Why not me?

      Проснувшись утром гораздо позднее обычного, Акутагава испугался было, что проспал, и чуть не подорвался с кровати, но вспомнил слова Накахары о том, что сегодня у него выходной, а вместе с ними и события вчерашнего дня. Лучше бы не вспоминал. Образ Дазая с пистолетом в руках, дуло которого направлено ему в голову, стремительно рушил к чертям создаваемый в воображении Рюноске на протяжении нескольких лет идеальный мир, где они вместе, счастливые и любящие друг друга, где Дазай заботлив и ласков, он ответил на его чувства, никогда не бьет его… и не говорит «Мне абсолютно плевать! Мне все равно, кто я для тебя». И не называет его мерзким мальчишкой. Видимо, только сейчас он осознал, насколько не видел реальности, предпочитая сбегать от нее в выдуманный мир. Это было жуть как глупо, ведь в этом мире фантазий нельзя постоянно находиться, если хочешь остаться в здравом рассудке. Раньше тоже сложно было совмещать мечтания с реальным Дазаем, но после того, что произошло вчера, волшебный и прекрасный мир просто полетел к чертям со скоростью света. А ведь Акутагава еще и надеялся раньше, что когда-нибудь реальность станет очень близка к этим наивным фантазиям, надо только хорошо постараться. Как же это было опрометчиво и глупо! Как вообще он мог думать о том, что этот жестокий, бесчувственный человек способен на отношения? Только все еще так много противоречий. Дазай ранил глубоко его сердце — неизвестно, заживет ли оно когда-нибудь, но ведь это не отменяет всего, что он для него сделал ранее? Ведь Акутагава обязан ему жизнью. Если бы он не подобрал его тогда в трущобах, то Рюноске бы умер где-нибудь на помойке от холода очередной зимой, и его труп растерзали бы уличные собаки. Если бы он не тренировал его, заставляя вновь и вновь переступать через себя, через лимит своих возможностей— Акутагава так бы и не добился ничего. Так бы и был одним из шестерок и низших членов организации, пока бы его не пристрелили первым во время какой-нибудь миссии, как самого слабого, неопытного и ничего не умеющего. Рюноске многим ему обязан, хоть Дазай и ненавидит его… почему-то. Почему? Ведь он так старался, чтобы заслужить хоть каплю его внимания, а в итоге получил «мне плевать на твои мерзкие чувства» и избиение до потери сознания? Но… за что, почему он ненавидит его? Ведь Дазай на самом деле способен чувствовать что-то, способен привязываться к людям, вчерашний случай доказал это. Так еще тяжелее, ведь лучше было бы думать, что Дазай впринципе ненавидит всех людей и не способен нормально взаимодействовать с людьми. Этот Ода… не заслуживает, черт возьми, ни капли его внимания! Так почему? То, как Дазай разозлился, стоило попытаться убить его, доказало то, что этот ненавистный мужчина действительно ему дорог. Больно и непонятно ничего. Голова все еще болела, и в горле пересохло так, будто пустыня Сахара перекочевала туда за ночь. Пришлось все-таки отодвинуть теплое одеяло, приятной тяжестью лежащее на теле, и принять сидячее положение, а потом и встать на ноги. Рюноске пошел на кухню босиком, налил себе воды, покопался в ящике с таблетками и нашел нужную коробочку с обезболивающим. Проглотил таблетку, выпив воду почти залпом, и ушел обратно в комнату, вновь залез в кровать, кутаясь в одеяло. Выходить не хотелось. Ничего вообще не хотелось. Все-таки хорошо, что Накахара-сан, такой неравнодушный. Рюноске оборвал себя, испугавшись этих мыслей. Но все же, спасибо начальнику, что идти никуда не надо. Он пытался уснуть, лишь бы не думать ни о чем, сбежать от своей рефлексии — не получалось. Головная боль почти отпустила спустя полчаса после обезболивающего, но где найти обезболивающее для души? Хотя, оно все равно не помогло бы. Хотелось только умереть, исчезнуть, перестать существовать. Как бы отреагировали они все, если бы узнали, что он умер? Дазай наверняка бы усмехнулся невесело или поморщился, сказал бы что-то