Камнепад

Приспособление для опреснения воды оказывается ещё лучше, чем Ричард мог себе представить. Оно относительно небольшое, работает быстро и будто бы само по себе. Валентин стучит пальцем по чёрному пластиковому корпусу и хмурится: - Батарейки, - перехватывает чужой удивлённый взгляд и сам неверяще приподнимает брови в ответ: - У вас в Двенадцатом нет вещей на батарейках? У них в Двенадцатом нет вещей на батарейках (или, по крайней мере, Ричард о них ничего не знает), так что Валентину приходится объяснять. Даже в старых, видимо, слишком старых книгах о таком ни слова. Ричард молчит и слушает - основную проблему он уже понимает: неясно, насколько хватит заряда и спустя какой промежуток времени волшебное устройство станет бесполезнее ореховой скорлупы. Они вряд ли смогут вернуть его к жизни без очередной подачки от спонсоров. Кроме того, очевиден и ещё один факт: приспособление одно на двоих. А значит, в ближайшее время им против воли придётся держаться вместе. Впрочем, после представления, которое они устроили чуть раньше, это вообще представляется единственным логичным выбором. Ричард не знает, как им теперь держаться по отношению друг к другу. В конечном итоге они разводят костёр, и тогда он просто садится рядом, приобнимает союзника за костлявые птичьи плечи, словно так и надо. Вместе они запекают добытую рыбу и наполняют фляги водой заново. Вода тёплая и всё ещё солоноватая, но от жажды кажется такой вкусной, как никогда, и они напиваются вдоволь - кто знает, надолго ли им это счастье. В небо поднимается лёгкий дымок от хорошенько просохшего за день дерева, однако никто не приходит, чтобы найти их. Над их головами не показывают портретов, но это ненадолго - вскоре после того, как затихают в ночи последние нотки гимна, слышится грохот пушки, следом - ещё один залп, не сразу, но через некоторое время. Они не узнают, кто навсегда исчез из списка их противников, до следующего вечера. В любом случае, заливают угли солёной водой и исчезают в чаще. Обоим резко становится беспокойно. Скорее всего, безвестные трибуты пали от руки Поликсены и Юлии. Если у кого и есть сейчас ещё на арене запасы пресной воды или способы добыть её, так это у них. Остальные - либо умирают от жажды, либо, отчаявшись, пытаются вступить в прямую конфронтацию с профи - и неизменно проигрывают. Или кто-то ещё заслужил любовь публики и получил подарок от спонсоров? Если думать обо всём этом слишком долго, просто голова раскалывается. Ричард готовит им уютное место ближе к верхушке старой, разлапистой ивы и в этот раз уже без всякого хождения вокруг да около обнимает Валентина, прежде чем погрузиться в сон. Он обещал, что не изменит себе, но он ли это? Его ли это жизнь? Ричарду снятся кошмары - так много, что и не вспомнить детали; он просыпается ещё до рассвета и долго гадает, не очередной ли выстрел его разбудил. В конечном итоге он просто садится на ветку и грызёт мелкое, кислое яблоко - всё ещё с того дерева, на которое он набрёл на второй день Игр. До сих пор немало осталось распихано по их сумкам, к тому же, Ричард заприметил неподалёку парочку таких же яблонь. Удивительно, но Валентин в жизни не пробовал яблок, пока не попал на арену. Он говорит, у них там в Первом - сосны; а потом больше совсем ничего не говорит, чтобы не показать, как ему тоже больно вспоминать о доме. Рано утром, позавтракав остатками рыбы, они снова готовы пуститься в путь. Встаёт вопрос: куда? Их осталось всего восемь - рано или поздно Распорядители начнут сжимать круг, оставляя им всё меньше места для игры в прятки. Валентин считает, что нет смысла удаляться от моря - оно тоже как-то во всём этом замешано. Однако Ричарду претит сидеть на одном месте, так