Прими и иди в будущее

            – Раф, что ты делаешь?       Рафаэль закатил глаза, услышав голос старшего брата, но продолжил собирать вещи в сумку.       – А не видно? Готовлюсь к лучшим каникулам в моей жизни!       – Я серьёзно!       – Так я тоже. И, между прочим, сэнсэй одобрил. Что? – Он повернулся к Лео, чтобы увидеть явное несогласие. – А я-то думал, одобрение Сплинтера для тебя всё решает...       – Ты знаешь, что это не так, – негромко сказал Лео.       И Раф действительно знал. Да, старший всегда со всем вниманием относился ко мнению отца, но подобострастной марионеткой не был.       Между ними всегда была некая напряжённость – как между двумя альфами на ограниченной территории – и разобрались они с нею не так уж и давно, когда поняли, что не конкуренты друг другу. Тогда же их отношения приобрели дружескую теплоту, не без лёгкой остринки споров, но всё же значительно лучше, чем было. Они многое знали друг о друге, именно поэтому Рафаэль решил не отступать – нужно было подтолкнуть Лео, иначе тот никогда не выберется из своего порочного круга… И Донни не вытянет.       Леонардо постоянно нагружал себя всеми возможными проблемами, опасениями и думами. О да, он в этом Мастер (именно так, с большой буквы!). Старший боялся своей чрезмерной власти, боялся переступить ненароком какую-то незримую черту – не попросить, а заставить. Его страшило злоупотребление властью. Раф же считал, что и Лео, и Донни приняли излишне близко к сердцу истории отца.       – А ты знаешь, что ты – не Шреддер, – твёрдо произнёс Раф, заметив, как Лео вздрогнул. «Ага, я попал в цель». – Поговори с Донни, разберитесь вы уже. Ваша общая проблема – слишком много думаете, пора бы уже действовать, а?       – Будто это так просто, – покачал головой Лео, но Раф видел, что брат сдаёт позиции.       – Никто не говорил, что просто. Но я не зря называю тебя Бесстрашным. И потом, если есть шанс, неужели ты его упустишь всего лишь из-за бредовых мыслей в твоей голове?       – Не бредовых, но… я попробую. Только, может, Донни бы чувствовал себя надёжней, если бы дома был кто-то ещё, кроме нас?       – Эй, на меня не смотри! У нас с Майком тоже есть право на личную жизнь. А отец уже сказал, что намерен выбраться в небольшое духовное путешествие. Неужели ты лишишь его законного права на уединение?       Леонардо не мог, и даже не столько из беспокойства за душевное равновесие сэнсэя, сколько из-за Дона. Тот таял как свечка, вероятно, даже не подозревая о том, насколько больно одному синеглазому мутанту видеть его таким. Когда он показывался, конечно.       Так что Лео спровадил братьев (немного нервно улыбающийся Майки пожелал ему удачи, Раф подмигнул и подбадривающе ткнул кулаком в плечо), а после и отца – тот действительно отправлялся в одиночное путешествие. Куда – не сказал, обещал вернуться примерно через месяц. Сплинтер ещё выразил желание увидеть дом в целости и сохранности, но, кроме того…       – Надеюсь, ты начнёшь строить своё счастье, сын.

