сквозь черные мушки разглядел с большим трудом, что по столу разлетелись в разные стороны брызги — как раз от того места, где его ладонь соприкоснулась с равнодушным деревом.
Он потянулся к одной из этих брызг. Размазал ее по гладкой отшлифованной поверхности.
В голове было мучительно-пусто. Впервые за очень долгое время Чэн попросту не знал, что делать дальше.
То есть знал, конечно. Пока еще он занимал должность главы филиала, ему следовало действовать соответствующим образом. Сначала позвонить господину Цзянь, чтобы согласовать с ним дальнейшие планы. Затем потребовать подробного отчета от бригады. Выслушать его, учесть все сказанное и попытаться просчитать, какими могут быть последствия. Переадресовать общение с раздраженным братцем, номер которого пока что полежит в черном списке, на перепуганного насмерть пацана.
И ни при каких обстоятельствах не рассказывать этому пацану, что от его семьи, как и от его прежней жизни, не осталось ничего, кроме поношенных штанов и кедов. Хорошо, что мать жива и под защитой. Спасибо, подумал Чэн со злой иронией. А все потому, что этого ребенка коснулась фамильная милость семейства Хэ. Один его полюбил, а второй… А второй теперь подтирает подтекающую к пацану кровь. Со всех возможных сторон.
Так что Хэ Чэн отлично знал, что именно он должен сделать. Просто не представлял, как.
Сколько времени он провел вот так, с вязким вакуумом в голове, размазывая по столу мелкие подсыхающие капли собственной плазмы, Чэн не мог сказать наверняка. И лишь когда он чуть было не уснул за столом, поймав себя в последнее мгновение перед соприкосновением щекой с прохладной древесиной, он осознал, что дальше оттягивать было нельзя.
Что ж, подумал он, если господин Цзянь намерен сообщить мне новости, так тому и быть. И лучше сделать это сразу, чем оттягивать. Как сорвать присохший к ране бинт.
Он достал телефон из кармана, подержал его в дрожащих пальцах, подумал: я не боюсь. Это не то, чего следует бояться.
И он в самом деле не боялся. Оттого более странной была эта непрекращающаяся дрожь в руках. Чэн попытался встать, потому что подумал: важное следует встречать стоя, как подобает мужчине. Однако тут же обнаружил, что ноги отказываются его держать. Тело умоляло о сне, грозясь отключиться на ходу, так что Чэн махнул рукой на то, как подобает принимать известия. Вдохнул, выдохнул и набрал номер.
Господин Цзянь ответил тогда, когда Чэн уже собирался отключиться.
— А, — раздалось в трубке мягко и почти доброжелательно, — Хэ Чэн.
И несмотря на то, что организм функционировал буквально в долг, Чэн подобрался. Выпрямился на стуле.
— Господин Цзянь.
— Он самый! — подтвердил телефон с искренним весельем. — А я все думаю, когда ты позвонишь. Опоздания, любезный, не к лицу главе филиала. Промедления в нашем деле — дорогое удовольствие.
Чэн беззвучно дышал приоткрытым ртом, борясь с накатывающей тошнотой. Темечко распирало изнутри жгучей болью, и слова будто застревали в ней. И пока он подбирал подходящие, господин Цзянь переключился с журящего тона на благосклонный и даже сочувственный.
— Ты, конечно, уже разобрался на месте и знаешь, где находятся твои люди.
Чэн сглотнул, едва не оцарапав пересохшее горло. Подумал: или все это — одна большая ловушка, или чертовски удачное совпадение.
Повезло, подумал он. Ровно то, от чего я рекомендовал избавиться Лю Хи: надежда на удачу и вера в ее благосклонность.
— Так точно, — ответил Чэн бесстрастно. — Я нахожусь вместе с ними.
— Чудно! — с энтузиазмом воскликнул господин Цзянь. — Это решает одним махом сразу массу проблем, мой дражайший друг. Ты, конечно, понимаешь, что тебе нельзя показываться в городе. Я уже начал было волноваться! Но раз уж вы собрались все вместе в безопасности, все складывается как нельзя лучше.
Чэн осмотрительно молчал. Каждый толчок пульса отдавался в голове шипящим звуком, похожим на звук морского прибоя, и за этим шумом Чэн опасался упустить что-то значимое. Например, оттенки интонаций. Чтобы быть готовым в нужный момент, когда господин Цзянь сочтет его расслабившимся.
Но господин Цзянь, похоже, откладывал упреки на потом. Или и вовсе отложил их в сторону.
— Итак, теперь моя очередь приложить руку к чаше весов, чтобы восстановить баланс, не так ли? — спросил он почти ласково.
— Очевидно, это так, — ровно подтвердил Чэн.
— Славно! — обрадовался господин Цзянь. — Ты не оставишь своих людей и пробудешь с ними до тех пор, пока я не улажу дела с господином Мэй Ци. Будешь включать свой телефон один раз в сутки. Скажем, с восьми до девяти. По вечерам. И если ты увидишь сообщения от меня, ты перезвонишь мне сию же минуту. Это ясно?
— Да, босс, — сухо ответил Чэн.
— Изумительно. Я полагаю, документооборот восстановлен до адекватного работоспособного состояния, и система сможет функционировать в твое отсутствие?
— Да, босс, — повторил Чэн, ощущая облегчение от мысли о том, что хотя бы что-то, входящее в его юрисдикцию, осталось выполненным должным образом.
