Сгорай со мной, ведь это наш собственный АД

Ревность, мне хорошо знакомо это чувство. Блядство! Ревность-мучительна страшна, эгоистична, да, наверное, для меня самое верное определение ревности — это мучительное сомнение в первую очередь в себе, а не в партнере. Как можно ревновать кого-то, если он тебе не принадлежит? Мое представление о ревности — это страх, мучительный страх, страх потерять близкого человека, что он уйдет, променяет тебя, как жалкого щенка, на кого-то, кто красивее, притягательнее. Как можно променять человека, которого ты любишь, на какую-то жалкую шваль? Я никогда не мог ответить на этот вопрос. У нас в семье не принято было показывать свои чувства. Хах! Я помню, как билась в агонии моя мать за то, что проявила ко мне нежность лишний раз. Ебаный «Круцио» за то, что ты подняла маленького ребенка с колен, тварь, с самого детства я ненавидел своего отца. Ублюдок, как я мог хотеть быть на него похожим? Я никогда не испытывал это чувство, блядскую привязанность, ревность, страх того, что тебя покинут, но когда я вижу ее, все это оживает во мне, все это просыпается, и начинает жечь больно в груди. Дьявол… Но с моей привязанностью и симпатией к ней одновременно растет страх, страх того, что я никогда ей буду не нужен. Что такому ублюдку, как я, ничего не светит, героина войны достойна больше. Именно эти мысли пробегают у меня в голове каждый раз, но пока я могу их отогнать. Я не уверен, что мне удастся сделать это снова, когда мой птенчик попадется в мою клетку. Эти мысли преследовали меня каждый раз, когда я видел, как патлатый подходит к Гермиона, к моей птичке, и что-то спрашивает, хочет привлечь ее внимание. Дьявол! Я все отдал бы чтобы сжечь его, всю его семью, стер бы это ебаное лицо с земли, лишь бы он навсегда исчез из ее окружения. Мои гребаные мысли, впрочем, ничего удивительного, ведь из них меня выдернул чертов Блейз, пихаясь своим локтем мне в бок… — Я сломаю тебе руку, если ты, сука, еще раз меня пихнешь! — не церемонясь в выражениях, предъявил я Блейзу. Хлопнув по плечу и изогнув брови, он сказал: — Да брось, Малфой, силенок не хватит. Специально закатив глаза, я повернулся к нему, ну что на этот раз он хочет мне рассказать, что может быть настолько важно, чем мои мысли о самобичевании? — Ты вообще видел, кто сидит с нашей самой странной ведьмой? В этот момент моя голова резко развернулась. Дьявол! Я настолько сильно сгорал от ревности, что не заметил, как мой лучший друг все это время пялится на соседний ряд. Хах! Его взгляд, черт возьми, мне до боли знаком его взгляд. — Когда успел? Забини непонимающе хмурит брови. Придурок, не хочешь говорить, хорошо, но со мной не получится, я добьюсь этого раньше. Мои методы отличаются от методов Забини, если он ждал с четвертого курса, пока я признаюсь, в первую очередь, самому себе, то я не буду так долго ждать, я нетерпелив. — Малфой, я тебя пихнул вроде в бок, а пострадал твой ебанный мозг? Я не понимаю, о чем ты? — последнюю фразу он не проговорил, это было не похоже на слова, это было предупреждающее шипение. Слизерин, что сказать. В этот момент я ухмыльнулся, пусть пока отрицает очевидное, ничего, подождем. Я все же оторвал взгляд от его лицо и посмотрел на ряд, где сидел седьмой курс Когтеврана, странно было наблюдать четыре факультета почти на всех предметах и вместе. Но поскольку нас осталась горстка отбросов, нас было так мало, что мы даже поместились в один кабинет. Хах! Вот это действительно смешно. Пока Слизнорт что-то там вещал, а мой птенчик старательно все записывал, я решил попытать Блейза. Ведь Блейз все еще ожидал, когда я ему отвечу. — Забини, я не знаю каждую когтевранскую шавку, поэтому, нет, понятия не имею, с кем она сидит, а тебе-то какое… — не успел я договорить, как Слизнорт привлек мое внимание. — Так, а теперь я попрошу вас разделиться на пары, и чтобы поддержать идею о искоренении всех межфакультетных распрей, пожалуйста, встаньте в пары с учеником не со своего факультета. В этот момент мои глаза загорелись, теперь понятно, почему у нас так много совместных уроков со всеми четырьмя факультетами, видимо, все преподаватели воодушевились идей сплотить нас. М-дам, но этот план