***
И вот, спустя шесть месяцев, Майки наносил последние штрихи на новую настенную роспись в новом же логове и размышлял о том, что пора бы, собственно, продвигаться в этом «жить дальше». Всё шло вполне неплохо, даже отлично, если сравнивать с тем, что было. Они все оправились от полученных травм (довольно лёгких, даже и думать не надо – им повезло! Ну, или они реально крутые ниндзя…), нашли себе место под новый дом, ниндзя Фут окончательно убрались из Нью-Йорка. А им-то уже, оказывается, почти по двадцать лет! Время-то незаметно пролетело, когда прятались – за датами особо не следили. «Можно уже, – решил Майки. – Весна на пороге, никаких гадов, да и Эйприл с Кейси уехали грызть гранит науки. Отец практически дал благословение. Пора и о себе подумать!»Часть 2
7 октября 2021 г. в 14:32
Тринадцатилетний Майки не представлял, как ошибается, думая, что всё встанет на свои места через пару-тройку лет. На самом деле всё только запуталось ещё больше.
Для начала Донни продолжал свои разработки, для которых иногда требовал крови. «Как настоящий черепаха-вампир», – шутил младший. Умник был весь в работе, спеша успеть… но этой его спешки оказалось недостаточно.
Когда им было чуть больше четырнадцати, начались течки. Испытав это на себе впервые, Майки узнал, что люди лгут о волшебности и незабываемости этого опыта. Хотя незабываемость, пожалуй, подходящий термин. Не в хорошем смысле слова.
Обычно первая течка очень болезненна, хотя и короче последующих. У него поднялась температура, так что Сплинтер думал, что это просто запоздалая простуда, которой остальные братья успели переболеть чуть раньше, но Донни опознал и другие симптомы: внутренний зуд, который проявлялся в движениях и мимике, нечёткая потребность в чём-то (в ком-то) и запах. Отец-бета просто не мог этого уловить, в отличие от старших братьев-черепах. Только те пока не могли понять, что чувствуют, и этим воспользовался Донни. На правах самозваного медика он заперся с Микеланджело и строго приказал никому не входить.
По правде, Майки почти ничего не запомнил. Его сильно тянуло к его паре, Донни воспринимался как конкурент или досадная помеха. И было страшно, потому что живот и то, что ниже, сильно, аж до боли ныло. И вся кожа тоже пылала, казалось, что её нет, только оголённые нервы, каждое прикосновение пронизывало, как молния, хотелось, чтобы это прекратилось… чтобы кое-кто это прекратил. Только оказаться рядом – и всё будет хорошо. Он никогда не испытывал ничего подобного. Бывало, конечно, что он просыпался с возбуждением, но ничего хоть вполовину похожего на это.
И, кажется, он наговорил массу гадостей Дону, пока тот готовил укол и пытался объяснить – что, как и когда должно подействовать. К счастью, брат позже принял извинения – а то Майки было ужасно стыдно.
Так что да, отчасти Донни был прав: это не похоже на «приветливо тёплую волну», как люди пишут в своих книжках. Это было мучение, и подумав, Майки понял и то, что вряд ли было бы так уж замечательно, если бы он всё-таки вырвался из своей комнаты и рванул к нужному альфе. Даже без учёта того, что нападать на него прямо в додзё или на кухне, перед всеми – достаточно неловко. Инстинкты инстинктами, но при горячности, отключающей малейшие понятия о самосохранении, да при крайне скудных теоретических знаниях, как всё должно происходить на самом деле… Да, пожалуй, это был бы не самый приятный опыт.
После укола и нескольких часов сна в голове у Майки значительно прояснилось.
Дон пояснил, что сделал подавители, но опоздал, поэтому пришлось экстренно вводить повышенную дозу. Будь всё нормально – было бы довольно принимать по таблетке первые три дня течки, которые самые трудные. Потом уже завлекающий запах почти не действует.
– А если бы ты не сделал эту штуку? – задался вопросом Микеланджело, отпиваясь – его очень мучила жажда.
– Мы бы поступили так, как делают люди в первую течку – заперли бы тебя в комнате одного.
– Ой, это жестоко, – поморщился Майки, ярко представляя, каково бы это было – мучиться от боли, лезть на стены и думать, что вот-вот умрёшь без своего альфы. Конечно, человеческие омеги как-то это переживали, но голубоглазому черепашке хватило краткого экскурса, чтобы понять, насколько ему повезло, что он не на месте тех глубоко традиционно настроенных людей. – А ты как же?