вроде «Так ему и надо. Такие слабые, как он, умирают рано». Мерзкий Ода пожал бы плечами, спросил бы у Дазая, что случилось с его бывшим учеником, а потом через полчаса уже забыл о том, что он вообще когда-то существовал. Да что там, через десять минут бы забыл. Может, обрадовался бы, что больше никто не будет трепать нервы его лучшему другу и доводить его до приступов неконтролируемой злости. Накахара… может, он бы даже расстроился немного. Вздохнул бы, сказал бы что-то о том, что мафия беспощадна и жаль, что Рюноске умер рано, а потом узнал бы, что он самостоятельно лишил себя жизни — и поморщился бы, подумав о том, насколько он был слабым, если решил сдаться так легко и уйти из жизни. Целый день лежать — не лучшее решение, но Акутагава не мог найти в себе силы, чтобы подняться. Хотелось порыдать, устроить истерику, сломать что-нибудь — но сил на это совершенно не было. Не было даже слез, и он просто пялился в стену на протяжении нескольких часов. Доживет до конца дня, а завтра на работу. Возможно, поедет на задание, поубивает врагов жестоко, безжалостно, выплескивая на них всю свою боль. Наверное, в коридоре штаба ему попадется Дазай, он глянет на него лишь краем глаза, поморщится брезгливо и отвернется. Может быть, рядом с Дазаем будет идти ненавистный Ода, который глянет на него так омерзительно сочувствующе. За окном уже темнело. Потом пошел холодный осенний дождь, барабаня каплями по окнам и стекая маленькими струйками. Акутагава не знал, как жить дальше. Звонок в дверь неприятно резанул по ушам противной трелью. Кого принесло? Хотя, возможен был только один вариант. Хотел он сейчас видеть Накахару или нет, он сам не знал. Он почему-то видит в нем потенциал, наверное, не считает его слабаком. Жалко будет разочаровывать его, но в скором времени это обязательно произойдет. Возможно, даже сегодня. Почему так чертовски тяжело вставать с кровати? Он все-таки слез, накинул футболку ради приличия и поплелся открывать дверь.  — Здравствуй, Акутагава-кун, — произнес он как обычно. Голубые глаза скользили изучающим взглядом. Рюноске лишь кивнул. — Я, кажется, забыл вчера свои перчатки у тебя…  — Проходите, — тихим и слабым голосом сказал он, как будто даже говорить не было сил, и ушел обратно в комнату, не дожидаясь, пока Накахара снимет ботинки, плащ, шляпу. Он догадывался, что ему нужно что-то еще, иначе бы не поехал специально только за перчатками. Вообще, он не такой человек, который способен что-то забыть из-за рассеянности. Напрашивалось предположение о том, что он целенаправленно оставил их. Незаправленная кровать не смущала — почему-то в этот раз было совсем плевать, что подумает Накахара. Акутагава сел на кровати, прислонившись спиной к стене и согнув колени, Накахара прошел в комнату и сел на стул, развернув его и глядя в глаза Рюноске. Он в ответ скользнул по нему равнодушным взглядом, но зацепился вдруг за сбитые и местами даже содранные костяшки кулаков. Он, в свою очередь, увидев, куда смотрит Акутагава, засунул руки в карманы брюк, но этот жест был бессмысленным — все равно он, конечно, уже увидел. Оставалось надеяться, что он, флегматичный и равнодушный ко всему, что не является Дазаем, не спросит. Иначе придется лгать или говорить не самую приятную правду.  — Что с вашими руками? — прозвучал тут же вопрос. Акутагава был даже сам удивлен, что спросил, что ему было не плевать. Такие маленькие травмы не были похожи на те, что получают во время сражений, и на те повреждения, что можно получить во время тренировок. Напрашивался вывод, что Накахара бил что-то или кого-то.  — Придется рассказать тебе все, Рюноске-кун. Я не хочу ничего от тебя скрывать, тем более то, что тебя так или иначе касается. Тема неприятная, но полушай меня, — равнодушный взгляд темно-серых глаз сменился заинтересованным и ожидающим. Накахара старался пересказывать события объективно и не говорить о своих чувствах и мыслях.

