Magic City

..Ну как не реветь и плакать? Чем больше счастья червям, тем уродливее дети бабочек… Я тоже все прячу в коконе, просто, чтобы росло. Но вопрос в нем потом увидишь: «Уродство или родство?»

И придется это принять. Леша давно со всем смирился. Еще лет восемь назад, когда в детский дом попал. Может тогда еще и пытался что-то изменить, как-то из всего этого выкрутиться, а потом просто остановился, забил. У него и до детского дома жизнь не сахар была, а потом все вообще в какой-то круговорот дерьма скатилось, сколько не пытайся вынырнуть, сколько не барахтайся, а все равно тонешь, и чем больше цепляешься, тем глубже тащит. Леша пытался остановить, но паника накрывала, и он уже не мог. Лет до тринадцати жил как-то, смирился даже. Впереди маленьким бликом надежды мелькало еле живое «заберут». Мама одумается, за голову возьмется и заберет. Не забрала, не взялась, про Лешу забывать стала. В тринадцать Лешу новостью ошарашила. Сестренка. Маленький комочек, Леша до сих пор помнит, как пришел, как на руки ее впервые взял. Надежда на то, что заберут, конечно, рухнула, но глядя на маму, прижимающую к себе маленького запеленованного червячка, казалось, что это ее шанс. Шанс одуматься, наверное, хотя бы с одним ребенком не ошибиться. Для Леши это снова стало толчком. Казалось, что даже жить начал. Учился хорошо, учителя хвалили, после уроков никуда с пацанами не смывался, за голову взялся тоже. Из шпаны в почти показательно хорошего парня. Да, не рядом с мамой, не рядом с сестричкой, но все равно, чтобы потом не стыдно было, чтобы потом можно было без стеснения в глаза ее заглянуть. В зеленые, такие же, как у самого Лешки. Три года так жил, с фотографиями ее на тумбочке, с маленькой фоткой в пиджаке. Лиза, маленькая Лиза оказалась глотком чистого воздуха, надеждой, которую у Лешки так грубо отобрали. Теперь у Лешки не было ничего. Ни надежды, ни смысла, а для чего до сих пор карабкался и сам не понимал уже, наверное, по инерции просто. Только болото было глубже, засасывало сильнее, и уже вздохнуть было почти невозможно. - Принес? – в закоулке, в котором Леша встречался со своим «поставщиком», почему-то всегда воняло помойкой. Леша, как не высматривал, никогда не замечал здесь хотя бы мусорного бака, чисто, двор-колодец, облезлые желтые стены, зассанные кем-то углы. Типичный Питерский дворик, таких полно, в таких обитает Леша, его жизнь один сплошной обоссаный угол, в который его давно уже загнали. Бежать некуда. - Да, за сегодня и завтра, - мужчина усмехается. Леше противно от его улыбки, Леше хочется блевать, глядя на этого жирного потного урода. Почему-то в голове всплывают слова Кирилла, мол не противен ли ему был тот мужик? Не противен, потому что каждый чертов день Лешка видит кого-то хуже. Леша знает только его имя, Серега, кажется, а еще, что от него постоянно несет луком и дешевым одеколоном. Пьет он его что ли литрами. - Не, пиздюк, завтра деньги снова несешь, у тебя знаешь сколько уже накапало? – Леша не знает, спрашивать даже страшно, не хочется. Отдает и отдает, когда-то же это закончится? Обязательно должно. - Здесь двадцать, - он передает мужчине пакетик с суммой, хочет отойти, но его хватают за шкирку, как кутенка какого-то, к себе подтаскивают. - А чего это у тебя ценник так возрос, а, Лешенька? Жопой работать научился? – лицо мужчины в сантиметрах от Лешкиного, к горлу подкатывает тошнота от этой вони, кажется, что потная капелька с жирного лба вот-вот скатится Лешке прямо на лицо. Мерзко до одурения. И как этот конченный умудряется потеть, когда Леша так сильно мерзнет? - Тебе какая, блять, разница? Отпусти! – Леша пытается вырваться, в руки его вцепляется, но его только крепче перехватывают. Хочется заорать, но он знает, что сделает только хуже. - Я же тебя, щенка, по стенке сейчас размажу. Ебальник свой закрыл, - Леша затыкается, не дышит почти даже. Он все равно против этого мужика ничего сделать не сможет, когда-то, может, и мог бы, но теперь от вечной «гонки» высох весь, да и сил после ночи бессонной никаких. Он после Кирилла так клиента и не нашел, не искал, если честно. Прошатался по городу до утра, ноги в кровь натер в неудобных кедах. Ревел, сидя на заборчике в какой-то подворотне в центре и мечтал наконец-то сдохнуть. Лучше бы сдох. - Отпустите, пожалуйста, - Леша звучит жалко, он и есть жалкий. Жалкий и мерзкий, грязный щенок, на которого в этом мире всем давно уже похуй. Даже если сейчас Сергей мозги его по стенке размажет, об