– А у меня уже было, – с нечитаемым выражением на лице обмолвился Дон и тут же перевёл тему, сообщив, что отмажет от тренировок и вообще выходов в общие залы логова, пояснив без особой надобности: – Не хотелось бы провоцировать…
Позже, думая об этом разговоре, Майки понял, что Донни пришлось значительно хуже, чем ему. Видимо, он переждал течку, симулируя простуду. Один на один с этим ураганом сильнейших побуждений, не зная, сработает ли подавитель… Выходит, брат испытал его на себе. Микеланджело даже прошиб холодный пот, когда он всё это представил.
К счастью, им предстояло проходить через всё это только два раза в год, весной и осенью, должно быть, часть наследия черепах. Через несколько лет, возможно, три. У людей это происходило чаще, как понял Майки.
Раф и Лео тоже начали более активно проявлять признаки альф, хотя отец списывал их возросшую конкурентоспособность и агрессивность друг к другу на взросление и результат столкновения двух непростых и одинаково упрямых характеров.
Кстати об отце, хоть он и не мог уловить феромоны омег, но всё равно рано или поздно он бы понял, что происходит. Дон очень беспокоился об этом, зная, что в глубине души Сплинтер винит суть альф в произошедшем с его первой семьёй. Донателло был отчасти согласен с этим, но беспокоился, как выяснение правды скажется на сэнсэевом отношении к старшим братьям.
А время шло вперёд, и Майки с тревогой отмечал, что мнение Донни так и не изменилось. Он всё ещё пытался найти лекарство и, казалось, абсолютно игнорировал маленькие знаки внимания, которые ему оказывал определённый черепашка. Для гения Дон порой мог быть потрясающе слепым. Майки наблюдал за этой драмой со стороны.
А в долгожданный день пятнадцатилетия, когда их наконец отпустили на поверхность на самостоятельную прогулку, произошло то, чего Майк не ожидал: Донни увидел человеческую девчонку и втюрился в неё! Нет, Эйприл, милая и временами забавная беточка, была неплоха сама по себе, но она принесла в их жизнь слишком много хаоса – даже по меркам самого Майки. Кроме всей этой заварухи с её похищенным отцом, в команде нарушилась атмосфера командного духа. Почему-то Микеланджело не мог отделаться от ассоциации с крысобелкой из мультика «Ледниковый период». Как она своим жёлудем постоянно запускает цепь трещин и разломов там, где не надо. То же самое делала Эйприл, даже не догадываясь об этом.
Тресь! – и вот Донни несётся со всех ног, едва ему намекнули, помогать рыжеволоске с домашкой. И строит планы по очаровыванию её собой.
Хрясь! – и Лео с Рафом спаррингуют чуть ли не до крови, чтобы выпустить пар. Обиды, недомолвки и тяжёлое молчание вкупе с отстранённостью идут комплектом.
Бац! – это падает, будто обрушившийся ледник, надежда на то, что Донни быстренько осознает свои ошибки, и всё наладится. Никаких подавителей, никакой боли… И любимый рядом.
Ага, разбежался, Майки! Донателло упрямей тысячи ослов. Причём Эйприл-то он не любит, только думает, что должен её любить. Так в его представлении правильно. Микеланджело не знал, что делать, зная лишь: в ответ на какие-либо действия Дон мог ещё более закрыться.
А пока младший раздумывал, в хаос их жизни влез новый персонаж – Кейси Джонс. Прилипчивый, беспардонный, шумный забияка. Второй Раф (как говорил Дон), ага, но, если бы спросили Майки, новый знакомый был начисто лишён изумительной харизмы Рафаэля, что бы там ни мнил о себе, пытаясь строить из себя этакого почти альфу.
Кейси не был плох сам по себе, но, как и Эйприл, он привнёс в жизнь мутантов перемены, многие из которых были далеко не к лучшему. Как девушка оттянула на себя внимание Донни – тот почти буквально приклеивался к ней, едва она появлялась в поле зрения, да и в её отсутствие было очевидно, о ком он думал – так и Джонс перетянул к себе Рафа. В том смысле, что буйный братец нашёл в этом хоккеисте-мстителе отличного друга, товарища, единомышленника. И, хоть ничего не указывало на что-то большее между ними, невольно к Майки закрадывалась коварная назойливая мыслишка: «Если Дона привлекла человеческая девушка, возможно, Рафа привлёк человеческий парень».
