Камнепад

Удар по голове нанёс Ричарду больше ущерба, чем он предполагал. Спустившись, как только грохочет пушка, чтобы забрать оружие, прежде чем оно навсегда покинет арену, он теряет сознание на земле, прямо рядом с телом, которое ещё не успел унести планолёт, и приходит в себя только к ночи, когда небо уже темнеет. От погибшего трибута - убитого им трибута - не осталось и следа; разве что примятая трава, но у Ричарда перед глазами всё до сих пор плывёт, так что он не различает отчётливо и на какой-то момент чувствует себя беспомощнее котёнка. Надо забраться обратно на дерево - однако он не уверен, что у него получится, и - тем более - что не свалится оттуда, задремав. На арене стремительно становится холоднее после захода солнца, однако на этот раз нет ни спальника, ни тёплого пледа. И спички промокли во время наводнения, а стало быть, их не зажечь, хоть они и успели высохнуть; однако Ричард всё равно пробует и - надо же - впервые за этот день ему везёт. Должно быть, всё как обычно: Капитолий оставляет самые лучшие товары себе, а по дистриктам рассылает те, что поплоше. Испугавшись, гасит первую прямо пальцами, обжигаясь, и решает поразмыслить над тем, стоит ли вообще решаться на такой риск. Однако думать тоже выходит не слишком-то хорошо: ещё бы, когда зубы стучат от холода. И голова так сильно болит... Ричард нащупывает в кармане таблетки и глотает одну наугад, надеясь, что станет лучше. Куда уже хуже? Хуже становится, когда звучит гимн Панема и над головой загорается гербовая печать, а затем - портреты. Конечно, они показывают Валентина: спокойное, неулыбчивое лицо, ясные глаза... Ричард говорит себе: это ничего не значит, они должны были включить его в список погибших в любом случае; но что-то в нём всё равно сжимается в комок под косым дождём из боли. Юлия и Гизелла, как он и предполагал, не смогли обогнать прибывающую воду - или что-то случилось с ними ещё раньше. На арене больше не осталось профи - удивительно редкий расклад, далеко не каждое десятилетие такое увидишь. И напоследок парень из Десятого - даже на более-менее официальном фото на его губах играет дерзкая полуулыбочка. Как же он не похож на самого себя после недели Игр... Не найти никакого сходства - между портретом и испуганным, изнывающим от жажды, усталости и, возможно, голода оттиском человека, в которого Ричард пустил стрелу, одни отличия. Когда небо гаснет, он считает по пальцам тех, кто остался: парень из Седьмого, девушка из Десятого, Иоланта и он сам. Всего четыре. И решает зажечь костёр. Может быть, противники далеко. Или решат, что это хитроумная западня. Иногда самое очевидное решение - самое лучшее. Благо, Ричард потратил некоторое время в секции по разведению костров в Тренировочном Центре и знает, что к чему, а в роще ветром уронило на землю немало веток. Сухая трава идёт на растопку, и вскоре огонёк уже потрескивает, весёлый и жаркий, такой приветливый, что невольно думается: кролика бы сюда. Или хотя бы белку. Самую захудалую добычу... В животе урчит - верный знак того, что надо перейти от мыслей к делу. Ричард отходит от огня ненадолго, надеясь набрести хоть на что-нибудь съедобное. В одной руке он сжимает меч, в другой - горящую ветку, чтобы освещать путь или ткнуть кому-нибудь в лицо, ослепив при необходимости. Ночью становится немного легче - кругом тени и в сердце сгущается страх, так что ты сначала делаешь, потом думаешь. Днём... но у Ричарда всё равно получилось выстрелить. Он убил человека. Не хотел, но убил. И это было и вправду легче, гораздо легче, чем он ожидал. Каштаны и яблоки - что ж, не привыкать, нужно радоваться и такой добыче. Ричард возвращается обратно к огню, и тут выясняется, что ему вовсе не зря вспомнилась Иоланта. Она сидит у его костра, как ни в чём не бывало, подкидывая в него мелкие сучья, а