— Отрадно знать! — похвалил господин Цзянь. Хэ Чэн снова сухо сглотнул.
Радоваться было рано, да и нечему, по большому счету. Но тревога внутри против воли оседала, медленно, как мутный осадок, оставляя после себя холодную пустоту.
— В таком случае желаю приятного отдыха! Развлекайтесь, пока ваш покорный слуга будет поправлять дела, — подытожил господин Цзянь со всем возможным дружелюбием и тут же добавил: — Следи за телефонами. Инструкции ты знаешь.
— Да, босс, — повторил Чэн в третий раз. Подумал: я их не просто знаю. Я их составлял.
— Очаровательно, — заключил господин Цзянь. — Тогда до новых встреч!
Именно так, подумал Чэн, отрывая телефон от уха. Пусто уставился в пространство между столом и стойкой, пытаясь понять, что только что случилось. Потому что что-то здесь было определенно не так. Господин Цзянь не стал отчитывать его за очевидный просчет. Отчитывать, наказывать, упрекать — назвать это можно было как угодно. Но ничего похожего не случилось. И это было похоже на жутковатый в своей неожиданности пир во время чумы.
Я уснул, подумал Чэн. Он отключил телефон, отложил его в сторону, перевернул руку ладонью кверху и сильно нажал пальцем рядом с недавно надорванной коркой.
Ладонь тут же засаднила. Мелкие морщинки стали медленно и лениво заполняться кровью, расползающейся из заново потревоженной ранки.
Я не сплю, сказал себе Чэн, глядя на это мутными глазами. Я это вижу, пусть и не лучшим образом. Но я также это ощущаю. Значит, здесь что-то другое.
И вдруг все разом встало на свои места, и Чэн отругал себя за то, что мозг, работающий всего на четверть, не заметил этого сразу.
Господин Цзянь не стал его отчитывать, наказывать, упрекать лишь по одной простой причине. Он и в самом деле отдал приказ избавиться от заместителя Мэй Ци. И хотел, чтобы эта новость сбила Хэ Чэна с толку некоторой неожиданностью.
Глава филиала, которого не посвятили в детали рейда, способного изменить расстановку сил в городе. Он просто хотел посмотреть, что я стану делать, подумал Чэн ошеломленно. И поэтому спустил мне с рук мое упущение с занятой линией.
И все это было, конечно, замечательно. Кроме того, зачем все это было.
Зачем? Поддеть меня? Позабавиться? Намекнуть мне таким образом не то, что я на своем месте тоже не навсегда? Испугать.
И стал бы господин Цзянь ввязываться в это только потому, что ему захотелось сыграть со мной в небольшую игру, подумал Чэн. Как же. Рисковать навлечь опасность на целый филиал всего из-за одного человека, пусть даже этот человек и возглавляет этот самый филиал?
Я что-то упускаю. Что-то очевидное. Это должно быть прямо у меня под носом. А мне нужно просто…
Тошнота подкатила к горлу с особенной силой, и Чэн дернулся, рывком поднялся со стула и согнулся над раковиной. Старался издавать как можно меньше звуков. Думал, выплевывая в мойку желто-зеленую горечь: хоть бы никто не вошел.
И, пожалуй, в этот вечер ему повезло еще раз. Потому что никто и правда не вошел.
Чэн открыл кран, прополоскал рот и смыл скупое содержимое опустошенного желудка. Сказал себе, с трудом отталкиваясь рукой от холодного металла раковины: все это может потерпеть до завтра.
Он из последних сил стащил с себя пиджак, бросил его на стул, наскоро сполоснул еще и руки и склонился над аптечкой. В голову тут же ударило свежей болью, стоило ему немного податься вперед, и Чэн, пошатываясь, торопливо выпрямился. Выдавил на трясущуюся ладонь сразу две таблетки обезболивающего. С большим трудом заставил себя их проглотить. Подумал, тяжело опираясь здоровой рукой о стойку: я жалок. И абсолютно сейчас бесполезен. И уж поскольку все мы здесь застряли как минимум на неделю, нет совершенно никакого смысла пытаться что-то выяснить сейчас.
Я смогу расспросить о рейде завтра. В деталях. На свежую голову. Если, конечно, к тому времени она будет действительно свежей.
Он опустил взгляд на дрожащую ладонь. По крайней мере завтра хотя бы не будет вот этого. Если я посплю.
Чэн вдохнул, выдохнул, сжал зубы. Выпрямился. Направился в комнату.
Его появление прервало все текущие в комнате разговоры. А разговоры, конечно, были — были даже смешки. Расслабленным выглядел даже Лю Хи, который вышел из кухни с выражением глубокой обиды на лице. Для бригады так и вовсе не случилось ничего критичного. Все остались живы и даже целы, и уж для них происходящее, наверное, и правда воспринималось как отдых.
Ни у кого из них не было повода печалиться. Кроме одного человека.
Чэн собрал в кулак все, что осталось от его выдержки, чтобы не смотреть в его сторону слишком долго. А лучше бы и не смотреть вообще.
— Половину подсветки отключить, хотя бы на ночь, — велел Чэн, обращаясь по пути к кровати ко всем сразу и потому ни к кому конкретному. Указал ладонью в сторону окна, стараясь двигать ею как можно резче, чтобы спрятать дрожь. — Проветрить. Прямо сейчас. Курить под вытяжкой.