Пусть Майки понимал, что это ерунда, но мысли – они такие, не избавишься, особенно когда стараешься это сделать. Бессонными ночами веснушчатый черепашка (и неожиданно для самого себя – очень ревнивый) раздумывал, чем может заниматься Рафаэль, когда сбегает на поверхность к Кейси. Да, бунтарь действительно проводил с другом всё больше времени. Времени, которое раньше было отдано семье. И Майки – в том числе. Хотелось надеяться, что ему – чуть больше...
А в то время, как Дон и Раф оказались поглощены общением с людьми, Лео злился. Микеланджело это прекрасно видел: лидер стал срываться, подолгу скрывался в додзё, и подходить к нему в такое время лучше не стоило. Он стал жёстче на тренировках, требовательным на патрулях. И к кому он больше всего придирался? К Донателло. Майки даже развлекался, представляя это в виде дёрганья за повязку, чтобы внимание привлечь. Но до чего же гений оказался непонятливым! Дон то ли специально игнорировал, то ли по природной рассеянности не обращал внимания, весь в своих проектах или в Эйприл…
Э-э-э… двусмысленно прозвучало, м-да. И маловероятно. Девушка принимала помощь Донни с домашними заданиями, но начисто игнорировала его намёки на совместную прогулку, почти свидание, причём делала это так, чтобы выглядело как простая рассеянность. А умник не позволял себе быть настойчивым.
Впрочем, она почти так же игнорировала и знаки внимания от Кейси. Было очевидно, что девушка ему понравилась с первого взгляда. «Почти» – потому что они ведь зачастую приходили в логово вдвоём, ну а что делали на поверхности, в школе, на улице – неизвестно. Со временем очевидно стало, что они всё-таки немного сблизились. Совместная тайна, то, что они могут обсуждать только вдвоём… Иначе и быть не могло.
Иногда Майки казалось, что он наблюдает за причудливым многоугольником, который стал ещё запутанней, когда Лео – внезапно! – начал общаться с куноити из клана Фут. Ну как – общаться? Он пытался «наставить её на путь истинный», мол, Шреддер – не тот человек, которому стоит посвящать свою молодую жизнь и приносить безграничную верность в дар. Девушка упирала на то, что «всякие зелёные мутанты ей не указ» и что лучше бы он переходил на сторону непременного будущего победителя… Майк подозревал, что ей было дано задание соблазнить черепашьего лидера. Могло даже показаться, что дело продвигается успешно, но Микеланджело не обманывался: Леонардо ничуть не привлекала куноити.
А то, что он уделял ей время, вроде бы был озабочен её судьбой… Видимость. Возможно, Лео пытался вызвать у кое-кого ревность – подсознательно, конечно, ведь слишком благороден для такого поступка целенаправленно. Впрочем, всё равно безрезультатно, разве что Раф тренировался на старшем в остроумии: «Не вздумай звать на свадьбу весь клан Фут – разоримся на праздничном обеде», «Твоя подружка не заревнует к великому Капитану Райану? Или она тоже фанат? Тогда лучше убей меня быстро, потому что я не переживу двух восторженных идиотов у телевизора!», «Уже просил благословения у Сплинтера? Чур, когда будешь – позови меня, я хочу видеть, как он отпинает твой панцирь!».
А Леонардо лишь пытался найти применение своим ораторским способностям. Ну и отвлечься немного.
В итоге он в основном раздражал Рафа, но это было более чем просто: и без того далеко не пай-мальчик, зеленоглазый бунтарь совсем оторвался от семьи, пропадая на поверхности всё чаще. Майки начал немного волноваться – и прекратил вскоре, понаблюдав за ним как следует. Рафаэль пытался что-то найти на поверхности, но возвращался раз за разом, и младший не единожды ловил на себе задумчивые и заинтересованные взгляды.
Он с восхитительным трепетом понял, что это значит – и так и хотелось получить более чёткое подтверждение. Но дурацкие таблетки, подавляющие запах и притупляющие обоняние (то есть тягу к альфе)... Майки всё больше хотел как-нибудь их «забыть», но Дон следил за ним наверное внимательней, чем за соблюдением собственного распорядка дня. Временами его забота почти душила.
