13
1 мая 2023 г. в 13:00
Новый день начался резко, как если бы кто-то с размаху хлопнул ладонью по выключателю, впуская мысли в голову плотным единым потоком. Не было запоздалого осознания звуков и ощущений, колеблющихся на границе между сном и реальностью: все происходящее в данный момент Хэ Чэн осознал одновременно с тем, как вспомнил, что произошло вчера и в середине ночи.
Он метнул быстрый взгляд на вторую половину кровати, но она была уже пуста. Край одеяла был дотошно выпрямлен. Когда и куда бы ни делся пацан, он умудрился выбраться из постели так, чтобы не потревожить Чэна.
Чэн подавил тяжелый вздох. Усилием воли заставил себя не раздумывать над формулировкой.
Он позволил себе полежать в постели еще немного, оценивая состояние затекшего тела. От головной боли остались только отголоски, тошнота исчезла полностью, оставив после себя ровное и тупое ощущение голода. Трещина на ладони снова взялась коркой. В остальном состояние было удовлетворительное. Хуже, чем обычно, но лучше, чем в последние несколько суток.
Ну, сказал себе Чэн, нащупывая под подушкой безжизненный телефон, по крайней мере чтобы отоспаться у меня в запасе времени хватает.
Он подтянулся на руках, откидываясь спиной на подушку. Спешить все равно было некуда, так что можно было в кои-то веки бесцельно посидеть в постели вместо того чтобы срываться с нее сразу после пробуждения.
Часов на видном месте не оказалось, а наручные остались на тумбочке дома, когда он вылетел оттуда среди ночи когда, позавчера? вчера? Сейчас казалось, что случилось это по меньшей мере пару недель назад. Так или иначе, часов на руке не оказалось.
Чэн вспомнил, что в прошлый раз они обыскали все ящики, пока удалось найти пару цифровых будильников с большими матовыми табло. Время на них было видно отчетливо из любой точки студии.
Сейчас, конечно, этим еще никто не озаботился. Чэн напомнил себе заняться поиском часов сразу после кофе. До указанных господином Цзянь восьми вечера было еще достаточно времени: комнату заливал яркий дневной свет, но держать под рукой хоть какие-то ориентиры, раз уж телефоны были отключены практически у всех, было совсем не лишним.
Кстати, о «практически у всех».
Глаза сами собой метнулись в сторону подушки пацана. Чэн осторожно запустил под нее руку и быстро убедился, что телефон пацан забрал туда, куда отправился и сам. Напомнил себе сказать ему, чтобы так было и дальше. Не то чтобы у Чэна были основания не доверять кому-то. Кроме одного человека, конечно. Но поостеречься никогда не помешает.
Вариантов, куда он мог отправиться, было не так уж много: снова кухня или, может, ванная. Может быть, ему позвонил Тянь, подумал Чэн, ощущая прилив обжигающего стыда. Выяснить, как прошла ночь в убежище, полном убийц. Главным из которых был его собственный брат.
Чэн на секунду представил, как пацан простодушно рассказывает братцу о том, где спал, и оттенок стыда моментально изменился, превратился из обжигающего в леденящий. А что, сказал он себе, тяжело сглатывая, все было бы как раз как пацан любит. Выболтать в этой своей непререкаемой тяге к честности вещи, которые заставят моего братишку потерять остатки и без того небогатого рассудка. Сказать: да все нормально было, успокойся. Пришел твой брат, сказал, что я могу ему верить, и приказал ложиться с ним в постель.
Чэн против воли передернулся. Подумал: до чего же отвратительно звучит. Очень странно и отображает правду, и одновременно искажает ее самым неприглядным образом.
Пацан не скажет, сказал он себе с непоколебимой уверенностью. Честность тоже может быть взрывчаткой, и пацан уже не раз продемонстрировал, что знает, как с ней следует обращаться. Как подоткнуть край недосказанности так, чтобы ни одна ниточка не выбивалась. Чтобы сказанное было всем на пользу.
Даже если «всем» означает «кроме него самого».
Чэн вяло потер рукой все еще режущие глаза. Вот от этого последствия недосыпа и пристального разглядывания экрана за одну ночь крепкого сна не избавишься. Окинул комнату беглым взглядом, ненадолго задерживаясь на каждом, кто в ней находился.
Хань Кай бесшумно разминался почти у самого входа, то и дело отбрасывая волосы с глаз. Ду Тун перебрался из кресел на футон поближе к окну, а в одном из кресел, возвращенных на прежнее место, сложился почти вдвое Цюэ Лунь с чашкой в руках. Прихлебывал с мучительно-долгим звуком.
Ян Жун устроился на диване с банкой консервов. Работал челюстями методично и основательно, глядя прямо перед собой и не закрывая рот до конца. Чэн быстро сглотнул отвращение и отвел взгляд в сторону. Подумал: хорошо, что я отсюда запаха не слышу.
Несколько футонов были небрежно наброшены друг на друга у самой стены. Перегородка между комнатой и кухней была неплотно задвинута. Откуда-то доносился шум воды, и Фэн Ху нигде не было видно. А вместе с ним и Лю Хи.
Лю Хи и пацана, подумал Чэн. Шумно выдохнул. Внутри поднималась тревога. Это худшее, что может сейчас случиться: если после всего, что я наговорил пацану среди ночи, этот кретин растреплет ему правду.
Пацан тогда больше не то что ко мне в постель не ляжет — он просто больше не уснет, пока мы все здесь будем находиться. Забьется в угол и будет провожать оттуда взглядом каждого, как зверь в ловушке. И больше никогда со мной не заговорит.
И Тянь, прибавил Чэн почти что торопливо. Тянь тоже больше никогда не обратится. Он ради такого, может быть, даже отыщет общий язык с отцом. Только чтобы досадить мне посильнее.
Почему в нашей семье перейти на чью-то сторону автоматически означает встать против кого-то другого?
Я приказал ему, сказал себе Чэн твердо. Лю Хи — идиот, но даже он не настолько глуп, чтобы нарушать этот приказ прямо у меня под носом меньше чем через сутки с тех пор, как я его отдал. Он знает, что со мной нельзя шутить. Не ему уж точно.
А мне пора прекращать разводить паранойю. В конце концов, привязать пацана к себе или зашить рот Лю Хи я не могу. Хотя и очень хочется. Зашить.
Он тяжело поднялся, переступил у кровати с ноги на ногу — и чтобы понять, насколько крепче стоит на них сегодня, и чтобы взяться поудобнее за свой край одеяла, все еще неряшливо сбитый. Ноги действительно держали крепче, чем вчера: по крайней мере они больше не подрагивали. Руки тоже: за одеяло Чэн уже взялся было, и взялся крепко, когда услышал краем уха звуки знакомых голосов.
По телу прокатился неприятный холод. Чэн бросил одеяло, так и не встряхнув его, и широким шагом направился прямиком в кухню, из которой и доносились голоса. Едва не задел бедром кресло с Цюэ Лунем.
