***
Они оставили фургон в древнем сарае, куда точно никто не заглядывал очень давно и вряд ли в ближайшее время заглянет. Можно было бы пожить и в машине – благодаря заботам Донни она была достаточно комфортной, но не хотелось привлекать внимание. Глубоко в лес не заедешь, а с краю их могли бы засечь. Так что ребята взяли увесистую поклажу и двинулись на поиски подходящего места для лагеря. Честно говоря, время года не самое удачное – ночью-то ещё довольно прохладно. Донни бы вряд ли одобрил… с другой стороны, они уже не маленькие, успели закалиться, да и спать предполагалось в тепле. То есть, если всё получится. «Всё получится, – решительно одёрнул себя Майки, мысленно ругаясь за вообще допущенные отступнические мысли. Глядя правде в глаза, он волновался, что где-то в чём-то разочарует Рафа. Не то чтобы у кого-то из них был опыт, который мог выработать некие ожидания… но с другой стороны, было ещё просмотренное и прочитанное. – Нет, так дело не пойдёт. Это мы. Только мы. Нечего равняться на кого бы то ни было!» В конце концов, они оба знали, чего хотят. А страхи… Панцирь, они черепашки-ниндзя, они страхи на завтрак едят! В какой-то момент их руки сцепились, и это было так естественно и правильно, что до самой стоянки (довольно уединённой полянки) осталось незамеченным. Они сообща разложили немаленькую палатку, и, пока Раф пошёл за дровами, Майки занялся обустройством. С каким-то особенным трепетом он уложил спальники рядом, сложив одну большую постель. Их первую совместную постель за многие годы. И если всё будет хорошо – не последнюю. Рафу, заглянувшему в палатку за чаем, вид тоже понравился. То есть перспектива совместного будущего, а не только замечательное зрелище – вид «Майки расправляет невидимые складки на спальнике, весьма красиво наклонившись». Они очень неплохо провели время до вечера: сходили на разведку по ближайшим окрестностям (ниндзя всегда должен быть готов как к атаке врагов, так и к собственному отступлению), пообедали, ещё раз сходили на разведку – в другую сторону – и наткнулись на весьма симпатичный пруд. Там можно было порыбачить, но уже завтра… или послезавтра. Ни один из них не был уверен, что утром им будет какое-то дело до рыбалки. Тёплый день плавно перетёк в прохладный вечер, заставляющий садиться ближе друг к другу… а точнее, просто являющийся хорошим оправданием для этого. Звёзды, костёр, они вдвоём… романтика. Наконец-то. Такое чувство, что они шли к этому вечеру всю свою жизнь. И сдерживало их только немного детское опасение: когда ждёшь особый подарок, кажется, целую вечность, и вот держишь в руках заветную коробку… и боишься, что разочаруешься. Но всё началось само собой, когда они смотрели на звёзды, откинувшись на плед… а потом одновременно повернули друг к другу головы и уже не смогли отвести глаз. И губы сами столкнулись с губами. Их обоих будто прошил удар тока – и примагнитил так, что расстаться они не смогли. Да и не хотели. Мир сузился лишь для них и взорвался фейерверком доселе неведомых чувств. Ощущение правильности происходящего, громадного облегчения – будто с них только что сняли самые настоящие горы (о которых они и не подозревали раньше) – и восторга узнавания: «Он – моя вторая половинка!». Разделённые души снова стали единым целым. Оставалось только одно. Майки смог сфокусировать взгляд спустя некоторое время и обнаружил над собой потолок палатки. А Раф… «Где Раф?!» – и, точно в ответ, услышал раздражённое шипение сквозь зубы и звуки возни. Чуть привстав (руки его слегка дрожали), он увидел, что Рафаэль что-то ищет в своём рюкзаке. – Нам нужна смазка, если мы хотим продолжить, – пояснил Раф, не отвлекаясь от своего занятия. – Я брал, но не могу найти. Я… – он повернулся, внезапно сообразив: – То есть мы