И чем дальше, тем больше Майки недоумевал: зачем тянуть? Для него всё было достаточно ясно, только из-за бездействия казалось, будто его одолевает какой-то внутренний зуд. И не «почесаться», ведь Донни бдит!
Но он не был бы собой, если бы не изыскал возможность проверить, взаимно ли его притяжение. На опасной грани, буквально в полушаге от раскрытия. Он подстроил Донни череду мелких неприятностей, чтобы у брата не было времени проверять принятие младшим подавителей. Главное при этом было не попасться ему на глаза.
О неработающей настольной лампе сказал Дону отец, почти сразу после этого про пропажу горячей воды достаточно громко возвестил Раф, причём с требованием: «Почини эту коварную штуку прямо сейчас, умник! Почему черепаха не может нормально помыться в этом доме?!». Только Донни с ремонтным чемоданчиком отправился в ванную, по пути сурово (но кратко) напомнив Майки о таблетках, как к нему присоединился Лео – немного смущённый, но настроенный решительно.
И кто бы мог подумать, что во всём этом незримо отметился Микеланджело? Поломки организовать – не проблема, а вот с Лео поговорить, настропалив его на необходимость немедленной лекции для ушей Донни… Да, это было рискованно – потому как старший обычно нюхом чуял подвох, но в этот раз, видимо, желание побыть рядом с Донателло оказалось сильнее природной подозрительности.
Майки удовлетворённо вздохнул, услышав, как клацнула задвижка ванной комнаты – Лео не желал, чтобы тихий гений снова от него сбежал, как взял за привычку в последнее время. Вряд ли это того задержит надолго, но какое-то время у Майка теперь было. Только… он на пару секунд прислонился лбом к двери своей комнаты.
Было легко и даже забавно планировать эту авантюру, но когда пришла пора действовать – он заколебался. Страшно: а вдруг всё не так, как он думал? Если он ошибается – и они друг другу не подходят? Или ещё что…
Но это был момент слабости. Оптимистичная деятельная натура быстро взяла верх. Не проверит – не узнает, а другого подходящего случая ещё ждать и ждать.
И Майки вышел из своей комнаты, уже чувствуя первые признаки грядущей течки. Не только Дон занимался исследованиями всё это время. Микеланджело вот выяснил, что активные мечтания определённого возбуждающего характера ускоряют начало течки. Самую малость, но всё же. Впрочем, сегодня он понял и то, что ему даже не стоило некоторое время настраиваться на нужный лад – стоило только увидеть Рафа...
Он стоял перед телевизором, небрежно перекинув через плечо полотенце.
– Что ж такое, ни помыться, ни посмотреть что-нибудь нормальное! – начал ворчливо жаловаться Раф, очевидно, уловив постороннее присутствие. – Из всех каналов лучше всего работает только тот, где показывают дурацкий сериал Лео. Если… – он замолчал, внезапно напрягшись. Майки между тем подошёл ближе, сразу поняв, что это он является источником беспокойства.
Потому что и сам почувствовал то, что уже бывало, только гораздо слабее. В этот раз ощущения были куда как ярче, полнее. Но тоже не совсем. Впрочем, этого хватило, чтобы у Майки перехватило дыхание. Это было… Пожалуй, это можно было сравнить с сшибающей с ног волной. Когда пытаешься выйти на берег, а пенная вода накатывает, сбивает, стоит выровняться – накатывает следующая. Но при этом это были волны пламени. Ему было горячо – и всё его существо сконцентрировалось лишь на Рафе. Он полной грудью вдыхал притягательный, мужественный аромат Рафаэля – горячий металл, запах костра и свежесорванной травы, будто бы самой звёздной ночи в диком лесу. Нечто первобытное… и родное. То, чем невозможно насытиться. То, чего мучительно не хватало в жизни Майки, хотя он лишь смутно об этом подозревал. Это было не то, что в тот, первый раз. Теперь он точно знал, к кому его тянет.
Ему до дрожи хотелось немедленно ринуться к Рафу, чтобы быть ближе, чем когда-либо, так, как им и предназначено… и одновременно с этим от непривычной интенсивности чувств (будто обнажились нервы) ноги не слушались, сделавшись ватными. Он бы и упал там, если бы его не подхватил Донателло. Ужасно злющий и бледный как полотно от испуга.