что в итоге они сходятся на том, что можно порыскать по прилегающей к пляжу лесополосе и поискать другие потенциальные источники пищи и - чем чёрт не шутит - воды. Так, на всякий случай Ричард ставит несколько ловушек, но уже без особой надежды - если дичь и была где-то в начале Игр, теперь её вовсе не видно. Всё это неспроста. События действительно развиваются слишком быстро. Без воды и еды шансы большинства на выживание резко падают. Однако, возможно, зрителям в Капитолии наскучили затянутые драмы? Короткие, но богатые интересными проишествиями Игры должны быть не хуже длинных. И если происшествий до этих пор было не слишком много, значит, они грядут - и никто не останется равнодушным, иначе Распорядителям не сохранить своих должностей, а возможно, и не сносить головы. Капитолий не прощает тех, кто рушит ему всё веселье, это уж точно. Ричард не знает, должны ли они с Валентином продолжать держаться за ручки при свете дня. Наверное, пара поцелуев здесь и там никому не повредит. В конечном итоге, они обходят довольно большой участок земли и не натыкаются на край арены, но решают повернуть назад и возвратиться по несколько более удалённому от моря отрезку леса. На пути - ничего интересного: ни дичи, ни воды. Только ещё больше яблок и пестроцветье трав, впрочем, медленно начинающее покрываться пылью и жухнуть. Растениям нужен дождь. Кому-нибудь из трибутов - тоже. Они выходят на пляж, чтобы снова наполнить фляги перед тем как вернуться в чащу. Ричард караулит, а Валентин возится с прибором, действие которого они оба ни за что не смогли бы объяснить. По крайней мере, нужно просто нажать на кнопку; с этим они ещё могут справиться. Судя по скупым на подробности рассказам Валентина, технологий в Первом лишь немного больше, чем в Двенадцатом. Например, фонарики на всё тех же батарейках. В Двенадцатом ими пользуются только шахтёры, но Ричард никогда прежде не задумывался о том, как они работают. Он и под землёй-то провёл совсем немного времени - и когда вернётся домой, ему никогда уже не придётся работать в поте лица. Если вернётся, конечно. Их осталось всего восемь - значит, момент расставания близок. Учитывая, как быстро гибнут трибуты, вероятно, он наступит послезавтра или даже завтра. И им придётся выяснить наверняка: как связаны брат Валентина и отец Ричарда, а также кто заберёт себе опреснитель. И, может быть, каково это: убивать человека, а не дичь. Пронзать живую плоть, а не тряпичную куклу в Тренировочном Центре. Ричард думает обо всём этом со странным спокойствием, будто это произойдёт не с ним, а с кем-то другим. Уж он-то сумеет всего этого избежать. Но на самом деле - нет. Он просто не готов. И следующие события это только доказывают. Они прокладывают путь в обратном направлении сквозь этот бесконечно тянущийся лес, бесконечно тянущийся день, когда Ричард намётанным взглядом замечает примятую траву и сломанные ветви - словно бы здесь кого-то тянули волоком. Он обращает на это внимание Валентина, и вместе они решают выяснить, чей это след. Если тут и проходил - проползал - трибут, он явно не сможет никому дать отпор. И это действительно трибут. Два трибута. Об одном из них Ричарду стоило бы вспоминать хотя бы по вечерам. Юлия ничего не говорит, заметив их. Она даже не вскакивает на ноги, хотя очевидно пытается (выходит неубедительно). Выглядит изрядно потрёпанной, и дело не в каком-нибудь там крупном ранении (хотя мелких ссадин на ней хватает даже на первый взгляд), а в общем впечатлении, которое она производит. Ну, конечно, два дня без воды сделали своё дело. А у ног её продолжает лежать грязным мешком Гизелла из Второго - всё ещё живая, судя по еле-еле вздымающейся груди, но и всё на этом. Всё-таки