***
Я сидела на кухне, попивая горячий кофе перед выходом, намереваяась пойти в библиотеку и разбираться с радиохимией там. Дома меня то и дело клонило в сон, и я надеялась, что в библиотеке окружающая обстановка сможет хотя бы немного заставить меня работать. Тем более, я уже не могла отличить лень от синдрома хронической усталости. Александра что-то лепетала подружке по телефону так, что было слышно на всю квартиру. Её высокий голос звучал, как фоновая музыка. И хотя Александра и говорила по-английски, я не могла разобрать ни слова (исключая, может быть, её любимые конструкции «I was like…» и «I’m exited»). Нади и Франчески не было дома. Тайни, возможно, и была, но этого никогда нельзя было угадать точно. Она находилось как будто в суперпозиции — одновременно в комнате и не в ней. То же самое можно было бы сказать про Агату, если бы она не оставляла в двери ключ как знак своего присутствия. Агата появлялась всегда незаметно и внезапно. То её днями не было дома, то она ни с того ни с сего приходила на кухню в час дня, намереваясь приготовить завтрак. Я даже шутила с немками, что Агата — наш местный квартирный призрак. Вот и сейчас, немного растрёпанная, Агата вошла на кухню в своей домашней клетчатой рубашке и поставила на плиту воду. — Доброе утро, — сказала я. — Угу, — выдавила Агата еле слышный звук. — Только что встала? — Угу. Агата порой была не лучшей собеседницей. — Я собираюсь в универ пойти, в библиотеке посидеть и поесть в юникафе. — Я тоже пойду в универ, только чуть позже. Мы с Оскаром встречаемся по проекту. — Что за проект? — Это по программированию, — Агата вдруг неожиданно разговорилась, — до сих пор не могу поверить, что я учусь здесь на физфаке. Кто бы мог подумать, да? — А кому оно надо? — задала я резонный вопрос. Соседка внимательно на меня посмотрела и улыбнулась: — Мне. — Извини, не хотела тебя обидеть. — Ты меня не обижаешь. У меня нет эмоций. Почему-то у них курсы, связанные с хемометрикой, уже считаются физикой. У нас в СПБГУ это всё ещё химия. — Хемометрика? — Химическое программирование. Ты моделируешь некоторые процессы и, по сути, можешь получить данные, не проводя эксперимент. Я не понимаю, почему так мало народу этим занимается. Это же такая экономия ресурсов! И временных, и человеческих, и энергетических. Почему об этом даже толком не говорит никто? За автоматизацией будущее. — Прямо-таки никто не говорит? — недоверчиво спросила я. — Очень редко кто. Даже мой научник не понимает, что мы делаем. Так что я, по сути, делаю работу по хемометрике одна. Очень, кстати, выгодно. Научник ни к чему не придерётся, если сам не понимает, что ты делаешь. С квантами, конечно, ситуация тяжелее… — Кванты? — Квантовая химия. Этим мы занимаемся со вторым научником. — Подожди, — протянула я, поднимая брови. — У тебя что их ещё и два?! Агата заговорщически улыбнулась. — Это забавно. Мне уже говорили, что обычно девушки не могут определиться между двумя парнями, в то время как у меня вместо этого два научника… Я рассмеялась, тут же вспомнив Киру. Интересно, как там она? — Я недавно ездила к подруге в Контулу. Говорят, криминальный район, это правда? — Не знаю. — Как не знаешь? Ты же знаток Хельсинки! Говоришь, была в Финляндии пятнадцать раз. — Я была пятнадцать раз не в Хельсинки. Больше в пограничных городках, чтобы откатать визу. Чисто в магазины продукты купить — тут рыба хорошая и алкоголь. А по поводу Контулы понятия не имею, ничего сильно громкого о ней не слышала. — Там иммигрантов много около метро. Меня Кира специально предупреждала, чтобы я была осторожнее. Хотя мне кажется, всё не так страшно. У меня такое ощущение, что криминальный район в Финляндии — всё равно, что обычный район в России. — Тоже так думаю. Это ты ещё не была в Купчино. — А