Глава 10
30 сентября 2021 г. в 19:32
Я сидела в уголке на каком-то черном ящике с оборудованием и трясла правой ногой, совсем этого не замечая. Некоторые акробаты из подкидных досок уже переоделись в костюмы скелетов и ожидали танец Kooza. Чем более приближалось время моего выхода, тем я больше ощущала, что начинаю задыхаться. Лучшим способом отвлечься было бы занять свои руки и мозги делом. Но по причине того, что кроме как повторить свой номер, идей больше не было, я решила продолжить трястись: возьми я сейчас в руки реквизит, легкая нервозность переросла бы в истерику.
Во рту пересохло, и я облизнула губы, надеясь, что приступ жажды не случится во время номера. Спустя продолжительного времени я, наконец-то, заметила, как моя правая нога отплясывает сумасшедший ритм барабанщика дэт-метала, и положила на нее ладонь, как бы говоря – «эй, чувак, все будет хорошо, успокойся». Полный абсурд, учитывая, что это моя нога.
Тем временем «скелеты» двинулись к сцене, и у меня родилось желание с истерическим криком рвануть из шатра, куда глаза глядят. Я уставилась на свои красные ботинки, точнее на пятку трясущейся ноги, понимая, что эти самые красные ботинки были мне напоминанием пота, боли и крови моей работы. За исключением кистей рук, которые помнили боль и синяки от рукоятей вееров. Пялясь на свою обувь, я тихонько начала насвистывать «Эти желтые ботинки» рок-группы еще времен СССР.
– Чего загрустила? – раздался где-то поблизости голос Рональда, и я смутилась, надеясь, что никто не услышал мои свистящие навыки.
Донеслось тихое замечание Джимми.
– Боится.
Я умоляюще подняла глаза на акробатов, давая понять, что жду какого-нибудь наставления, а еще лучше слов вроде «мы пошутили, можешь сегодня не выходить».
– Наш выход, – констатировал Рональд, по-дружески потрепав меня по плечу.
У меня возникло желание насвистеть «Симфонию № 5» Бетховена. Сглотнув, я кивнула и бегло осмотрелась в поисках… Помощи. В голове у меня молнией пронеслась мысль о желании, чтобы в зале незамедлительно начался пожар, или прогрохотало сообщение о присутствии террористов. Я содрогнулась от своих странных мечтаний и мгновенно запихала их в самый темный угол сознания, откуда они и выпрыгнули, отчаянно потирая ручонки.
Я никак не могла поверить, что это взаправду! Что это реальность, не сон! Когда случилось так, что с никчемного стажера меня поставили в отработанный номер?! На этот вопрос у меня до сих пор не был ответа.
Глубоко вздохнув, я все-таки поднялась на ноги, с огромным трудом, словно моя пятая точка приклеилась к ящику, на котором я восседала. Сама того не ожидая, я поплелась за следовавшими к выходу на сцену акробатами. Первыми должны были выйти они, как призванные из недр ада черти, под свет кроваво-красных ламп и клубы горячего пара. И только затем из-под сцены выползу я, как демон-надзиратель с огнем в руках поднимается из преисподней.
– Когда прожектора будут светить на тебя, старайся на них не смотреть. Слепят ужасно. Потеряешь равновесие и сорвешься, – с напутствием проговорил Джимми, слегка повернувшись ко мне. У нас были репетиции, со светом и без, и я прекрасно знала действие электрических ламп, но, похоже, мой учитель решил напомнить мне об этом еще один, дополнительный раз.
Ритм перкуссии участился, за красными занавесками, ведущими на сцену, демонский Трикстер расшугал «скелетов». Зажглись кровавые огни за спинами «чертей», показывая их зловещие силуэты зрителям, заклубился сценический дым, символизирующий жар ада. Занавески медленно раскрылись, Трикстер театрально поклонился «чертям», уступая им дорогу.
– Ты справишься.