можем не заходить дальше… если не хочешь. Панцирь! Я тороплюсь, да? Майки сглотнул, внезапно осознав, что вся его выдержка, всё желание продвигаться медленно, разумные доводы о том, что без хорошей подготовки потом будет как минимум больно – всё это испарилось из-за близости к своей паре. Он даже понял Дона – совсем чуть-чуть. Вот только краткий миг испуга испарился так же быстро, как и вспыхнул. Это было оно. Та самая невероятная, воспетая в веках сила, что связывала души и тела альф и омег. Сопротивляться ей не только почти невозможно, но и глупо. Они вдвоём, здесь и сейчас. Только это – правильно. – Мне кажется, мы наоборот долго тянули. – чистосердечно признался Майки, начисто забыв про недавние собственные мысли про то, чтобы одёргивать слишком разгорячившегося Рафа. «М-м-м, Раф горяч!». – Иди ко мне! Но Раф чуть отступил, хоть его лицо и озарила радостная улыбка. Но было ещё кое-что – борьба, опасение… – Конечно, когда найду смазку, – ему потребовалась вся сила духа, чтобы это сказать. Он тоже кое-что понял: вот где испытывался на прочность тот самый самоконтроль, о котором говорил Сплинтер. Легко поддаться на зов естественного желания, но ни в коем случае нельзя забывать об осторожности – ради любимого, даже если у того сносит крышу. Это – ответственность альфы. Забота, внимание, любовь. Даже перебарывая собственнические инстинкты, которые подталкивают наброситься вот прямо сейчас, будто на желанную добычу, наплевав на последствия. Пусть нечто внутри кричит, первобытно скаля зубы: «Моё!». Сейчас именно Рафаэль должен был всё контролировать: и Майки (потому что какие-либо соображения об осторожности у того под давлением инстинктов вынесло), и себя (а это было куда сложнее, чем он думал раньше). Майки недовольно забормотал, что всё и так хорошо, что они могут приступить к делу без ненужных задержек – и в его голосе сквозили умоляющие нотки. Ему казалось, что он погибнет, если Раф не начнёт уже действовать. И в Панцирь осторожность! Но Рафаэль, наверное, впервые проявил железную выдержку и медлительность – Микеланджело сейчас считал, что весьма не вовремя. С другой стороны… Ладно, медленные поцелуи с его альфой – это нереальный кайф. Он даже забыл, что хотел возразить. Насчёт чего? Всё очень даже замечательно! И становилось ещё лучше – с каждым поцелуем, глубоким и любящим, с каждым новым нежным касанием. Ему казалось, что от прикосновений Рафа расползается чудесное тепло, он плавился… пока не понял, что пылает от желания большего. До боли в ещё запертом в раздувающемся кармашке члене. Рука Рафа зацепила нежную мембрану, когда гладила Майкино бедро – и Майки буквально подкинуло вверх, вырвав из груди стон. Рафаэль наблюдал за ним потемневшими глазами. – Ты себе не представляешь, насколько ты сейчас соблазнительный, – низким голосом сказал он. – Такой возбуждённый, горячий… «Ты не представляешь, как трудно сдерживать себя», – додумал он, не сказав вслух. Но на самом деле часть его испытала недоверчивую радость и невероятное облегчение – потому что здесь и сейчас он был в управляющей роли, а упоения властью (то, чего на самом деле очень боялся) не ощущал. Только радость от того, что может доставить Майки удовольствие, счастье быть с ним ближе, чем когда-либо. Это ощущение затягивало. Хотелось слышать и видеть, насколько младшему хорошо из-за действий Рафа. Возможно… в некотором смысле… это Майки управлял Рафом. Или никто никем не управлял. В любом случае, размышления в такое время – глупость. Раф аккуратно помассировал пальцами кожу на внутренних сторонах бёдер любимого, с восторгом ловя малейшие изменения в лице Майки. Румянец, окрасивший веснушчатые щёки, приоткрытый рот… который было бы преступлением тут же не занять поцелуем. Это Раф и проделал