Фэн Ху, растянувшийся на одном краю кровати, тут же соскочил с нее, увидев, что к ней направляется Чэн. Вот так, подумал Чэн. Так и будет до тех пор, пока я еще здесь главный. До последней минуты.
— Футоны, — лаконично сообщил он, указывая другой рукой в сторону шкафа. Принялся на ходу расстегивать ремни кобуры. Подумал: спрятать пистолет?
Потом сказал себе, чуть было не усмехнувшись: от чего это может спасти меня, учитывая, что тут почти все при своем.
Почти. Кроме одного.
— Здесь же вещи, — добавил Чэн, бросая короткий взгляд на шкаф. Заставил себя не смотреть в угол, хотя голова пыталась повернуться туда будто независимо от остального тела. — Остальное — в ванной на полках.
И вот теперь нужно было заставить себя посмотреть на него. И удержать при этом ровное лицо.
— Ты, — сухо сказал Чэн, обращаясь в угол к пацану. Пацан тут же перехватил взгляд, и Чэн понял, что эти напряженные глаза преследовали его с того самого момента, как он вернулся из кухни. Сердце дернуло вниз, к ногам. Чэн сжал зубы и процедил сквозь них: — Позвони куда следует. Коммуникация с семьей теперь на тебе.
Пацан смотрел на него, не отрываясь. Чэн отлично помнил этот взгляд с той еще самой первой ночи, когда они встретили друг друга в этой же студии. Выражение ужаса, смешанного с болью. Как будто ему наживую шинкуют мозги.
Горло перехватило острой жалостью, жгучей, душащей, тяжелой.
Я не могу, подумал Чэн, отворачиваясь. Бросил кобуру с оружием на тумбочку. Прости меня. Я не могу. Здесь слишком много людей, и все они оценивают каждый мой шаг. Каждый жест. Каждый вздох. Я и так уже показал больше, чем следовало.
И я все равно тебе не расскажу. Слишком многое стоит на кону. В каком-то смысле на кону стоишь ты сам. Все твое будущее. Вместе с моим младшим братом.
— Остальным — отключить телефоны, — сухо бросил Чэн через плечо. Расстегнул и вытащил ремень. Ноги гудели. Чэн задался вопросом, видно ли со стороны, что и они тоже мелко подрагивают, как и руки. — Отчет в деталях — завтра. Естественно, никто никуда не высовывается. И не тревожить меня как минимум до рассвета.
Он отбросил ремень прямо на пол, снял обувь, сунул отключенный телефон под подушку и рухнул на кровать, не раздеваясь. Перед глазами плавали черные точки. Обезболивающее настойчиво просилось наружу. Чэн спрятал лицо в подушку и закрыл глаза.
У тебя осталась живая и невредимая мать, подумал он под болезненные толчки пульса в голове. И человек, который тебя любит. Пусть даже он и болван. Это уже гораздо больше, чем есть у многих других.
Чем, например, у меня.
Я не могу сейчас тебя жалеть. Это для твоего же блага. Ты все равно должен оставить позади все, что было в прошлом. У тебя будет так много других возможностей. И безопасность. Я не могу позволить тебе рисковать своей дальнейшей жизнью.
Я не могу позволить этого себе.
Под закрытые веки продолжала пробираться потолочная подсветка. Вспыхивала мутно-красными пятнами. Чэн подумал, что это, должно быть, помешает ему уснуть, и тут же отключился.
Сон споткнулся о жажду, когда из окон в комнату уже стал литься сероватый свет. Чэн проснулся с пересохшим ртом и слабыми отголосками боли в висках, и первым, что пришло ему в голову на границе между сном и реальностью, было: наконец почти не болит.
И только после этого он осознал все остальное. Знакомая, но не домашняя постель. Скупая потолочная подсветка — свет падал на лицо, утопающее в подушках, наискось. Воротник рубашки впился в шею, одна штанина задралась почти до колена. И звуки ровного дыхания сразу нескольких людей, доносящиеся из разных углов комнаты.
Чэн приоткрыл глаза, попытался приподнять голову. Шею тут же свело, и он быстро опустился назад на подушку, осторожно и медленно развернулся на спину, потирая затекшие конечности. Стакана с водой на тумбочке не было. Вместо него там лежала мрачная заполненная кобура.
Непослушная рука неловко скользнула под подушку, достала мертвый телефон. Мозг соображал туго и вязко. Чэн посмотрел в черный экран, не понимая, почему не подключил мобильный к зарядному перед сном. А потом вспомнил, что он не разрядился.
Он полежал в постели еще пару минут, восстанавливая в памяти все остальные события предыдущего дня. Они возвращались неохотно и смутно. Пацан, подумал Чэн, и в животе разлился холод. Его отца убили, и Лю Хи приложил не слишком много усилий, чтобы это скрыть. Да и я сам не слишком-то блистал усилиями. И пацан остался со всем случившимся один на один. Посторонние, подозрения, страх и взбешенный Тянь.
Чэн потер переносицу пальцами. Скользнул ими по закрытым векам. Тяжело вздохнул.
Это был вопрос приоритетов, твердо подумал он. И я расставил их правильно. Пацану незачем знать о смерти отца. Это принесет только лишние неудобства. А их сейчас и без того предостаточно. Не зря же Тянь говорил о том, что он взрывной. Убедиться пока случая не было. И не хотелось, чтобы был.
