чай, кофе, переспим?

— Меня забавляет, что ты так верещал о том, что хочешь избавиться от ада, но всё равно раз за разом возвращаешься. Хастур лениво приоткрывает пасть на выдохе, и дым валит серой бесформенной грудой. Кроули сидит достаточно далеко, чтобы сизые растворяющиеся пальцы не коснулись его. — А я тебя предупреждал, что твой ангелочек не справится с тобой. Ты можешь сколько угодно всем доказывать, что ты не хотел падать, не хотел становиться демоном, но ты им стал. Даже если твой гаденыш всё пытается рассказать, о том, какой ты хороший. У Хастура выжжены чёрным глаза, и он не моргает. Он смотрит тяжело, приковывающе — от такого задыхаешься даже сидя. Хочется на пол сплюнуть лёгкие — не отводя взгляда, конечно. Не потому что не хочется, а потому что не получится. Хастур сказал Кроули, что тот может сколько угодно прятаться за очками, но он никогда не сможет скрыть свой страх, когда смотрит на него. Кроули врет, что не боится, игнорируя тот факт, что всем в аду присущ ужас перед кем-то. Вопрос в том, насколько хорошо его внушили. — Ты трус, и ты знаешь это. Поэтому ты не стал ни хорошим ангелом, ни хотя бы нормальным демоном, — ты трясёшься при одной мысли о чем-то по-настоящему плохом. А у тебя был потенциал, его все видели. Но ты решил выбрать путь жалости к себе. Что ж, я даже рад этому. Так тебя гораздо легче сломать. Кроули слушает его молча, зная, что лишние слова обойдутся ему в пару шрамов на спине и бёдрах. Хастур бьет сильно, не стесняясь, и на «ты» с первородной болью. — Ты ужасно жалок. Я не припомню ни одного демона за последние пару тысяч лет, на которого было бы так тошно смотреть, как на тебя. Ты правда думаешь, что, приодевшись, ты скроешь свою гниль? О, нет, ты всё равно пахнешь для всех отвращением. Я всё жду, когда и твоя небесная подстилка это поймёт. Кроули хочет прикусить губу или щеку, желательно до крови, но знает, что демон напротив быстро заметит это. Лишний раз назовёт слабым и скажет, что его тошнит от него. Хастур крепко затягивается, и Кроули вдруг тоже до желания разодрать ногтями глотку хочется курить. — Тебя даже трахать уже никто не согласится — а это единственное, на что ты годен. Все боятся, что ты беспомощностью заразишь. На рыхлые щёки Хастура липнут тени, когда он говорит, что делает Кроули одолжение, и жестом искривлённого пальца указывает себе между ног. Он повинуется молча и быстро. Однажды Кроули решил поэкспериментировать, и Хастур распял его вверх ногами. Кроули послушный, Кроули достаёт полуэрегированный склизкий член, Кроули игнорирует тяжёлый запах грязного разлагающегося тела и проходится широким языком. Его тут же хватают за волосы, отрощенные специально для него, и дёргают на себя до упора — Кроули едва успевает раскрыть рот и насадиться. Хастур вдыхает ему в лицо обещание яйца вырвать и сожрать заставить, если он только попробует что-то выкинуть. Каждый из них знает, что он не посмеет, и Кроули запоздало замечает тянущий стояк. Хастур двигает быстро, без особой амплитуды, и Кроули почти захлёбывается слюной и удушьем. Он пытается упереться ладонями в его колени, но Хастур тут же брезгливо сбрасывает, сыпля пеплом на пальцы, — Кроули падает вперёд, и головка упирается в мягкое небо. Свой член ему трогать, конечно, запрещено. Это очевидно. Он не достоин получить своё удовольствие в унижении. — Шлюха, — квакающе выплевывает Хастур, накручивая волосы на кулак сильнее. У Кроули и без того текут по щекам механические слёзы. — Мерзкая шалава. Сучье отродье. У Хастура как обычно горькая протухшая сперма, и Кроули заваливается набок, когда его отпускают. Разбитые локоны падают ему на лицо, и он тяжело дышит, пытаясь найти опору подрагивающими ладонями. — Пошёл вон, шваль. Кроули с трудом поднимается и шатается до самого лифта, успевая кончить за два этажа до земли. Он не смотрит последний раз, как Хастур довольно вдыхает дерьмовое курево, которое, кажется, никогда не заканчивается. Он наизусть знает эту ухмылку с губным некрозом. В книжном он наскоро целует прижимающегося к нему Азирафаэля и закуривает прямо в гостиной.