Альберто сделал свою работу на совесть. Может быть, его целью как раз и было создать драматическое напряжение. Именно чтобы она умирала долго и мучительно. Но, как бы то ни было, это ему уже не помогло - а ей и подавно. Блестяще игравшая жертву Гизелла теперь действительно внушает жалость, однако спонсорам очевидно, что на неё тратить средства не стоит, это предприятие не окупится. Может ли быть такое, что Поликсена где-то поблизости? Ричард невольно напрягается, однако тут же приходит к выводу: если она до сих пор остаётся с другими профи, она должна быть в таком же состоянии, как и они. Вот уж во что он ни за что не поверит. Скорее уж, она и без помощи спонсоров справилась: море - её стихия. Наверное, оценив тяжесть ранения Гизеллы, она оставила недавнюю подругу, как Ричард и предполагал. Она, но не Юлия. Ещё недавно внушавшая ужас, теперь она кажется беспомощнее котёнка. И пусть её моргенштерн всё ещё у неё в руке, нынче он скорее похож на детскую игрушку. Хватит ли у Юлии сил его поднять в воздух, не говоря уже о том, чтобы обрушить на врага? Неужели все эти дни она заботилась о Гизелле как умела? И не дала ей умереть до сих пор? Но чего ради? Они даже не из одного дистрикта... Это всё так дико не похоже на то, что Ричарду прежде доводилось видеть на Играх; и он невольно опускает свой меч, вытягивает у бедра. Но Валентин продолжает держать наготове алебадру. Они переглядываются: без слов понятно, это прекрасный шанс избавиться от ещё двоих соперников. Можно было бы даже углядеть в этом акт милосердия по отношению к и без того умирающим трибутам. Без воды они протянут ещё ну... сутки? Двое? Если кто-то другой не найдёт их раньше - и тогда есть вероятность, что всё не будет быстро, чисто, почти безболезненно. Ричард знает всё это наизусть. Он бросает клинок на землю, на всякий случай придавив ногой, и принимается рыться в сумке, пока не находит свою почти полную флягу. Потом - протягивает её Юлии. И даже зная, что, будь у неё силы, она бы убила его без колебаний, он не может оставить её в таком состоянии. Человечность - вот по-настоящему слабое место Ричарда. Человечность в нём самом и в окружающих его людях хватает его за загривок, как котёнка, и мотает во все стороны, пока всё в нём не обмякнет, подчиняясь. Юлия не сразу решается взять подношение. Её убеждает сдавленное шипение Валентина, по словам проговаривающего: - Что ты делаешь? Тогда-то она выхватывает флягу, непослушными пальцами отвинчивает крышку и тут же припадает к воде, которая, в общем-то говоря, вполне могла бы быть отравлена или что-то вроде. Это всё кажется менее важным и значимым, когда и без того умираешь от жажды. Но Юлия опустошает флягу только наполовину - после она осторожно приподнимает голову Гизеллы и опускает её себе на колени. Не переставая бросать настороженные взгляды на застывших напротив трибутов, она пытается напоить её, нежно поглаживая по волосам. Гизелла еле слышно стонет. Это всё, на что у неё хватает сил. Она даже не может открыть глаза. Эта картина поражает Ричарда. В каком-то смысле она похожа на сцену из книги. Всё равно что, пробираясь по лесу, полному жаждущих твоей смерти трибутов, наткнуться на старинную чёрно-белую иллюстрацию к любовному стихотворению. Что-то такой силы и такой красоты, что в сравнении с ним сама опасность кажется меньше и тише, не океаном - озерцем. Юлия отдаёт Гизелле честную долю воды, а после кладёт опустевшую флягу на некотором расстоянии от себя, чтобы показать, что забрать её не опасно. Ричард взамен опускает в жухнущую траву с десяток мелких яблок. Если Валентин их в жизни не видел, Юлия - тем более. Это, конечно, не толковая еда, но уже хоть что-то, и он бы, может отдал бы даже остатки