Мне с ним сейчас вообще хорошо бы взаимодействовать по минимуму. Здесь, конечно, все уже знают, кто это и почему он тут. Последнее, что мне сейчас нужно — это чтобы люди А Цю заметили, что я жалею парня моего братца. Поэтому ему придется потерпеть. Нам обоим придется. Для его же блага.
Кто-то всхрапнул, и Чэн тут же велел себе прекратить думать и встать наконец попить.
Было похоже, что для этого потребуется немало сил: тело ощущалось тряпичным и ненастоящим. Чэн потер ладони друг о друга, поморщился от покалывания, но отметил с удовлетворением: больше не дрожат. Подтянулся на руках повыше и спустил с кровати ноги. Они тоже вели себя несравнимо лучше, чем предыдущим вечером, и он тут же избавился от мятых вещей, в которые был одет. Сложил их на полу возле ремня. Привычно снял с полки домашнее, подумал, одеваясь: душ уже утром, когда проснусь окончательно, и наконец направился в кухню, бесшумно обходя спящих на футонах.
И только у самого дивана, наполовину освещенного дальним рядом фонарей, он осознал, что занят этот самый диван совсем не пацаном.
Там, конечно, возлежал Лю Хи.
Дыхание перехватило, и Чэн торопливо завертел головой, пытаясь понять, какой из футонов занят пацаном.
Уже через пару секунд стало ясно, что никакой. Оба кресла были сдвинуты — в них спал Ду Тун, подпирая голову упертой в подлокотник рукой. Хань Кай расположился рядом с диваном, вытянувшись на спине. Лысина Ян Жуна блестела неподалеку, его квадратное тело занимало сразу два футона. Фэн Ху устроился в пространстве между диваном и кроватью. Долговязый Цюэ Лунь загораживал ногами проход в кухню.
Пацана не было нигде.
Чэн пробрался за диван, стараясь дышать приоткрытым ртом как можно тише. Уставился в пустой угол у занавески. Предрассветные сумерки заливали окна серым туманом.
Чэн, растерянный и все еще сонный, обернулся назад к кровати, будто пацан мог вдруг материализоваться там, а он просто не заметил его, просыпаясь. Но его, конечно, там не было.
Он просто встал в туалет, подумал Чэн, отгоняя неприятное ощущение в животе. И тут же подумал: откуда встал? Ни одного пустого футона на полу. А в туалете — он быстро выглянул в коридор, переступая через свисающие с футона ноги — выключен свет.
Чэн решительно шагнул вперед, не оставляя себе времени заволноваться всерьез. Кухня. Здесь есть еще кухня. Пацан мог лечь там.
Он рванул задвинутую дверь в сторону, не особо беспокоясь о шуме.
Пацан действительно оказался там. И он действительно лег. Только не так, как Чэн рассчитывал.
Пацан ютился на стуле, сложив согнутые руки на стол. Дернулся от громкого звука, с которым открылась дверь, поднял голову. Посмотрел на Хэ Чэна напряженным взглядом. На левой щеке у него виднелась красная полоса. В скупом приглушенном свете она показалась Чэну свежим кровоподтеком, и внутри что-то дернуло, однако Чэн быстро понял, что это был всего лишь отпечаток от руки.
Спал за столом, подумал Чэн. Пытался. Рядом с ним лежал телефон. На пустом стуле напротив него висел аккуратно расправленный пиджак Чэна.
Чэн неслышно выдохнул. Прислонился спиной к стене.
Что-то внутри остро царапалось, и Чэн, подумав, идентифицировал это как сожаление. Перед пацаном хотелось если не извиниться, то хотя бы объясниться. За это неожиданное вторжение. За страх, который ему пришлось пережить, снова. За сон за кухонным столом.
И еще хотелось добавить, что то, о чем говорил Лю Хи — это совсем не то, о чем пацан подумал. О чем бы он там ни думал на самом деле.
Делать ничего из этого Чэн, конечно, не стал. Он оттолкнулся от стены и задвинул дверь, стараясь делать это как можно тише.
— Почему здесь? — спросил он, направляясь к раковине. Голос подвел, хрипло сорвавшись на половине слова, и Чэн повторил вопрос еще раз.
Пацан молчал. Чэн набрал в стакан воды, приложился к нему и обернулся. Тут же поймал настороженный взгляд. Пацан, не отрывая от него глаз, неопределенно пожал плечами, кивнул в сторону телефона и негромко ответил: сначала звонил.
А потом что, хотел было спросить Чэн — и понял сам. А потом ему не хватило места. Чэн как глава филиала занял самое удобное место из имеющихся, Лю Хи — самое удобное из оставшихся, а остальные расположились кто где. Ян Жун занял лишний футон.
Убежища были рассчитаны только на верхушку филиала. Посторонних в эти места обычно не тащили.
Парень моего младшего брата здесь явно посторонний. И никто здесь о нем думать не обязан.
Я тоже не обязан, подумал Чэн. Только мы через это уже проходили. Я не оставил его наедине с самим собой даже тогда, когда для этого не было особой причины. А сейчас у него умер отец. С очень большой вероятностью именно из-за того, что сделал Тянь. Так что, может, я все-таки и обязан. Особенно учитывая то, что я утаиваю правду.
— Как Тянь? — спросил Чэн бесстрастным голосом. Покачал в руке пустой стакан.