***

Вчера он вышел из кабинета ближе к вечеру, направляясь к Мори, чтобы передать отчеты и спросить о новых заданиях, только внимание привлекло валяющееся тело в том участке коридора, где находился кабинет Дазая. Первая мысль, конечно, была о том, что это Дазай сам валяется по какой-то причине на полу — черный плащ создал это впечатление, но сделав несколько широких шагов, он увидел знакомые растрепанные черные волосы на голове, которая запрокинулась безвольно, и тогда уже он побежал вперед, едва не выронив папку с документами.  — Акутагава-кун? — позвал он, но мальчик, конечно, лежал без сознания. Синяк на щеке и кровоподтек из носа бросились в глаза сразу. Чуя перевел злой взгляд на охрану кабинета Дазая, которые стояли, как ни в чем не бывало.  — Вы что стоите, идиоты? Могли хотя бы сообщить! — произнес он раздраженно, испепеляя взглядом мужчин в черных очках.  — Простите, Накахара-доно. Приказа не было… — ответил один из них неуверенно. Чуя плюнул на них, разбираться с ними не было времени, к тому же, они действительно тупо слушаются приказов и не имеют права делать что-либо по своему желанию. Подхватил на руки Акутагаву, используя способность на нем и на папке — документы нельзя было просто бросить на полу в коридоре, и пошел в лазарет быстрыми шагами. Голова Рюноске упала на плечо Накахары, кровь испачкала ворот рубашки. На это было совершенно плевать в тот момент, мысли крутились лишь вокруг избитого до потери сознания Акутагавы и того, кто мог такое с ним сделать. Он передал бессознательного мальчишку медсестрам, сказав, что лично проверит, как он, когда закончит дела. Растерянный, сбитый с толку и разозленный, он все-таки отправился к боссу. Отдал документы, отчитался автоматически, думая о другом. Мори сказал, что он может ехать домой, а Накахара, замявшись, ответил, что произошел небольшой инцидент и ему придется остаться на неопределенное время в штабе. К его счастью, босс не стал ничего спрашивать или возражать — только пожал плечами и сказал, что Накахара может делать так, как считает нужным. Он решил пока что разобрать старую незаконченную работу, но никак не мог сосредоточиться. Злость на Дазая кипела и металась в душе, не зная, как вырваться наружу. Накахара сжимал кулаки и отсчитывал до десяти, на время отпускало, но потом, из-за постоянных мыслей о случившемся, снова возвращалось. В итоге, проведя два часа в попытках заставить себя работать, отвлечься и сделать хоть что-то, Накахара отложил это все, встал и пошел. Он шел в кабинет Дазая, не зная толком, что вообще будет говорить и делать. Хотелось бы избить его до полусмерти, до потери сознания, хотелось услышать его вздохи от боли. Сделать ему так же больно, как он делал Акутагаве на протяжении нескольких лет почти регулярно. Его немного пугали эти мысли — настолько он давно не злился на него, в большинстве случаев раздраженность была наигранной или мимолетной, несерьезной. Но сейчас он готов был избивать его, пока он не свалится в обморок от боли, просто потому что тот избил Акутагаву и оставил его валяться в коридоре. Дазая, к его большому счастью, уже не было в штабе — у него, как и у самого Чуи, рабочий день закончился почти час назад. Накахара вздохнул глубоко, закрывая глаза и снова отсчитывая до десяти. Ему очень повезло, что он уже уехал, ведь если бы Накахара сейчас увидел его несносное лицо, наверное, не удержался бы и все-таки ударил. Он пошел в лазарет, проверил, как и обещал, насколько хорошо медперсонал позаботился об Акутагаве, спросил, что с ним. Как и ожидалось, просто ударился головой, и это пройдет в скором времени. Сознание потерял он не только от удара, а еще от общей истощенности организма. Однако, не мог же Рюноске просто идти-идти и вдруг врезаться головой в стену со всей дури и упасть в обморок от удара? Несомненно, Дазай приложил к этому руку. Сидя в палате Акутагавы, Накахара наблюдал за ним, лежащим без сознания, и думал о том, как он мог настолько перестать контролировать