с немалым удовольствием, одновременно продвигаясь в исследованиях нижних областей тела Майки. Особенно его внимание привлёк небольшой, отчаянно виляющий и дрожащий от возбуждения хвостик. Он с радостью отметил, как этот чувствительный отросток отозвался на лёгкое прикосновение, пытаясь обвиться вокруг пальца. Льнул к нему. И доверчиво открывал доступ к сокращающемуся небольшому отверстию, которое уже истекало естественной смазкой – омежьим даром от природы. Правда, вне течки смазки было всё-таки недостаточно, чтобы сделать соитие безболезненным. Но Раф собирался как следует постараться ради Майки. Его пальцы продвинулись выше, к раздувшейся щели, где скрывался член. Впрочем, стоило Рафаэлю только легонько надавить пальцами на края той щели, как напряжённый орган выпал ему в ладонь. – Кто-то тут хочет познакомиться поближе, – низко проворковал он Майки на ухо. Он оценивающе погладил то, что так легко попало ему в руки, добившись от Микеланджело серии бессвязных, оборванных просьб и стонов. Было очевидно, что Майки на грани, а ему, Рафу, хотелось, чтобы их первый раз растянулся как можно дольше, поэтому он отстранился от разгорячённого любимого и принялся медленно покрывать пальцы смазкой. – Ты дразнишься?! – почти всхлипнул Майки, приоткрыв глаза. – Я уже был готов… – Ещё не совсем. – С-совсем! Рафаэль от удивления даже прервал своё занятие, призванное в большей степени немного остудить их обоих. – Ты серьёзно споришь со мной в такой момент? – Именно потому, что ты так жестоко его прерываешь! – Любимый, ты моей выдержке ещё спасибо скажешь завтра утром. Майки, как и сам Раф, замер, впервые услышав признание не в виде констатации «мы – пара». Это было более личным, особенно глубоким. Больше Майк не мешал Рафу делать своё дело, только нетерпеливо подёргивал ногой. Рафаэль не так, чтобы много информации нашёл о подготовке партнёра, эту тему как-то не особо освещали, мол, всё равно у альфы, дорвавшегося до желанного омеги, обычно почти напрочь сносило крышу. Но если бы и нашёл какие-либо ухищрения, то едва ли смог бы применить на практике – сейчас он действовал так, как считал нужным, наблюдая за реакцией Майки на каждое его движение. Первое проникающее движение пальца было встречено небольшим напряжением внутренних стен, которые, впрочем, быстро расслабились благодаря отвлекающим поцелуям в шею. Раф с удовлетворением отметил, что смазки пока достаточно, и уже смелее вытащил, снова вставил палец, провернул под другим углом, с восторгом ощутив губами, как бешено бьётся пульс Майки. Ему даже не нужно было касаться члена возлюбленного – тот был на пределе лишь от таких ласк. А когда Раф нащупал комок нервов внутри… Их обоих подкинуло, причём Рафаэль мог бы поклясться, что ощутил в тот момент пронзительное наслаждение Майки как своё собственное. – Давай… сейчас… пожалуйста? – почти скуля попросил Майк. – Почти. Уже скоро, потерпи, – уговаривал его и самого себя Раф, продолжая подготовку, но чуть ускорив её – стало очевидно, что они оба способны справиться с большим. Но всё равно ему казалось, это заняло целую вечность – сладко-прекрасную, но вечность – когда Раф почувствовал, что сделал достаточно, чтобы проход Майки его принял. Микеланджело, разомлевший, не сразу уловил изменения, когда ему шире раздвинули ноги и устроились между ними ещё ближе. Рафу пришлось чуть встряхнуть его за плечи, чтобы младший открыл глаза и взглянул осмысленно на серьёзного глядящего на него альфу. – С-слушай, мы можем остановиться сейчас, если ты... Майки не слушал, что там дальше бормотал Рафаэль. «Остановиться? СЕЙЧАС?! Он что, издевается?!» Видимо, его взгляд достаточно ясно говорил «Не смей!», что Раф только улыбнулся и, начиная толкаться, выдохнул: – Держись за меня. Принимать