Kinktober 2021

Тик-так — звучат тихонько настенные часы. Ночью в доме всегда было тихо. И именно ночью, Инк обычно работал, корпел над новыми творениями. Бесконечные мазки цветастых красок создавали манящую за собой реальность, новый, потусторонний мир, куда можно было попасть только таким же нарисованным людям. Струящаяся ткань в прозрачно-синих оттенках невесомо обволакивала черные, как смоль.... Нет, как драгоценный обсидиан кости, спускаясь всё ниже и ниже, но не меняя свою прозрачность, а только прибавляя причудливые узоры на каждой складочке лёгкой ткани, кружась, путаясь и заманивая вцепиться в эту ткань, отдёрнуть. Настолько... Живая, что в его несуществующие уши уже проник этот шорох — когда изящные руки смущённо перебирают синюю сетку, что едва прикрывала магию. Картина словно разочарованно вздыхает, застыв укоризненным взглядом на Инка, не решаясь оторвать руку от еле прикрытой груди. Лёгкая улыбка расползается по испачканному в краске лицу, зачарованно наклонившись вперёд к своему творению и губами встречает лишь горький вкус краски и холодный холст, тут же выводя из транса впечатлительного художника. О, создатель! Разочарованно, но не теряя надежды, тот отстраняется от холста. Какое облегчение и одновременно проклятие, что изображённый объект не видел всего этого. Подумал бы, что странный и плюнул бы в лицо. Рядом упала кружка, неестественно долго, по инерции прокатываясь по полу. Рядом падают ключи от машины. Картина с мольберта, несколько кисточек, всё раздаётся глухим ударом по покрытому линолеумом полу. Неестественно глухим и тихим. Но причина всех этих явлений, увы, была очевидна. — Сколько раз я говорил не отвлекать меня, когда я создаю новое произведение? — необъяснимая тяжесть в груди и беспричинные капельки слёз. Как глупо использовать свои силы на бездушном существе. Слёзы может быть и чувствовались, но они легко смахнулись рукой, а вот тяжесть лишь мешала, но не более. — Если тебе что-то нужно, то выходи сейчас. Всегда появлялся когда вздумается, а теперь что, стесняешься? — Инк с трудом ухмыльнулся. Притворно, гадко, лживо. Правильно, эмоции никогда не были его сильной стороной и никогда не будут. Но есть в этом и свои плюсы, не поддаваясь негативным атакам этого озорного монстра. Потому гостей у него было... На пальцах пересчитать, если за последний год. Лампочка в гостиной с оглушительным треском хлопнула, оставляя свои мельчайшие осколки на ближайшем диване и журнальном столике. Уже шестьдесят восьмую лампочку портит. По крайней мере, именно столько металических «жопок» находится у него в мусорной корзине, уделённой специально для таких проказ. Он что, должен работать на эти лампочки? Он и так еле покрывает расходы за воду, свет и прочие базовые потребности, которые нужны, чтобы не жить как дикарь. Сдерживая себя, чтобы не прямо сейчас не зажечь какое-нибудь благовоние, он аккуратно проводит по краям холста, с печальной радостью временно прощаясь и вставая с насиженного места и идя в свою спальню. Как бы не было сильно то существо, что его изводило, оно не могло выбраться из этой злополучной комнаты, лишь скользкими придатками шаловливо творя хаос вне своей зоны. Холодное нечто коснулось спины и провело вниз по костям, заставляя те дрожать. Но уже не от негатива, что впитался в эту комнату. А от трескучего мороза, что подтверждалось характерным «дымком» из рта. Кровать покрыта инеем, радио.... Вновь сломалось, наверняка отсырело из-за смен температур. Да и будильник, старый, родной и железный будильник! Уже был, увы, покрыт небольшой ржавчиной, но даже это обстоятельство не мешало тому пока работать, но он уже слышит жалобный скрежет бесчисленных пружин и шестерёнок. — Это что ещё такое? Я тебе разрешал портить вещи? — рука сама потянулась к исписанной тетради. «Идиот, идиот, идиот». Чужое хриплое дыхание — максимально, на что был способен этот потусторонний сосед. По крайней мере сейчас, пока ночь полностью не охватила небольшой квартал и не заволокла облаками бескрайнее небо. Будто хотело перестать давать повода думать о непостижимой музе последних месяцев. Стук блокнота и будильника вновь заставили обратить внимание на ревнивца. — Тт-ш-ш-шт,..