стоит? — Не стоит. За пределами центра все города одинаковые. А так Питер, конечно, очень красивый. Гораздо интереснее, чем Хельсинки. — Я была в Питере, когда мне было шестнадцать. — Ещё потом как-нибудь съезди. — Приглашаешь? — усмехнулась я. — Да, если приедешь, можем встретиться. А так я обычно плохо поддерживаю связь с людьми. Да уж, это я заметила. Агата, кроме меня, в этой квартире почти ни с кем не общалась, и немки уже начинали косо на неё смотреть. Да и я не впала в немилость только благодаря русскому языку. Просто потому что мы обе были русскими, мы сблизились больше. Именно у Агаты я спрашивала всё, чего не понимала. И не потому, что мой английский был плохим (он был вполне терпимым), просто со своими всегда проще. Агата существовала приблизительно в той же системе координат, что и я. Хотя Питер и Ижевск, конечно, не сравнишь, но нам с Агатой обеим нравились наши города. Так что и она от меня научилась чему-то новому. Готова поспорить, до встречи со мной, она даже не слышала слова Ижевск. — Хочешь пойти со мной в универ? Поели бы вместе, — спросила я. По правде говоря, моё предложение не было бескорыстным. Я слабо представляла, как работает система юникафе, а идти не одной было бы не так страшно. — Давай, — согласилась соседка. — Только подожди пять минут, оденусь. — А краситься не будешь? — Я не крашусь, — скривилась Агата, — это некрасиво. Прозвучало немного как оскорбление, учитывая, что я каждый день красила хотя бы ресницы, но на Агату обижаться было бесполезно. Я уже заметила, что она не всегда фильтрует, что говорит. Точнее фильтрует очень избирательно. Если речь шла о том, чтобы соврать, дабы не задеть чьи-то чувства, Агата клала на это правило вежливости и рубила правду-матку. Такой уж была Агата Лурье. Мы пошли в университет пешком. До корпуса химиков было около двадцати минут ходьбы через парк. Обычно я ходила в компании музыки, но в компании Агаты было даже веселее. Она была интересным человеком, очень умным, хотя порой и чрезмерно прямым. Я всё ещё не была уверена, как с ней общаться. Самой понятной из квартиры для меня была пока Надя, с которой мы были во многом похожи, самой же неясной — Агата. Мы с ней были словно две противоположности. Но при этом она порой выдавала что-то такое, после чего я чувствовала, как много у нас общего, как бы парадоксально это ни звучало. Чёрное пальто и чёрная шляпа Агате шли, словно бы она в них родилась. Агата умела одеваться и знала толк в стиле, хотя назвать её женственной было никак нельзя. Я сомневалась, считать ли петербурженку красивой, потому что стоило ей правильно одеться, глаз от неё было не оторвать, но выглядеть так же я бы не хотела. Это было что-то совсем не моё. Агата утверждала, что в Питере все так одеваются и там она совершенно не привлекает к себе внимания. С чем я не могла поспорить, потому что все вокруг говорят, что Питер — город для странных. Мне казалось, что если бы Питер был человеком, Агата вышла бы за него замуж — так уж сильно она любила свой город. Система работы юникафе оказалась ни капельки не прозрачной. Я была права, что без Агаты мне пришлось бы туго. Мы взяли еду и устроились за небольшим столиком. Агата вновь заговорила об Оскаре и о проекте. Что-то много в последнее время стало вокруг Оскара. Если бы Агата не была Агатой, я бы подумала, что он ей нравится. — Странно, что тут довольно мало ЛГБТ, — вдруг ни с того ни с сего протянула соседка. — Я думала, в Европе они должны быть повсюду. — Я пока ни одного представителя сообщества здесь не встречала. — Я имела в виду скорее символику. — А что плохого в символике? Мне даже нравится радужный дизайн, такой яркий и позитивный. И потом, толерантность и свобода быть собой, не стесняясь открыто об этом заявить, — это разве не главные