Пацан на секунду опустил глаза.
— Ничего. Терпимо. Извиняется.
— Что? — переспросил Чэн. Подумал, что ослышался.
— Извиняется, — повторил пацан с нажимом. — Я ему сказал, что он вам напортачил.
Он слышал и слушал, о чем мы говорили с Лю Хи, снова подумал Чэн. Сжал стакан в руке. Вспомнил о ране, бросил взгляд на стол. Стол был идеально чистым.
— Я не пересказывал ему ваши дела, — добавил пацан торопливо и сосредоточенно. — Я спросил, звонил он вам или нет. Он сказал про автонабор. Вот. И потом он извинился. Просил передать.
Интересно, сколько заняло это «вот», подумал Чэн. Которое между признанием братца про автонабор и его извинениями. Да еще и извинения эти. Чэн покачал головой. Знаю я твои методы. «Извини», наверное, такое же, каким было и «спасибо». Выдавленное тебе в угоду после тонны ругательств.
А на психотерапевта обещал уломать его обычной просьбой.
— Я отправил ему контакт специалиста, — сообщил Чэн, не выпуская из руки стакан. Руки хотелось занять хоть чем-то. Потому что иначе они просто вцепились бы во что-нибудь — например, в столешницу. И пацан сразу бы все понял. — Из-за этого он и взбесился.
— Да, — кивнул пацан, нахмурившись — уже как-то по-другому, не так, как до этого. Он еще и хмуриться умеет по-разному, подумал Чэн. — Это он мне объяснил.
Чэн, не удержавшись, покачал головой еще раз. «Объяснил». Да тут у нас дипломат завелся. Выбор слов достоин восхищения. Отлично скрывает реальное положение дел.
Можно подумать, я не знаю, как мой младший брат шипел от ненависти в мой адрес, пока объяснял.
— А как ты объяснил ему мою осведомленность о проблеме? — уточнил Чэн, отставляя все-таки стакан в сторону и пряча руки за спину.
Пацан посмотрел на него с недоумением.
— Честно, — просто ответил он, явно не понимая, какие еще тут могут быть варианты. — Я сказал, что попросил вас найти того, кто может помочь в такой ситуации.
Чэн устало потер лицо здоровой ладонью.
— Он ненавидит, когда я ему помогаю, — сказал он, не отнимая руки от закрытых глаз. — Он обычно прячет свои слабости.
Додумал с некоторым сожалением: я же его этому и научил.
— Ну, от меня не прячет, — буркнул пацан виновато и смущенно.
Да, подумал Чэн. Я даже знаю, какой ценой. Ценой взаимности.
— Ясно, — сказал он ровно, не зная, что сказать еще.
— Это потому, что я ему рассказал про свое, — быстро прибавил пацан. — Про свои проблемы. Не потому, что мне он верит больше.
Именно поэтому, подумал Чэн. Именно поэтому.
А о том, как проходят ваши разговоры, я по-хорошему вообще не должен знать.
— У тебя проблемы? — спросил Чэн для порядка — и вдруг подумал, что и правда хочет знать ответ, потому что не помнит, спрашивал ли Тянь у пацана, как переживает случившееся он.
— Нет. — Пацан помотал головой. — Нет, не сейчас. Были… давно, раньше. По другому поводу. Сейчас я нормально сплю.
Он замолчал, как будто споткнулся. Чэн обвел глазами кухню, задержался взглядом на отпечатке предплечья, украшающем щеку пацана. Нормальным сном сегодняшняя ночь его не баловала.
— Обычно, — неловко закончил пацан. — Не сегодня.
— Хорошо, — ответил Чэн лаконично. — Значит, он будет посещать врача.
— Да, — подтвердил пацан, явно испытывая облегчение от смены темы. — Перебесится и будет. Через пару дней.
Чэн усмехнулся. К горлу подкатила хорошо знакомая горечь. Наша семья столько лет копила болезненную недосказанность, хранила в тайне лучшее и раз за разом проходилась по всему дурному, что нас связывало. И это стало не просто привычкой, а правилом. А потом из ниоткуда появился этот пацаненок с нахмуренными бровями и вот так легко заговорил о том, что всегда оставалось за кадром. Как будто вскрыл нарыв. Тянь перебесится. Потому что это именно то, что он обычно делает — бесится. Все знают это, включая самого Тяня. Но никто не говорит об этом вслух, зная, что если сказать, станет только хуже.
Никто, кроме вот этого пацана. И когда об этом говорит он, хуже почему-то не становится. А становится так, как он просит.
И сейчас, глядя пацану в глаза, Чэн ясно осознавал, что и на этот раз случится так же. Тянь сделает то, о чем его попросили. Перебесится только для начала. Но это не самое страшное, что с ним может случиться. Так что пусть.
Пауза становилась неловкой, и Чэн неожиданно для себя самого зевнул. Тело снова потянуло в постель, лечь, спать, пока еще была такая редкая возможность. Торопиться все равно уже было некуда. Сделанное было сделано, поговорить об этом можно было позже, а до очередного звонка господину Цзянь (который мог и не состояться) оставалась по меньшей мере половина суток. И какую-то часть из этого времени Чэн был намерен провести во сне.
И было бы хорошо и правильно, если бы не только Чэн мог выспаться. Он окинул полутемную кухню взглядом и задумчиво пожевал губу.
