Камнепад

Когда Ричард просыпается, лицом зарывшись в солёный берег, он не сразу может со всей точностью сказать, где пролегает грань. Где правда, а где вымысел? Валентин выбрался с арены? Или проиграл морю в схватке? Или он погиб ещё раньше, с грохотом пушки? Сколько Ричард проспал, пропустил ли он уже портреты в небе, чтобы узнать наверняка, подтвердить свои самые худшие опасения? Эти и другие тревожащие вопросы он задаёт себе, подтягивая колени под подбородок, собираясь с силами, чтобы встать. Узнать, сколько ресурсов у него осталось, и продолжить существование, какой бы тяжкой задачей это теперь ни казалось. Где море, а где суша? Ландшафт изменился до неузнаваемости. С силой сев, Ричард тут же понимает, что вода отказалась от навязанных ей правил и восстала против того, чтобы держаться в рамках береговой линии. Море кругом - и только мелкими островками торчат из него лысоватые верхушки холмов, лишь на некоторых из которых сохранились клочки леса. Распорядители угрохали на эту арену просто умом невообразимое количество денег и усилий - ну так и результат наверняка превзошёл все ожидания и нескоро забудется зрителям. Про трибутов и говорить нечего. Где здравомыслие, а где безумие? Валентин забрал опреснитель, но оставил две полные водой фляги. Вывод прост: если Игры не закончатся раньше, чем Ричард опустошит их, он считай что покойник. Пошлют ли ему спонсоры ещё хоть что-то теперь, когда с блистательной любовной историей покончено? Ну, ладно, может, она вовсе и не была блистательной... Но всё же она была. И, что бы там ни случилось, Ричард не забудет так просто. В суматохе ночного наводнения он умудрился каким-то чудом сохранить при себе меч (которым так и не воспользовался по назначению за всё время Игр), однако потерял спальник, плед, бОльшую часть содержимого сумки и её саму. В кармане его кофты помимо удобно поместившихся во внутренние отсеки фляг остались промокшие насквозь спички и блистер непонятных таблеток - вот, пожалуй и всё, что удалось спасти. Смог ли он сохранить себя самого? Ричард не знает. У него в горле ком - видимо, от солёной воды внутри и снаружи, однако он поднимается, собирает себя в кулак и идёт. Первое решение - добраться до группки деревьев, расположившейся на пару холмов к западу, и Ричард шагает в ту сторону, а потом плывёт - водные перемычки между островками суши не такие широкие, но дна нет и в помине: внизу - затопленные долины, возможно, пошедшая ко дну свора собак - и тела трибутов. Кто-нибудь точно не успел подняться повыше, когда море вышло из берегов. Посреди ночи, внезапно и быстро. Нечестно. Валентин прав (или уже был прав?): кто-то хочет, чтобы эти игры закончились поскорее. Ричард считает на пальцах: кажется, с их начала прошла всего неделя. И это осознание прошибает его так, что невольно приходится присесть и передохнуть немного. В голове всё мутное - может, ночью он ударился обо что-то? Или это от того, что наглотался солёной воды? Ричард помнит только то, как начали подниматься волны. Что было дальше? Предположить нетрудно - на песке вокруг него скопилось немало веток и брёвен, даже обрывки верёвки. Теперь он не сможет даже поставить силки. Даже спрятаться. И нет никаких вариантов, кроме битвы не на жизнь, а на смерть. Впрочем, деревья обещают какую-никакую защиту. Приближаясь к ним, Ричард старается быть особенно осторожным, однако солнце слепит его, а трепет листвы сбивает с толку. В конце концов, то, что никто не бросается на него из рощи с оружием наперевес, уже хороший признак. Может быть, просто некому. Ричард не знает, сколько трибутов осталось. И их имена, дистрикты. Жива ли Иоланта? Юлия и Гизелла - вот уж кто вряд ли. Если только Юлия не бросила подругу, но... Может, Ричард привык видеть в людях хорошее или хотя бы стараться это делать, однако ему не кажется, что она на такое способна. После стольких дней упрямой заботы об умирающей остаться с ней имело бы больше смысла, чем всё остальное. Может быть, даже больше смысла, чем выживание. Если бы Валентин, например, предложил бы ему бежать вместе... Да, над этим можно подумать, но не сейчас, не на арене. Опасность повсюду - а у Ричарда перед глазами всё стоит буйство, как