европейские ценности? — Сейчас толерантность слишком сильно навязывается обществом. Уже напоминает рекламу. — Ты не поддерживаешь ЛГБТ? — Я считаю, что от людей надо отстать и дать им делать, что они хотят. Мне всё равно, кто с кем спит, но биологически это отклонение. — В смысле отклонение? — я чуть не подавилась едой. Она бы ещё громче об этом заявила, в Европе-то! Но что-то в её фразе во мне откликнулось. Слово «отклонение», может быть, было подобрано не совсем удачно, но Агата никогда не была мастером подбора слов. А я как будто без уточнений поняла, что конкретно она имела в виду. Какой бы прогрессивной я себя не считала, мне было совершенно не понятно, как это возможно — любить кого-то своего пола. Точнее я верила, что, например, все эти драмы Саши были для неё более чем реальными, но представить, как такое возможно, я всё равно не могла. В моей голове просто не укладывалось. Во многом, как бы парадоксально это ни звучало, потому что я сама была не против пофлиртовать с девушками. Ключевое слово «пофлиртовать». И это всегда было на грани шутки, потому что, как ни крути, я не понимала, как такое возможно всерьёз. И до сих пор я думала, что с этими не принятыми в прогрессивном обществе мыслями живут только мудаки, которым не место в Европе. Но чтобы нормальный человек в открытую сказал что-то подобное… Агата сказала. Вслух. Мне в лицо. И всё-таки сразу согласиться я не решилась. — В каком смысле отклонение? — чуть возмущённо спросила я. Очень уж мне не хотелось отказываться от образа либеральной Европейки. — Биологически. — Среди животных тоже встречается гомосексуализм. — Разве я сказала, что отклонений не существует? Плохое зрение, например, тоже отклонение. — Тебе легко говорить, у тебя-то оно хорошее. Я носила очки для дали, так что слышать подобное было несколько неприятно. Но я уже привыкла, что Агата говорит неприятные вещи, понятия не имея, что они неприятные. — Вообще-то я ношу линзы. — Правда? Извини, пожалуйста… — Без линз мир вообще расплывается и похож на простой набор цветов. Ничего страшного, ты же не знала. Я думала, ты тоже линзы носишь, очки надеваешь редко. — Я стараюсь тренировать глаза. Очки у меня только для дали. Надеваю только когда очень надо что-то увидеть. У большинства людей сейчас плохое зрение. — Но это не значит, что это не отклонение. Человечество просто к нему приспособилось. Я кивнула. — Если честно, я согласна с тобой. Я тоже не могу себе представить, как такое возможно. К противоположному полу влечение предусмотрено биологически, оттуда любовь и берёт свои корни. А как можно влюбиться в кого-то своего пола на полном серьёзе? Может быть, действительно отклонение… Агата оставила моё откровение без внимания. А в моей голове вновь возник образ темноволосого юноши в клетчатой рубашке, стоящего с камерой посреди поля. Моё сердце выполнило привычный кульбит, а в голове прозвучало заветное имя. Артём.***
Агата вскоре ушла на встречу с Оскаром, а я осталась наедине с лекцией по радиохимии, которая уже сама по себе вызывала панику. Всё дело было в моей тотальной неуверенности в себе как в химике. Только увидев какую-нибудь нетипичную задачу, я заранее приходила в ужас и хотела просто всё бросить со словами «Не трогайте меня, я — гуманитарий». Но, как известно, сегодня ты гуманитарий, а завтра моешь планетарий, так что задачи решать всё-таки приходилось. Дела шли более или менее, пока я не приступила к задачам непосредственно. На первый взгляд, они казались несложными: все формулы были даны, и оставалось только подставить числа. Но перевод единиц и идентификация, что конкретно дано, буквально вводили меня в ступор. У меня получилась только пара задач, а в остальных я застряла где-то на середине. Дома в таких случаях я просила списать, а