[ он тоже себя не любит ]
И слова битым стеклом дерут глотку.***
Такемичи плачет, как обычно. Такемичи сам справляется со всем, он сам себя разрушает и сам себя предает инквизиции. В объятиях Майки все стороннее кажется обесцененными. Когда руки Майки обхватывают плечи, Такемичи чувствует, как чужая теплота в нем оставляет пару сквозных дыр, и поглаживания по голове мантрой его успокаивают. — Ты ебать плакса. Вибрация смеха электрическим током выбивает позвонки, и Такемичи окончательно теряет свою опору, руками цепляясь за плечи Майки. — Прости, я не смог вернуть Баджи, прости меня. Видеть Такемичи в таком разъебанном состоянии для Майки — личная пытка, Такемичи бы спрятать от всех проблем. И в первую очередь от себя. Майки отстраняется, преодолевая гравитационную тягу к плоскостям Такемичи, и смотрит на раскрасневшееся лицо, вытирая с щеки горячую слезу. Она прожигает кожу до язвы. Майки к Такемичи всегда нежно, бережно, мягко. Майки к Такемичи цветочно-приторной любовью и искренней заботой. Которая его изо дня в день отравляет, расползается метастазами по телу, дробя кости в трещины. — Баджи всегда был таким, это не твоя вина, иди лучше поной Хинате. — Но... — Я тебя сейчас поцелую, если не съебешь. Такемичи всегда будет его отвергать, потому что Майки не Хината.[ потому что майки это майки ]
Такемичи уходит, и это вызывает паническую атаку. Такемичи уходит, и его удаляющаяся фигура проделывает дыру в виске.***
Казутора мальчик не из простых. Казутора мальчик-черная-дыра, потому что своим притяжением разламывает череп Баджи напополам. Казутора мальчик, который произошел в результате взрыва вселенной и непоправимо стал центром Баджи. Кейске кусает губы, поправляет свою новую толстовку из Вальхаллы. — Ты же меня предал, потому что Казутора в Вальхалле, да? Майки подтягивается на турнике, и его мышцы скрипят стальной резью. Баджи знает, знак плохой. — А Чифую избил зачем? Думаешь, это отобьет у него все чувства к тебе? Соленая капля пота стекает по шее, маневрируя между лопатками, скользя по бугоркам хребта, и впитывается в ткань одежды. — Если тебе ебальник набьет Казутора, че скажешь? Разлюбишь? Майки спрыгивает и отряхивает руки, Баджи в метре от него, а все равно чувствует, как дыхание Майки плавит его кожу, и та виновато стекается в раскаивание. А сам держит удар, даже если Майки ледовитыми взгляда выковыривает в нем совесть. — А если тебе ебальник сейчас начищу я, че скажешь? — Заслужил. И улыбка Майки крушит в Баджи все фундаменты. Оба знают, Баджи уже проиграл. Баджи проиграл уже в тот момент, когда ответил на поцелуй Чифую, когда руками обхватил тонкую талию, когда вцепился в хрупкие основы Мацуно и когда тот податливо прижался ближе, позволяя себя дальше разламывать. Баджи проиграл уже в тот момент, когда не отыскал в чужих глазах северные сияния, но продолжил поцелуями метить чужую спину. Баджи проиграл уже в тот момент, когда самолично избил Чифую. — Но Чифую ты зря намарафетил, он все-таки твой друг. — Запутанные отношения, отъебись. И молчание между ними ковыряет старые раны, каждый в своей болезненной любви копошится, кровя опухоли привязанности. Баджи любить Чифую не может, Казутора подкожной зависимостью курсирует по венам и воспалением пульсирует в висках. Казутора перевешивает Мацуно, с какой бы стороны Баджи не смотрел. — Мне так сейчас не хватает Шиничиро. — Его же постоянно отшивали, думаешь, помог бы? — Тренера не играют прост.