Напоследок услышала я голос Джимми, и акробаты зашагали на сцену, вжившись в роли адских тварей. Мое сердце бешено заколотилось о ребра. Манерно раскланиваясь, за занавесками скрылся Трикстер, яркий свет ламп погас, и он выпрямился, когда его силуэт перестал быть виден зрителю.
– Удачи, – обратился он ко мне и принялся снимать свою серо-черную маску с завитушками.
Я сглотнула, когда сотрудник сцены позвал меня, чтобы сопроводить под пол, из люка которого я потом вылезу. Я слышала ритм перкуссии над головой, и мое сердце начало подстраиваться под него, стучавшись в грудь, как в закрытую дверь.
Мы подошли к люку, и сотрудник взялся за рукоять, чтобы в нужный момент открыть его. Я встала на первую ступень небольшой лестницы, уводящей на сцену, и грубой схваткой вцепилась в бутылку керосина, которая стояла подле меня. Отдышавшись, я открутила крышку и с заметно-долгим ожиданием отпила горючей жидкости. Во рту одновременно и зажгло, и защипало от холода – я никак не могла привыкнуть к этому новому ощущению, пока училась фаербризингу. Мне хотелось в эту же секунду брызнуть керосином в сторону и отплевываться горючей слюной, чтобы избавиться от запаха и привкуса керосина. Мысленно я сконцентрировалась на своих действиях, чтобы ненароком не забыться и не споткнуться, при этом проглотив рюмку керосина точно, последствия от которого были бы существенно плачевными. Взяв протянутый мне уже горящий факел, я кивнула, и сотрудник отбросил крышку люка.
Я зашагала по ступеням, их было две или три, и вылезла наружу, делая движениями руками так, словно с трудом выбираюсь из затянувшей меня трясины болота. Оказавшись на сцене, я исподлобья оглядела зал, будто в поисках жертвы-грешника, которого сейчас затащу с собой в преисподнюю. Прокрутив факел в руке, я выставила его напротив губ, слегка задрав голову, и с силой выдула керосин, молясь, чтобы огненные искры не ударили мне в лицо. Публика восторженно ликовала, когда я разбрызгивала весь керосин, создавая почти вертикальный столп огня.
Я на мгновение взглянула на «Колесо смерти», Джимми с Рональдом прыжками раскручивали устройство, создавая видимость отсутствия воздуха и гравитации. Я приняла протянутое мне «скелетом» мокрое полотенце и быстро промокнула губы. С колотящимся сердцем я взяла зажженные веера. Прокрутив пару элементов, я в своем сценическом образе подкралась к конструкции и парой движений подожгла сначала колесо, в котором прыгал Рональд, затем – колесо Джимми. Публика заахала, когда акробаты начали прыгать по огню. Хотя зажигающийся кевлар был пущен по внешнему радиусу колец, пламя проступало сквозь отверстия решетки и могло вполне объять своими языками ноги мужчин. Но за счет их постоянного движения риск был минимальный, и я на секунду взмолилась, чтобы не произошло каких-нибудь несчастных случаев, как, например, спотыкание акробата.
Кевлар, который горел по ободу колеса, был замочен в бензине, и его горящие свойства были ниже керосина, значит, и время горения тоже было меньше. От быстрого вращения конструкции огонь начал затухать быстрее, и я облегченно выдохнула. В этот момент Джимми выскользнул из колеса – близилась самая сложная и опасная часть нашего общего номера.
Когда уже почти потухшее колесо пронеслось над акробатом, он ухватился за него и взметнулся ввысь, вытягиваясь в струнку. Сгруппировавшись, Джимми уперся стопами в решетку колеса, быстро поднялся на ноги и развернулся против движения устройства. Преодолевая почти горизонтальное положение, он, размахивая руками, с трудом удержал равновесие, вцепившись руками в балки соединительной части. Зрители закричали от ужаса, а я выругалась на саму себя, поймав себя на мысли, что купилась на сей трюк. Это было сделано только с целью держать публику в напряжении, уж я-то знала, что акробат гладко забирается на колесо, и ни разу еще за всю практику со мной не терял равновесие.