***

      Донателло потерялся во времени. Так, помимо приведения нового дома в пригодный для жилья вид (программа «минимум»), у него ещё была целая куча проектов, которые он до этого откладывал или не имел возможности заняться.       Всё, лишь бы не думать… Братья наверняка бы решили, что все его метания – из-за отъезда Эйприл в колледж. И были бы частично правы. Его волновало то, что он ничего из-за этого не чувствовал. Была или не была в его жизни рыженькая девчонка – ему оказалось всё равно. Всего лишь знакомая. Отчасти он даже почувствовал облегчение, что не надо тратить время, помогая ей с домашкой.       Но если (уже настораживающее слово!) он был в неё влюблён, разве не место в душе тоске? Он должен хотя бы скучать по ней – но не скучал. И вот из-за этого и переживал. А ещё – не хотел, чтобы братья поняли, что ему нет особого дела, где и с кем Эйприл. Глупо, но так и было. Будто признание поражения или своей неправоты. А Дон ненавидел выглядеть в глазах родных неправым, чего-то не знающим, сомневающимся.       Так что он создавал видимость бурной деятельности, благо, это было не трудно. По задумке это должно было выглядеть как попытки исцелить разбитое сердце временем и работой. А потом что-то бы случилось или ребята начали бы вытаскивать его – и всё пришло бы в норму. По крайней мере он ожидал, что так будет, но оказалось, всё не так просто. Он сам не ожидал, что его так затянет.       Настолько, что он пропустил начало весны. Если честно, Дон даже не был уверен, чем занимались в это время родные. Ну, сперва-то, конечно, поправлялись после битвы, но после… Если бы его спросили, он неуверенно ответил бы: «Кажется, Майки вознамерился превратить все стены в доме в картины, идя по стопам тёзки… Остальные в основном тренируются и телевизор смотрят». Про Лео он вообще старался не думать – и весьма успешно. Он и понятия не имел, чем занимается старший. И его это полностью устраивало. Его должно это устраивать.       Этим утром (или днём, кому как) он вышел из своей мастерской, потому что проголодался. Настолько, что решил не тратить стратегический запас всякого долго хранящегося и вредного. Вообще-то его уже даже мутило при взгляде на консервы и лапшу быстрого приготовления. Нужно было что-то существенное. Вкусное. И много.       По пути на кухню он заметил, что в логове как-то подозрительно тихо, разве что телевизор работает с минимальным звуком. Дон слишком поздно понял, это – показ «Космических героев», что могло означать лишь одно...       – Привет, – сказал Лео, приподнимаясь с пола, на котором, видимо, и лежал до этого.       «Вот же панцирь, я попал!» – Донни очень захотелось сбежать и закрыться снова, но он понимал, что это будет выглядеть глупо, поэтому криво улыбнулся – как получилось – и ответил:       – Да, добрый… день, – так он вроде бы не промахнулся с определением времени суток, – а где все?       – Разъехались. Здесь сейчас только мы. И нам нужно поговорить.       Вот уж чего Донни не хотел – так это разговоров. Он повернулся, чтобы уйти, позабыв о голоде, но его остановил тихий, какой-то виноватый и отчаянно умоляющий голос Лео:       – Пожалуйста! Я не могу так больше!       – Как – так? – переспросил Дон. Он остановился, но не повернулся к нему лицом.       – Без какой-либо определённости. Мы никогда не обсуждали… ты знаешь что. Я хотел бы расставить все точки над «и». А сейчас – самое подходящее время. Я только… Я только хотел знать, почему я тебе настолько отвратителен, и нет ли у нас хоть мизерного шанса?       