этом и не погрустит никто. Разве что, может, Гречкин, и то с чего бы? После того, что Лешка ему вчера наговорил, он его, наверное, больше и не вспомнит никогда. Леша сам его оттолкнул, но это к лучшему. Так лучше для Гречкина. - Смотрю на тебя и мерзко становится, - Леше хочется сказать, что это взаимно, но он молчит. Лучше заткнуться и перетерпеть, может тогда его отпустят. Но не отпускают, подтаскивают ближе, только глаза закрыть успевает. Сергей целует его, а у Леши от происходящего желудок жгутом перетягивается, вот-вот вырвет. Он мычит, пытается губы сжать, вырваться пытается, да только не получается ни черта, поэтому кусает. - Нет! – удар по лицу сначала и не заметил даже, увидел только, как все вокруг на мгновение сдвигается, быстро так, будто кто-то страницу перелистнул, а вот второй, по почкам, ощутимее пришелся. - Ты совсем ахуел, я смотрю? Думаешь тявкать на меня можешь? Да я тебя, тварь, прямо сейчас укокошить могу, нам твои копейки не усрались, понял? Ты живой только потому, что Женя еще терпит, но это ненадолго, понял? – дальше Леша уже не замечал ничего, только голову руками прикрывал и коленки к животу подтягивал. Боли он, наверное, тоже не чувствовал, не в тот момент, только страх дикий, почти животный, и желание выжить. Насмешка какая-то, еще пару часов назад сдохнуть хотел, а теперь вот – выжить. - Харе уже, убьешь реально, - видимо, Сергея кто-то оттаскивает, кто-то, кто все это время просидел в машине, Леша не видел его из-за тонировки. Когда мужчина отходит от него, когда прекращаются удары, Леша продолжает лежать в той же позе. Не встает, не подает знаков, что жив, что дышит еще, боится, что добьют. - Да лучше бы сдох, псина, - Сергей хлопает дверью, заводится мотор. Леша жмурится, пока машина не трогается с места, пока плавно не выезжает со двора, скрепя галькой под колесами. Леша все еще боится пошевелиться. Он знает, что они все здесь где-то обитают, и тот самый «Женя», тоже где-то рядом. Что кто угодно может сейчас выйти и добить, но встать не получается, даже просто открыть глаза страшно. Хочется написать кому-то, позвонить, попросить о помощи, впервые так хочется. Леша жалкий и беспомощный, с пеной у рта вчера доказывающий Гречкину, что в помощи не нуждается, что сейчас самому противно. Ему она нужна, очень, только Кирилл ему ничем не поможет. Вчера, сволочь, почти надежду дал, а это худшее, что для Лешки быть может. Никаких надежд, никаких просьб о помощи. Он один, во всем мире один, и нет больше человека, способного ему помочь. Леша привык к этому, научился жить ни на кого не оглядываясь, так и начинать не стоит. Может Кирилл и правда помочь ему хотел, да только желание его улетучится так же быстро, как и появилось, стоит Лешке всю свою ситуацию рассказать, стоит ввести его хотя бы в маленькую часть всех его проблем. А проблем море, почти океан. Леша вообще о Кирилле сейчас думать не должен, ни о ком, ни о какой, блять, помощи, но до ужаса хочется, потому что он оказался единственным, кто ему вообще эту помощь предложил. Потому что Кирилл, сука, ассоциируется у Лешки теперь с защитой, с каким-то нелепым ощущением тепла. Он ему его подарил, в ту ночь подарил, вчерашним вечером, когда на набережной обнимал. С ним Лешка и правда себя в безопасности почувствовал, наверное, оттого и вел себя так раскованно. С ним Леше даже таблетками закидываться не хотелось, ощущение реальности не пугало, не напрягало ни сколечко. Это было отвратительно, Леша сам себе отвратителен был. Какая-то идиотская насмешка судьбы. Кое-как приподнявшись с земли, Леша сел. Сил встать на ноги не было, но нужно было убираться отсюда, пока еще кто-нибудь из этой банды уродов не вышел, не решил добить. Сергей прав, непонятно зачем Женя вообще до сих пор его держит, не нужны ему Лешкины «копейки», как бы тот не старался. Долг он не выплатит, проценты слишком большие. Лешу убьют, прикончат обязательно, как только надоест, и от осознания этого еще паршивее. Никто ведь действительно их не остановит, никто за Лешку не отомстит. Справедливости в этом мире нет, он с этим давно познакомился, он в этом уверен. И то нелепое чувство, обрушившееся на него ночью, всего лишь очередная дебильная надежда, которая разрушится о суровую реальность его проклятой жизни. В тот вечер Леша сбежал от Кирилла, захлебываясь слезами. Кое-как держался, чтобы не разреветься рядом с ним. Это было бы проигрышем, это разрушило бы все его утверждения, все, в чем он был уверен. Кирилл влез