Голоса раздавались сначала одновременно, а потом по очереди, и звучали оба, насколько Чэн мог разобрать, натянуто и напряженно. Только попробуй сказать ему хотя бы слово лишнего, мысленно пригрозил Чэн, рывком оттаскивая раздвижную дверь в сторону. Я сотру тебя в порошок и ни на секунду об этом не пожалею.
В кухне оказались и вправду именно они. Пацан стоял между плитой и раковиной полубоком, чуть заметно ссутулившись и зыркая по сторонам исподлобья. Лю Хи торчал почти напротив, упираясь руками в спинку стоящего позади него стула, выпрямленный и тошнотворно-торжественный.
Чэн торопливо пробежался глазами по лицам. Кретин пытался состроить что-то вроде того, что обычно демонстрировал лицом сам Хэ Чэн: мрачное равнодушие пополам с угрозой. Результат выглядел как смехотворная пародия. По крайней мере при его появлении на этом лице не вспыхнула вина. Чэн счел это хорошим знаком и быстро посмотрел на пацана.
И едва удержал свое привычное выражение сам. Потому что в глазах у пацана мелькнуло на мгновение столь явное облегчение, будто он увидел по меньшей мере кого-то хорошо знакомого.
Или, быть может, точно так же он смотрел бы на моего брата, подумал Чэн с удушающим дискомфортом. Сжал раздвижную дверь сильнее.
Пацан кивнул, тут же отводя взгляд в сторону, и с какой-то мучительной поспешностью шагнул в сторону плиты. И только в этот момент Чэн заметил на ней большую кастрюлю — гораздо большую, чем пацан использовал обычно для них двоих.
Прибавив к этому напряженно-ссутуленные плечи и нависающего над ними Лю Хи, Чэн без труда сложил в голове картину разговора, случившегося здесь в его отсутствие.
Он шагнул вперед, аккуратным и точным движением обогнул пацана и протянул руку вперед, чтобы выключить нужную конфорку.
Пацан немедленно уставился на него с недоумением. Чэн чувствовал его взгляд, даже не поворачивая головы. Сухо бросил в его сторону, не спуская глаз с Лю Хи: свободен.
Пацан не сдвинулся с места. Чэн стиснул зубы, подумал: ладно, начнем не с тебя, и прочистил горло. Внутри клокотала еле сдерживаемая ярость, и он почти не заметил вошедшего в кухню Фэн Ху.
— Это что? — негромко спросил Чэн, легко кивая в сторону плиты.
Лю Хи с достоинством склонил голову набок и ответил, глядя на пацана:
— Парень любезно вызвался помочь нам всем с обедом, босс.
— Вызвался, значит, — ровно повторил Чэн. Выдохнул через нос беззвучно и длинно. Добавил, по-прежнему не глядя на пацана: — Гуаньшань. Займись своими уколами.
Пацан рядом дернулся, будто его ткнули под ребра. Помедлил.
Не вздумай сболтнуть сейчас хоть слово о том, что ты закончил с ними еще несколько недель назад, подумал Чэн со смесью надежды и ярости. Просто уйди. И сделай это так, чтобы к тебе нельзя было прицепиться.
— Да, господин Хэ, — тихо ответил пацан, будто услышав его мысли. Бесшумно развернулся и выскользнул из кухни.
«Господин Хэ» неприятно резанул слух, но это было несравнимо лучше, чем если бы пацан назвал его, как он и велел, Хэ Чэном. Он подумал, перебарывая это горькое ощущение: умный, умный, даже сейчас умный. Спасибо, что не делаешь хуже. И извини.
Чэн дождался, пока захлопнется дверь в ванную, и только после этого сказал — громко и жестко, чтобы все услышали и никому не пришло в голову переспрашивать:
— Каждый здесь готовит сам себе. Или по всеобщей договоренности. Служанок тут нет. Еда в ящиках и в кладовой. А если кто-то не знает, где здесь что находится, пусть попросит остальных показать.
Лю Хи вздернул голову и сжал губы. По крайней мере у него хватило ума распознать намек и понять, что последние слова относятся конкретно к нему и ни к кому другому. Если Чэну не изменяла память, что с ним в принципе случалось крайне редко, остальные уже побывали здесь еще с прошлого раза с Лей Цзеном.
— Ясно, — бесхитростно сказал Фэн Ху, растрепывая влажные волосы рукой. Без лишних слов шагнул к полке с сублиматами, снова зажег огонь под кастрюлей.
Чэн медленно развернулся к гордо замершему Лю Хи спиной. Пацан заперся в ванной, и Чэн только теперь сообразил: он пробудет там достаточно долго, чтобы не вызвать подозрений с инъекциями. А мне здесь придется ждать, чтобы наконец принять душ и почистить зубы. Или — Чэн легко поморщился от ощущения переполненного мочевого пузыря — хотя бы облегчиться после ночи.
За время жизни дома и ночевок здесь, у пацана, он уже и забыл, каково это — дожидаться очереди на посещение ванной комнаты. Вот и не успел сообразить.
Только больше вариантов не было. Куда еще я мог его отослать подальше от чужих глаз? И чтобы был еще при этом веский повод.
Чэн подумал снова, с той же острой, почти жалящей благодарностью: спасибо, что ты так быстро понял, чего я от тебя хочу. Нужно бы не забыть потом заглянуть в аптечку, когда все выйдут из кухни, и выбросить в мусор парочку шприцев. Чтобы придраться было точно не к чему. Потому что осторожность еще никому не помешала, а с нами здесь сейчас как минимум пятеро тех, кто заслужил свое положение именно этим. Тем, что никогда не упускали детали.
Они — и еще один кретин, затесавшийся сюда вообще непонятно как.
Чтобы убить время, Чэн сделал себе кофе и достал с полки пачку сухих галет. Лю Хи, помявшись у стола еще немного, наконец развернулся к Чэну спиной и сел на стул. Пиджак, висевший здесь сегодня ночью, бесследно исчез. Чэн готов был спорить, что это пацан обо всем позаботился. Убрал его в шкаф. Проследил, наверное, опять, чтобы не было нигде ни единой складки. Аккуратный. Внимательный.
Внезапно Чэна захлестнула новая волна злости по отношению к Лю Хи. После этого выпада уже нельзя было ни спросить, не выболтал ли он пацану про смерть отца, ни напомнить, что не делать это — в его же интересах. Говорить об этом больше вообще не следовало, чтобы не давать в руки этому кретину лишние козыри, намекая, что к этой теме Чэн неравнодушен. Взамен хотелось поддеть Лю Хи сильнее, но рассудок еще не покинул Хэ Чэна окончательно. Указывать своему заместителю на его место в присутствии остальных подчиненных — это одно. Травить его, тем более с учетом язвительной благосклонности босса к этому человеку — совсем другое. Этого не стал бы даже Тянь. При всей его отчаянной недальновидности.