он надеется, минувшей ночи. Стоит только представить, как вода заполняет всё вокруг и настигает двух ослабших от голода, жажды и ран девушек, мирно прижавшихся друг к другу во сне, и у Ричарда сжимаются кулаки. Если раньше он мог и не разделять до конца по-настоящему рьяной ненависти друзей отца к Капитолию, теперь равнодушие для него невообразимо. Грань очерчена - кто-то должен заплатить за всё это, и пусть Айрис сколько угодно повторяет, что семья важнее и что все так живут. Лучше уж тогда не жить вообще. Ричард хватается за эту мысль почти с облегчением. В самом деле, это бы столь многое упростило. Но, слыша легчайший шорох, он мгновенно приходит в себя и принимается лихорадочно озираться по сторонам. Ничего, вроде как просто ветер. Ему теперь есть где разгуляться - на всём этом просторе, ещё бы. И даже если бы это была дичь, Ричарду теперь не с чем на неё охотиться - не с мечом же на кроликов идти. Немного успокоенный, но всё ещё с лихорадочно колотящимся сердцем, он ступает между деревьями, когда одно из них вдруг оживает и пытается ударить его камнем по голове. Надо признать, получается - от неожиданности и от боли такой силы, словно череп надвое раскололся, он даже роняет меч. Противник дал жертве пройти мимо, а потом набросился сбоку, если не сзади, поэтому-то и увернуться не получилось. Теперь вообще уже поздно даже думать об этом - имеет смысл только отступать, и Ричард опрометью бросается прочь. Кратчайший путь ему преграждает ствол поваленного дерева, однако у него на ветке - какая ослепительная удача! - кто-то оставил лук и целый колчан стрел. Стоит пожертвовать драгоценными секундами, чтобы рвануть их на себя, - преследователь не так быстр. Судя по лихорадочному дыханию, он даже слаб. Возможно, всё дело в застарелой жажде. Как бы то ни было, Ричард примечает подходящее дерево с низко расположенными ветвями и белкой взлетает на него, надеясь, что у противника не хватит сил - а то и вовсе умений - последовать за ним. Рискованная стратегия оправдывает себя - трибут застывает внизу, запрокинув голову. Из спутанных узоров грязи, превратившихся в идеальную маскировку (сумевшую обмануть, по крайней мере, Ричарда), смотрят яростные и такие уставшие глаза. Кажется, у парня едва хватает сил стоять, не то что держать меч, но он всё равно пытается. И лук в неподходящем месте наверняка бросил потому, что всё в голове смешалось, - а может, он был уверен в том, что жертва метнётся в какую угодно сторону, только не по тому пути, который на первый взгляд кажется непроходимым. Но, увидев оружие, Ричард уже ни о чём другом не думал. Натягивая тетиву, он вдруг узнаёт в своём противнике хвастуна из Десятого - как же его звали? Ни за что не вспомнить, и даже, в общем-то, непонятно, по каким причинам Ричард так отчётливо уверен, что это именно он. Грязь и худоба изменили его до неузнаваемости. И меч он держит явно неловко, с непривычки. Попробует забраться на дерево - столкнуть его будет легче лёгкого. Зная об этом, парень из Десятого и не пытается. Он неловко топчется у основания ствола, словно бы сам смущённый собственными успехами и неудачами. Ричард целится в него без задней мысли - надо попробовать выбить оружие из рук, иначе неприятное положение может перерасти в долговременную осаду. Вот чего бы не хотелось. Адреналин отступает, и Ричард чувствует эффект от удара по голове - мысли у него немного путаются, в глазах начинает двоиться и мир водит вокруг него хороводы. Если так и дальше пойдёт, он упадёт с дерева сам по себе - у него не осталось даже верёвки, чтобы примотать себя к ветви. Нет, надо разобраться с соперником, отделаться от него - и быстро. Стрел, в общем-то, почти полный колчан (маленький, но штук десять точно есть), однако противник в любой момент может скрыться где-нибудь, где его будет не подбить, по крайней мере, без должного навыка. Так что Ричард старается сосредоточиться (и забыть о скудности своих умений), делая первый выстрел. И ему, можно сказать, везёт. Парень из Десятого считывает траекторию неправильно. Он пытается увернуться, и стрела (вместо того, чтобы попасть ему куда-нибудь в предплечье) пронзает горло. Где убийство, а где самозащита? Где грань?