себя, что ему стало не плевать на мальчишку. Просто хотел помочь, а в итоге это вылилось во что-то вроде личной привязанности. Это было глупо, ведь можно было предположить, чем это обернется. Внутри него спорили два голоса. Первый кричал о том, что неравнодушие в каком-то плане к Акутагаве не доставит проблем, что он поступил правильно, что он не мог просто продолжать игнорировать сложившуюся с мальчишкой ситуацию. Второй же — наверное, голос разума — твердил о том, что надо остановиться, пока еще не поздно, иначе потом может случиться так, что будет больно и плохо, о том, что надо как можно меньше общаться с Акутагавой, сохранять дистанцию и не делать для него ничего помимо основного. Накахара понятия не имел, какой из этих голосов ему слушать, но пока что явно шел на поводу у первого, потому что сидел в больничной палате до одиннадцати вечера и ждал, пока Рюноске придет в сознание. На следующий день он приехал в штаб с более-менее спокойной душой — Рюноске дома, с ним все хорошо, отдохнет один день, восстановится. Только все пошло через одно место уже через несколько минут. Поднявшись на свой этаж, Накахара почти буквально лицом к лицу столкнулся с Дазаем.  — Чуя-кун, смотри, куда несешься, — произнес он мерзким голосом, улыбаясь ядовито и гадко, как всегда. Он по-другому и не умел, наверное. Накахара не выдержал. Поутихшая за ночь злость на него разгорелась в душе с новой силой, взметая языки своего уничтожающего пламени. Лишь одно мгновение. Крепкий кулак резко, с размаха впечатался в скулу удивленного Дазая, который, кажется, не предугадал, что его будут бить сейчас. И это очень зря. От резкого и сильного удара он потерял равновесие и свалился на пол, глядя на Накахару снизу вверх злобным взглядом. Поднялся достаточно быстро — все-таки, слабаком он не был и обладал навыками рукопашного боя на достаточном уровне. Чуя едва успел уклониться от летящего в лицо кулака, перехватил запястье и уронил Дазая на спину, перевернув. Как обладателю сильной боевой способности, ему необязательно было прокачивать навыки сражения без способностей, однако он так никогда не считал. Тренировался часто, качественно, осваивая новые приемы борьбы без оружия, на ножах, на пистолетах. Он присел, прижал коленом его грудь, пресекая таким образом его попытки встать, и принялся бить его в лицо обоими кулаками, по очереди, удар за ударом молниеносно сыпались, Накахара забылся в приступе жестокости и агрессии, и так и не остановился бы, пока не убил Дазая, если бы не услышал чьи-то быстрые шаги, похожие на бег, и щелчок предохранителя пистолета. Он остановился и поднял голову, и даже удивился увиденному. Ода Сакуноске стоял рядом, держа его на прицеле решительно. Накахара встал медленно, прижимая грудь Дазая ботинком.  — Не ты ли не убиваешь из принципа? — спросил он с отвращением. — Ты не выстрелишь, блефуешь.  — Прекратите избивать его и отойдите, — произнес он требовательно, будто ставя условие. — Иначе я не побоюсь переступить через принципы ради друга.  — Одасаку, не глупи, — произнес Дазай слабо, все-таки, ему нехило досталось. — Пули на него не действуют. Накахара-кун разозлился из-за своего любимого Акутагавы и решил влезть в драку, у него проблемы с самоконтролем. Быстрым и резким движением он схватил Накахару за лодыжку и дернул в сторону. Чуя, удивленный тем, что Дазай узнал причину избиения еще до того, как он сказал ему, от неожиданности не среагировал вовремя и упал. Освободившийся Дазай поднялся и подошел к Оде, вставая за его плечо. Он не боялся Накахары, совсем нет, просто так, для надежности.  — Твой Акутагава-кун совершенно заслужил такое обращение, — улыбаясь мерзко, произнес Дазай. — Тебе еще рассказывать боссу, из-за чего ты набросился на меня. Уверен, ему будет очень интересным узнать о твоей личной привязанности, — почти пропел он последнюю фразу, противно растягивая гласные. — Идем, Одасаку, — он демонстративно отвернулся и пошел прочь, в сторону своего кабинета.