Хотя вот Тянь как раз, может, и стал бы это делать, подумал Чэн, потирая чашку большим пальцем. В конце концов, пацан здесь из-за него. И из-за него же здесь нет А Цю, а есть вот эта пародия на заместителя. И может быть — но только может быть — не убей мой брат сынишку господина Шэ, не было бы здесь сегодня и меня, и остальной бригады.
А впереди у нас еще занимательный отчет о вчерашнем рейде. После вот этой утренней грызни. И я ведь все еще в довольно уязвимом положении. Потому что это у меня недостает фрагментов головоломки, а не у этого кретина. И чтобы получить их, нужно бы не рявкать, а хвалить.
Поздновато в голову пришло.
На этой безрадостной мысли дверь ванной открылась, и через пару секунд пацан беззвучно прошмыгнул в комнату мимо раздвижной двери.
Чэн отставил нетронутый кофе в сторону мойки и быстро, но без лишней торопливости направился в ванную.
Ванная встретила его тяжелым, влажным и душным воздухом, в котором витал отчетливый запах спермы. Этот волшебный аспект совместного заточения с толпой других людей тоже уже успел как-то выветриться из головы. Чэн с отвращением поморщился и передернул плечами. Самую очевидную мысль он отбросил в сторону тут же, не успела она даже окончательно сформироваться. Не стал бы пацан… он, конечно, полный энтузиазма подросток, но не сейчас же. Не после очевидной стычки в кухне.
А может, его такое заводит, промелькнуло в голове почему-то голосом А Цю.
Вот это уже совсем лишнее.
Значит, либо Фэн Ху, что вероятнее всего, либо кто-то прямо до него. Возможно, несколько человек друг за другом по очереди.
Чэн снова передернулся. Подумал: а пацану пришлось сидеть здесь все это время. И терпеть. А ведь он прекрасно понимает, что такое не любить запахи.
Так, сказал себе Чэн, делая неглубокий вдох через приоткрытый рот и брезгливо разглядывая влажные полотенца на крючках и змеевике. На кафельной плитке собрался конденсат, кое-где уже сбегая на пол и собираясь в крошечные лужицы.
Чэн решительно распахнул дверь, впуская в ванную свежий воздух и выпуская запертые в ней запахи, и твердым шагом направился к шкафу, чтобы отыскать свежее полотенце. Не смотрел особенно по сторонам, но все равно заметил, что пацан сидит на полу рядом с кроватью со своей стороны, упираясь в нее спиной и настороженно поглядывая на остальных.
Как быстро у кровати появилась его сторона.
Один его вид неприятно куснул смесью жалости и вины. Чэн мотнул головой, сгреб с полки полотенце и вернулся обратно в ванную, стараясь не думать ни о чем, кроме душа и туалета.
Но не думать ни о чем не получалось. По-хорошему следовало бы проветрить ванную посущественнее, но времени на это не было: жутко хотелось избавиться от мерзкого ночного привкуса во рту и вымыться, а в очереди на санузел статусы и положения не действовали, и ждать еще Чэн был не намерен.
И все это вместе раз за разом возвращало к мыслям о пацане. О том, что пацан торчал в этой самой ванной, потому что Чэн его сюда отправил. И как отправил. И почему. Об уже прошедшей ночи и о следующих других, еще предстоящих.
Что мне делать, думал Чэн, вставая под горячие струи воды. Рассказать ему об отце я не могу до тех самых пор, пока отсюда все не уберутся, и в особенности Лю Хи. Просто поговорить с ним, тихо и спокойно, чтобы объяснить свою резкость и отстраненность, тоже нельзя: слишком много ушей вокруг. Достаточно и того, что я позволил ему спать в своей постели. Подобным опытом вообще никто из бригады не может похвастать.
И как он на меня смотрел под утро. Не то со страхом, не то… Чэн устало запрокинул голову, подставляя горло потоку воды. Только спать ему, опять же, больше негде. Так что это должно быть решенным вопросом. Это и есть решенный вопрос, стал таковым с той самой секунды, как я увидел его сидящим в кухне за столом в середине прошлой ночи. Просто разделить кровать до того момента, как пацан сможет вернуться на диван. Ему — его половина, мне — моя. Вот и все. Как будто между нами есть перегородка.
Чэн вздохнул, потер руками лицо, смысл с себя остатки пены и перекрыл воду. Пар, быстро повисший в и без того плотном воздухе, не давал нормально дышать. Чэн наскоро вытерся, натянул на влажное тело одежду и наскоро почистил зубы. Их с пацаном зубные щетки лежали на привычных местах, странно обособленно от остальных.
Это нерационально, сказал себе Чэн, осознав бессмысленный порыв отложить свою зубную щетку подальше в сторону. Во-первых, все их уже видели. Во-вторых, кому какая разница.
В-третьих, пусть хотя бы кто-нибудь попробует заикнуться.
К моменту, когда Чэн педантично развесил свое полотенце на изгибе змеевика и вышел, оставив ванную открытой нараспашку, Хань Кай уже отыскал часы и теперь возился с ними, подкручивая что-то в боковой панели. Чэн быстро пересчитал всех по головам, убедился, что кухня пуста. Стиснул зубы, увидев на столе полоску пластика от распечатанного сублимата. Схватил ее на автомате, сунул в мусорное ведро.
Помедлил. Бросил взгляд в сторону комнаты. Наклонился ближе к ведру.
В нем виднелся узнаваемый поршень шприца. Не показательно-сверху, а немного ближе к стенке, так, будто кто-то сунул руку под крышку не глядя. Избавился от ненужного без лишнего стыда, но и не небрежно.
Чэн выпрямился, чувствуя, как волосы на руках встают дыбом. Повел плечами. Подумал: либо кто-то здесь проходит курс лечения и очень удачно взял в убежище запасы шприцев с препаратами, либо пацан в который раз оказался умнее почти всех, кого я знаю.
Чэн молча взял свою чашку с кофе, сгреб рукой пакет с галетами и сел за стол, на то самое место, где сидел всегда. Уставился на пустой стул напротив. Подумал: ночью было наоборот. Он сидел на моем месте, а на его месте висел мой пиджак.
Я что-то упускаю, снова сказал себе Чэн. Постоянно и со всех сторон. Я упустил Тяня, упустил А Цю, упустил происходящее с Лю Хи. Этого я до сих пор еще не раскусил. И того, что происходит с господином Цзянь. Вот о чем мне следовало бы на самом деле думать. А вместо этого у меня все утро в голове только одно. И даже здесь я что-то упускаю.
Ему страшно? Он подозревает? Он… тоскует по Тяню?
Интересно, очень мы похожи?..