директора мне как раз на руку. Не успел я встать с места, чтобы подойти и вырвать моего птенчика из лап этих слюнтяев, которые окружили ее, а точнее: из лап шрамоголового и патлатого, как вдруг Блейз, мать его, Забини, в секунду преодолев расстояние, уже что-то воодушевленно говорил Полумне, вот черт. Даже у Нотта челюсть отвисла. Хах! Теперь, пока Блейз не признается, Нотт не даст ему спать вообще. Это будет интересно. В эту секунду я направился к моему птенчику. К ней уже подошел какой-то парень с Когтеврана. Дьявол! Я его разорву. Подойдя к ним, с моих уст вырывается грубо, жестко по-Малфойски: — Проваливай. Гермиона смотрит на меня с раздражение, а это парень... Блять! Я даже не знаю, как его зовут, но я бы назвал его просто падаль, ненужная субстанция между мной и моим птенчиком. — С чего это вдруг, Малфой? О да, мой птенчик начинает злиться, ей никогда не нравилось, когда кому-то указывают. — Потому что, старосты должны работать вместе! — уже громче добавляю я, не сводя взгляд с щенка, который готов забиться в угол от моего взгляда. Да видимо этот ублюдок был из тех пятидесяти процентов, которые меня бояться до дрожи в коленках, и это разумно, потому что то, что делал я, и что умел, наверное, в этом помещение не делал и не умел никто, это был очевидный факт. Я был опасен, смертельно опасен, не знаю, почему мне вообще разрешили доучиться, видимо, надеялись, что после того, как посадили моего отца, я утихомирюсь, впаду в депрессию, но нет, меня смога обуздать моя птичка. Мой лохматый львенок. — Кто такое сказал, Малфой? Я не собираюсь ругаться, тем более, когда все уже приступили к работе… Не дав ей договорит, я просто бесцеремонно схватил ее за локоть и в пару секунд преодолел расстояние от ее пары до своей, все еще не отпуская локоть, сказал: — Я так сказал! Понятно?! Хах! Она в бешенстве. — Да что ты вообще себе позволяешь, Малфой, убери от меня свои руки! В этот момент я слышу голос чертового Уизли, которого сдерживал Невилл. А где шрамоголовый? Патлатый что-то там орал, видимо, пытаясь подняться в ее глаза. Жалкий червяк. Я не слушал его, я был полностью сконцентрирован на ней, на ее глаза. Пожалуйста, пожалуйста, не усложняй, не уходи от меня. — Гермиона, — все еще не сводя с нее взгляд, — или тот ублюдок будет мучиться после занятия, и, поверь мне, эта будет самая страшная боль, которую он испытает. Вот теперь она в шоке, угрозы, кто мог опуститься так низко, кто? Конечно, такой ублюдок как я. Птичка, ты ведь знаешь, с кем разговариваешь, лучше просто согласись. — Вздумал меня пугать, Хорек? Дьявол! В этот момент мои глаза сверкнули настолько сильно, что она вжалась в себя. О да, мой птенчик, ты меня задела, глубоко и очень больно резанула. Ты за этого «Хорька» ответишь передо мной на коленях и у тебя будет два выбора либо молить о прощении, либо сосать, и то, и то мне понравиться! — Повтори еще раз, грязнокровка! Теперь она точно боится, теперь мне не нужно было искать ответ на вопрос, это было очевидно! Уже не выдержав всего гнева, боли, обиды, вскрикнул я: — ПОВТОРИ, БЛЯТЬ! Моя рука непроизвольно потянулась к палочке, но нет, я бы не причинил ей вреда, просто бы проучил, ведь с тем, кто тебя искренне любит, так нельзя. Грейнджер вжалась, ее нижняя губа предательски задрожала. Дьявол! Когда я увидел ее дрожащую губу, меня отпустило сразу. Я все еще был зол, но уже не в гневе, уже мог спокойно ответить. Да, после ублюдка Реддла мои нервов просто не осталось, но я прекрасно контролирую себя, но только не с ней. Все, что она говорит и делает, отражается на мне с двойной дозой, если она улыбается мне, я счастлив вдвойне, но как сегодня мой птенчик меня оскорбил. Дьявол! Я готов убить, убить каждого в этой комнате, чтобы она поняла, насколько она делает мне больно, насколько глубоко режет. — Прекратите немедленно, если вы сейчас же не приступите к приготовлению зелья, я отправлю вас к директор! — сказал мне Слизнорт довольно спокойным голосом, следом он повернулся к моему птенчику и проговорил: — Вы в порядке, мисс Грейнджер? Если хотите, можете выбрать кого угодно себе в пару? Дьявол! Чертов старик, но пусть. Если она уйдет сейчас от меня, я не вынесу, мне будет невыносимо