Умник утащил Майки в лабораторию, которую тут же и заблокировал, использовав все запоры. И только тогда облегчённо выдохнул… лишь чтобы набрать в грудь побольше воздуха для жёсткой отповеди с несколько истеричными нотками. Одновременно он готовил инъекцию подавителя – таблеткой уже было не обойтись. Дон так увлёкся своей речью, что и не заметил, как начал повторяться.
Лишь через несколько минут, поняв, что младший даже не дёрнулся во время укола, да и выглядит как-то слишком уж отстранённо, спросил:
– Ты как? – Всё же Дон волновался о брате, и подавленное состояние того несколько остудило возмущение Донни.
– Не знаю, – честно признался Майки, глядя в пространство перед собой. – Я думал, это как-то иначе будет. А это было слишком… не знаю… экстремально. Интенсивно?
– Ты у меня спрашиваешь? – Донни понял, о чём младший говорит. Пожалуй, даже слишком хорошо, но не собирался об этом рассказывать. Но сейчас он хотел, чтобы Майки выговорился, потому что потом уже сложнее это сделать. – Голова кружится? Что-нибудь болит?
– Нет. Да… Я не понимаю, – медленно, но ясность мышления к нему возвращалась. И подозрительность тоже. – Я не должен был так бурно реагировать. Мы ведь даже не прикоснулись друг к другу. В таких условиях это было бы лёгкое возбуждение – но не такое… сумасшествие. Я же был готов оседлать его прямо в гостиной, чуть ли не изнасиловать… или вынудить его изнасиловать меня. Я…
– Так, стоп. Слишком много подробностей, – Дон отошёл в сторону вроде как собрать аптечку, а на самом деле – дабы скрыть покрасневшее лицо. – Сейчас эти бурные желания под контролем?
– Да. Я немного хочу спать, на самом деле. Это… Это ты сделал, да?
– Большая доза подавителя даёт резко успокаивающий эффект. Ничего страшного, проспишься – и полегчает.
Майки бурчал, укладываясь на жёсткую койку:
– Ненавижу твой жуткий лазарет…
– Да, знаю, но это единственное помещение, где я могу тебя достаточно прочно запереть. – Дон волновался о том, что Раф может прорваться. – Спи, я потом принесу тебе обед.
Донни не успел договорить, а Майки уже уснул.
«Ох и наделал ты дел, младший, – думал умник, зная, что ему предстоит непростой разговор. Было глупо надеяться, что произошедшее в гостиной останется тайной для всех в доме. – А кому всю эту кашу расхлёбывать? Мне, конечно!»
Неудачное, вне всяких сомнений, начало дня превратилось в самое ужасное, стоило представить, как он будет объясняться с отцом. Учитывая, что ранее на него навалилась куча незапланированных ремонтов, плюс Леонардо с пламенным желанием пространно позанудствовать у Дона над душой… А теперь ещё приступ озорства у Майки. Или бунтарства?
Всё равно разбираться-то Дону. Удивительно, но некто озабоченный в красной бандане не ломился в лабораторию. На самом деле в общем зале было пусто. Сплинтер ждал в додзё. И разговор и пошёл не так, как представлялось Донни.
– Вы знали? – выдохнул он, чувствуя себя преданным. – Давно?
– Хоть у меня нет возможности чувствовать особые запахи, но я могу наблюдать, Донателло, – нахмурившись (явно недовольный самим предположением, что сын считал его в чём-то недогадливей себя), резко сказал Сплинтер. – Я отслеживал нюансы в поведении каждого из вас. Таким образом несложно было с большой долей вероятности определить, чем каждого из вас наградила природа.
– Наградила? – криво усмехнулся Дон, думая, что отец иронизирует.
– Конечно, – совершенно искренне подтвердил Сплинтер. – Только принимая этот дар, возможно ощутить полноту жизни и познать истинное счастье.
Недолгая пространная речь сводилась к тому, что Донни отказывался принимать: пустить всё на самотёк – и будь что будет. Потому что так предписано природой, опуская все минусы, все возможные осложнения для них всех. Такая позиция учителя Дона сильно удивляла: ему-то казалось, что как раз таки отец должен понимать, насколько эта устаревшая система может быть опасна. И что её нужно попытаться изменить.