***

Пересказ этих событий от Накахары представлял собой всего несколько коротких предложений четко и по делу. Все, что узнал Акутагава — это то, как он нашел его тогда, когда он потерял сознание, и то, как он «ударил Дазая, потому что разозлился». Рюноске молчал и хмурился. Не нужно было уточнять, из-за чего именно Накахара разозлился. Акутагава не знал, как реагировать. Из-за него он вступает в такие конфликты с Дазаем, которые не проходят бесследно. «Два исполнителя Портовой Мафии подрались» — вот так новости. Позор и удар по репутации обоих, особенно Накахары, как зачинщика.  — Ваши действия непонятны мне, — сказал Рюноске. Голос его звучал монотонно и не выражал никаких эмоций. — Зачем вы приехали? Я бы принес ваши перчатки завтра, надели бы другие. Я благодарен вам за все, что вы делаете для меня, но не пытайтесь сблизиться со мной. Я не знаю, с какой целью вы это делаете, и не хочу знать, просто прекратите. Поезжайте домой, — прямые и страшные слова ножами вонзились в сердце. Чуя, стараясь подавить захлестнувшую его волну эмоций, просто встал резко и вышел. Ничего не сказал, просто ушел. Акутагаве стало совсем плохо от своих же слов. За что он сорвался на нем? Ведь Накахара этого не заслужил. Он был единственным человеком, которому на Рюноске не плевать, и если бы он сейчас не сказал ему эти слова, которыми будто нарочно пытался ранить, возможно, он мог бы поделиться с ним тем, что пожирает его душу и из-за чего он хочет сдохнуть к чертям. Накахара выслушал бы его, поддержал бы, как мог. Акутагава, сломанный ребенок, сам не знал, зачем так поступил. Просто потому что было плохо, хотелось сделать кому-то плохо тоже. Да пошел этот Накахара действительно ко всем чертям. Не нужна Акутагаве эта навязчивая поддержка и помощь, он не слабак. Самообман. На самом деле дело не в этом, дело не в Накахаре, просто Акутагава хочет поддержки лишь от одного человека в этом мире. Того, кому он отдал свое сердце безвозвратно, но его разбили, растоптали и оставили валяться, истекая кровью. Он все еще до безумия любит человека, из-за которого находится сейчас в таком состоянии. Он любит Дазая. Выдуманный мир сломался, а реальный ранил слишком больно, но Акутагава все еще готов идти босиком по длинной дороге из острых ножей, если в конце будет стоять Дазай и встречать его с раскрытыми руками для объятий. Что же он делал не так, и почему тем, кем он так яростно хотел стать для него, стал Ода Сакуноске? Он вытащил из ящика клинок, подаренный когда-то Дазаем еще в самом начале их общения. Те самые счастливые времена, когда он был к нему снисходителен. Продлились они недолго, ведь как только Акутагава стал чувствовать себя чуть-чуть увереннее, поведение Дазая резко изменилось, и начался тот самый замкнутый круг, в котором они и продолжают бежать по сей день. На рукоятке были выгравированы английские буквы «D.O.» Акутагава не знал английский, но знал, что это инициалы Дазая. Когда они только начинали тренировки, когда Дазай был еще… не таким, как сейчас, он учил его обращаться с холодным оружием на всякий случай, потому что контроль над способностью тогда был еще плохим. Этот клинок принадлежал самому Дазаю раньше, откуда тот взял его, Рюноске, конечно, не знал, но отлично помнил момент, когда бывший наставник протянул ему на ладони этот клинок, и сказал:  — Можешь забрать его себе. Он удобный и легкий, — восхищенный Акутагава, прошептав слова благодарности, взял вещь, не веря своему счастью, достал из чехла — острый металл отблескивал на свету. Акутагава не знал, зачем Дазай тогда подарил ему этот клинок, тем более со своими инициалами — оставалось лишь догадываться, но все предположения казались нереалистичными. Он