здесь как выкручиваться? Я была в тупике. И тут у меня появилась идея. Глупая, конечно, но делать было нечего. Агата. Конечно же, Агата! Как же мне повезло, что моей соседкой оказалась студентка химфака. Застрелиться какая умная студентка химфака. Если она справляется с магистерской программой физиков, то в радиохимии разберётся за секунду. Писать ей было, конечно, ужасно некомфортно. Я не могла предсказать её реакцию. Взаимодействия с Агатой для меня всегда были точно прогулка по тонкому льду. Непредсказуемая — вот одно слово, которым можно описать Агату Лурье. Никогда не знаешь, будет она сегодня милой или грубой. Шансы всегда составляли 50/50. На этот раз мне повезло. Агата оказалось милой. Она уточнила сроки и сказала, что посмотрит, когда будет время. Я смутно чувствовала, что это время с большой вероятностью может не наступить никогда, но больше поделать ничего не могла. С чувством выполненного долга я покинула библиотеку. Я зашла в Призму и купила немного еды. Агата предложила покупать еду на двоих, чтобы уходило меньше денег. Она очень часто делилась едой. Часто готовила, а потом не ела. Или покупала что-то попробовать, а потом не ела. И предлагала мне. А я взамен покупала в Призме вкусняшки, на которые Агату душила жаба. Не успела я прийти домой и разложить вещи, как получила сообщение от Агаты. Проект был сложным, он не удавался. У моей соседки, судя по всему, уже вскипали мозги. Это была далеко не первая её жалоба на то, что она ничего не понимает и ужасно стрессует. Мне хотелось как-то её поддержать, но я понятия не имела, что мне делать. «В холодильнике есть шоколадка, если хочешь». Это было единственное, что я могла. — Hey, Valeria, how are you? — Тайни вышла из комнаты и поставила чай. — I’m fine. Just trying to figure out my homework. I asked Agatha for help, but she is struggling herself. — She studies physics, right? — Honestly, she is a chemist just like me, but here she studies physics, yes. — How is it possible? — Well, natural science were always somewhere in the middle between technical and humanitarian studies. I feel like it is for people who are not sure who they are. I’m more in the humanitarian side, but Agatha should have been a physicist. I just have such feeling. I’m not as great chemist as her, I just want to have my diploma and forget about it. — Why did you choose chemistry then? If it’s not yours… Я грустно пожала плечами и тяжело вздохнула. Не первый, далеко не первый такой вопрос. Я и сама себя частенько спрашивала и не находила ответа. — Because of money. Just in case if I cannot earn enough by writing. I don’t wanna be homeless. And my mom also will kill me if I leave the department, — я опять тяжело вдохнула. — So I have to finish it somehow. Лицо Тайни как будто вытянулось от удивления. Зря я вылила на неё всю эту драму, не стоило так пугать. Я быстро перевела всё в шутку, чтобы спасти положение, да только британка всё равно погрустнела. — Does Agatha like chemistry? — Yes. I think so. She prefers codding, but she found the way to combine it. Do you like maths? — Yes, — без колебаний ответила Тайни. — I want to work with maths, maybe do my master's here in Finland. But yes, I love maths, it’s very exciting. Этого я ожидала в самую последнюю очередь. Камон, никому не нравится математика! Все идут туда, потому что умеют это делать и потому что за это много платят. Если бы не деньги, у нас в обществе были бы одни сплошные актёры и режиссёры и ни одного математика. По крайней мере, я всегда так считала. Тайни разорвала мой шаблон. Агата разорвала мой шаблон. — Hey, guys, — Франческа появилась на кухне. — How are you doing? — Great, — ответила Тайни. — Just speaking about maths. — Oh… — Франческа подняла руки. — I never understand maths as well as chemistry. — Agatha is good at chemistry, — безразлично бросила я. — I’m sure you are good too, Valeria! — перебила меня Тайни. — Agatha is weird, — сказала Франческа, открыв микроволновку. — What’s her problem to clean the microwave? It is full of lasagna and Agatha is the only one who eats lasagna… — уже уходя к себе в комнату, немка проворчала себе под нос. — What’s going on in her head…***