у ног её растянулась одна из тех собак, которые, должно быть, растерзали трибутов из Восьмого: мускулистая, поджарая и очень, очень большая. Всё, что Ричард насобирал в роще, валится у него из рук, и он быстро, как только может, бросается к спасительному дереву, в ветвях которого предусмотрительно оставил колчан и лук. Иоланта только смеётся ему в спину. - Я не помню, чтобы ты так боялся меня, - не отвечая, он карабкается всё выше, а когда решается повернуться, убеждается, что она и не двинулась с места и только смотрит на него, даже улыбается. И её сломанная рука всё ещё болтается в перевязи на груди. Пёс подобрался, поднял голову и насторожил уши, однако другая ладонь Иоланты спокойно лежит на его загривке, успокаивая. - Я получила от Распорядителей всего три балла, ты не забыл? Ричард не знает, что сказать. Усталый, больной, он по-звериному забивается в самую крону, пока Иоланта греется у его огня, тоже, к слову, кидая в него каштаны. И жуёт хлеб. Хлеб! Кажется, спонсоры ей попались щедрые. Впрочем, последние сутки Ричард и вправду не производил никакого впечатления - да и способен ли он, когда один? Все Игры он провёл, заключая союзы, и несколько растерялся, когда пришла пора решать за себя. Не то что Иоланта. - Или ты боишься Искорки? - фыркает она. - Не стоит. Я тоже боялась - первую ночь, в которую осталась одна, без мало-мальски серьёзного оружия, со сломанной рукой, не способная даже залезть на дерево... Я слышала, как стая рыскает в кустах, и всё ждала, когда же она найдёт меня, однако никто, кроме Искорки, не пришёл. Думаю, остальные собаки прогнали её. Думаю, она показалась им слабой. Руки Иоланты мягко движутся сквозь тёмную с подпалинами шерсть, ласкают вновь успокоившегося зверя. Если бы Ричард не видел его своими глазами, он бы во всю эту историю ни за что не поверил. Звучит как форменное безумие, но Иоланта почти с нежностью вспоминает: - Моя семья всегда, сколько себя помню, держала собак. Я умею с ними обращаться, - без предисловий или предпосылок к смене темы, она заключает: - И Поликсену убила я. Ты мог подумать, что это профи или кто-нибудь из парней, словом, кто угодно, кроме избалованной внучки мэра с самым низким баллом, однако же... С диким псом под боком это оказалось до смешного просто. Она испугалась и побежала - то есть сделала именно то, что не должна была ни в коем случае. Можно подумать, в Четвёртом вовсе нет собак. Пламя костра отражается в её широко распахнутых глазах. Словно бы Иоланта так давно не говорила ни с кем, что изголодалась по человеческому общению. Но Ричард не забывает о главном - он кладёт ладонь поверх лука и знает, что при малейшем движении в его сторону вынужден будет взять в руки оружие. И направить его против девушки из Двенадцатого. Зная, что его дистрикт никогда ему этого не простит. Впрочем, случай не первый и не последний. Как бы то ни было, Иоланта никуда не собирается двигаться. Более того, она будто бы и не ждёт ответа, хоть какой-либо реакции на свои слова. Она подносит руки к огню и блаженно выдыхает. А потом говорит: - Спускайся уже. Если я и убью тебя, то не сегодня. - Я должен тебе верить? - с трудом разлепляет пересохшие от волнения губы Ричард. - Если бы я хотела убить тебя, я бы уже сделала это, верно? - парирует Иоланта. Она - само воплощённое спокойствие. Более того, она отламывает от своей буханки кусок - и, поманивая, держит его на вытянутой руке, словно бы зная, что собеседник не устоит перед таким предложением. - Я собиралась тебя убить, - признаёт она. - Альдо советовал разобраться с тобой в первую очередь. Он считал тебя опасным противником, - Иоланта снова фыркает и закатывает глаза. - Может быть, в этом крупица истины и была, однако он уж точно ни во что не ставил меня - и не ожидал, что я окажусь здесь, сейчас; что зайду так