В этот момент, хватаясь за соединяющие балки, на внешний радиус потухшего колеса забрался и Рональд. Он начал подпрыгивать по своему кольцу, вжившись в роль рогатого демона. Подождав, когда колесо Джима повернется ко мне, я запрыгнула в него, расставив руки в стороны для баланса. Когда равновесие восстановилось, я закрутила веера в легкой «двухбитке», тем самым давая зрителю сконцентрироваться на прыжках акробатов поверху колес.
«Скелет», который подавал мне реквизит, подошел чуть ближе к устройству и подкинул вверх одну сложенную веревочную скакалку, ее подхватил Рональд, затем вторую, которую поймал Джимми. Раскручивая их в воздухе, чтобы скакалки развязались, акробаты совершили еще по одному полному обороту.
Подождав, когда соединяющая колеса часть останется за спиной, Джимми запрыгал через скакалку, ожидаемо запутавшись в ней ногами. Это был еще один элемент из серии «укокошь публику массовым сердечным приступом». Каждый раз мое собственное сердце спускалось куда-то в пятки и там отчаянно колотилось, когда я смотрела, как мужчина делает вид, будто теряет равновесие и сейчас сорвется с колеса в пугающую бездну под собой. Решетка надо мной загрохотала, завибрировала от прыжка акробата, и я запрокинула голову, чтобы увидеть, как один конец скакалки обвился вокруг его ноги: одно неосторожное, неловкое движение, и можно поздороваться с полом и статусом мокрой лепешки.
Мы совершили уже полный оборот, зрители снова закричали – прыгал Рональд. Подтаскивая конец скакалки ногой вверх, Джимми освободился от ее пут и подхватил ее рукой. Еще один оборот, мы взметнулись вверх, и колесо завибрировало от прыжков акробата на одной ноге. Над публикой вновь раздался возглас адреналина. Я развернулась, вышагивая теперь задом, и закрутила веера каждый по отдельности, создавая видимость двух огненных кругов.
Следующий был черед Рональда, который прыгнул сверху-вниз с колеса, при этом прокрутив скакалку раза три или четыре. Еще один вопль, где-то закричали дети. От приземления акробата по моим ногам прошлась неприятная вибрация, от которой холодные мурашки побежали по спине к основанию позвоночника. Последовал заключительный прыжок Джимми, который сложил скакалку вдвое и прокрутил ее два полных оборота под своими ногами.
Я снова развернулась, уже шагая вперед, мимо меня пролетела брошенная мужчиной скакалка. Под гром аплодисментов устройство начало замедляться и вовсе застыло горизонтально. Зажглись яркие прожекторы, мужчины опустились на одно колено, давая возможность зрителям немного отдохнуть и глубоко вздохнуть для заключительного рывка. В этот момент я тоже опустилась на одно колено, выставив веера так, чтобы получилось солнце. Позволив себе послушать аплодисменты еще мгновение, я поднялась на ноги, сложив веера вместе. Ухватившись за обод, сверху в колесо спрыгнул Джимми, устройство покачнулось, затем в свое кольцо опустился Рональд.
Ожидаемо мое сердце забилось от адреналина, в горле застрял распирающий воздух. Я ухватилась за обод колеса, когда акробаты сдвинулись с места, тем самым приводя устройство в движение. У меня было всего одно мгновение, чтобы забраться наверх, иначе придется ждать полный оборот. Но у меня не было такой роскоши, потому что музыкальное сопровождение не будет меня ждать.
Я запрокинула ногу наверх и подтянулась вперед, чтобы залезть на колесо, пусть не так грациозно, как работающие со мной мужчины. Наше колесо поравнялось с землей, и я передала затухающие веера уже ожидающему «скелету», получив от него «снейки». Я задышала чаще, чувствуя, как на лбу под гримом у меня выступил пот, а по спине уже побежали первые его капли. Я взметнулась вверх, расправляя снаряды и заведя их за спину в «мельнице», повернувшись к зрителям лицом. Колесо непрерывно крутилось, и мне пришлось шагать приставными шагами. Яркость пламени меня дезориентировала, и я повернулась по интуиции и своим мысленным расчетам. Внутренний баланс подсказывал мне, что колесо опускалось вниз, когда внутри меня желудок готов был выбраться наружу через гортань. Когда он безжалостно и тошнотворно ухнул вниз, я крутанулась на месте, делая «снейками» «восьмерку» в горизонтальной плоскости. Раздалось еще одно зрительское уханье, не такое искреннее как при прыжках акробатов, но все-таки.