Кофе удалось допить в благословенном одиночестве. За те пару десятков минут, которые понадобились, чтобы опустошить чашку и прожевать несколько галет, никто не ворвался в кухню. До назначенных господином Цзянь восьми вечера оставался почти целый день. Говорить с Лю Хи сейчас не просто не хотелось: от одной мысли об этом что-то начинало зудеть повыше пупка, и Чэн позволил себе отложить это еще на пару часов. А пока что в желудке приятно потяжелело, и вместе с тем потяжелели веки. Чэн посмотрел на пустой стул напротив еще немного, свернул пакет с печеньем. Выкурил сигарету под вытяжкой. Сполоснул чашку. Встряхнулся. Вышел.
В комнате почти ничего не изменилось. Лю Хи сосредоточенно читал книгу на диване — разглядеть обложку не удалось, поэтому Чэн не узнал, какую именно. Подумал, что уже и не помнит, читал здесь что-то в прошлый раз или просидел, как и многие другие, планируя месть за Лей Цзена. Хань Кай плескался в ванной. Ду Тун подвинул свой футон подальше к выходу и растянулся на нем во весь рост, едва не задевая ногами чашку с остатками кофе. На его прежнее место у окна передислоцировался Цюэ Лунь. Ян Жун занял одно из кресел, все еще что-то пожевывая. Фэн Ху бестолково слонялся по студии, с радостью направился в кухню почти сразу же, как оттуда вышел Чэн. Загремел там ящиками.
Чэн сунул ком мятых вещей в крошечную стиральную машину в каморке, пообещал себе, что займется этим завтра и устроился на своей половине кровати. Бросил взгляд на часы, сказал себе: до вечера я успею уснуть и проснуться еще несколько раз. Почему бы и не поспать, раз пока что делать больше все равно нечего.
Так обычно и проходили дни в укрытии: сон, еда, зализывание ран, редкие книги и другие сомнительные развлечения, которыми могли занять себя бывавшие во всяких ситуациях люди. Ничего нового на этот раз Чэн и не ждал. Кроме одного.
Пацан сидел, не шевелясь, на полу у кровати. Полубоком ко всем и совсем спиной к Чэну. Плечи у него, казалось, вот-вот должны были зазвенеть от напряжения. Чэн вдруг задался вопросом, удалось ли пацану поесть сегодня и когда он ел последний раз вчера.
А сразу же вслед за этим спросил себя: и что я должен делать? Заставить его поесть? Опять. Он тяжело опустил веки. Прогнал из глаз жгущую стыдом картинку: хриплое дыхание, влажные раны на шее, скребущая по стенке жестянки ложка. Подумал, коротко взглянув на эти напряженные лопатки: чем меньше я уделю тебе внимания, тем лучше будет для тебя самого.
Потом, позже, когда здесь никого не будет, я смогу тебе все объяснить. Если вообще понадобится. Может быть, ты понимаешь и без объяснений.
Чэн вздохнул, посмотрел на часы, сполз по подушке ниже и попытался уснуть. Получилось на удивление легко: к моменту, когда Хань Кай вышел из ванной, сон начал наползать на Чэна мягко, но уверенно. Он успел подумать о том, что не может стеречь напряжение пацана только затем, чтобы не приумножать его. И сразу после этого соскользнул в сон окончательно.
Сон пошел организму на пользу. От головной боли не осталось и следа, желудок наконец-то требовательно заурчал. Чэн решил, заваривая порцию сублимированной пищи прямо в упаковке, что постарается провести в этом состоянии так много времени, как только будет получаться. Это избавляет от необходимости контактировать с остальными из бригады, тем более с Лю Хи — больше, чем необходимо. Позволяет скоротать время эффективнее, чем в наблюдении за пацаном и тем, как он настороженно вскидывается, когда кто-то приближается к кровати. Наконец, спать днем или хотя бы столько, сколько нужно, незаметно стало для его жизни чем-то редким и неправдоподобным. Было бы глупо упустить возможность насладиться этим, раз уж все вот так сложилось.
Он проглотил порцию сублимата, вполне сносно ею насытившись. По ощущениям было хуже того, к чему он привык, но лучше, чем можно было ждать. Сделал себе кофе, подумал: я вообще не видел рядом с ним ни чашки, ни стакана. Проснувшись, он обнаружил пацана все на том же месте, и первым же делом в голову снова пришел вопрос, когда тот ел и ел ли вообще.
Как спросить, не привлекая всеобщего внимания, Чэн так и не придумал.
Зато к другим вопросам как раз пришло время привлечь внимание. Вот только всеобщее ли.
Чэн поколебался, раздумывая, стоит ли включать в разговор Хань Кая. С ним дело пойдет быстрее и как следует, и отчет будет действительно отчетом, лаконичным и по существу. И Лю Хи было бы полезно поучиться.
Только стоит ли ему учиться хоть чему-то?
И даже если сбросить со счетов вероятность того, что Лю Хи все-таки нечист на руку и работает сразу в обе стороны, вторую из которых пока только предстоит выяснить. Даже если так. Есть еще кое-что, то, что может оказаться даже поважнее.
Хань Кай — не Лю Хи. Он знаком со мной уже не первый год. Он легко поймет, что господин Цзянь не сообщил о предстоящем устранении заместителя Мэй Ци нарочно, если я начну задавать вопросы.
Хань Кай без труда сложит это и то, что меня не было на рейде. Можно будет сколько угодно пытаться делать вид, что это было жертвой в пользу обучения Лю Хи. Это может сработать с самим Лю Хи, но не с Хань Каем. Или не может даже с самим Лю Хи, но если так, тогда неважно вообще все и убрать меня будут пытаться при любом раскладе.
Но если все мои подозрения касательно Лю Хи окажутся всего лишь паранойей, а то, как поступает босс по отношению ко мне, заметят изнутри… Чэн прошелся рукой вдоль челюсти, поскреб пальцами щетину. Тогда все может обернуться еще хуже. Хань Кай достаточно умен и опытен. Пожалуй, изо всех сейчас оставшихся в структуре именно он мог бы возглавить филиал. Если бы не захотел больше работать на того, кто явно упускает силу и влияние.
Чэн сжал пальцами переносицу. Выяснять, насколько Хань Кай амбициозен, опытным путем не очень-то хотелось. Ну что же. Значит, решено.
— Лю Хи, — сухо позвал он, появляясь в дверном проеме. — Отчет.
Лю Хи с достоинством выпрямился, отложил в сторону книгу и поднялся с дивана. Чэн, не дожидаясь его, вернулся за стол. Отпил кофе.
Лю Хи, появившись на пороге, молча задвинул дверь.
Чэн кивнул на стул напротив. Сказал спокойно, глядя на него без выражения, как будто возвращаясь к недавно прерванному разговору:
— Теперь давай в деталях. О вчерашнем. Как ты готовился. Как ездил на окраину. Как получил известия из тюрьмы. Вообще о каждом своем шаге с той поры, как вышел из моего кабинета.
На лице Лю Хи смешались подозрение с недоумением. Он нахмурился, побегал взглядом по сторонам, нехотя кивнул и сел за стол напротив.
К удивлению Чэна, в этот раз отчет был больше похож действительно на отчет. Подсказывать ему почти не приходилось, и только изредка Чэн задавал вопросы. Больше слушал.