далеко. Спуститься с дерева в темноте оказывается труднее, чем забраться на него. Ричард тащит лук и колчан, перекинув их через плечо, но не для самообороны. В конце концов, Иоланта даже не попыталась поднять оброненный в траву меч. Возле неё лежит копьё - прямое доказательство того, что она не соврала про Поликсену, - а в рюкзаке наверняка осталось несколько ножей и ещё что-нибудь непредвиденное. Словом, Иоланте не нужно чужое, настолько уверенно она себя чувствует теперь. Но вместе с тем, хоть она и изрядно исхудала, запачкалась, что-то в её глазах и улыбке осталось прежним. Ричарду словно домом в лицо повеяло. Он осторожно садится возле огня, не собираясь лишними движениями провоцировать и без того забеспокоившуюся собаку, и даже берёт хлеб. Он же видел, как Иоланта его ела, - значит, не отравленный. Да и не в её это манере - действовать исподтишка. Кажется, она, как и он сам, предпочитает прямое противостояние. И милосердие, когда оно уместно. Хлеб тоже как будто из Двенадцатого - не тот, который бедняки вроде него стряпают из зерна, выдаваемого в тессерах, но настоящий, мягкий и белый. Такой вкусный, как ничего на свете, но Ричард не торопится заканчивать с этим куском, словно бы он - особый гарант безопасности. И то верно - когда он хлеба остаётся одна корочка, Иоланта говорит ему, мягко и беспечно (по крайней мере, снаружи): - Ну вот и всё, тебе пора, - однако по-прежнему не берётся за оружие. - Я жду кое-кого, - её глаза торжествующе блестят, точно речь идёт о мальчике, наконец-то пригласившем её на свидание. - Мы с ним давно кружили вокруг да около, и я знаю, что он серьёзный противник - не чета тебе. Возможно, моя последняя ступенька на пути к победе, - она мечтательно запрокидывает голову к небу и испускает лёгкий смешок. - Руперт не будет прятаться. Я знаю, он уже идёт сюда. А значит, тебе лучше бежать. - Почему? - только и остаётся спросить Ричарду, и тут уж Иоланта поворачивается к нему лицом, словно не может поверить в то, какую глупость он сморозил. Вблизи видны все царапины, ссадины, раны - пламя костра освещает их ярко. Девушка, на которую никто не поставил бы, что она переживёт кровавую бойню у Рога Изобилия, превратилась в настоящего бойца. А он сам? - Я же уже сказала, - повторяет она с лёгким раздражением. - Я не убью тебя. По крайней мере, сегодня. Будто я не знаю, что в Двенадцатом мне этого никто не простит. Однако, - тянет Иоланта, точно наслаждаясь моментом, смакуя собственную силу и слабость собеседника, - когда никого больше не останется, пощады не жди. Я знаю, что это будет нетрудно. Ричард с удивлением чувствует, как в нём поднимается волна раздражения. Казалось бы, можно ли представить более неподходящее место и время для этого? Они ведь всё ещё на Играх, а не просто затеяли перебранку в Двенадцатом, на общей для всех перемене между уроками. - И чего это ты так уверена? Сегодня днём я убил человека. Я мог бы убить тебя прямо сейчас, - это опасные слова. Несомненно, мирно дремлющая у ног Иоланты собака порвала бы ему глотку в мгновение ока. Если бы, конечно, хоть кто-то принял озвученную угрозу всерьёз. Но собеседницу явно продолжает забавлять сложившаяся ситуация. - Ты слабый, Ричард, - только и отвечает она. - Хуже того, ты добрый, - помолчав, она добавляет. - Если ты вправду кого-то убил сегодня, значит, тебе будут сниться кошмары. Возможно, они сожрут тебя целиком раньше, чем я успею до тебя добраться. Но не беспокойся, - Иоланта подкидывает ещё сучьев в костёр, - это последний раз, когда ты запятнал свои руки кровью. Ты больше никого не убьёшь. И Ричард бежит. От её слов, от неведомой угрозы во тьме, крадущейся ближе и ближе. Этой ночью он даже не решается спать, а ближе к рассвету и вправду слышит пушечный выстрел. И - немного погодя, может быть, полчаса спустя - второй.