This is the Way

Кто-то когда-то сказал Люку, что час перед рассветом – самый тёмный. Эта присказка, подобно многим другим, была метафорически верной и фактически лживой. Ведь звёзды не исчезали в один миг, чтобы уступить место дневному светилу. Они гасли медленно, пока совсем не терялись на фоне светлеющего небосвода. Люк уже любовался рассветом, когда они только обживали дворец в Арракине. Казалось, это было в прошлой жизни, а на самом деле – меньше месяца тому назад. Он стоял у панорамного окна и смотрел, как чернильный мрак неба превращается в блеклую синеву. Безжалостное солнце не оставляло ни малейшего шанса ярким краскам. Всё, чего касались его лучи, со временем выгорало до цвета слоновой кости. Только люди могли сопротивляться этому: их кожа становилась бронзовой, а глаза – бездонно синими. Но любой человек разделял участь прочей материи после смерти, когда воды его тела отходили племени, ветры развеивали прах плоти, и кости оставались белеть в песках пустыни. Лишь на несколько коротких минут небо над Арракисом становилось прозрачно-голубым, свежим, как вода в озерах родного мира рода Наббери-Скайуокеров. Это происходило в промежутке между иссиня-черной бездной ночи и мертвенной блеклостью дня. Люк любил иллюзию дома, которую создавало мимолётное зрелище. Не портило её даже море песчаных дюн, разбивающееся о гряду скал далеко-далеко впереди. Но он прекрасно понимал, что отдалился от лагеря не только ради созерцания предрассветного неба. Жизнь среди фрименов, спасших их с Леей от смерти после падения Арракина, оказалась нелёгкой по многим причинам. Долгие переходы специальным ломающим ритм шагом утомляли тело и разум. Правила водной дисциплины, за соблюдением которых неустанно следили их спасители, были жёстче устава иной каторжной планеты. И оставалась ещё одна вещь, которая тяготила Люка каждую минуту – имя «Лисан аль-Гаиб», передаваемое шёпотом от одного фримена другому. Вольные жители пустыни возлагали на него слишком много надежд. Даже рождённому стать герцогом непросто было вытерпеть новую роль – роль мессии. Люк многое готов был отдать, только бы ни разу больше не ловить на себе взгляды, полные веры. Эти суровые люди, жесткие и требовательные во всём, что касалось воды, так наивно уповали на спасение через юнца-инопланетника. Но большинство из них старалось хотя бы скрывать свои чаяния. Хуже их всех был один рослый фримен, почти никогда не снимавший лицевого клапана. Когда бы Люк ни глядел в его сторону, всегда он сталкивался взглядом с тёмно-синими глазами. Куда бы он ни пошел, фримен тенью следовал за ним. Во время переходов он шагал за Люком и следил, чтобы походка юноши не приобретала ритм, который мог бы привлечь червя. Во время стоянок – подносил еду, завёрнутую в пальмовые листья. Никто не просил его об этом, и в навязчивой заботе Люк с отвращением чувствовал признаки религиозного фанатизма. Будучи наследным сыном герцогини, он с детства привыкал к уважению, а бездумного поклонения выдержать не мог. Бегство из лагеря на окраины скал, где их отряд расположился перед дневным сном, было позорным. Но только так Люк мог избежать пристального внимания. Ему нужно было хоть немного насладиться тишиной пустыни и синевой неба, чтобы после сны даровали умиротворение. – Опять сидишь без лицевого клапана, – раздался укоризненный голос позади. Даже в пустыне человек не может побыть один. – Я ненадолго, – Люк виновато тронул носовой фильтр и обернулся. Он не слышал шагов, но не вздрогнул, когда с ним заговорили. Голос был женским, а позади стоял не тот жуткий фанатик. Потёртые дистикомбы под пыльными бурками делали всех фрименов на одно лицо, и всё же они были различны между собой. Эту женщину отличали красно-рыжие волосы, выбивающиеся из-под капюшона, глубокий властный голос и твёрдость движений. Ирада, носившая титул Alor, – предводительница их отряда и глава сиетча Неварро. – Не давай себе послаблений, – Ирада тоже сняла клапан, чтобы её голос звучал отчётливее. – Или отрасти усы. Тогда носовые фильтры не будут так мешать. – Усы? Как у того угрюмого здоровяка, который мне проходу не даёт? – Люк скривился и снова отвернулся к пустыне. В один из тех редких моментов, когда фримен-фанатик снимал лицевой клапан, Люку удалось разглядеть его широкие скулы, орлиный профиль, острый волевой подбородок и не по-мужски полные губы под жёсткими усами. Лицо фримена было лицом настоящего воина. Кто знал, какая нужда ввергла его в такую истовую веру. – Наверное, ты имеешь в виду Джарина, – губы Ирады изогнулись в тонкой улыбке. Она поравнялась с Люком, сидевшим на краю каменистого уступа. – С него во многом можно брать пример, не только в умении носить дистикомб. Он смел в бою, стоек в засуху и щедр в час общей нужды. Настоящий фримен, хотя родился среди жителей впадин. – Я не сомневаюсь в его достоинствах, – тяжело вздохнул Люк и неловко повёл плечами. – Но он слишком фанатичен в своём поклонении Гласу из Внешнего мира. Не все ваши ещё поверили, что я и есть этот Глас, а он уже смотрит на меня так, будто я прижизненно канонизирован. Меня страшит его вера. – Будь снисходителен к нему, sur'haai pirun, – рука Ирады легла на плечо Люка. – Влюблённые часто ведут себя хуже фанатиков. И женщина тихо рассмеялась, пока до Люка постепенно доходил смысл её слов.