Я почувствовала, как мои ноги начали вышагивать с небольшой задержкой, и поняла, что опьянение от всосавшегося в кровь керосина начало заволакивать меня вуалью ошибочного расслабления, чувства покоя и равновесия. Я закрутила «двухбитку» и, минуя соединительную часть, начала возвышаться, делая «снейками» «цветы», которые после работы с тренером стали получаться у меня значительно лучше. Я слегка подняла голову, чтобы следить за прямотой плоскостей «антиспинов», и в этот момент в моем виске звонко щелкнуло. Почувствовав, как что-то влажное начало расползаться по моим губам, я перехватила оба снаряда в одну руку, так и не докрутив заключительный «цветок». Пальцами освободившейся руки я провела под носом, думая, что от жара и страха у меня началось обильное потоотделение. Убирая руку от лица, я заметила на своих пальцах что-то темное. На мгновение списав на красные лампы прожекторов, я ужаснулась, понимая, что это была кровь, которая вытекала из моего носа так, словно там прорвало целую плотину.
Колесо со мной повернулось горизонтально, а я уставилась на свои окровавленные пальцы, чувствуя, как ее капли падают мне на костюм. Мои пальцы разжались, «снейки» выпали из руки, ударившись об обод колеса, и сорвались вниз. Джимми подо мной на секунду замешкался, вспоминая, что такого на репетициях не было, как ему на щеку упала влажная капля. Он быстро поднял голову и, сфокусировав зрение, уставился на меня сквозь решетку.
– Алекс?.. О, боже, Алекс! – закричал он, когда заметил ширившееся по прозрачной ткани моего костюма темное пятно. Мужчина быстро развернулся ко второму акробату лицом и замахал руками – мы начали возвышаться. – Рональд, стой!
В моей голове загудела пожарная серена, купол шатра завертелся в тошнотворном хороводе, мои продолжавшие шагать ноги начали заплетаться. Приближаясь к зениту, я почувствовала, как теряю равновесие.
Заметив неладное, Рональд вцепился в обод своего колеса, останавливая конструкцию. Меня качнуло в последний раз, от чего я шагнула к самому краю и сорвалась с колеса. Я услышала коллективный выдох, откуда-то донеслись крики и вопли. В секундном свободном полете я заметила, как капли моей крови блестящим бисером картиной в стиле арт-хаус рассыпались в воздухе.
Приближаясь к земле, я поняла, что совершенно не чувствую страха по причине керосинового опьянения. Быстро в моей голове пронеслась ненавязчивая мысль, что фаербризингом я больше заниматься не буду. Если останусь жива. Воцарилась гробовая тишина, замолкли духовые, перкуссия и испанская гитара, недвижимо застыла публика, до последнего надеясь, что это был элемент выступления. Джимми стоял в своем колесе на коленях, держась за его обод одной рукой и протягивая вторую вниз. Мне казалось, что сейчас я протяну свою руку и коснусь его теплых пальцев…
А затем с чудовищной силой в меня ударилась сцена, на которую я обрушилась спиной и затылком. Мириады разноцветных искр вспыхнули в моих глазах салютом, вопли и крики начали растягиваться как заунывная песня заевшей пластинки граммофона.
Внезапно около меня образовалась целая толпа народу, здесь же оказались и акробаты с подкидных досок, и девчонки с пластического этюда. Меня хватали за руки, маячили перед глазами, шевеля губами, но я не могла разобрать ни слова.
