Восстановить историю по кусочкам

      Прежде чем, наконец, сойти с корабля Сяо повторяет Аяксу, наверное, раз эдак сто про правила безопасности и нормы поведения. Потому что всё в теле Бога кричало об его резкости и неожидаемых последствиях. Он был громок даже для торговых улиц Ли Юэ и его пирса. А его внешний вид кричащий о том, что он явно не из здешних мест привлекал внимание всех миллетов ходящих не просто рядом, но даже тех кто стоял на других улицах.       Его поступь была плавной и быстрой. Он проходился между людьми с гордо поднятой головой, и бросал косые взгляды на тех, кто посмел вторгнутся в его личное пространство и на удивление это работало: люди старались обходить дикую личность, косились на него с непониманием, а миллеты провожали их взглядом усталых глаз.       Солнце находилось в зените и жарило так, словно в зажарке населения был очень сакральный смысл. Даже если это не Натлан с его песком и обезвоживанием, адепт всё равно чувствовал себя словно не в своей тарелке. Быть может это климат других стран так сильно повлиял на него.       От скуки и мирного времяпровождения, Сяо опускает взгляд на свои руки. Россыпь миниатюрных царапин, почти невидимых, но таких завораживающих, покоилась на внешних сторонах его ладоней, в некоторых местах на фалангах пальцев располагались маленькие трещины и мозоли. Это всё было напоминанием его приключений. Даже если это не шрамы и они исчезнут за ближайшие две недели, адепт всё равно будет хранить эти воспоминания как зеницу ока.       Его взгляд скользит вперёд: по лицам людей, которые щурились от палящего солнца, а потом на капли, что ритмично стекали с водостока и булькались вниз на крышку бочки, собираясь в кристально чистую лужицу. Над головой кружили пёстрые птички, то и дело пытаясь спланировать на какой-нибудь прилавок и украсть пару ягод с семечками или орехами.       Жизнь текла своим чередом и они ходили меж этих мимолётных душ, ловя маленькие радости и печали. Встречать рассвет, знакомится с новыми людьми, прощаться с родными и близкими, опускать ноги в рыхлый песок, возле моря и чувствовать как вода плещется между пальцами, щекочет ступни, а потом легко и беззаботно утечёт, что бы так же беззаботно вернутся. Запускать в ветряные дни воздушных змеев и зажигать по закату фонарики. Маленькие радости жизни проносились меж ними быстро, почти незаметно. — О чём ты думаешь? — спрашивают от куда-то сверху. Голос затянутый хрипотцой бремени, но слышался звонко и мелодично. — Ни о чём, — просто отвечает адепт, но глаза выдают его: они сверкают и слезятся. — Все мы по своему живы, — вместо этого говорит Аякс. Ему не нужно было слов, что бы понять и не нужно бравад, что бы объяснять. Правила жизни для каждого свои и рамки соответственно тоже: — «Я видел живых Богов. Тех у кого были ценности, моральные устои и чувства. Это то из чего состоит жизнь. И оно у тебя есть. От испуга до надежды, от радости до печали, от раздражения до восторга. Чувства иногда мешают и для бессмертных созданий — это то к чему трудно прийти, и то от чего трудно отказаться».       Алатус кивнул, но эти мысли не вылезали из его головы. Даже когда они шли к главному храму, он думал лишь об одном: — «Что для них эта встреча?». Что почувствует его папа, который не видел супруга два тысячелетия, и что почувствует отец, который словно поспал одну ночь. Это было так странно и загадочно, что он даже не заметил как брусчатка сменилась аккуратной дорожкой из камня. И вот теперь они стоят там где пути назад у них нет.       Сяо сглотнул. Паника доселе его не преследующая вдруг затопила его с головой и он уставился на золотую арку, которая вела прямиком к парадной двери. Такая же громадная как он её помнил. — Только вперёд, — чужая ладонь хлопает его по плечу в легкой манере и подталкивает к грузной двери, что так и наровила испепелить юношу своим «взглядом». — Я… просто не знаю как отреагирует мой папа. То есть он будет рад, да? — в горле сперло дыхание, и к концу предложения он скорее прохрипел свою мысль. Ему казалось это чем-то волшебным, неземным и легким. Тогда он выдыхает прерывисто и сглатывает ком в горле. Делая, наконец-то, первый шаг в неизвестность.

***

      Каблуки Гидро-архонта отстукивали звонко, говоря о его приближении всем присутствующим в храме. Или быть может так казалось только Алатусу, который прислушивался к каждому шороху. Вода из маленьких фонтанчиков возле колонн, то и дело наровила выплеснуться наружу, стараясь уйти за своим Богом, но каждый раз терпела неудачу, спотыкаясь о бортики.       Где-то вдалеке разносились звуки болтовни, иногда даже вскриков отчего его отец в недоумении приподнимал бровь. — Что бы в храме поднимался такой шум? Ох, где манеры этой твари, — он издаёт смешок в конце предложения. В конце концов, они сокращают дистанцию до своей цели: стоя перед дверьми, уже готовясь войти, его отец неожиданно останавливается. Рука в перчатке так и покоится на ручке двери не спеша толкать её. — Что-то не так? — шепотом спрашивает адепт, боясь что по другую сторону услышат его.       Ещё секунды ничего не происходит, но после перчатки водой стекают по кончикам пальцев вниз, открывая чернеющие кисти рук. Медленно на кончиках проростали когти, и так темнота покрыла собой всё до плеча. Серый костюм, словно опасаясь её исчезал тоже, превращаясь в капли и стекал куда-то за спину приобретая форму чёрного ханьфу, с синим узором, небрежно накинутое на плечи, но весьма длинное, способное закрыть громадный хвост.       Два замороженных гидро клинка висели в воздухе в стороне от его рук, ожидая того момента когда их смогут использовать. Из-за весьма сильной заморозки, появлялось ощущение, что они «горят», хотя ни холода, ни жара не ощущалось.       Потом появились рога, на которых тут же начала извиваться вода, превращаясь в золотые цепочки. Шесть длинных, тонких усиков раскинулись за ушами, то и дело дергаясь, пытаясь принять наиболее удобное положение. В завершении подчёркивая и без того идеальный образ, на руках вспыхнули голубым руны. — Я бы хотел произвести наилучшее впечатление, — он смеётся, и тут же легким взмахом руки распахивает двери. Настолько сильно, что кажется впечатывает их в стену. — Я так полагаю, мы давно не виделись, — его голос — рокот, мягкий и тягучий тянул вниз, а улыбка мягкая, поразила сердце. Именно так в главном зале наступила гробовая тишина.