Лю Хи звучал подчеркнуто-вежливо и сухо. Наконец-то, подумал Чэн. Может быть, господин Цзянь что-то напутал при инструктаже. Может быть, для нормальной работы тебя нужно не хвалить, а осаждать.
Отчет в той форме, в которой Лю Хи его предоставлял — или, точнее, в какой Чэн запросил его, чтобы потом отсечь от шелухи единственное важное — занял почти пятнадцать минут. Облегчение пришло уже на пятой, когда Лю Хи сказал, сидя на стуле ровно, как за партой, что распоряжение убрать помощника Мэй Ци босс дал перед самым началом рейда.
Быть может, все было не так плохо, как я думал. Да, босс не сообщил о масштабах мести сразу мне вместо того, чтобы я узнавал это постфактум. Но то, что мое наказание не ограничится одним лишь назначением Лю Хи, было очевидно. Последствия поступка моего братишки будут еще долго догонять меня, и этот жест с отложенным известием отлично вписывается в концепцию язвительных напоминаний. Приятного мало. Но по крайней мере непохоже, будто господин Цзянь решил списать меня в утиль.
Возможно даже, он и сам звонил мне. Как раз в то время, когда устроил свое шоу Тянь. Я ведь не спрашивал, а он не уточнял.
Чэн осознал, что Лю Хи продолжает что-то говорить. Кивнул. Сказал почти на автомате: ты неплохо справился. Свободен.
Лю Хи поднялся и без лишних слов покинул кухню. Чэн посидел на прежнем месте до тех пор, пока не опустела чашка с кофе. Болтался в мыслях, наворачивая их по кругу, но ничего нового так и не решил.
Время неторопливо, но уверенно ползло к назначенному господином Цзянь часу. Чэн наведался в уборную, пока она пустовала. Старался не вдыхать особенно, пока в ней находился.
В сравнении с привычным тихим спокойствием студии, которое они с пацаном удобно делили на двоих, нынешнее оживление казалось возмущающим и нездоровым. Набитые посторонними комнаты были полны звуков и запахов. Вытяжка гудела почти без перерыва, и несмотря на это и то, что дверь в кухню задвигали на время курения, из-за нее все равно просачивался дым. Ничто из этого не красило убежище, и Чэн, направляясь в кухню, вынужден был напомнить себе о первоочередной функции этого места.
Это убежище, сказал он себе с нажимом. Именно таким ему и полагается быть: принимать периодически строго установленное количество моих людей, чтобы никто из них не пострадал. После того, как от их рук пострадал кто-то другой. Потакать их привычкам, впитывать запахи, скрадывать звуки. А потом впускать клининг, стирающий их следы. До следующего момента, когда сюда ввалится толпа людей еще раз, чтобы спасти свои жизни. Тех из них, чьи еще можно будет.
Все это не имеет ничего общего с тем ощущением уюта, к которому я позволил себе привыкнуть, пока катался сюда к пацану за ужинами. И не должно иметь. Это ничей не дом. А те, кто здесь живет сейчас, рано или поздно отправятся туда и к тем, где и кто их ожидают.
Глупо думать иначе. И я не думал бы, если бы дал себе труд об этом задуматься.
Чэн сполоснул упаковку от сублимата, чтобы смыть лишний запах, свернул ее в компактную пластиковую полоску и сунул в ведро. Закурил. Примерно к третьему дню мусор неизбежно станет попахивать, а к концу недели будет распространять вонь по всей кухне. Возможно, учитывая обстоятельства, можно будет выбраться в коридор, чтобы выбросить мешок в мусоропровод. Это можно будет обсудить с господином Цзянь. Не спрашивать разрешения, конечно, а узнать, насколько город встревожен. И насколько большим риском будет покинуть убежище с пуленепробиваемой дверью хотя бы ненадолго. Контрольные пункты на пути к студии тоже никто не отменял, но мы и не с кем попало дела ведем. Нет, подумал Чэн, заливая воду в чайник и снова доставая похудевшую уже упаковку кофе, мы работаем с людьми достаточно изворотливыми и изобретательными. При должной степени заинтересованности таких не остановят контрольные пункты. При крайней не остановят даже пуленепробиваемые двери.
Именно поэтому следует справиться у босса о степени заинтересованности пострадавших лиц. А решения о том, терпеть ли вонь или рисковать, чтобы пересидеть здесь положенный срок хотя бы в относительном комфорте, принимать уже после получения информации.
Мысли о нынешней расстановки сил в городе и о предстоящем разговоре с господином Цзянь были малоприятными, но Чэн был им даже рад. Бесконечно изводить себя переживаниями за пацана оказалось страшно утомительным занятием. Вот почему я живу так, как живу, напомнил себе Чэн с излишней жесткостью. Заботы о других нерационально расходуют ограниченные ресурсы, отвлекают от дел и ставят под удар. И других, и в первую очередь меня.
Мне достаточно и одного такого человека. В каком-то смысле даже хорошо, что он любезно самоустранился. Плохо только, как именно это случилось. Хоть уже и выяснилось, что за дело. И все равно плохо. И в том, что после этого мне вдруг пришлось принять на себя обязательства о его парне, тоже хорошего мало.
И как-то незаметно эти обязательства перетекли в переживания.
Хотя что тут незаметного. Причины этих превращений можно четко отследить в хронологическом порядке. Бесконечные благодарности. Ужин. Ужины, если уж на то пошло. Испуганные глаза, забинтованная рука. «Голова?». «Поспите. Я вас разбужу, чтобы ждать не пришлось».
«Вы в порядке?»
Чэн потряс головой, усилием воли остановил поток воспоминаний и вернулся в комнату за телефоном. Объявил так, чтобы услышали все, кто не спал: пятнадцать минут на кухню, кому нужно. Потом туда вернусь я, и никто больше не войдет, пока я не выйду.
В кухню потянулись страждущие. Зашелестели упаковки, загудела вытяжка, кто-то снова щелкнул кнопкой чайника. Чэн, не заглядывая за кровать, сунул руку под подушку и выудил оттуда мертвый телефон. Снова невольно взглянул на время. Сглотнул неприятную горечь.
Подумал: господин Цзянь умеет держать в тонусе получше всяких стимуляторов вместе взятых.
В этом тонусе Чэн держался до тех самых пор, пока не остался в кухне, сел на стул с прямой спиной и по привычке сосредоточился. Нажал кнопку питания, глубоко вдохнул. На экране телефона замаячил фирменный значок. Чэн дождался включения. Замер с мобильным в руках.
Сообщение от босса пришло сразу же, как появилась сеть, и Чэн внутренне собрался еще сильнее. Но в самом сообщении оказалось всего одно слово: нет.
Чэн, запертый в кухне в тишине и одиночестве, позволил себе выдохнуть негромко и прерывисто. Посыл был ясен: ни звонить, ни держать телефон включенным больше не следовало. По крайней мере, не сегодня.