Появился незнакомый мне человек, который с гримасой гнева махал руками на собравшихся около меня. Он опустился на колени возле меня, заглядывая мне в лицо, и зашевелил губами. Мельтеша растопыренными пальцами у моих глаз, он снова и снова повторял несколько слов. Я догадалась, что он спрашивает меня о количестве показываемых пальцев. Четыре, что ж не ясно? Или два? Нет, кажется, все-таки четыре...
Я разомкнула губы, чтобы озвучить ответ, и поняла, что не могу выдать ни звука. Меня захлестнула паника, когда я прислушалась к своим ощущениям: будто мне на грудь положили бетонный блок. Я попыталась приподняться к задающему арифметический вопрос мужчине и скорее услышала, чем почувствовала влажные, чавкающие звуки под собой – кажется, я разбила себе голову. Я начала раскрывать рот в попытке глотнуть воздуха, но было ощущение, словно мне сдавили гортань. Перед глазами начало плыть, затем заискрили разноцветные огоньки, гул в ушах то растягивался до баса, то становился ясным, и я могла услышать несколько слов на английском. А затем меня поглотила темнота, медленно, пожирая обзор, как нефтяное пятно, которое растекалось с возвышенности в низину. Неприятным ощущением мне зацарапало гортань, затем стало нестерпимо больно, и бетонный блок на моей груди рассыпался в пыль. Я глубоко задышала, постепенно отступило и нефтяное пятно.
Я смотрела на мужчину, который накладывал мне на левую руку шину из деревянной рейки и фиксировал ее широким бинтом. В горле начало раздражающе першить и щекотать, боль запела во мне огненной песнью. Я с трудом подняла свою непослушную свободную руку, пальцами нашаривая кислородную маску на лице. Я ухватилась за нее и потянула вниз, чувствуя, как пластиковая трубка раздражает в гортани рвотные рефлексы. Мою руку отдернуло, но я освободилась и снова вцепилась в маску. Когда мне не дали сорвать ее во второй раз, во мне пробудились злость и гнев. Я забрыкалась, отчаянно освобождаясь от вцепившихся в меня пальцев, еще не зафиксированной левой рукой я даже умудрилась сломать рейку.
– Держите ее! У нее шок!
«Какой к черту шок?! Сейчас я выберусь и такой шок тебе устрою!», – неистово кричало во мне отчаяние. Я почувствовала, как мои ноги прижало к полу так, что и не шевельнуться, левая рука горела от боли. Я уставилась на правую руку, заметила, как ее держат в двух местах: запястье мне держали пальцы Джимми в черной перчатке, локтевой сустав – кто-то из русских акробатов. На мои глаза навернулись слезы, мысленно я закричала: «Что же ты делаешь, предатель чертов?!».
В свете прожекторов зловеще сверкнула острая игла шприца, и я начала яростнее брыкаться и трясти головой как в бреду.
– Держите ее! – заорал все тот же голос, и я поняла, что ненавижу его. Ненавижу его звучание, ненавижу этого человека! Я отчаянно пыталась вырвать правую руку, плечо которой мужчина со шприцом смазывал спиртом. – Держите!
Мне сдавило плечи, и я заметнее стала ощущать под собой пол. Острой, невыносимой болью в мое предплечье вонзилась игла, через кровь начал разноситься введенный препарат. Я мысленно кричала, надрывалась так, что голос бы уже давно должен был сорвался, но меня никто не слышал. Я лишь чувствовала, как хватка на мне смягчилась, а мое желание рвать и метать начало затухать.
Я медленно моргнула, не в силах больше удерживать свои резко потяжелевшие веки, и сквозь расплывающуюся пелену уставилась на державшие мою ладонь пальцы. Не сразу я поняла, что это были руки Джимми, который сжимал мою кисть. Он сидел на коленях и неслышно что-то шептал, низко опустив голову. Презренно я усмехнулась: молится – как глупо. Последнее, о чем я подумала, были всего пять слов: «я не верю в бога». Искусственный сон навалился на меня нестерпимой тяжестью, и мои глаза закатились.