Но он не стал убеждать отца – понял, что это бесполезно. Этот тон, это выражение лица… нет, Сплинтер был глубоко убеждён в своей правоте, его не переубедить. Донни очень любил его, но такое вот поведение, будто с неразумным малышом, этакое небрежное, кричащее: «Ты умный, но не настолько, чтобы понять. Это не для твоего ума, сынок. Я знаю лучше, просто не спорь!»… вот оно-то Донателло очень злило. Как само отцово пренебрежительное отношение к его опасениям, так и острое, больно ранящее понимание, что ничто из тех аргументов, которые он мог бы привести, никак не помогут, скорее наоборот.
И, умудрённый опытом, Донателло промолчал – пусть Сплинтер считает, будто он со всем согласен. Вот только вслух не смог себя заставить сказать.
Учитель ещё немного порассуждал на всё ту же тему, не прямо, но достаточно понятно выразив своё ожидание: Дону следует не мешать тому, что касается личной жизни братьев. То есть следовать по течению.
«Ну да, как бы не так!»
Не принимать самому и не давать Майки подавители? И что тогда? Дон понимал, что сегодняшняя выходка Микеланджело могла окончиться трагедией. Первое влечение к подходящему партнёру, умноженное на долгое воздержание и прибавленная к этому в кубе – срывающая все тормоза свобода от подавителей, которые притупляют ощущения. Ах да, ещё и неопытность обоих. Да они запросто могли друг друга покалечить и не заметить!
Донателло не считал, будто делает что-то плохое. В конце концов, люди-омеги (да некоторые альфы тоже) принимают особые препараты. Об этом не особо распространялись, но Донни выяснил: это требование предъявлялось на определённых должностях. Если ответственный работник не мог себе позволить пропустить несколько дней – ему приходилось накачиваться тем, что не допускало срывов. Всё-таки даже опытные и сдержанные могут отвлечься в самый важный момент – и это может стоить очень дорого. Пилот самолёта, работник атомной электростанции, водитель, хирург… Малейшая потеря концентрации – и будет катастрофа. Так что мера предосторожности вполне разумна, но её не используют повсеместно.
Дон считал, что само бытие черепахами-мутантами подвергает их жизнь риску. И не понимал, как можно добавлять его добровольно. У них много врагов, и те не спрашивают, когда будет удобнее напасть…
Однако теперь он видел, что долго не сможет удерживать братьев в узде. Природа…
«Придётся поговорить с Майки. Объяснить ему, что стоит повременить, и, пожалуй, пообещать постепенно сокращать дозу, чтобы он смог привыкнуть и сохранять хоть сколько-то самоконтроля».
Вот только разговор вышел не таким, как он себе представлял.
Майки успел себя хорошо накрутить, надумав много чего и преувеличив это, конечно. Мол, это из-за Доновой химии у младшего совсем уж помутилось в голове. И что Дон возомнил себя непонятно кем, раз пытается всех вокруг контролировать. И что лечение тут требуется только тому, кто совсем запутался в своей умной голове и забывает о сердце…
Их первая по-настоящему серьёзная ссора.
Но вскоре она отодвинулась на дальний план – не до того было.
Раф и Лео (как оказалось, они уходили из дома, чтобы сбросить пар) в тот же день заметили подозрительную активность ниндзя фут в туннелях и на улицах. И понеслось.
У Шреддера что-то переклинило – и их вялотекущее противостояние (казалось, он не считает их достойными своего внимания) внезапно обострилось. Вражеские ниндзя искали маленький клан Хамато с настойчивостью ищеек. Дон экстренно обновлял системы защиты и предупреждения, пришлось искать и готовить новое убежище на случай, если придётся скрываться. Не до личных переживаний стало.
Между тем редкие столкновения становились всё ожесточённее. И уже когда пришла следующая течка (и ещё следующая) – Майки даже в голову не пришло попробовать снова пропустить приём таблеток. Только досадовал, что нужно за припасами идти да ещё и в разведку – а нездоровится.
Они прятались, их находили. Они сражались – то побеждая, то проигрывая. Дважды им пришлось менять убежища. Одни раз – буквально бежать из города, надеясь, что их не найдут. Повезло, что Эйприл и её отец разрешили пожить на их старой семейной ферме. Хотя тут спорный момент, и Майки склонялся к мнению Рафа (тот высказался однажды, когда никого больше не было поблизости): О'Нилы живы и вместе только благодаря семье Хамато, и это не великое одолжение, а просто возвращение долга. Раф недолюбливал что девушку, что Кирби – и вряд ли мог толком объяснить причины этой неприязни. Инстинкт – вот и всё объяснение.