Он собрался было выключить телефон снова, но в ту же секунду посыпались и другие уведомления, и среди длинной ленты сообщений из бухгалтерии, записей из голосовой почты и других ненужных сейчас извещений мелькнуло то, что привлекло внимание.
Пацан совершил один звонок ночью — длинный, почти на двадцать минут, и этот слушать точно было некогда, — и два звонка сегодня утром. Первый, как обычно, матери, а второй — ожидаемо — Тяню. Чэн быстро сложил в уме длительность обоих вызовов, сопоставил время их начала и окончания с нужным моментом и кивнул своим мыслям. По всему выходило, что звонил пацан из ванной, и Чэн снова, вопреки собственному даже желанию, подумал: спасибо. Ты молодец. Ты не теряешься, не тратишь время попусту, ты делаешь все так, как сделал бы я сам.
Ты мог бы быть идеальным лжецом. Если бы только я не видел тебя разным и не знал, что ты не притворяешься. Ты был всегда одним и тем же, и в моменты, когда можно было все прочитать, и тогда, когда просчитать не удалось бы ничего. Разным, но одинаково искренним.
Я велел тебе таким быть. И ты делал, как я просил.
Чэн поймал себя на том, что колеблется, не зная, открывать ли ему запись утреннего звонка или нет. По протоколу следовало отключить телефон сейчас же, но с одной стороны, в протоколе это было написано как раз затем, чтобы никто не вздумал оставлять телефон включенным, просто с активированным режимом полета, как это мог бы сейчас сделать он. С другой стороны, Чэна не было на месте убийства заместителя господина Мэй. А пинговать по-хорошему должны бы только те номера, которые подавали сигнал рядом в тот момент.
Если, конечно, кто-то не знает точно, что и эти номера, и номер Чэна находятся сейчас весьма удачно в одном и том же месте. И достаточно обнаружить всего один, чтобы заявиться в гости ко всем сразу.
Там дел-то всего на три минуты. Просто узнать, о чем они говорили. Общался ли мой упрямый младший брат, который устроил мне очередной виток проблем, с психологом. И сказал ли ему пацан о том, что происходит здесь. О том, что я выдумал про сложности с документами. И про намеки чертового кретина Лю Хи.
И про постель. Сказал ли про постель.
Чэн посмотрел на запись еще несколько секунд, а потом решительно зажал кнопку отключения. Проследил, чтобы экран погас наверняка.
Я сказал пацану, что он может мне доверять, хотя он и не может. И в то же время я слежу за ним исподтишка. Даже там, где следовало бы оставлять хотя бы видимость приватности. Знание о содержании беседы с моим братом уже не сыграет роли. Я не верну время назад и не заставлю Лю Хи не трепаться. Я не поймаю звонок господина Цзянь и не окажусь в курсе его плана. И я не смогу сделать ничего, чтобы пацану стало здесь хотя бы немного легче, как он старался, чтобы стало легче мне.
Так зачем тогда соваться в его личное?
В их с Тянем личное. Больше, чем я уже влез.
Чэн тяжело вздохнул, спрятал телефон в карман и снова закурил, стоя под вытяжкой. Пил кофе большими глотками почти залпом. Рассматривал ровную стенку холодильника, пока вдыхал и выдыхал наружу горький дым. Чувствовал бедром тяжесть мобильного. Вспоминал, как тепло лег воздух в ладонь.
Пальцы дернулись сами собой, будто снова наткнулись на колючие волоски под самой челюстью.
Возвращаться в комнату, туда же, к постели и сидящему у нее пацану, сейчас было крайне плохой идеей. Но лучших не было. Может быть, как раз сейчас, пока в кухню никому не нужно будет, сюда наведается он. Поесть. Или хотя бы просто пошевелиться. Потому что непохоже было, что он вообще это делал сегодня.
Как же у него должно было все затечь от этой глупой напряженной позы.
Чэн задержался в кухне еще на одну сигарету, которую выкурил с закрытыми глазами. Спать пока не хотелось. Надо бы заглянуть на дно шкафа и проверить, что там по развлечениям. Карты — вряд ли, но книги — может быть. Когда я вообще в последний раз читал, спросил себя Чэн и не смог ответить.
Зарываться в шкаф не пришлось: книга нашлась на подлокотнике кресла, брошенная небрежно, то ли уже прочитанная, то ли никому неинтересная. Зато карты пошли в ход успешнее. Ду Тун и Цюэ Лунь, как самые выспавшиеся, изъявили желание не занимать спальные места и отправились штурмовать бар. Прикрыли за собой дверь. Лю Хи заперся в ванной. Фэн Ху, весь день слонявшийся по студии, подтащил свой футон к самому темному углу, громко пожелал всем спокойной ночи и уже через пару минут захрапел. Ян Жун деловито выглянул во все окна по очереди, дождался, пока освободится ванная, и направился туда. Лю Хи, повертев головой, стал устраиваться на диване, утопая лицом в подушке с явным намерением вскоре уснуть. Хань Кай сидел на своем футоне у самой стены. Прислонился к ней идеально ровной спиной, сложил на коленях руки и закрыл глаза. От него, молчаливого и погруженного в свои мысли, исходило одновременно и спокойствие, и сосредоточенность. Чэн присмотрелся к нему повнимательнее. Сказал себе навести о нем справки, когда они отсюда выберутся.
В тишине, нарушаемой только периодическим похрапыванием Фэн Ху, прошло не менее часа. Пацан на полу у кровати практически не шевелился, и только сейчас, когда стихли почти все звуки, кроме храпа, стал различим осторожный, почти неслышный шелест страниц. Этот звук будто сделал надрез где-то на тугой спирали напряжения внутри, и через несколько минут Чэн с удивление отметил, что находиться на своем месте стало легче. Больше не приходилось раз за разом задавать себе вопрос, что он делает там целый день. Почему почти не шевелится.
Правда, совсем уж обмануться Чэн не мог при всем желании. Ни одна, даже самая интересная книга на свете, не способна увлечь настолько, чтобы за ней можно было провести весь день без пищи и воды, не вставая с пола, не меняя позы.
Но книга могла бы оправдать это хотя бы частично. Судя по тому, с какой частотой пацан перелистывал страницы, он действительно читал. Или снова расчетливо делал вид, чтобы не вызывать подозрений.
Расчетливо — не то слово. То — предусмотрительно.
Сам Чэн похвастать погружением в чтение не мог. Мысли были слишком заняты другим, чтобы в них нашлось место еще и написанному. Так что когда Хань Кай отлучился накоротко в ванную и молча подтащил свой футон на вчерашнее место, Чэн без лишних сомнений отложил бесполезную книгу на тумбочку, почти вплотную к кобуре, и быстро принял душ. Проследил, почистив зубы, чтобы собственной щетки не касалась ничья чужая даже ручкой. Развесил полотенце. Еще раз напомнил себе заняться завтра стиркой.