Донни вздрогнул – как от боли, прозвучавшей в словах Лео, так и от собственной, пронзившей его подобно разряду. Только из-за чего? Причина в том, что он сам чувствовал, или в том, что ему передались ощущения Лео из-за связи «альфа-омега»? Если она есть… А ведь он почти убедил себя, что подавитель, усовершенствованный вариант, смог отбить вот это вот, надиктованное инстинктами…       Вероятно, он слишком глубоко задумался, потому что Леонардо начал проявлять нетерпение и волнение:       – Пожалуйста, скажи хоть что-нибудь! В чём причина? Ты мне не доверяешь или…       – Я не знаю, – выдохнул Дон, с раздражением поняв, что от него ни за что не отвяжутся. Может, из-за усталости и недосыпания, может, из-за чего-то другого, но он всё-таки остался, хотя, наверное, смог бы уйти. – Правда – не знаю. Я читал много об альфах и омегах, про определённое влияние, которое они оказывают друг на друга…       Лео понял, – или ему так показалось – что хотел сказать Дон.       – Ясно. Ты боишься, что я буду злоупотреблять своим… своей природой, – он повесил голову. – Я понимаю. Но знай, я тренировал силу воли, чтобы даже случайно не воспользоваться… Я понимаю, что ты не обязан верить мне в этом вопросе, но клянусь: я не хочу подчиняющих отношений.       Речь Леонардо сильно изумила Дона хотя бы тем, что…       – Я думал, это я на тебя могу влиять, – признался он, сглотнув и опустив взгляд. – Непроизвольно. Известно, что омеги провоцируют первичные инстинкты в альфах. И… и могут создавать эмоциональные привязки. Я не хотел тебя неволить.       – В каком это смысле – «неволить»? – удивился Лео. У него возникло нехорошее ощущение, что они друг друга по-крупному недопонимают. – Пожалуйста, поясни, что ты имеешь в виду.       Казалось, эта просьба только разозлила Дона – как прописные (для него) истины, которые ему приходится разжёвывать и терять время. И всё же он пояснил:       – Связь ограничивает в выборе. Я не хотел, чтобы ты застрял со мной, не пытаясь найти кого-то более подходящего. Это ведь всё – не окончательно. Люди выбирают, а потом встречают кого-то, кто подходит им лучше и…       – Донни, во-первых, мы не люди. И, к слову, ты утрируешь, далеко не все бросаются к тому, к кому тянет лишь на уровне гормонов-феромонов. Предположим, если кто-то привлекает, а он бомж-алкоголик-наркоман-маньяк-психопат… Ну, ты понял. А во-вторых, – и это на самом деле главное! – мне не нужен никто, кроме тебя.       – Конечно, ты в это веришь, – тоном доброго доктора-психиатра ответил Дон. – Но это тоже голос твоих инстинктов. Они тебе говорят, что ты нашёл подходящего партнёра для с-спаривания, – Донни всё-таки заикнулся, чуточку покраснев – умилительное зрелище для Лео. – Но для меня дело не только в физической потребности. Я не хочу быть просто… объектом, к которому можно прийти, когда нужно, и использовать. Чтобы потом, может быть, променять на кого-то более достойного.       – Я не думал, что ты настолько низкого обо мне мнения, – произнёс шокированный таким откровениями Леонардо. – То есть… мы ведь знаем друг друга с самого вылупления, наверное. И ты действительно думаешь, даже если бы это было возможно, я мог бы вот так…       – Нет, дело не в тебе! – поспешно отозвался Дон, для верности даже взмахнув руками. – Это я. Только во мне проблема. Я… – он глубоко вдохнул, прежде чем начать объяснять: – Это я не гожусь для каких-либо отношений, кроме, разве что, тех, о которых я упоминал. Я много читал, Лео, и знаю, каких омег предпочитают альфы – покладистых, хозяйственных, которые готовы посвящать всю жизнь супругу и его потребностям. Я не такой. Вот ни разу. И это – почва для большого конфликта, чего я как раз хочу избежать.       – Донни, я смотрел на тебя, сколько себя помню. Даже до того, как узнал про вот это всё. Для меня ты замечательный такой, какой есть, – заверил Лео, но вдруг замер, вглядываясь в напрягшуюся фигуру Донни. – Это ведь не всё, да? Что тебя по-настоящему беспокоит?       – Контроль, – шёпотом отозвался Донателло. Затем откашлялся и продолжил уже громче, но всё равно достаточно тихо, будто его кто-то мог подслушать. – Меня всегда это страшило – потерять над собой контроль. Полностью. Стать… зверем, по сути, ведомым инстинктами. Я горжусь своим умом, Лео. Это то, в чём я хорош. Я с детства боялся лишиться этого. Мысль о том, чтобы хоть на время перестать думать – для меня это кошмар. Тем более, когда я на собственном опыте убедился, что может творить с трезвым рассудком горячка течки.       Донателло прикусил губу, мгновенно пожалев о своих неосторожных словах. Он не хотел говорить об этом! На самом деле даже не хотел вспоминать!       Его личный кошмар – первая течка.       В это утро он просыпается от жары, невыносимой, от которой не помогает ни скинутое на пол одеяло, ни прохладная вода, оставляемая Доном на ночь на тумбочке. Он задыхается в духоте – и это при том, что у них в логове всегда чуть прохладно, всё из-за камней, сквозняков, больших пространств…       Но ему чудовищно жарко. Вскоре он понимает, что этот жар идёт изнутри, он сидит в нём – и никак от него не избавиться.       Сперва Донни думает, что это всё весенняя болезнь, они с братьями часто подхватывают что-то в подобные неустойчивые периоды года, между холодом и теплом. Но это лишь попытка себя обмануть, ибо он знает – и его до дрожи, до холодных мурашек страшит эта догадка.       «Подавитель ещё не доработан! – бьётся в голове отчаянная мысль. – Я не успел. Я…»       «А может, он не нужен? – вкрадчивый вопрос заставляет Дона замереть. Это была будто и не его мысль. – Зачем? Нужно только пойти и найти альфу. И всё будет как надо».       Пока желание близости с альфой ещё слабо, Донни решается выйти из комнаты. Ему нужно подготовиться – не ожидал, что это начнётся так быстро.       «Так, непортящаяся провизия, вода… Альфа… альфа?» – Дон несколько раз глубоко вдыхает, уловив соблазнительный аромат с примесью лекарств и кого-то ещё. Кто-то находится рядом с его альфой!       Донателло, ног не чуя по собой, бежит к комнате, из которой и шёл тот самый привлекательный запах – и останавливается, увидев в кровати бледного, заметно потеющего Лео и Сплинтера с пиалой бульона.       – Донателло, я же просил не входить в комнаты больных братьев! – неодобрительно высказывает он сыну. – Ты не хуже меня знаешь, как важно соблюдать карантин.       Мозги Дона резко встают на место, подавив ещё не вступившие в полную силу инстинкты.       – Д-думаю, уже поздно, – говорит он, стараясь дышать как можно меньше и не смотреть на Лео. – Я, кажется, тоже уже заболел.       – Так, посмотрим, – Сплинтер поднимается, поставив пиалу на тумбочку, и легонько касается лба Донни, заглянув ему в глаза. – Хм, похоже на то. Бери, что тебе нужно, и иди к себе. На кухне ещё есть свежий бульон, возьмёшь? Или я могу принести…       – Нет-нет, я возьму, – спешно отвечает Дон, чувствуя непривычное и очень странное отчуждение. Ему не хочется, чтобы отец к нему снова прикасался, даже видеть его лишний раз не хочется. В том числе и рядом с Лео… Поняв, что снова теряет контроль над своими мыслям, Донни спешит уйти, бросив так быстро, что это получилось почти одно слово: – Я-пойду-буду-в-порядке. Пока!       Он действует так быстро, как может, в первую очередь забрав из лаборатории образцы подавителя, а также собрав немного еды, питьевой воды, прихватывает и салфетки, полотенца, небольшой таз с водой и клеёнчатую простынь. У него есть запасные комплекты постельного белья в комнате, но исходя из того, что он читал, ему понадобится что-то, чтобы не испортить сам матрац.       Всё это время его разум в тумане, его руки трясутся, а в голове лишь: «Лео. Леонардо. Лео-Лео-Лео».       Чуть ли не большим потрясением, чем внезапно наступивший сезон, для Дона оказалось осознание личности его… подходящего партнёра. До этого Донни был практически уверен, что его никто не привлечёт и он будет выть всю течку от понимания собственной никчёмности и невезения. Но – Леонардо? Старший, весь такой идеальный Леонардо?       