Вечером мне написала Кира об очередных приключениях с Джорданом. Они планировали поездку в Грецию в начале ноября, а потому француз должен был вернуться в Хельсинки вместе с Кирой. Только вот не понятно, где он собирался остановиться, отели-то тут не дешёвые. Хотя возможно они только для меня не дешёвые, а Джордан сказочно богат, разве его это остановит? Всё развивалось до того быстро, что я только и успевала, что читать новые сообщения, охуевать и лопаться от зависти. Я всё чаще подумывала о том, чтобы тоже скачать этот несчастный Тандем и самой попытать удачу. Истории Киры были куда интереснее радиохимии, так что последняя благополучно вылетела у меня из головы. Если бы Агата мне не напомнила. Я лежала на кровати, погружаясь в сплетни, когда получила от неё сообщение: «У меня уже не работает голова. Всё равно сегодня не закончу. Не могу ничего сложного делать, давай посмотрю твою радиохимию» Радиохимия — не сложно? Застрелиться. Мне бы такие мозги, как у Агаты Лурье. «Когда?» — молниеносно ответила я, пока Агата не передумала. «Сейчас» Я тут же вскочила, забыв и о Джордане, и его деньгах. Мне нужно было подумать о себе, а Агата, увы, была моим единственным ресурсом. Я попросила её помочь небрежно, будто мне было не так уж и надо, очень уж не хотелось выглядеть жалко. Но самой себе приходилось признаться, что если Агата мне не поможет, то не поможет никто. Я быстро сгребла тетради в кучу и постучалась в комнату соседки. Она выглядела будто спросонья, хотя я точно знала, что она не спала. Тёмная чёлка падала на глаза, а пробора волос словно не существовало вовсе. Домашние леггинсы и рубашка сидели на ней как два мешка. Но даже в мешках она казалась симпатичной, хоть и была немного полноватой. — Тут же всё просто, — сказала Агата почти сразу, только мельком взглянув на задачи. Я с трудом удержалась, чтобы не закатить глаза. Ну ещё бы ей было не просто! — Тут нужно найти период полураспада, на него есть формула, — Агата указала на формулу в моей тетради и написала её ещё раз на своём листочке. — Хотя подожди, давай сначала запишем, что дано, так ты сразу поймёшь, как начать… Агата тут же зачеркнула формулу и нарисовала уже вызубренную со времён ЕГЭ таблицу со словами «Дано», «Найти» и «Решение». К каждой задаче действительно подходила определённая формула. Иногда нужно было использовать ещё парочку, чтобы дойти до основной, но в конечном итоге всё было куда проще, чем казалось. Агата решила за меня первую задачу, а дальше смотрела, как это делаю я, попутно направляя. Агата как будто взяла меня за руку и провела через туман. И там, где она шла со мной, туман рассеивался, и я видела, что всё действительно просто. Хотела бы я сказать, что я магическим образом поверила в свои силы и осознала, какой я хороший химик, но, к сожалению, это было не так. Я чувствовала уверенность до тех пор, пока Агата сидела рядом, пока она поясняла все мельчайшие неточности. Она была как приложение HSL: с ним всё просто и понятно, но отбери — и я никогда в жизни не найду дорогу. Мы управились с задачами меньше чем за час, и когда мы закрыли последнюю, я испытала такое облегчение, словно вся тяжесть мира куда-то улетучилась. Да, я не выучила всю радиохимию за один вечер. Но благодаря тому, что кто-то посидел со мной рядом и разжевал конкретные задачи, я научилась решать этот тип задач. И