Заглянул в кухню на последнюю ночную сигарету. Вытяжка здесь работала, не прекращая, и все равно не справлялась с густым дымом, повисшим в воздухе. Карты летали над столом, стаканы звенели, сталкиваясь стенками друг с другом, и почти каждую минуту раздавался смех. Чэн незаметно вздохнул, утаптывая окурок. Такие посиделки, если в укрытии не было смертей, обычно начинались не раньше третьего вечера. Если смерти были, посиделки были не такими. Кто-то молча забивался в угол со стаканом в одиночку, кто-то распивал на двоих. Кто-то приканчивал без помощников почти всю бутылку целиком.
Чэн невольно поморщился. Напомнил себе больше так не делать. Набрал в стакан воды на ночь, молча задвинул за собой дверь.
Хань Кай лежал на своем футоне на спине, как и вчера, с закрытыми глазами. А вот пацана на прежнем месте не оказалось. И несмотря на то, что этого весь день и хотелось — чтобы он наконец сдвинулся с места, когда это все-таки случилось, внезапно накатила тревога.
И ее стало только больше, когда спустя, казалось, вечность, пацан вернулся из ванной и устроился на самом краю кровати, не поворачиваясь к Чэну лицом.
Чэн молча поднялся и выключил половину оставшегося света. Вернулся в постель, забрался под одеяло. Темно не было, но уснуть с этим скудным освещением можно было легко.
Тем неожиданнее оказалась невозможность это сделать.
Чэн подумал, лежа на спине с закрытыми глазами: неужели я наконец выспался совсем уж. Неужели это ощущается вот так. Я уже и забыл, каково это: лежать в постели без сна не из-за мыслей и не потому, что засыпать нельзя, а потому, что больше и не хочется.
А хотя насчет мыслей это я, пожалуй, зря.
Мыслей было все же предостаточно, и быть может, именно они и не давали провалиться в сон. Чэн поймал себя на том, что пытается уловить движение на второй половине кровати всей кожей. Попытался отвлечься. Понял, что стал вместо этого прислушиваться к дыханию неподалеку. Медленно выдохнул. Перевернулся на правый бок.
Сна не было ни в одном глазу. В кухне все так же гудела вытяжка и то и дело раздавался смех. Одеяло над плечом приподнималось ровно и размеренно. Отчаянно тянуло повернуться и проверить, спит ли все-таки пацан или только притворяется.
Спустя примерно полчаса без сна Чэн поднялся и направился в кухню. Стоило ему открыть дверь, звуки веселья стихли, но интересовало его не это. Он молча и ни на кого не глядя достал чистый стакан и нужную бутылку. Плеснул себе щедрую порцию джина. Выпил ее залпом. Сполоснул стакан, поставил его возле мойки кверху дном. Вышел так же молча.
Хань Кай не сдвинулся на своем футоне ни на миллиметр. Лю Хи перевернулся на спину и застыл в неудобной позе, высоко и тонко посвистывая приоткрытым ртом. Фэн Ху все так же заходился храпом в своем теперь уже почти полностью темном углу.
Пацан лежал на своей половине кровати на спине. Отвернул голову в сторону, так, чтобы Чэн не мог разглядеть, открыты у него глаза или нет.
Не поэтому отвернул, сказал себе Чэн, возвращаясь под одеяло. Просто потому что спит.
Словно услышав эти слова, пацан торопливо сглотнул два раза подряд. Что-то непохоже, чтобы ты и в самом деле спал, подумал Чэн. А значит, эту возможность упускать нельзя. Времени лучше все равно не найдется.
Чэн немного приподнялся, будто укладываясь поудобнее. Бросил быстрый, но внимательный взгляд в сторону дивана. Лю Хи спал, сомнений не было. Вот спал ли Хань Кай — были. Со своего футона он вряд ли видел что-то кроме края кровати, да и старания Фэн Ху вряд ли позволили бы услышать разговор в деталях. Но в деталях и не нужно было. Для катастрофы достаточно было услышать просто пару слов. Так что нужно было, чтобы не услышали совсем.
Чтобы так и получилось, пришлось рисковать. Не настолько, чтобы тащить пацана в коридор или тем более ванную, значительно повышая шансы быть замеченными. А настолько, чтобы пообщаться в единственном возможном месте, там, где они могли сделать это без лишней суеты.
У всех под носом.
Чэн повернулся лицом к пацану, вытянул руку под одеялом как можно незаметнее и обхватил его предплечье чуть пониже локтя, стиснул крепко, но не слишком. И тут же, раньше даже, чем пацан успел дернуться, придвинулся к нему как близко, как только смог за одно движение, чтобы не привлекать лишнего внимания.
Пацан рывком повернул голову. Распахнул глаза.
Чэн, глядя на него в упор, быстро и беззвучно приложил палец ко рту. Потянул его за руку к себе и сейчас же отпустил. Прижал палец к губам сильнее, так, что стало больно.
Пацан проследил это движение взглядом, обозначил кивок. Придвинулся чуть ближе. Согнул ноги в коленях, так, чтобы с футона и дивана сложнее было разглядеть, что происходит на кровати.
Чэн одобрительно прикрыл глаза. Побил себя пальцем по губам, показывая: следи за звуками, и наконец убрал руку от лица.
Пацан снова кивнул. Напряженно сглотнул. Подставил поближе ухо. Облизал губы.
Напряжение наполняло воздух так плотно, что его можно было резать.
Чэн переложил голову на подушке еще чуть ближе к пацану. Спросил едва различимым шепотом, почти касаясь подбородком его плеча:
— Это ты выбросил шприц?
Пацан немедленно кивнул. Волосы оглушительно громко прошуршали по подушке, и Чэн предупредительно выдохнул: тише.
На этот раз кивок был уже беззвучным.
— Хорошо, — прошелестел Чэн, прислушиваясь к тому, чтобы собственный голос звучал не громче шороха ресниц. — Сообщил Тяню, что задержишься здесь?
Еще один кивок.
— Он говорил с психологом?
Кивок.
— Хорошо, — повторил Чэн, переводя дыхание.
Подумал: нужно спросить про кровать. Про то, сказал ли он моему брату, где он спит. Где спим мы оба. Скользнул взглядом по нахмуренным бровям. Закрыл на мгновение глаза.
Ладно, подумал Чэн. Ладно. Я не могу. Я просто не могу. Возможно, в следующий раз.
Чувства обострились до крайности. Говорить и одновременно слушать каждый звук было сложно, но другого варианта не было: если кто-нибудь поймает их за этим разговором, просто отправить пацана заняться уколами будет недостаточно.
Кстати об этом.
— Ты предлагал помочь с едой для всех? — спросил он медленно и разборчиво. Просто в качестве формальности.
И ошеломленно замер, когда пацан снова утвердительно кивнул. Недоуменно нахмурился.
— Зачем?
Пацан быстро повернулся. Приложил заметные усилия, чтобы не шарахнуться, когда они едва не столкнулись носами.