Нет, такого он не ожидал.       Подлый удар Судьбы, в которую Дон тоже не верит. Ха-ха, возможно, это её месть.       А ведь Донни даже одно время думал, что для него это будет Раф. Читал, что юный альфа (ещё не вступивший в пору) может проявлять внимание к своей будущей омеге грубостью.       Но Леонардо – это ещё хуже.       Для совершенного альфы нужен совершенный омега, так? А Донни и просто омегой быть не хочет.       «Дефектный. Жалкий, – шипит внутри нечто злобное. – Ничего не можешь добиться. Что говорил учитель? Настоящий омега всё сделает, чтобы быть с альфой. А ты? Иди к нему, пока не захомутали! Он твой!»       Донни хватается за голову, понимая, что его рассудительность сдаёт позиции – и уже кажется, что да, нужно пойти к Лео, а то ещё Майки перехватит инициативу и…       Его всего скручивает от ревности. Он делает несколько быстрых шагов к комнате старшего, но всё же берёт себя в руки – и бегом к себе. Едва за его панцирем захлопывается дверь – кто-то снаружи запирает её на ключ. Обострившееся обоняние чётко указывает на Сплинтера.       И, опять же, отчасти Донни благодарен. Другая его часть – дикая, становящаяся всё сильнее – рвёт и мечет. Пока только в голове. Дон едва справляется с непослушными пальцами, вкалывая экспериментальный препарат. Как ни жаль, но диктофон вне его досягаемости, а записать свои ощущения на бумаге он сейчас просто не может: его колотит крупной дрожью. Сперва никакого эффекта, но это нормально, ведь по расчётам он должен проявиться спустя пару-тройку часов.       А пока Дон воюет с собой, с желаниями, которые становятся всё более настойчивыми.       И мысль в голове – лишь имя.       Леонардо.       В образе бесстрашного воина, безупречно выполняющего сложнейшие ката.       Лео.       Не отрываясь, смотрящий любимый космический сериал.       Леонардо.       Сурово отчитывает братьев за беспорядок в логове.       Лео.       Уютно свернувшийся в кресле с книгой.       Леонардо.       Медитирует с вдохновенным лицом. Кажется, ему под силу всё.       Лео.       Весь уляпавшийся соусом, который они готовили с Микеланджело. Одни, на кухне. И Майки разрешил Лео облизать его ложку! А что, если это – такая метафора?! А если...       Ревность окончательно переклинила Дону мозги. В голову лезут такие картинки, что впору бы удивляться собственной бурной фантазии. Он представляет, что Лео мог бы вытворять с Майки наедине, на кухне: прямо на столе, на полу или прижав к холодильнику. С посторонними предметами, с продуктами, с секс-игрушками…       Он представляет, как Майки лежит связанный цепочкой сосисок, а Лео надвигается на него с багетом… и на этом внезапно, как-то резко останавливается от холодной мысли: «Это же бред!». А потом фантазии закручиваются в обратную сторону – и уже сам Дон лежит на столешнице, обнажённый, а Леонардо раздвигает ему ноги, соблазнительно улыбаясь. Впрочем, он всё делает соблазнительно. И, вообще-то, раздвигать ничего не нужно, потому что Донни сам более чем готов. У него дрожит хвост от нетерпения.       Он стонет, потому что ему мучительно не хватает… прикосновений, внимания. До боли, до звёзд в глазах хочется чего-то… Лео.       – Лео, – почти стонет он вслух, в мольбе, пытаясь потереться взведённым, до боли возбуждённым членом. – Лео…       Альфа должен заботиться о своей омеге. Только вот они ещё не отметили друг друга. И сейчас Лео там, где-то снаружи, глух к его, Дона, мольбам. Он не слышит. Или не хочет слышать.       «Он болен, а я ничем не могу помочь. Мне самому нужна его помощь!»       Его разрывают противоположные желания. Он хочет Леонардо здесь и сейчас – и хочет быть со своим заболевшим альфой, чтобы помочь вылечиться. Голова трещит.       