Влечение

Блиц стягивает с рогов свои мокрые брюки и озадаченно оглядывается. Он сидит на полу в своей квартире, облачённый в длинную футболку с улыбающимся яблоком из Лу-Лу Лэнда, сжимая в руках мягкий плед с вышитыми золотыми коронами. В голове полный сумбур, и произошедшее ночью вспоминается с трудом. После возвращения из Круга Похоти, ему было настолько паршиво, что хотелось забыться каким угодно образом. И припрятанная от Луны бутылка абсента вполне для этого сгодилась. Даже головная боль, несомненно поджидавшая его утром казалась неплохим способом отвлечься. Он рассчитывал напиться и вырубиться, но что-то пошло кардинально не так. Он вдруг обнаружил себя за рулём фургона, мчащегося по пустым ночным улицам. Дорога видится размытой, в руках недопитая бутылка. И лишь когда впереди показались распахнутые ворота, увитые ядовитым плющом, он понял, куда именно направлялся. Ещё он помнит Столаса, в этом глупом старомодном наряде. Такого вычурного. Аристократичного. Красивого. Как только принц вышел из портала, Блиц даже на секунду забыл, зачем вообще его позвал. Да, он готов был закончить вечер в одной из приватных комнат — Столас когда-то сам это предлагал. Но не после того, что случилось после. Блиц поднимается на ноги. Стягивает с себя длинную футболку, комкает и бросает на пол. Ожидаемой головной боли нет, что позволяет нормально мыслить. И это самое паршивое. И ведь Столасу на самом деле было плевать. Подумаешь, поговорят и забудут — мало ли какие фетиши у аристократов. Так и есть. Блиц всего лишь фетиш. Увлечение для похотливой клоаки. Они с самого начала об этом договорились, так чего же Блиц себе нафантазировал? Решил, что и в самом деле может быть кому-то нужен. Просто так, без всяких условий. «Тёмный лорд, как же низко ты пал». Куда уж ниже? Выгулял любимую игрушку, а когда окружающие высмеяли, просто спрятал подальше. Он вспоминает, как Столас затащил его в спальню, чтобы не попался на глаза двум демонам Гоетии. Ведь засмеют. Так же, как сегодня. Что он там говорил? Ни жёнушки, ни дочурки дома нет. Никому он на глаза не попадётся. Эта мысль вызывает просто ослепительный приступ ярости. Стыдно ему, значит! Блиц пинает плед. Внутри клокочет злость, требуя выхода. Стыдно за одним столиком сидеть с каким-то бесом! В стену летит журнальный столик. Лампа разлетается вдребезги, усеивая пол осколками. А отсасывать ему, как последняя шлюшка, значит, не стыдно? Он хватается за телевизор, но вовремя вспоминает, сколько тот стоит. Умолять оттрахать себя до потери голоса не стыдно? Следующими под горячую руку попадают книжные полки. Наконец, Блиц выдыхается, глядя на учинённый разгром. Ему же теперь это всё и убирать. Он устало падает на диван, закрывая лицо руками. Можно сколько угодно злиться, ничего это не изменит. Наклонившись, он достаёт из-под дивана книгу с золотым полумесяцем на обложке. Вот он, его поводок. Не снять, не разорвать. Шею внезапно сдавливает тугой ошейник, на запястьях золотом вспыхивают браслеты. От неожиданности Блиц роняет книгу и хватается за горло. Ничего нет. Ни цепей, ни кандалов. Книга падает на пол и открывается ровно на заклинании портала. Он видел, как Столас листал страницы, но сам, как ни старался не мог их даже разъединить. Блиц делает медленный вдох. В порыве остаточной злости пинает книгу к двери. Тяжёлый том неторопливо скользит по полу и останавливается на полпути. Да в жопу их всех! И пернатого хмыря Столаса. И этого неонового петуха Асмодея. И его подстилку Физза. Ему нужна эта книга. И ему нужен… «Столас». Нет! Он вскакивает на ноги и сжимает кулаки. Ему нужно то, что может дать Столас. Он столько сил потратил, чтобы подняться с самого дна и никому не позволит столкнуть себя обратно. Блиц поднимает книгу, бросает на диван и идёт в ванную, переступая через разбросанные книги и журналы. Он смотрит на себя в зеркало в ванной комнате и включает воду. В это полнолуние он придёт к Столасу и сделает всё, чтобы тот остался доволен. И так раз за разом, пока не найдёт другой способ заработка. Играй свою роль, куколка. Своё собственное отражение кажется Блицу омерзительным, и он с силой впечатывает в него кулак. Зеркало трескается, с разбитых костяшек пальцев капает чёрная кровь, смешивается с водой и утекает в слив. Теперь ещё и зеркало менять. Из ванной комнаты Блиц выходит только через час. На ходу полируя рога, подходит к комнате дочери. — Луни? — тихонько скребётся он в дверь и замирает, прислушиваясь. Обычно после подобного в стену с той стороны врезается что-то тяжёлое и следует требование отвалить. Но сейчас за дверью тишина. Похоже, она ещё не вернулась с вечеринки. На которую он её между прочим не отпускал. Но попробуй что-то запретить адской гончей, да ещё подростку. Хотя, может и лучшему. Не увидит его таким раскисшим тюфяком. Тем не менее, он, как ответственный отец, обязан забрать её и вернуть домой. Но тут возникает проблема. Его фургон остался во дворе этого пернатого засранца. Нужно будет за ним возвращаться. Или лучше отправить кого-нибудь. Да, он определённо так и поступит. А пока остаётся такси. Разумеется, уходить Луна не хочет. Просит остаться ещё хотя бы на чуть-чуть. А он не в состоянии устоять перед её щенячьими глазками. — Один коктейль, — сдаётся Блиц, получая в ответ радостное повизгивание. Пить алкоголь на пустой желудок, да ещё и в таком состоянии, не лучшая идея. Но это Блиц понимает лишь после третьего бокала, когда помещение вокруг него начинает раскачиваться в такт музыке. А его самого до краёв наполняет любовь ко всему сущему в этом мире, которой хочется поделиться со всеми. Например, вот с этим гончим, который зажимает его в углу. Приподнимает его голову и похотливо ухмыляется. Блиц даже не может толком сфокусировать на нём взгляд, но скалится в ответ. Может, вот оно, решение? Просто потрахаться, без имён, без обязательств. И без условий. Гончего за шиворот оттаскивают в сторону, да ещё и добавляют кулаком в челюсть, стирая ухмылку. — Всё, мы уходим, — объявляет Луна и закидывает Блица себе на плечо. — Когда только успел так набраться? Он невнятно мычит, глядя на перевёрнутый мир. На потирающего челюсть гончего. На веселящуюся толпу. — Столас, — жалко всхлипывает, и, наконец, вырубается.