Те вынужденные каникулы пошли на пользу: они натренировались, набрались сил и, что самое главное, сообща пришли к выводу, что прячась ничего не добьются. Рано или поздно их найдут и прижмут к стенке. А жить вот так, в постоянном напряжении – слишком сильно выматывало. Да и, хоть Дон и не признавался, но производить подавители было проблематично, как и перетаскивать с собой ингредиенты и оборудование.
Кажется, впервые план действий составлял Леонардо – и Сплинтер с ним полностью согласился, в том числе и со своей ролью в нём. Это было очень странно, непривычно.
Дон тогда подумал, стараясь смотреть на Лео не прямо: «Это – часть проявления генов альфы. Конечно, именно это. Ему не требуется особо стараться, чтобы за ним шли и ему подчинялись – даже сам отец».
Это была скорее привычка возмущаться про себя, без особо сильных эмоций. Это началось ещё с тех времён, когда Лео только-только стал официальным лидером. Дон спорил с его планами – потому что считал, что может лучше, он ведь умный. Что-то пытался доказать на чистом упрямстве, хотя и понимал в глубине души, что Леонардо действительно отличный стратег. Проблема в том, что Донни не был уверен, сколько в этом понимании истины, а сколько – способности подчинять альфы.
Что, если Лео заведёт их однажды в беду просто потому что его авторитетность не позволяет оспаривать даже ошибочные решения? Вот и спорил Дон, пытаясь найти в планах старшего изъяны.
Впрочем, это уже дела прошлые. На момент самой важной миссии в их жизни Дон уже знал, что Леонардо достаточно ответственно подходит к своей работе, на него можно положиться. Но привычка всё перепроверять и подвергать сомнению осталась.
Они вернулись в город и вызвали Шреддера на честный бой. Причём сделали это настолько публично, как могли, объявив вызов перед несколькими отрядами футклановцев, в том числе – перед Элитной Гвардией. Вызов по всем правилам, а это уже серьёзно. Вопрос чести. Если Ороку Саки отказался бы или сжульничал, то потерял бы уважение как своих подчинённых, так и членов других кланов, ведь и им было отправлено сообщение.
Они намеренно поставили главу Фут в такое положение: откажешь, направишь армию или не явишься – прослывёшь трусом, не станешь соблюдать условия честного боя – станешь клятвопреступником, которому никто больше не доверится в качестве партнёра по бизнесу, найма или союзника.
И Ороку Саки согласился. Можно только догадываться, насколько он был взбешён.
Они все собрались на нейтральной территории – закрытом на ремонт стадионе. Свидетели: со стороны Хамато был Кейси Джонс, от Фут – несколько высокопоставленных личностей, в том числе один из Мастеров, не последний в иерархии, и некоторые привилегированные ученики, а также несколько представителей других кланов ниндзя, спешно приехавшие в Нью-Йорк. Они все заняли трибуны.
Сперва четверо лучших бойцов клана бились один на один с черепахами. Сам этот бой Донателло почти не запомнил, зная лишь, что выложился на полную, как никогда в жизни. А потом Шреддер вышел против Сплинтера.
Донни смотрел, не отрываясь, даже не дёргаясь, когда Лео обрабатывал и бинтовал ему порез на руке.
Это было даже красиво – той опасной красотой профессионального боя. Боя между смертельными врагами многолетней выдержки. Сплинтер двигался и бил так, как черепашки никогда не видели. Это выглядело даже немного пугающе – будто в их отца вселился бес. Но, с другой стороны, Шреддер выглядел настоящим демоном. И не только выглядел. Его аура альфы давила, как пресс, подавляла, так что Йоши приходилось давать отпор с двух фронтов.
Вероятно, это походило на такую вот пикировку, хоть никто из них не произнёс ни слова:
«Сдавайся! Я сильнее. Я Альфа, а ты – всего лишь жалкая бета!»
«Никогда, Саки. Ты излишне полагаешься на то, что тебе даёт твой второй пол. Но это ещё не всё. Хватит ли тебе мастерства?»
Было заметно, что Шреддер излишне уверен в себе, в своей подавляющей силе. Этого могло бы быть достаточно для победы… Вот только Сплинтер бился так, будто и не замечал прессинга. За годы он натренировал своё тело и разум, зная, что рано или поздно прошлое может его настигнуть. Это давалось ему отнюдь нелегко, но всё же. Другого на его месте уже к земле бы приплющило в подобострастии. А он начинал наступать, переламывая ход сражения в свою пользу.