слишком глубоко своими вопросами, затронул в Лешке что-то, обрушил на него надежду своими обещаниями, своими предложениями помочь. Леша ему не верил, не верил ни капельки, но все внутри него боролось с этим, все внутри него хотело попросить о помощи. Только Лешка право на это не имел. Он брел вдоль мостовой, на ту сторону Питера, абсолютно не смотря по сторонам. Ночной город казался Лешке еще уродливее, как бы не романтизировали его те, кто был незнаком с жизнью Леши. Со стороны нормальных людей, без проблем и забот, со стороны Кирилла Гречкина. Они понятия не имели, что творится там, куда никто из них никогда не вступал. Холодный ветер поддувал под широкую куртку, холодил ребра и плечи. Казалось, что его уже давно трясет изнутри, с самого утра, как только вышел на улицу, как сбежал под громкие крики воспитательницы. Татьяна Михайловна не простит ему этого, но у него нет времени. Леша должен был заработать сегодня, должен был, но теперь деньги тяжелили карман. Он не должен был брать их у Кирилла, он должен был их вернуть. Казалось, что слишком много «должен» на одного Лешу, и, что хуже всего, они никогда не закончатся. Леша в долгах, как в шелках, и это единственное, в чем он был уверен. Хотелось выть, так хотелось, и Леша позволял себе это, не обращая внимания на то, как оборачиваются на него редкие прохожие. Тепло, исходившее от Кирилла, закончилось слишком быстро, Леша промерзал снова, промерзал изнутри. Его голос бил по перепонкам даже через полчаса, через час после того, как Лешка позорно сбежал, забив на то, что не «отработал» деньги, которые дал ему Кирилл, что нарушил обещание о прогулке. Безумно хотелось развернуться, непонятно для чего. Найти Кирилла, вернуть ему деньги, или все-таки прошататься с ним по городу до утра. Это было бы лучше, чем шататься одному, так было бы намного теплее. Леша с трудом мог вспомнить их ночь, наверное, она была размыта под действием таблеток. Он только помнил россыпь поцелуев на своем теле, руки, изучающие его с особой какой-то нежностью, и тихие слова о том, какой Леша красивый, прекрасный, ангел почти. Обычно подобное вызывало рвотный рефлекс, с Кириллом все казалось каким-то правильным, будто так и должно было быть, будто Леша этого и правда заслуживал, а Кирилл не врал, не бредил под действием таблеток вперемешку с крепким алкоголем. Леша не помнил его взгляда в ту ночь, но был уверен, что Кирилл смотрел на него, как на что-то безумно важное, с ним никогда такого не было, и это больно ударило по голове с утра. Леша проснулся под тяжестью его руки, закутанный в одеяло по самую макушку. Кирилл прижимал его к себе крепко, будто боялся, что тот сбежит до того, как сам Гречкин очнется. Именно это Леша и сделал в общем-то, но, стыдно признаться, он позволил себе полчаса в его руках, почти не дыша, боясь разрушить свалившееся невесть откуда благоговение к Кириллу Гречкину. За то, что был добр, за то, что был нежен, за то, что целовал, хотя обычно клиенты вроде него подобным брезгуют. За то, что был не таким, как все с Лешей, что дал ему поверить в то, что Лешка заслуживает лучшего обращения хотя бы на одну ночь. Леша знал о Кирилле раньше, конечно знал. В его «кругах» Гречкина называли «послом доброй воли», обсыпали кучей усмешек, выдвигали диагнозы по поводу того, что Гречкин как-то совершенно нездорово привязан к «девочкам по вызову». Леша слушал все это со снисходительной усмешкой, не особо вдаваясь в то, что имелось ввиду. Кирилл был частым гостем в местах их «обитания», чаще всего выбирал на ночь разных девчонок, иногда попадались и парни, и все они возвращались от Гречкина с кругленькой суммой, довольные собой и прошедшей ночью. Они рассказывали о нем, как об умелом любовнике, как о человеке честном, даже щедром. Кому-то Кирилл покупал алкоголь, кто-то уходил от него с бриллиантовыми сережками. Леша ушел от него с нелепым теплом в груди и с безумным желанием вернуться обратно в теплую кровать под тяжелую руку. Леша был уверен, что каким бы хорошим человеком не был Кирилл Гречкин для ночных бабочек, с утра он выпроваживал из номера каждую, никому не позволял задержаться. Фанатки на завтрак не остаются или как-то так? Леша знал о нем и с другой стороны, со стороны вездесущих СМИ, желчно плещущих на страницах гадкие комментарии по поводу развязной жизни сыночка миллиардера, разъезжающего по улицам Питера на кроваво-красном ламборгини. Они выставляли его чуть ли не дьяволом во плоти, будто там, где появлялся