теперь, если они попадутся мне на экзамене (а они обязательно попадутся), я больше не буду беспомощным Бемби и спокойно с ними справлюсь. — Спасибо тебе большое, — сказала я, откинувшись на спинку кресла. — Ты не представляешь, как ты мне помогла. Я блаженно зевнула. На часах была почти полночь, и теперь я чувствовала, что буду спать спокойно, без тяжести на душе. — Теперь можно спокойно идти спать? — словно прочитала мои мысли Агата. — Да, ещё раз спасибо. — Да не за что. У меня всё равно сегодня уже мозги не работали. — Это ты называешь «не работали»… Агата проигнорировала моё саркастичное замечание и начала что-то искать в интернете. — Хотела показать тебе своего краша. — Краша? — Французский певец. — А-а-а, — протянула я. — А я-то думала какой-то парень. — Единственные краши, на которых я способна, — это сорокалетние музыканты, половина из которых уже умерли, — пожала плечами Агата. Мы с ней почти не обсуждали раньше противоположный пол. Но однажды я всё-таки обронила, что у меня есть краш, он же мой одногруппник. Агата тогда сказала, что она никогда ни в кого не влюблялась и что с ней, наверное, что-то не так. На этом наши обсуждения предпочтений в мужчинах закончились. Агата была не из тех, с кем эту тему было бы логично поднимать. Сплетни я собирала в основном с Кирой, но и той я не рассказала ничего про Артёма. Не доверяла, наверное. Выходит, об Артёме здесь в Хельсинки толком не знал никто. Но разве это что-то меняло? Агата включила какое-то видео, где средних лет мужчина во всём чёрном, с шикарным макияжем пел что-то на французском. Соседка улыбнулась, чуть прикрыла глаза и принялась подпевать одними губами. Песня мне понравилась, хоть и непонятно было ни черта. Мне всегда говорили, что французский ужасно сложный, и я даже не стала пытаться его учить. Да и зачем? Я же не полиглотка, как Кира. — О чём они поют? — О любви, конечно, — усмехнулась Агата. — Французы же только об этом и поют. Но мне всё равно нравится. — Ты знаешь французский? — Немного. Учила ради интереса на первом курсе, но сейчас уже почти ничего не помню. — У меня так с немецким. Никогда мне не давался, но на втором образовании это обязательно. Агата смотрела в монитор. Песня всё играла, а потом началась следующая. — Я раньше романтизировала Германию. Восхищалась их культурой, менталитетом. Всей этой немецкой точностью, спокойствием, не эмоциональностью. Мне нравилась немецкая архитектура и литература. — Мне нравится творчество Гёте… — задумчиво произнесла я. — Особенно «Страдания Юного Вертера». Я действительно считала «Страдания Юного Вертера» шедевром, хотя мало кто из ценителей мировой литературы со мной бы согласился. Если бы во времена Гёте писателей было столько же, сколько сейчас, «Вертер», вероятнее всего, был бы просто бульварным романом, каких миллион. Но Гёте появился точно к своему времени, и «Вертера» не ожидала такая судьба. Мне до того нравилась эта повесть, что я мечтала прочитать её в оригинале, когда выучу немецкий. Если выучу. Мрачная атмосфера старого бюргерского городка и души́ безнадёжно влюблённого Вертера вызвали во мне сильнейший отклик. Возможно потому, что я читала эту книгу в мрачные периоды собственной жизни. Первый раз я наткнулась на неё в одиннадцатом классе и во время прочтения заболела ангиной. Чувствовала я себя тогда живым трупом, поэтому читать что-то весёлое совсем не хотелось. Такова уж моя натура: если мне плохо, меня утешают только истории о тех, кому ещё хуже. Грустная музыка, грустные книги, мрачные картины не добивают меня, а наоборот помогают почувствовать себя менее одинокой. Второй раз я взяла эту книгу в библиотеке. В самом начале первого курса, в тяжелейший период адаптации. Тогда у меня тоже началась ангина, правда, не такая серьёзная. На третий