Где-то глубоко внутри Дон понимает, что это начинает действовать подавитель, но как же медленно! От этого ещё мучительней: сходить с ума от непривычных, слишком сильных желаний, одновременно с этим понимая, что это животная, первородная его сторона побеждает. Будто его разум загнан в клетку, он, Дон, не управляет собой.       Внутри так горячо, тесно. Ему нужно… Его ведут слепые инстинкты, подталкивая к определённым действиям, которые способны хоть чуть-чуть помочь. Член трётся о простыни, под хвостом хлюпает от вытекающей естественной смазки.       И когда трезвое соображение возвращается – Донни мучительно стыдно. Неужели вот это – он? Мокрый, жалкий, даже успевший поплакать о том, что альфа не приходит к нему.       Он ведь совсем недавно не контролировал себя! Ему страшно от этой мысли. Страшно – что он находил Лео привлекательным даже больного, с температурой, и хотел его. И злился, что тот не идёт, ненавидя себя за это. За свою природу. И ненавидя Леонардо за то, что весь Донов мир сконцентрировался на нём. Что лидер стал виновником этого сумасшествия.       Донни вздрогнул, выныривая из неприятных воспоминаний. Он хорошо запомнил, что чувствовал, когда лежал в своей комнате, ощущая, как мучительно медленно действует подавитель.       Он тогда ощущал себя грязным, опозоренным. Самым несчастным на планете.       Он не хотел подчинять свою жизнь этому. Не хотел, чтобы его видели исключительно как средство для утоления плотских желаний. Все знания, все умения, над которыми он работал во благо команды – всё это ничего не будет стоить. Омег оберегают от мира, в то же время, полностью подчиняя альфам. Никаких миссий, может, даже тренировок. Тогда, остро переживающий о своём месте в команде, юный Донни был в ужасе от подобных перспектив. Сейчас, повзрослев и доказав свою ценность для команды, он… всё ещё волновался, хоть и меньше – всё-таки они все много раз сражались вместе.       Раньше он старался не думать, что будет, когда (если!) старший альфа решит разобраться, но Леонардо с этими его разговорами Дона чрезвычайно удивил. На самом деле умник не ощущал на себе того самого альфа-прессинга. Это как-то… успокаивало.       Лео просто разговаривал с ним. Если вдуматься, так откровенно они говорили впервые за очень долгое время. Пожалуй, душу друг другу они раскрывали ещё в детстве.       А Донни, оказывается, скучал… Под всеми теми запутанными чувствами, с которыми сражался постоянно.       «Что я вообще делал-то всё это время?! – мысленно схватился за голову Дон. – Нет, отчасти всё верно… По большей части. Мы не должны были вступать в какую-либо связь, когда нависала угроза Шреддера. Но теперь мы ведь свободны! Мы оба. И Лео не против моей кандидатуры. Может, у нас всё получится?»       Так уж выходило из его размышлений, что сейчас его отстранённость только причиняла вред всем, включая и его самого, и Лео. И это – точно правда, как явственно говорил вид старшего.       «Да, панцирь возьми! Он же не предлагает с ним прямо вот сейчас же совокупляться! И нас никто не торопит. Мы можем ещё посмотреть, подумать… прочувствовать».       Беспокоило Донни только то, что до течки оставалось не так уж много времени, а ему бы хотелось оценить свои чувства в трезвом, так сказать, состоянии.       – Я надеюсь, ты когда-нибудь поделишься со мной, что же тебя так напугало, – тихо сказал Лео, немного отойдя в сторону. – И, может, подумаешь всё-таки? Я подожду…       – Нет, то есть, да, давай попробуем, – краснея, спешно проговорил Дон, боясь передумать.       А на задворках билась мысль, которую он старательно избегал: подавители. Усовершенствованные подавители в больших дозах, которые он принимал, чтобы на него никак не влияло присутствие Лео… и чтобы самому на старшего не влиять. Он сам знал, что перестарался. И знал, что это ему может аукнуться.