Гречкин, обязательно разверзался ад. Леша мало слышал о нем до того, как начал «работать», поэтому ничего не мог сказать в его оправдание. Последние пару лет скандалов с Гречкиным младшим почти не было, но если вбить его имя в поисковую строку, то непременно наткнешься на парочку неприятных заголовков. «Случайная авария с Кириллом Гречкиным чуть не привела к гибели шестилетней девочки» или «Кирилл Гречкин был задержан по подозрению в сбыте наркотических средств». Леша без интереса пролистал все, что выдала ему первая страница поискового запроса и закрыл браузер. Теперь Леша знал чуточку больше о нем. Знал, какой коньяк Кирилл Гречкин предпочитает, что любит смешивать его с дешевой колой за двадцать пять рублей из киоска, а еще, кажется, он что-то говорил о пицце с пеперони. В тот вечер говорили они немного, но Леша зачем-то впитывал эту информацию как губка, хотя тогда даже не подозревал, чем обернется для него эта ночь. Теперь Леша знал его со стороны человека, которому может быть не похер на чужую жизнь, не похер настолько, что он будет искать его на Невском, чтобы просто предложить помощь и уговорить пошататься с ним по городу, держась за ручки. Что Кирилл Гречкин даже в том состоянии запомнил слова Лешки о презервативах и извинился за то, что не использовал их в ту ночь, хотя Леша об этом даже не подумал, когда очнулся с утра со слипшимися бедрами, было абсолютно плевать. Это Кирилл должен был переживать по этому поводу, это ему должно было быть мерзко, но, кажется, Леша вообще не был ему отвратителен. Лешу от этого накрывало еще больше, разрывало на части, как маленький бумажный кораблик, попавших под тяжелую волну хлынувшей из стока воды. Особенно сейчас, когда осознание того, что его жизнь рушится, нет, уже рухнула и довольно давно, обрушивалось на него точно таким же жестоким потоком. Леша ничего не мог с этим сделать, он даже больше барахтаться не мог, все равно все было бесполезно. Единственное, что он понял, ему нужно время. Время осмыслить все это и, наверное, смириться со своим неприглядным состоянием, с тем, что его ждет в ближайшем будущем. Можно было бы попытаться сбежать, но кому, как не Макарову знать, что его и из-под земли достанут? Пробовал, пытался, только еще сильнее разозлил. И вот он здесь, там, где находится уже четыре месяца, в собственном адском спектакле, где ему отведена самая дебильная роль среднестатистической проститутки, не имеющей даже призрачного шанса на то, что все станет «лучше», что все можно исправить, наладить и починить. Он уродливая ночная бабочка, тень в ночи, его жизнь никогда не станет «лучше», скоро его самого уже не станет, но, может, в этом случае закончатся хотя бы все его мучения? Грустно только то, что за всю свою непродолжительную жизнь у Лешки не наберется и десяти хороших воспоминаний, а два единственных человека, которые были ему дороги давно мертвы. Отец и любимая сестренка, больше никого и не было. Брать в расчет Кирилла не хотелось, однако глупо было отрицать, что за ту короткую ночь и за вчерашний непродолжительный разговор, Леша почувствовал с ним больше тепла, чем за всю свою жизнь. Как он добрался до детского дома Леша не помнил, наверное, ноги сами довели, пока он витал в своих невеселых мыслях, пытаясь то ли собрать их в кучу, то ли просто осмыслить все, что произошло с ним за последнее время и еще обязательно произойдет. Татьяне Михайловной о его возвращении сообщили сразу. Та налетела на него с криками, но как-то быстро поутихла, молча кивнув кому-то из ребят, чтобы довели его до медпункта. Выглядел Леша на все минус сто, а то и двести. Когда отмывался в душе, вода была то ли коричневая, то ли красная, грязь и кровь перемешались во что-то жутко отвратительное, но Леше казалось, что даже будь он чистеньким, как никогда, вода под ним все равно окрасилась бы в грязный бурый цвет, смывая грязь душевную, ту, в которой Лешка давно погряз. До того, как отключиться, успел только Фее набрать смс, сказать, что скорее всего пропадет на какое-то время, сказать, что все хорошо. Не факт, что он вернется за неделю, быть может Женя и его приспешники доберутся до Лешки быстрее, чем он успеет «очухаться», быть может с Феей он больше никогда и не увидится. Наверное, эта девочка была единственной с кем Лешка более-менее подружился. Будет даже немного жаль. Может быть она о нем и всплакнет, еще одна заблудшая душа, такая же, как сам Лешка. «Не теряй меня, я в дд, немножко побитый, но в целом все хорошо, удачи тебе»