не использовал его никогда — убивать с помощью него все-таки не пришлось, он быстро обуздал способность, она не подводила. Клинок он хранил бережно, как память о тех временах, которые продлились совсем недолго; он был второй и последней доставшейся ему от Дазая вещью. Сейчас, стоя около стола, он медленно провел острым лезвием по тыльной стороне руки. Образовавшаяся неглубокая рана тут же заболела противно. Решив, что этого недостаточно, он полоснул еще раз, рядом, получилось чуть глубже. Боль была резкой, но по сравнению с тем, что приходилось Акутагаве переживать, это было вполне терпимо. Из пореза поглубже сорвалась алая капелька крови, упала на стол. Вскрыться бы сейчас к чертям.  — Ненавижу, — прошептал он одними губами, и еще раз провел клинком по коже. Ненавидел он себя. — Заслужил. Заслужил все, что происходит. Вытер двумя пальцами кровь с лезвия клинка, засунул обратно в кожаный чехол и убрал в ящик, сел на пол, чувствуя щиплющую боль в местах порезов. С апатичным лицом он смотрел на исполосованную руку, хотел бы разрыдаться, но слез не было. Он не знал, сможет ли когда-то еще почувствовать что-то, кроме боли и ненависти.

***

После драки, которую ничего не предвещало, Дазай сидел на стуле в своем кабинете, а Ода прикладывал к его лицу кусочек ваты, смоченной в дезинфицирующем растворе. Дазай морщился и шипел периодически, нетерпеливо, будто ребенок.  — Больно? — спрашивал Сакуноске заботливо, и старался осторожнее и бережнее прикасаться к маленьким ранкам ватой. Вокруг одного глаза Дазая образовался темный фингал, смотрелось это ужасно. Ода взял бинты из ящика, которые были там всегда на всякий случай, и обмотал их несколько раз вокруг головы Осаму, делая повязку на один глаз. Слишком явная рана была и на щеке, он осторожно заклеил ее пластырем.  — Можно было и не обрабатывать, никто еще не умирал от драки с чокнутым агрессивным придурком, — промямлил Дазай себе под нос. Конечно, щипало неприятно, но нежные действия Оды на самом деле нравились, и он чисто из вредности сказал это. Сакуноске, наверное, понимал это.  — Что произошло и при чем тут Акутагава? — спросил он наконец волнующий его вопрос, поняв, что злость на Накахару немного отпустила Дазая.  — Не могу никак понять, почему, но Чуе не плевать на Акутагаву, — на его лице появилась ядовитая улыбка, за которой скрывал свою злость на Накахару. — Он такой идиот, даже не смог сдержать свои мерзкие эмоции и набросился на меня. Знаешь, он сам себя выдал, теперь у меня есть достаточно сильное средство воздействия на него, — это действительно было так. Накахара сам дал в руки Дазаю оружие против него, которым он в любой нужный момент воспользуется. Если ему что-то понадобится от Чуи, он может шантажировать его, во-первых, тем, что сделает что-нибудь Акутагаве, во-вторых, тем, что знает о его личной привязанности и расскажет это кому-нибудь, от кого Накахара это точно хотел бы скрыть. Но кто бы говорил о личной привязанности, а Дазаю следовало бы молчать. Ведь он сам… Ода посмотрел на него укоризненно, мол, «перестанешь ты когда-нибудь делать так?», но ничего не сказал.  — Ясно, — он помолчал. — Какие планы?  — Пойду сейчас к боссу, — ответил Дазай задумчиво. — Организация «Мим», которая вторглась нелегально в страну — проблема гораздо более серьезная, чем кажется. Они точно доставят Мафии хлопот, — он поднялся со стула и пошел в сторону выхода из кабинета, однако остановился на полпути.  — Будь осторожен, Одасаку, — произнес он зачем-то, не оборачиваясь. Ода лишь вскинул брови удивленно, не понимая, о чем идет речь. Дазай уже знал что-то или догадывался, как всегда, и просить объяснить было бесполезным.  — Ты тоже, — ответил он тихо.

|...|