мер, знчи-чщит, ш-ш-ш-ш... — хриплый голос раздался за художником и в гостиной был включён свет, который через несколько секунд уже был выключен, тем же способом, что и в другой комнате минуту назад. Пункт уборки теперь точно будет добавлен. Главное, не забыть о том, чтобы его куда-нибудь записать. Хотя, скорее всего, он и сам вспомнит, когда наступит на осколок, чего не избежать. Хоть вызывай клининговую компанию. Инк сел на кровать, неприятно охлаждая себе зад чуть ли не полноценным снегом. Может, стоило сюда присобачить камин вместо обувного шкафа, что стал местом пряток для сущности, что находилась там в основном в дневное время без всякой активности. — Ну-ну, иди сюда. — поёжившись, произнёс уставший от всего этого скелет, распластавшись по кровати и чувствуя, как что-то вылезает из-под неё, постепенно заполняя чёрным дымом и превращая пол комнаты в вязкое месиво. Скользкая дрянь вцепилась иглами в руки, а в слизь уже успела покрыть измученные рёбра, поднимаясь выше по костям и наконец... Горький запах смеси гниющих яблок быстро достиг несуществующих лёгких. Ближе, ещё ближе... Всё, проклятый достиг своей цели, промазываясь по чужому лицу своим языком, оставляя характерный и трудносмываемый след чёрного дёгтя везде: в омрачённых пустых глазницах, далее вытекая через приоткрытый в бессознании рот. Некий поцелуй, хах? Глазницы никак не открывались, тело парализовало и било в мелкой дрожи — всё внимание сконцентрировано на ушедшем и его невозможности любить. И даже не из-за физического отсутствующего тела. — Кх-х-то-т-то... — заскрежетал голос уже больше с неким отчаянием, что только подтверждали хаотичные движения внутри рёбер и то и дело падающие в небытие предметы, отзываясь гулом и заставляя еле сформированные щупальца покрываться лёгкой вибрацией. Он бы поднял руку, чтобы огладить сущность, его ночного Кошмара и частую причину его сонного паралича, но увы, что-то сковало его изнутри, проникая остриём ножей в кости. «Всё будет в порядке, Найтмер.» мысленно, как смог поддержал художник своего невольного сожителя, как бы тот не отрицал, что сторонняя поддержка и общение ничего для него не значит, хотя и сам был иногда не против пообщаться через записи в книге. Двадцать первое декабря уже пробило громким визгом часов в коридоре, случайно включая электрочайник. В этом доме всегда происходила какая-то чертовщина, но разве Инк будет против того, что будет вносить в его жизнь новые краски? Насколько бы они тёмными и пугающими ни были, он примет их все, неважно, сколько бы кости покрывались трещинами и тут же не заполнялись этой отравой.

***

Тик-так, тикали часы. Мольберты временно сдвинулись к стене, своим количеством загораживая проход в ту самую «одержимую» комнату. По лицу гостя расползается опечаленная улыбка, дрожащие руки еле держат чашку с горьким кофе. Что-то давило сверху. Давило атмосферой, вызывая тошноту. И как художник, живущий во всем этом, не замечал этого? Дрим вновь кинул обеспокоенный взгляд на лживые эмоции радости и лёгкой печали Инка, что увлечённо рассказывал о некой музе, что покорила его кости и теперь не выходит из головы. Что уж тут сказать... — Только не убей, Инк. — с внутренним разочарованием к себе шепчет случайный убийца, отводя взгляд на близлежашую газету с чёрными знакомыми пометками о пропаже его брата и вновь тяжело вздыхает, обжигая горло чаем.