рыбы, всё также заворожённый молчанием, взглядами сухих, уставших глаз и робкой лаской у всех на виду, если бы Валентин не ухватил его пребольно за локоть и не бросил: - Пошли. - Подождите, - просит Юлия за их спиной охрипшим от тишины голосом. - Она умирает, - умоляет она. - Подождите. Но Ричард не знает целебных трав. Всё, что у него есть, - несколько таблеток, которые помогают то ли от головной боли, то ли от несварения - надпись на блистере стёрлась, пока они болтались в кармане рюкзака. Да и про те он вспоминает не сразу - иначе бы отдал. ​Валентин увлекает его всё дальше и дальше, закипает всё больше и больше, пока не срывается: - Мы должны были убить их! Не давать им еду и воду! - Так иди и убей, - спокойно отвечает Ричард. Может быть, сам он просто уже смирился с тем, что не сможет. У него не поднимется рука на слабых, на больных, раненых и испуганных. Они ему не враги. Не они забрали его из дома, превратили его в дичь и хотели заставить проливать кровь таких же детей, как он сам. Не они, а Капитолий. - Убить? - Валентин дёргается как от удара. - Убить, - подтверждает Ричард. - Но ты ведь тоже не можешь, верно? - чуть тише добавляет он. Какое-то время они молчат. Молчат и идут куда-то, сами не зная куда, но окрестности не меняются, так что они как будто остаются на месте, не в силах удалиться от поляны, где Ричард... он не помнит, делал ли хоть кто-то хоть что-то подобное на Играх, о которых он слышал, которые он смотрел. Нет? Ну и неважно. Он дал то, что было, и не жалеет об этом. Опреснитель пока работает, значит, будет ещё вода. Ничего, он как-нибудь выживет. Они - нет. Осознание прошибает его насквозь. Они ведь всё равно не выживут. Нет - если он хочет победить. Да и в любом случае, это слишком малое количество воды и пищи, чтобы набраться сил. Гизелле вообще ничего уже не поможет, а Юлия, видимо, её не оставит. И это в любом случае больше всего того, что Ричард для них сделал. Ему почти стыдно, что он так много думал о собственной шкуре, что он стал причиной смерти двух людей, в то время как все эти дни где-то здесь профи из Первого дистрикта, первоклассная убийца без капли жалости, охраняла свою смертельно раненую подругу ото всех опасностей арены. Без надежды на счастливый конец. Без... какого-либо смысла, но всё же ради чего-то. Может быть, ради того, чтобы оставаться собой. Оставаться человеком. Или ради того же, что разжимает крепко стиснутые в порыве ярости челюсти Валентина? И он говорит: - Я расскажу тебе кое-что. И плевать, насколько опасно это прозвучит. Я не знаю, как убивать. Я никогда - никогда, никогда - не учился в школе для профи. И мой отец, - даже в порыве гнева он всё ещё подбирает слова, чтобы не навредить своей семье, зная, что этот разговор может слышать - и, скорее всего, слушает - весь Панем, - в молодости занимался тем же, что твой, но не завершил начатого и давно перестал пытаться. Неважно. То, что случилось с моим братом, с Джастином... то, что случилось со мной... - обычно спокойный, теперь он как будто бы задыхается, и глаза у него становятся совсем дикие. Ричард знает эти глаза, он помнит, как выглядела Айрис той ночью, после того, как её подругу растерзали в прямом эфире по главному (и единственному) телеканалу. Это взгляд затравленного зверя, вот что. - Когда они произнесли моё имя, всё стихло. И профи, которые готовы драться между собой за право вызваться добровольцем, все они промолчали. Я вот что скажу тебе, Ричард - добавляет он некоторое время спустя, немного справившись с собой. - Всё это неслучайно. День всё тянется и тянется, но и вечер не приносит облегчения. С потемневшего неба на них в последний раз, гордо вскинув точёную голову, смотрит Поликсена.