раз ангины не было, зато был Артём. Тогда я купила книгу, чтобы она была только моей. Если поначалу я просто хотела найти утешение, то на сей раз я читала Страдания Юного Вертера почти как автобиографию. Всё было почти точь-в-точь, как у нас с Артёмом, и Вертер стал мне как будто кровным братом. Никто не понимал мои чувства так, как Гёте. И когда я читала о том, как Вертер прострелил себе виски́, я чувствовала, что могла бы быть на его месте, если бы мне хватило смелости. Но тогда я ещё не достигла крайней степени отчаяния. И когда казалось, что это конец, ещё немного, и я больше не смогу — стало лучше. А теперь я здесь, в Хельсинки. В Финляндии. В Скандинавии. Не чудо ли? И спасибо за всё Гёте. — Не слышала об этом, — перебила мои мысли Агата. — Мне всегда нравился Фауст. Вообще тема продажи души в искусстве всегда привлекала. Я пожала плечами. Я, признаться, до этого момента считала Агату ужасно далёким от искусства человеком. А тут вот сюрприз, она, оказывается, читала Фауста. Она, оказывается, знала, кто такой Фауст… Французская группа продолжала играть. Клип за клипом немолодой красавчик, чуть не задыхаясь, пел непонятные строки, почти обнявшись с микрофоном. — Сейчас будет, — вдруг сказала Агата во время проигрыша, — сейчас будет классный момент… Я заострила внимание на клипе. Всё-таки французский был красивым языком. Раньше я не понимала, вокруг чего столько шума, а тут вдруг услышала, увидела всю мелодичность и напевность этой лёгкой картавости и воздушности и всё поняла. Агата прикрыла глаза и подняла вверх указательный палец, иллюстрируя тем самым фразу «сейчас будет». Камера приблизилась к лицу солиста, и он поднял томные идеально подведённые чёрным глаза:«Où tu veux que je te touche, que j’embrasse? Où tu veux qye je baise, que je fasse sur la bouche? Où tu veux que sur ta bouche, que j’embrasse au delà, tu préfère quoi? Moi je ne pense qu'à toi!»
Дальше снова начался припев. Агата блаженно улыбнулась, и в этот момент я действительно поверила, что французский певец был её крашем. — Очень красивая песня… Этот момент после проигрыша действительно крутой. — Хочешь знать, как переводится? — не дожидаясь ответа, Агата принялась гуглить.«Где ты хочешь, чтобы я прикоснулся к тебе, чтобы я обнял тебя? Где ты хочешь, чтобы я поцеловал, прикоснулся губами? Где ты хочешь, чтобы я коснулся твоих губ? Чтобы я обнял тебя? Что ты предпочитаешь? Я только о тебе и думаю»
— Красиво, — сказала я почти шёпотом. — Иногда мне кажется, что французы ни о чём другом не умеют петь. Но им я готова простить и это. Под «им», по-видимому, подразумевалась эта конкретная группа. Они и правда были хороши. Агате в плане музыки вообще мало что нравилось. Хотя эту фразу можно было бы сократить и ещё больше: Агате вообще мало что нравилось. За две с лишним недели я уже привыкла к её вечно недовольному лицу. И если поначалу я действительно не могла определиться красивая она или нет, то сейчас, когда перевалило далеко за полночь, а мы слушали каких-то французов, я вдруг разглядела. Такой необычный тип внешности, как у неё, можно было бы назвать неочевидной красотой. Никогда прежде я не встречала человека, который с первого взгляда покажется страшненьким, потом ты призадумаешься, а через время, присмотревшись подольше, наконец, осознаешь, как этот человек прекрасен. Агата обладала уникальной, нетипичной красотой. От того эту красоту так легко было спутать с её отсутствием. — Как эта группа называется? — спросила я. — Понравилась? — Особенно последняя песня. — Indochine. Они очень популярны во Франции, примерно как у нас КиШ. — Я о них никогда не слышала… — А ты много французских исполнителей слушаешь? — Ни одного… Вообще да, тогда понятно почему… — Теперь один будет. Я тебе ещё музыки покидаю, будем