чай, кофе, переспим?

Кроули впервые по-настоящему стонет в его руках. Он позволяет себе скинуть с кистей контроль над собой и сам укладывает себя на лопатки, выгибаясь в груди навстречу и ёрзая оголенными плечами. Демон уже раздет, и воздух размашисто лижет его по выступающим рёбрам. Азирафаэль поправляет бабочку большим и указательным и кивком головы хвалит его. Кроули чувствует, как что-то тёплое ворочается под кожей его щёк. Волосы, как и просил ангел, распущены, и Кроули намотал бы удлиненный локон на первые две фаланги, но Азирафаэль качает подбородком — только ангел сегодня имеет право касаться его кудрей. Демон доверяет ему: он обещал заботиться о нем, обещал, что будет приятно. При одном только условии — Кроули позволяет ему всё. Отдаёт всего себя, даёт согласие трогать, брать, касаться и приказывать. Кроули должен слушаться. Беспрекословно, без единой мысли ослушаться. — Папочка, — выдыхает Кроули, креня таз и подтягивая левую ступню ближе. Он так хочет, чтобы Азирафаэль, наконец, оказался ближе, чтобы кожа плавилась под его пальцами, чтобы волосы оказались в сильных руках и чтобы его направляли одним движением. Кроули послушный, из Кроули можно вылепить что угодно, и он знает, что ангелу понравится. — Да, детка? — у Азирафаэля зажата в пальцах ножка, над которой лениво поцеловывает стекло красное полусухое. Кроули почти ревнует к бесцветным линиям — они уже слишком долго находятся непозволительно близко к губам, которые должны оказаться на его теле. — Уже соскучился? — Папочка, пожалуйста, мне так тебя не хватает, — Кроули плавно ведёт плечом, проходясь затылком по бордовому белью. Азирафаэль, отрывая по-тёплому мокрый язык от внутренней стороны его бёдер, всегда говорит ему, что этот цвет идёт его голеням и запястьям. Кроули верит, Кроули сжимает пальцы, Кроули двигается навстречу, пока ангел не хлопает его по гладкой коже, чтобы не ёрзал. Он воспитывает свою детку, но не забывает баловать. Он научил демона стонать от наслаждения, а не из-за необходимости и пункта в составляющей обычного полового акта. Он не забывал заботиться о Кроули после, прижимая разморенное тело к себе и легко касаясь губами к отполированных пóтом ключиц, пока нёс его в душ. — А ты готов хорошенько меня попросить? Чтобы я сделал тебе приятно и ты сладко постонал для меня, а, крошка? — Кроули вдыхает глубже и громче и переворачивается набок лицом к Азирафаэлю. Ангел поднимает свободную руку и проводит перед собой, приглашая демона начать. Кроули замирает, растворяясь в пульсации у начинающихся лобковых волос в низу живота. После Азирафаэль обязательно прикоснется к нему, так же легко сгибая пальцы и толкаясь, толкаясь в податливо раскрывающуюся плоть. Ради этого демон одним движением оказывается на коленях, чуть расставляя бедра для опоры и ставя ладони в бордовые складки. — Папочка, папочка, мой любимый папочка, — он не чувствует больше стыда — только размякающее до нагревающихся рёбер удовлетворение. Ангел сказал ему, что это нормально, когда он впервые назвал так Азирафаэля. Это произошло случайно: Кроули прижимал себя к ангелу сцепленными за его спиной ногами и со стоном оставил на губах ангела протяжное «папочка». Он понял, что сказал только после того, как сперма начала остывать на плоском животе, а он успел поумолять Азирафаэля трахнуть его и позволить кончить вместе с новым обращением. Когда Кроули заволновался и, стягивая ладони к плечам, начал извиняться, ангел так легко назвал его деткой, что демон так и замер, пока новое обещание, что такого больше не повторится, перетекало от одной щеки к другой. — Папочка, пожалуйста, прикоснись к своей детке. Я заслужил это, я достоин твоих рук, папочка. Кроули застонал впервые из-за того, что Азирафаэль прикусил кожу сзади шеи ближе к росту волос. А после спросил, всё ли нравится его драгоценной крошке. Демон выбросил длинный стон, тянущийся от диафрагмы и измазавший его губы. Ангел похвалил его, говоря, что его детка отлично справляется. Кроули после задыхался, когда рассказывал о своих вышедших из-под контроля чувствах в тот момент. — Ты в этом уверен, мой хороший? — Кроули закивал, сдувая покачивавшуюся у лица прядь. Они не пытались понять, идёт ли это ещё от времен проблем с Богиней, или же это что-то моложе французской революции. Кроули отказался разбираться в этом. Он просто хотел, чтобы Азирафаэль так же бережно касался его и говорил, срываясь на восторженный шёпот, что любит свою детку. Ангел был только рад дать своему любимцу всё, о чем тот только мог попросить. Он боготворил Кроули достаточно для этого. — Тогда мне придётся всё-таки сделать это, — Кроули всем корпусом тянется к ангелу, когда тот медленно встаёт, оставляя бокал. Азирафаэль улыбается, думая, что в его руках снова оказывается что-то темно-красное — у Кроули все скулы в отчётливом предвкушении характерно бордового цвета. — Я люблю тебя, папочка, — Кроули замирает: каждый раз искренне ждёт ответа, будто не знает, будто Азирафаэль правда может ответить по-другому. — И я тебя люблю, детка, — сминает последние звуки ангел о мягкие губы Кроули, пока тот подаётся его нежным движениям между локонами. Он чувствует себя чертовски счастливым, когда снова шепчет тихое «папочка».