Пацану нужно было где-то лечь.
Стол в кухне для этого не подходил. Диван был занят, и как бы ни хотелось Чэну согнать с него Лю Хи, делать этого было нельзя. Выдергивать второй футон из-под Ян Жуна? Ян Жун, конечно, не будет против. Хэ Чэн посмотрел бы на то, как Ян Жун бы попытался выступить против его решений. Но и накалять обстановку незачем. А больше вариантов в этой студии не осталось.
Больше никаких вариантов, сказал себе Чэн строго и решительно, опережая любые другие мысли. И снова зевнул.
Пацан как будто спохватился.
— Ложитесь, — неловко попросил он, явно не зная, как подступиться к этой просьбе правильно. Придвинулся ближе к столу, возвращаясь к положению, в котором находился раньше. — Вы и так мало спите. Отдохните, пока можно. Правда.
Как у тебя это получается, подумал Чэн печально. Ты и правда просишь. Не велишь и не советуешь, а просишь. И просишь никогда не для себя.
И этому действительно нельзя сопротивляться.
— Только… — добавил пацан торопливо и тут же себя оборвал, нервно сжимая кулаки. — Я хотел спросить.
В животе привычно заворочался холод, и Чэн моментально понял, о чем пойдет речь дальше. Он подобрался. Сказал себе: пресечь любые подозрения. Любой ценой.
— Спрашивай, — спокойно позволил он, сохраняя на лице выражение полнейшего равнодушия. Руки держал по-прежнему за спиной. Так почему-то было легче.
Пацан откашлялся и начал, осторожно и будто через силу подбирая каждое следующее слово.
— Вчера, когда вы говорили с тем человеком. Он сказал, есть плохие новости. — Он замолчал, облизнулся и тихо сказал, глядя в стол: — Он говорил мне то же самое. Еще до вашего приезда.
Я убью его, подумал Чэн. Прямо сейчас. Вернусь в комнату, возьму с тумбочки пистолет и выстрелю ему прямо в голову. От дивана все равно давно пора избавиться. Как я и собирался.
— Как он объяснил свои слова? — бесстрастно уточнил Чэн. Сердце больно толкало боками клетку ребер.
— Никак. — Пацан сжал зубы. — Я не заговаривал с ним. Я… подумал, лучше дождусь вас. Если вы… если с вами все в порядке.
Он вскинул глаза, снова замолчав. Чэн легко, легче даже, чем хотелось бы, прочитал в этих глазах что-то вроде «Я рад, что это так». Горло перехватило.
Пацан глубоко вдохнул, выдохнул приоткрытым ртом и спросил подрагивающим голосом:
— Есть плохие новости конкретно для меня?
Чэн сглотнул. Подумал, не отрывая от пацана взгляда: что я должен тебе сказать, чтобы ты мне поверил? Ты неглуп. И ты умеешь делать выводы без подсказок. Я не знаю в точности, что тебе сказал Лю Хи. И как он тебе это говорил. Как при всем этом я должен убедить тебя, что новости вовсе не о тебе?
— Должно быть, Лю Хи имел в виду, что тебе придется потесниться, — ответил Чэн, красноречиво осматривая кухню с легким недовольством. Оно было лишь бледной тенью настоящей злости по отношению к Лю Хи. С каждой секундой созерцания этого напряженного и очень юного лица Лю Хи хотелось прикончить голыми руками. Не прибегая даже к пистолету.
Хэ Чэн располагал знаниями о десятках способов устроить это без оружия.
Пацан покачал головой с выражением отчаянной тоски. Не верит, подумал Чэн с замиранием. Да и кто на его месте бы поверил?
— Он сказал, было какое-то поручение, — сказал пацан еще тише. Посмотрел на Чэна с мучительным сомнением и закончил почти шепотом — не обвиняюще, но недоверчиво: — Он говорил обо мне. Я это видел.
Чэн тяжело вздохнул — скорее против воли, чем для дела. Будь ты проклят, кретин, подумал он, представляя полные сочувствия взгляды Лю Хи, которыми тот награждал пацана весь вечер. Если мне не удастся сейчас убедить пацана, я тебя уничтожу. Сотру тебя в порошок. Вместе с твоей праздничной лошадью и лимонной отдушкой. Так, чтобы на свете не осталось и следа твоего существования.
Если бы только это помогло сохранить произошедшее в тюрьме в тайне.
— Ладно, — бросил Чэн отрывисто. — Ладно. Хорошо. Да, действительно есть новости конкретно для тебя. И тебе они не понравятся.
Пацан посмотрел на него с таким отчетливым страхом в глазах, что у Чэна на секунду дрогнул голос. Он кашлянул и тут же вернул себе привычный ровный тон.
— Возникли сложности с твоими документами. Тебе придется провести здесь больше времени, чем планировалось изначально. Так что воссоединение с семьей откладывается. Пока что — на неопределенный срок.
И чтобы дело не казалось пацану совсем уж пустяковым, Чэн искривил рот и добавил с явным раздражением:
— И рассказать об этом Тяню тоже должен будешь ты. У меня сейчас нет ни малейшего желания общаться с ним.
Пацан молчал, сцепив руки над столом. Сверлил Чэна взглядом. Вокруг костяшек у него побелело, и Чэн невольно отметил, что корок на них стало значительно меньше.
Давай, подумал он отчаянно. Это достаточно неприятные новости. Этого должно хватить. Я сейчас даже не представляю, что выдумать еще.