расширять твой плейлист. — Хорошо. А эта песня как называется? Где он поёт «Я только о тебе и думаю». — Gang bang. Я издала нервный смешок: — В смысле Gang bang? Песня-то была про разочарованного в жизни циника, мечтающего только о лирической героине. Апогей страсти, романтики и какого-то вайба декаданса. А тут Gang bang — разновидность порно, получите, распишитесь. — У них все названия такие странные, не имеющие отношения к содержанию. Мы немного помолчали, а потом Агата вновь резюмировала: — Вот, показала тебе своего краша. — Хочешь, я тебе своего покажу? — вдруг ни с того ни с сего предложила я. Не знаю, почему я решила поделиться с Агатой творчеством Артёма. Возможно, какой-то барьер между нами был снят, и я почувствовала, что ей можно доверять. А возможно, мне просто показалось, что если ей нравится такая музыка, то и клипы Артёма тоже понравятся. Я вбила на Ютубе название до дыр заслушанной песни, и первым же результатом оказался клип Артёма. Я включила клип и вышла в туалет. За пределами комнаты Агаты в квартире царила тишина. Даже Александра не болтала. Я слышала звук собственных шагов. Благо Тайни говорила, что она хорошо спит, а другая половина квартиры находилось далеко от создаваемого мной шума. Я вдруг осознала, как, должно быть, уже поздно. Мы закончили с химией сравнительно быстро, а дальше за разговорами с Агатой я даже не заметила, как прошло время. Я застала Агату, скучающую за телефоном. Клип стоял на паузе, не досмотренный и до середины. — Не интересно, — пояснила она. — Там вообще-то глубокий смысл! — возмутилась я. Я восхищалась Артёмом и его творчеством, да и группа мне нравилась. А Агата просто взяла и всё выплюнула, даже не досмотрев. Неинтересно ей! Я не злилась на Агату лично, но, так или иначе, в моих глазах она как будто посягнула на святыню. — Какой? — почти с сарказмом поинтересовалась она. Я глубоко вздохнула, осознавая, что доказывать соседке гениальность Артёма бесполезно. Убедить в чём-то Агату вообще обычно не представлялось возможным. Всё-то и всегда она знала лучше других… — Прости, это просто не моё. — Ничего страшного. — Так кто из них твой краш? Солист? — Солист симпатичный. Соло-гитарист тоже. Но они оба уже женаты. — Все рано или поздно женятся. Потом разводятся. Некоторые после этого женятся снова. Но потом разводятся всё равно. Это известный сценарий. — Твои-то родители не развелись. — Потому что вовремя завели детей. А потом не хотели нас травмировать. Нужно заводить детей сразу, иначе — развод. Я закатила глаза. Безнадёжные сценарии Агаты всегда вгоняли меня в тоску. Замуж мне хотелось, а вот детей — не очень. По крайней мере, ближайшие лет десять. И меня нисколько не радовала перспектива развода из-за отсутствия спиногрызов, которые и карьеру, и жизнь мне поломают на её заре. Я верила, что с Артёмом у нас была бы настоящая любовь. Мы бы жили долго и счастливо и умерли в один день. Агате такие простые человеческие радости объяснять было бесполезно. Это ведь не хемометрика, она не поймёт. — Мой краш — режиссёр, который всё это снял, — с тоской прошептала я. — Понятно. Ну, вообще-то неплохо. Просто опять же говорю — не моё. — А что твоё? Indochine? — Например. Один из. Хочешь ещё послушать? Я снова уселась по-турецки в кресло, которое Агата достала специально для меня. Уходить почему-то не хотелось, хотя время было уже неприлично позднее. Агата нашла другую песню, потом включила третью, но больше всего мне всё равно понравился Gang bang. Французская музыка и решённые задачи расслабили мой мозг, и я почувствовала себя хорошо и спокойно. Через время усталость дала о себе знать. Я начала зевать и в итоге решила лечь в постель. Я пожелала Агате спокойной ночи, в ответ услышав всегдашнее «угу», и отправилась в свою комнату.