немалое достоинство Рафа было сложнее, чем пальцы, но Майки получал от этого удовольствие – от того, как его наполняло, распирало горячее естество любимого. Даже неизбежная и совсем не сильная боль – она воспринималась приглушённо и тоже приветствовалась им как что-то правильное сейчас. Рафаэль вошёл полностью и замер, давая Майки привыкнуть. Тот выдохнул и вдохнул, приспосабливаясь и оценивая ощущения. Да, было немного странно чувствовать в себе нечто такое большое и горячее, но ему нравилось – это был Раф. Наконец-то. – Майки? Ты плачешь? – встревоженно спросил старший, заметив влагу в уголках глаз любимого. Он был готов немедленно всё прекратить, думая, что поспешил, но Майки замотал головой, хватаясь за его руки. – Что? – Я счастлив, Рафи. Это было лучшее, что Рафаэль мог услышать в такой момент. Всё, что нужно им обоим. Что бы ни кричали инстинкты о быстром жёстком темпе, Раф не поддался, начав двигаться неспешно. Он чувствовал, что может закончить всё слишком рано, если будет торопиться. А ему этого не хотелось бы. Ему легко удалось найти нужный угол, чтобы стимулировать Майки в правильной точке с каждым движением вперёд, раскачивая качели общего наслаждения, пока не последовал фейерверк финала. Им обоим всё-таки не понадобилось много времени, чтобы кончить, но сожалений они не испытывали, зная, что будет ещё множество возможностей. Позже и на всю жизнь. ...И да, наутро Майки был очень благодарен Рафу за его сдержанность накануне. Благодаря этому он смог восстановиться достаточно, чтобы они продолжили уже вечером. Похоже, поход плавно перейдёт для них в течку. Но никто из них не возражал. Их ждала долгая счастливая весна.***
Всё было на удивление хорошо. Лео не напирал, вообще вёл себя очень сдержанно, но в то же время Донни ощущал себя если и не центром Вселенной старшего, то очень близко к этому. Нет, Леонардо не ходил за ним хвостиком, не настаивал, что им нужно делать то и это, да чтоб непременно вместе. Не приглашал на свидания, прогулки, ужины при свечах. Он просто… проявлял ненавязчивую заботу. Если так подумать и припомнить… да, как и всегда. Готовил завтрак (благо, его кулинарных талантов хватало на элементарную овсянку, мюсли или яичницу), звал совместно готовить обед и ужин (не настаивая, просто предлагая) и предлагал размяться в зале, напоминая про «здоровое тело и здоровый дух», спрашивал, не нужна ли помощь в мастерской – и Дон научился её принимать почти без смущения. И как-то незаметно получилось, что Донни сам потянулся к обществу Лео. Он нашёл своеобразное очарование в том, что сейчас логово принадлежало только им двоим. Конечно, поначалу было жутко непривычно – что никто не врубит внезапно громкую музыку, не пролетит на скейтборде, сшибая всё на своём пути, не раскидает комиксы про зомби в зале и не созовёт на тренировку. Пусто, непривычно и, наверное, долго они вряд ли смогли бы так жить – стосковались бы. Но пока эта новизна немного опьяняла. И мастерская Дона отодвинулась даже не на второй – на третий план. Зато появились совместные походы на свалку, вечера на двоих перед телевизором, а чуть позже, как-то естественно, они уже лежали на одной кровати и читали книги, то разные, то одну и ту же. Им было уютно вместе и Донни мог бы продолжать в том же неспешном духе ещё некоторое время. Это было совсем не так страшно, как он подсознательно ожидал. Ему на самом деле нравилось с каждым днём ощущать перемены в себе, то, как постепенно и неуклонно его всё больше тянет к Лео. Панцирь, исследователь в нём хотел бы все наблюдения задокументировать по пунктам, но что-то новое и трепетное внутри не давало – чтобы банальное сухое бумагомарательство не разрушало атмосферу романтики. И Дон преступно забыл о своих тревогах касательно течки и