— Еще вопросы?
Пацан тяжело сглотнул, опустил голову. Остановился на полпути, будто передумал прятать глаза. Посмотрел на него исподлобья пронзительным взглядом и спросил душераздирающим шепотом:
— Я могу вам верить?
Что-то внутри у Чэна оборвалось, оставив на прежнем месте острую пустоту. Нет, подумал он, сохраняя полную невозмутимость, нет, конечно, нет. Ты не можешь. Ты и не должен. Ты меня не знаешь и никогда не должен был узнавать, и ни за что на свете я не должен был стать тем единственным человеком, который может сообщить тебе новости о семье.
Ты не можешь мне верить. Но ты об этом не узнаешь. Кретин Лю Хи прав, хоть в чем-то он наконец-то прав: я лишаю тебя того, что принадлежит тебе по праву: привилегии знать о жизни или смерти близких.
Но я делаю это лишь затем, чтобы это знание тебя не раздавило.
— Да, — ответил Хэ Чэн уверенно, разворачиваясь к раковине и заново наполняя стакан. — Да, ты можешь мне верить. А сейчас поднимайся. Ты идешь со мной. Попробуем и правда выспаться, пока еще можно.
Пацан не двигался с места. Чэн обернулся к нему.
— Я уже подремал, — сказал пацан невнятно, на этот раз все-таки опуская голову. — Все нормально. Я иногда работал по ночам. Могу на стуле покемарить.
Чэн смотрел на него в упор до тех пор, пока он снова не поднял глаза. Сказал, выразительно вскидывая брови:
— У нас был уговор. Ты обещал не врать.
Как хорошо, что я не обещал тебе того же. В противном случае было бы гораздо сложнее удержать все под контролем.
Пацан взглянул на него в ответ — и Чэн сразу понял, что ему действительно не врут.
— Я правда работал по ночам. И спал на стуле. Когда получалось.
— Времена меняются. — Чэн указал на второй стакан. — Воды набрать?
— Я побуду здесь, — нервно произнес пацан, ерзая на стуле.
— Нет, — отрезал Чэн, — не побудешь. Здесь ты не поспишь.
— Я и там не посплю. — Взгляд у него стал виноватым, будто он и в самом деле был причастен к тому, что ему было негде лечь. — Ни одного свободного места.
Одно все-таки есть, быстро подумал Чэн. Мотнул головой.
— И что, — поинтересовался он, — ты теперь будешь все время здесь торчать?
Пацан неуверенно дернул плечом.
— Мы, — Чэн указал себе за спину, прямо на задвинутую дверь, — минимум на неделю здесь застряли. При самом оптимистичном раскладе.
Пацан пожевал губу.
— Я могу спать днем. Когда футоны освободятся.
— И как ты думаешь, кто поделится с тобой своим?
Пацан пристыженно промолчал. Чэн подумал: извини. Я и сам понимаю, что это против правил. Но ты же иначе будешь и дальше отнекиваться. А мне так не хочется тебе приказывать.
Достаточно и того, сколько приказов я отдал сегодня себе самому.
— Куда я лягу? — спросил пацан у поверхности стола.
Туда, куда больше никто не осмелился, подумал Чэн, забирая стакан. Обернулся у самой двери. Пацан по-прежнему сидел на стуле — правда, на самом его краю, готовый подскочить по первому окрику.
Я не буду на тебя рявкать, подумал Чэн. Отчеканил непререкаемым тоном:
— Не забудь телефон. И шевелись. Я себе уже все ноги отморозил.
Торопливость, с которой пацан соскользнул со стула, почему-то царапнула Чэна за грудиной. Высыпаться, с нажимом сказал он себе, пропуская пацана вперед. А то что-то я совсем расклеился. Там болит, там колет, там цара…
Он оборвал себя быстрее, чем додумал. Схватил пацана повыше локтя, дернул на себя. Пацан опасно пошатнулся, но устоял. Обернулся с испуганным видом.
— Смотри под ноги, — посоветовал Чэн одними губами, отпуская руку пацана. Ткнул пальцем в длинные ноги Цюэ Луня, преграждающие проход.
Пацан кивнул. Переступил их и двинулся дальше, осматриваясь, явно пытаясь понять, что Чэн задумал.
Чэн и сам толком не понимал, что. Ничего хорошего, наверное. Если хорошенько вдуматься. Но Чэн не вдумывался. Он знал только, что не может оставить пацана корячиться на жестком стуле. Не после того, что утаил от него, использовав его безвыходное положение.
Пацан остановился рядом с Фэн Ху, между кроватью и диваном. Растерянно замер.
Чэн, осторожно обойдя Фэн Ху с другой стороны, беззвучно поставил стакан на тумбочку рядом с кобурой. Помедлил. Повернулся к пацану. Молча указал ему глазами на вторую половину кровати.
Пацан на секунду напрягся — и тут же бессильно опустил плечи. Он с самого начала об этом подумал, понял Чэн. И боялся спросить напрямую. И это ему не слишком по душе.
Он попытался слабо помотать головой, но Чэн сжал челюсти, подобрал губы и снова выразительно указал взглядом на кровать. Откинул край одеяла. Замер с одним его концом в руке.
Пацан беспомощно прикрыл глаза, потоптался на прежнем месте еще немного и все-таки шагнул к постели.