Чэн снова перевел дыхание. Чуть приподнял голову над подушкой, убедился, что в комнате по-прежнему не прибавилось лишних звуков. Подставил ухо пацану точно так же, как и пацан подставлял ему. Заодно бросил взгляд на Лю Хи, удостоверился, что тот точно спит. Хань Кая видно не было, и это заставляло напряженно вслушиваться в каждый шорох, чтобы при необходимости тут же притвориться спящим.
— Вам нужно было поесть, — едва слышно прошептал пацан. — У вас болела голова. Когда вы приехали. И даже ночью.
Медленный шепот обжигал слух. Чэн плотно прикрыл глаза, сдержался, чтобы не вздохнуть так тяжело, как хотелось.
— Я хотел помочь.
Что-то внутри оборвалось от этих слов. Чэн быстро повернулся, позаботившись о том, чтобы не издать при этом ни звука. Посмотрел пацану в глаза. Тот прожигал его взглядом в ответ. Глаза у него остро поблескивали в полумраке.
Взрыв хохота в запертой кухне заставил их обоих вздрогнуть. Чэн покачал головой и сунулся вперед. Пацан с готовностью подставил ухо.
— Не надо. Спасибо. Но не надо. Не делай больше так. Пока здесь все. Я поэтому и отправил тебя. Уколы.
Пацан торопливо кивнул, глядя в пустоту перед собой. Сказал одними губами: я знаю. Спасибо.
Чэн медленно выдохнул. Грудная клетка дрожала от напряжения.
Что мне сделать с тобой за это твое спасибо, мелькнуло у Чэна в голове, пока он разглядывал собранный и сосредоточенный профиль. За твое доверие, за то, как ты без опасений придвинулся ближе ко мне даже после того, как я выгнал тебя из кухни сегодня утром. После целого дня на полу у кровати.
После того, как я солгал тебе про твоего отца.
— Ты голоден? — спросил Чэн, одернув себя. Отвлекаться пока что точно нельзя было. Обстановка могла измениться в любой момент.
Пацан помедлил и мотнул головой.
— Ты ел сегодня?
Пацан кивнул.
— Гуаньшань, — сказал Чэн с предостережением.
Пацан повернул голову. Чэн подставил ухо.
— Я не вру. Пока вы спали. Я почти всегда ем только раз в день.
Голос у него был тихий, но уверенный. Он быстро оборвался, когда Фэн Ху всхрапнул особенно сильно. Чэн напряженно пожевал губу, убедился, что никто не шевелится и не намеревается проснуться, и наконец кивнул.
Они с пацаном вновь поменялись местами, слаженно и бесшумно. Чэн сказал, почти не выпуская голос изо рта:
— Не прячься на полу. Твое место теперь здесь.
Палец легко ткнул в поверхность кровати, так, чтобы этого не было видно со стороны. Но Гуаньшань все равно почувствовал. Поджал губу. Кивнул. И только после этого Чэн продолжил.
— Ты позаботишься о себе сам. Пока что. Я не могу сейчас за этим следить. Слишком много посторонних глаз.
Вовремя остановился, чтобы не сказать: извини.
Пацан дышал сосредоточенно и скупо, явно контролируя громкость вдохов и особенно выдохов. Чэн хорошо это видел, потому что и сам старался делать то же самое.
Оттого было только заметнее, как дыхание у него сбилось, когда Чэн, поколебавшись, попросил чуть слышно — тише даже, чем до этого:
— Пообещай. Что позаботишься.
Пацан скосил глаза вправо, но поворачиваться не стал: торопливо поморгал, прерывисто выдохнул приоткрытым ртом и дважды кивнул, глубоко и медленно. Сказал одними губами: ладно.
То, с какой готовностью пацан соглашался почти с любыми словами, жгло пониже ребер. Чэн внезапно испытал непреодолимое желание сказать еще что-нибудь, пока их никто не слышит и не видит. Что-нибудь глупое и неуместное. Спасибо. Или извини.
Он уже открыл было рот, чтобы и в самом деле что-нибудь произнести, но Лю Хи вдруг закашлялся и заворочался на диване. Чэн стремительно перекатился на свою сторону кровати, улегся на живот лицом в подушку и замер. Кровь гудела в ушах. Воздух в груди дрожал. Между лопатками выступил пот.
Лю Хи откашлялся, пошуршал и затих.
Чэн вдруг осознал, что не может припомнить, когда так сильно пугался в прошлый раз. Не боялся — страха в его жизни было предостаточно, — а именно пугался. Как в юности и детстве.
А я-то думал, я уже давно утратил умение так поддаваться эмоциям.
Дыхание и пульс постепенно стали возвращаться в норму. Храп Фэн Ху звучал все так же ровно. Хань Кай по-прежнему не издавал ни звука. В кухне стучали стаканами и похохатывали сквозь глубокий гул вытяжки.
Чэн полежал в прежнем положении еще немного, пока не успокоился окончательно. И только после этого неслышно повернул голову вправо. Беззвучно и почти не шевелясь остальным телом.
Но Гуаньшань все равно тут же распахнул глаза.
Где-то здесь полагалось снова отвернуться. Но Чэн почему-то не мог.
Пацан не сомневался больше и не спорил. Он спросил, может ли мне верить, и я сказал ему, что да. Сказал, что может. И солгал.
А он наутро потащился в кухню, чтобы приготовить завтрак. Потому что он умеет уже видеть, когда у меня болит голова. Для этого, конечно, не нужно быть гением или иметь докторскую степень. Наверняка почти что все здесь это тоже видели. Но никто из них не предложил мне даже анальгетик. Все здесь знают, что забота о себе самом — это только твоя личная забота.
Все, кроме Гуаньшаня. Он об этом даже не догадывается. И именно поэтому этот слишком быстро повзрослевший ребенок готов был говорить и даже в некотором смысле сотрудничать с хорошо организованной бандой головорезов. С теми, кто вторгся в место, заменяющее ему навсегда потерянный дом. Встал вот так утром с этой постели тихонько, чтобы меня не потревожить, и вышел навстречу им всем. Быть может, даже первый с ними заговорил. Предложил и в самом деле помощь. Чтобы позаботиться о том, кому он доверяет.
Тот, кому он доверяет — это я. Обо мне чтобы позаботиться. Как будто это правда стоило того.
Так что это меньшее, что я могу для него сделать, сказал себе Чэн, не отрывая от него глаз. Не отворачиваться. Меньшее — и в то же время большее. Потому что еще большее — это уже не для меня.
— Хочешь пить? — спросил Чэн, почти не двигая ртом.
Гуаньшань легко и коротко помотал головой. Ладно, подумал Чэн. Сказал: тогда спи. Добавил мысленно: и мне бы тоже лучше уснуть. Когда еще я смогу выспаться вот так.
Гуаньшань поморгал, вздохнул и закрыл глаза.
Чэн еще долго не мог заставить себя сделать то же самое.