степени совместимости… Пока не стало слишком поздно. Гений, прагматик, первейший в отслеживании важных дат – а потерял счёт времени! Конечно, виноват в этом Леонардо, его совершенная персона, затмившая весь белый свет. «Нет, это я. Я во всём виноват». Глубокая ночь, Дон знал, что в логове прохладно, но ему душно, жарко, больно – в основном внизу живота. И немного тошнит. Это не похоже на ощущения от начала течки, хотя Дон не испытывал их без действия препаратов очень давно. Вероятно, в этом всё и дело: ему так плохо в основном потому, что новую дозу подавителя он не принимал уже давно, но недостаточно давно, чтобы он полностью вывелся из организма. Тем более, дозы были немаленькие и чаще, чем того требовалось по разумному минимуму. И теперь его жёстко ломало, потому что остатки препарата не могли взять верх над просыпающимся зовом природы, но пытались. Дон стал этакой ареной для неравной битвы. Тело бросало то в жар, то в холод. Ему казалось, что его на части разрывает. Действительно хуже, чем было... Может, ему хуже из-за того, что они с подходящим альфой одни в доме, нет никаких посторонних отвлекающих запахов? «Да какая разница-то?! – всхлипнул Дон, мысленно прогоняя свою часть исследователя вместе с неуместными вопросами, стискивая подушку в руках. – Мне нужно принять подавитель. Или… или не нужно?» Мысли путались – и он ненавидел это всей душой. И то, что ему нужно снова справляться с этим в одиночку. Хотя… Наверное, весь смысл в обретении своей пары как раз в не-одиночестве? Но, панцирь, он чувствовал себя глупо, даже пытаясь представить, как идёт к Лео с такой проблемой, учитывая то, что они договорились не торопиться. А тут… и ему ведь сейчас был не секс нужен, нет. Только близость, ощущение защищённости. Он очень хотел этого. Хотел снова оказаться рядом с Леонардо. Хотел, чтобы его спасли от этой тоски – которая, на самом деле, жила в нём так давно, что он и вспомнить не мог. «Всё дело – в доверии, – вспомнились ему слова отца. – Без него невозможны полноценные отношения». Сейчас было самое время, чтобы довериться Лео. И побыстрее. И понадеяться, что Леонардо его не оттолкнёт. В противном случае… Донни не был уверен, что не сойдёт с ума.***
В отличие от Донателло, Лео ощущал изменения в нюансах – в запахе, в поведении (Донни стал заметно более ласковым) – то, что умник или не замечал, или не хотел замечать. Но промолчал, не желая разрушать то хрупкое и нежное, что между ними зарождалось и укреплялось. Так медленно. Ему казалось, что он балансирует вместе с Доном на тонком льду. Ему действительно было нужно много терпения, чтобы никак, ни словом, ни жестом не оттолкнуть Дона. Но он не считал это обременительным. Ни в коем случае. Леонардо был так рад, что умник оттаивает к нему. И он осознавал, что вскоре ему придётся труднее. Лео знал, что грядущее испытание для него будет тяжелее, чем финальный бой с Элитой. Потому что, очевидно, Дон не был готов переводить их отношения на новый уровень, а гормоны скоро потребуют этого. И Леонардо не коснётся Донни – пока тот не будет уверен, что хочет этого. Он знал, что приложит все усилия, всё, что узнал о самоконтроле… А пока у него была эта бессонная ночь наедине со своими мыслями. Была – пока у двери не послышалось «шкряб-шкряб». Лео вдохнул родной аромат – Донателло всегда для него пах «Ирисками» и немного кофе. Даже сквозь противную химическую вонь подавителя. Но сейчас этой дряни не было, зато была боль. Боль его Донни. Леонардо зашипел сквозь зубы, желая немедленно разорвать того, кто причинил вред его омеге – и от бессилия. Потому что врага, как такового не было. Или это был сам Лео, в некотором смысле. Он сел на кровати и встретился взглядом с приоткрывшим дверь Доном. – Привет, – тихо сказал он, с