Под одеяло забрались почти одновременно. Чэн сразу повернулся на правый бок, лицом к шкафу, и какое-то время слушал, как пацан возится на расстоянии вытянутой руки. Укладывает под подушку телефон. Едва заметно тянет одеяло. Почти неслышно вздыхает. И наконец замирает.
Сон не шел. Мысли заползали в голову, теснили друг друга. Роились. Чэн старательно отгонял догадки о тюрьме и намеки на вину, будто пацан, лежащий рядом, мог услышать их.
Что бы он сделал, если бы услышал, спросил себя Чэн. Сдержал горькую усмешку. Сказал себе не думать и постараться уснуть.
Еще через пару минут у Чэна появилось ощущение, будто футболку у него на спине прожигают вместе с кожей. Там, за спиной, на второй половине кровати словно концентрировалась опасность. А к опасности Чэн привык находиться лицом.
Перевернуться на другой бок тело просилось физически.
Чэн вздохнул, устроился на левом боку и попытался уснуть. Но сон по-прежнему не шел. Кровь шумела в ушах. Сердечный ритм перебивал дыхание. Что такое, подумал Чэн, поерзав. Сегодня вечером я уснул, осознавая, что при плохом раскладе могу и не проснуться, и страх не душил меня, хоть руки и дрожали. Сейчас-то что?
Должно быть, организм привык к тому, что сна сейчас бывает не больше нескольких часов за сутки. Тем более, сейчас уже почти светает. По графику я скоро должен был бы просыпаться, чтобы успеть к первому слету.
Если бы те, кто слетается ко мне за указаниями по утрам, не переместились в своем подавляющем большинстве в это убежище еще до меня. И не разобрали бы все футоны до единого.
От этой мысли внутри что-то заныло. Пацан лежал на второй половине кровати подозрительно тихо. Чэн приоткрыл глаза.
И сразу же наткнулся на прямой взгляд. Рыжие ресницы испуганно дрогнули, но глаз пацан не спрятал. И что-то в них не позволяло Чэну отвернуться назад. Или хотя бы просто опустить веки.
Что-то держало его, как рыбу на крюке. И с каждой следующей секундой пацан, хотел он этого или нет, добавлял в свой взгляд все больше этого чего-то.
Все это было ради Тяня, подумал Чэн невпопад. От начала и до конца. Все, что случилось здесь между нами. Я согласился на все это затем, чтобы моему младшему брату не пришлось расплачиваться за его глупый порыв. А человек, лежащий сейчас со мной в кровати — обычная переменная. На его месте мог быть кто угодно. Любой другой.
Другого бы я взял с собой в кровать?
Пацан, вытянувшийся на боку неестественно прямо, медленно и осторожно выдохнул, и даже в полумраке было видно, как заходится частым пульсом жилка у него на шее.
Чэн немедленно почувствовал такую же на собственной.
— Не бойся, — сказал Чэн чуть слышно, так, чтобы этого не покинуло пределов постели. — Все нормально. Спи.
Но и лицо пацана, и внутреннее ощущение Чэна единогласно подтверждали, что ничем нормальным здесь и не пахнет. Это, то, как все складывалось, было опасно во всех отношениях. И если с людьми А Цю нужно просто быть как можно более отстраненным, то с Тянем, узнай он о положении дел, никакая отстраненность не пройдет.
Попросить пацана — не говори Тяню, что спишь у меня в кровати?..
Чэн вздрогнул. Что-то во всем этом было категорически неправильным. Помимо очевидного.
Я делаю это ради Тяня, напомнил себе Чэн настойчиво. Да. Ради Тяня. Простая математика: чем лучше пацану, тем лучше Тяню. Чем лучше Тяню, тем лучше мне. Примерно так все это и работало всю жизнь.
Вот и сейчас пусть работает.
Пацан уснул, когда за окном рассвело окончательно. Сначала стал моргать, открывая глаза все медленнее с каждым следующим разом. Пару раз дернулся, просыпаясь и снова впериваясь взглядом в Чэна. Что ты ищешь во мне, думал Чэн, глядя на него в ответ без выражения. Я все равно не позволю тебе ничего увидеть. И было бы лучше, если бы и я по тебе ничего не мог понять. Но что уж.
И только когда сквозь занавески стало пробиваться солнце, пацан наконец сдался окончательно и провалился в сон. Чэн сделал то же самое — несколькими минутами позже. Смотрел на пацана, засыпая. Вслушивался в мерное сопение. Думал: вот как ты выглядишь, когда расслаблен. Юным. И беззащитным.
Я не должен был всего этого знать и видеть. Все это было предназначено не мне. Но хуже всего даже не это. Хуже всего — то, что для меня это вообще имеет хоть какое-то значение.
Откуда-то накатывало чувство неизбежности.
Я понимаю Тяня, сказал он пацану мысленно. Понятно, что ты можешь сделать все сам. Постоять за себя. Выбраться из любой передряги — ну, наверное, почти что из любой. Ты можешь. Ты уже неоднократно доказывал это даже мне.
И несмотря на то, что ты не боишься встать лицом к опасности — почти что как и я, что-то все равно заставляет людей хотеть встать между опасностью и тобой. Что-то есть в тебе такое. Не такой уж ты и обычный, каким кажешься.
И уже засыпая, Чэн подумал: вот чего следует бояться.
Вот это по-настоящему стоит страха.