Наблюдатели со стороны других кланов были впечатлены в хорошем смысле слова – они оценили и благородство Хамато Йоши, и его силу воли, не говоря уж о мастерстве, на котором если и сказалась мутация, то только лучшим образом. И про его учеников-черепах они могли сказать то же самое. А Ороку Саки и его клан Фут уже давно действовал им на нервы, так что эти люди, даже не сговариваясь между собой, знали, кого поддержат. Конечно, с их стороны не может быть никакого вмешательства в бой, но вот после они собирались ориентироваться по результатам.
Для кого-то исход был неожиданным, для кого-то – нет. Но равнодушным не остался ни один из присутствующих.
Хамато Йоши пронзил мечом грудь своего названного брата. Тот упал наземь и смотрел так недоверчиво и обиженно, будто ребёнок, у которого отняли конфету. Боли он ещё не чувствовал.
– Т-ты… не мог… – просипел он. – Слабак, недостойный всех… благ…
– В этом твоё величайшее заблуждение, Саки, – покачал головой Йоши, – ты всегда считал всех вокруг ниже себя. Ни во что не ставил их желания и сделанный выбор. Ты не был бы счастлив, даже забрав у меня жену и клан. Ты всегда рвался за тем, чего не мог получить. Мне жаль тебя, брат. – И добавил, видя, как жизнь угасает в глазах побеждённого: – Прощай.
Их последний разговор не был слышен с трибун, но все заинтересованные могли догадаться, о чём речь.
Несколько футклановцев попытались атаковать, выполняя последний приказ Шреддера – очевидно, новички, не слишком-то разбирающиеся в традициях – но их в мгновение ока скрутила охрана, и сама Элита клана Фут отправила бунтовщиков под арест. Откровенно говоря, и черепахи, и их учитель успели испугаться, что, хоть главный враг побеждён, но опасность не миновала. Не сделали ли они хуже?
Братья особенно сильно волновались, когда их отца пригласили на разговор старший в Элите Фут и представители других кланов. Черепашки бы пошли с ним, но Сплинтер приказал оставаться на месте и позаботиться о ранах друг друга. На свои он, казалось, не обращал внимания.
Но всё обошлось. Несмотря на необычную внешность и происхождение, победа семьи Хамато была признана безоговорочно. Как и конец вендетте. Со Сплинтером был обговорен и заключён договор, согласно которому Фут и Хамато больше не имеют друг к другу претензий. Это обоюдное соглашение о ненападении включало и будущего Мастера проигравшего клана, кто бы им ни стал.
Как оказалось, от Шреддера и его политики в ведении дел все были не в восторге. И свергли бы – только всё весомого повода не подворачивалось, да и кланы обычно автономны, а тут вот очень кстати Сплинтер невольно оказал им большую услугу. Однако из всех волновало, не желает ли Хамато Йоши снова собрать свой старый клан и не будет ли претендовать на главенство в Фут по праву победителя. Йоши не желал, в чём и заверил тех, кто мог превратиться из союзников в новых врагов – в зависимости от его ответа.
Об этом Сплинтер и поведал сыновьям, когда они все вместе вернулись в одно из старых логов – перестраховываясь от слежки. Оно было изрядно потрёпано, но вполне годилось для небольшой передышки.
Раф был немного возмущён:
– Ладно Фут, ну его в пень, но почему ты отказался от попытки восстановления клана Хамато? Это ведь твоё семейное наследие!
– Моё наследие – это вы, мои сыновья, мне вполне достаточно вас. А кроме того, есть и другая причина. Леонардо, у тебя наверняка есть догадки…
– Да, – кивнул Лео. – Я думаю, у них там намечается передел власти и лишние претенденты совсем не нужны. Да даже и сейчас нам не стоит лишний раз где-то мелькать на случай, если они передумают и решат подстраховаться, убрав нас.
– К сожалению, всё так, – уважительно взглянув на старшего, подтвердил Сплинтер. – Мы должны затаиться.
Некоторое время полуразрушенный зал был погружён в тишину, все думали и вспоминали недавние события. Молчание нарушил Майки, не поднимая глаз от наспех загипсованной сломанной руки:
– И что мы теперь будем делать?
– Поправляться, – ответил сэнсэй, – и жить дальше, более не обременёнными грузом прошлого.