тревогой понимая, что Донни слишком бледен и дрожит, замотавшись в плед. И нет, исполнения супружеского долга ему сейчас не нужно. – Ты… Всё плохо? Дон кивнул с несчастным видом. – Я могу… ты можешь… подержать меня? – Конечно. Иди сюда, – Лео подвинулся, освобождая место на кровати. Донни почти рухнул рядом, тут же доверчиво опустив голову Лео на плечо, точно надеясь, что тот его спасёт от боли. Леонардо хотел бы. Но… Умник всхлипнул, когда Лео попробовал погладить его по предплечью, надеясь успокоить. Старший тут же отдёрнул руку. – Нет, – к его удивлению, сказал Дон. – ты… продолжай. Мне кажется, будто кожа мешает, но когда ты касаешься… становится легче. Ты прости, что вломился вот так… – Эй, не нужно. Я всегда тебе помогу и буду рядом. – От меня сплошные проблемы, – потерянно прошептал Донни немногим позже, когда переждал приступ боли. – Я всем всё только порчу. И раньше, и сейчас. Если бы я не… – Ничего ты не портишь, – терпеливо повторил Лео, заметив, что любимый почти не понимает, что говорит. – Мы не были готовы раньше, а без подавителей кто знает, чем могла закончиться любая из наших стычек с врагом. Дон покачал головой, явно не соглашаясь – сейчас его туманное сознание беспокоило что-то другое. – Я не хочу доставлять тебе неприятности, хотя всегда думал, что всё наоборот. Я так старался скрыться от своих чувств к тебе, что не видел… не думал, что испытываешь ты. А сейчас… – Донни всхлипнул и попытался отстраниться, чтобы встать. Лео удержал его – недостаточно сильно, чтобы он почувствовал себя в ловушке, при должном усилии Дон легко мог бы выбраться, но это оказалось выше его духовных сил. – Из-за моей глупости… я должен был раньше… – Принять… что ты там принимаешь? – почти обречённо выдохнул Лео. Конечно, а чего он ожидал? Донни не хотел, чтобы им руководили инстинкты, а так отношения между ними ещё недостаточно укрепились. К его удивлению, Дон яростно покачал головой: – Я не хочу! Не хочу никогда больше принимать подавители! Это так… Ты себе не представляешь… Когда я начинал, это было как раз то, чего я хотел – ясность мышления без затуманивающего гормонального воздействия. Но потом дозы становилось слишком мало. Я принимал ещё. Пока не оказалось… Я почти ничего не чувствовал. Почти всё время – будто у меня все чувства атрофировались. Я говорил себе, что это к лучшему, но на самом деле мне было страшно – что я так и останусь л-ледышкой. Последние дни с тобой вернули меня к жизни. И теперь… Я не знаю, смогу ли вернуться к тому, что было. – Тебе не нужно. Никогда. ...Лео был прав – очень длинная ночь. И хоть было сложно просто держать Донни, удерживая так же и своё возбуждение (спасибо медитациям!), он не жалел об этом, потому что узнал истинные чувства Дона к себе – оно того точно стоило. Чего не знал Леонардо, так это того, что когда он заснул (думая, что и Донни спит), тот ещё бодрствовал. Усталые карие глаза следили за расслабленным лицом Лео, его медленным дыханием. Хоть внутренняя борьба и вымотала его, но она закончилась. Ему уже было значительно лучше и спать хотелось. Но он хотел ещё немного полюбоваться тем бесценным даром, который ему достался. Конечно, Донни понимал, что для Леонардо это было совсем не просто – и понимал, что если бы уже не был в него по уши влюблён, то полюбил бы сейчас. И понял, откуда люди узнают, что партнёр подходит. В итоге многие его тревоги просто ничего не стоили. Никогда Дон не был так счастлив узнать, что ошибался. Он счастливо вздохнул, прижимаясь щекой к пластрону Лео и слушая мерное сердцебиение. Та колыбельная, к которой он мог бы привыкнуть. И, несомненно, он собирался завтра же дать Лео понять, насколько он ценит его. Уже погружаясь в сон, Донни мельком подумал: «Лео будет замечательным отцом...».