больно, но я ее напугал, я заслужил, пусть это будет для меня уроком. Она мне никто, она не моя, еще… Она не моя, чтобы я мог так в наглую что-то требовать от нее. В этот момент я начал раскладывать ингредиенты, слишком задумавшись, слишком поникши, без эмоций, с ледяным взглядом. Мне было похуй, что скажут другие, как они на это отреагировали, но мне не похуй на моего птенчика. Блять! Идиот! Опуститься до таких жалких манипуляций, начать пугать ее, таскать по классу как вещь. Идиот! Я бы лучше выдержал пару «Круцио» от отца и выслушал все его лекции о том, что я бездарность и разочаровал его, чем все то, что я сделал сегодня на этом блядском уроке. Ненавижу, ненавижу, ведь только этой ночью мы лежали в обнимку, конченная тварь! Я злился на себя, я был невероятно зол за то, что потерял контроль, за то, что эта девчонка так глубоко засела в моих поджилках. За всей триадой самобичевания и ненависти к себе я пропустил то, что она ответила Слизнорту. Дьявол! Но когда я опомнился и кинул косой взгляд на то место, где стояла до этого она, из моих легких чуть не вырвался предательский стон. Она все еще стояла рядом, мой птенчик, моя душа. Она не ушла, не побоялась быть рядом, мой храбрый гриффиндорский львенок. В этот момент я был благодарен Шляпе за то, что она распределила ее на Гриффиндор, ведь была бы она на другом факультете, она бы убежала либо в слезах, либо оскорбленная. А тут она стоит рядом, мой птенчик, она не сдастся. Весь оставшийся урок прошел в тишине, мы периодически обменивались взглядами, когда кидали ингредиенты в котел, но не больше. Правильно, нам обоим следовало выдохнуть. После довольной улыбки Слизнорта, комплиментов о том, какая мы все-таки слаженная команда и оценки «Превосходно», я улыбнулся впервые за этот урок, увидев, как ее глаза снова засеяли. Но до конца урока осталось пара минут, пока мы с моим птенчиком убирались, я наблюдал как Блейз смеяться от шуток, ну или странных рассказов, что, скорей всего, Лавгуд. Как ебаный мальчик, который выжил, дает пять Панси Паркинсон. Хах, да что твориться в этом мире? И самое интересно стало, как Нотт выслушивает с гримасой полного недовольства Долгопупса. Если бы можно было поставить ставку, я бы поставил на то, что он рассказывает ему о каких-то водорослях или кустах. Когда закончился урок, мы отправились на следующий, но уже только для учеников Слизерин. Никто из моих ублюдков не спросил, что на меня нашло, они знали, что я еще не остыл, я не такой отходчивый, я в этом состояние зол и опасен. Но они пытались отвлечь от всех мыслей, что витали у меня в голове. — Малфой, у нас тренировки начинаются через три дня, нужно будет забронировать время, чтобы тупоголовые не заняли его. Тупоголовые — это, естественно, Гриффиндор. — Фу, Забини, как ты можешь так выражаться, мы же теперь соседи по комнатам, ай-ай-ай, — с полным сарказмом сказала Панси. М-дам, давно я не слышал ее голосок, но мне было не интересно, о чем они дальше продолжать этот чертов диалог. Я думал о ней, о моей птичке, и о том, как, блять, мне провести с ней дежурство. Вернувшись в гостиную после уроков, я не застал ее там. Видимо, мой птенчик в комнате или в библиотеке. Но я отгонял от себя всевозможные мысли о том, что она на меня обиделась, и теперь через эту стену мне будет пробиться в десять раз тяжелее, чем когда-либо. Дьявол! А так все нормально начиналось. Решив не изнурять себя тупыми мыслями, я пошел в душ, но на этот раз не собирался дрочить, мне было не до этого, моя душа ныла от боли и обиды. Все остальное время я пролежал на кровати, уперев взгляд в потолок. Дьявол! Я думал о том, придет ли она раньше, как я попросил ее, чтобы мы обсудили маршрут, чтобы мы просто подольше находились вместе.

В кабинете у директора

— Минерва, я все еще думаю, что твоя идея об устранении недопонимания и вражды между факультетами неразумна, — произнес Слизнорт, отпивая чай. — А мне кажется это актуальным, мы уже не в том времени, когда вражда могла принести плоды, сейчас после всего, что мы пережили, что они пережили, им как раз нужно отвлечься, забыться. А кто в этом может отлично помочь, если не они сами? — улыбнувшись своей великой идеи, сказал Минерва. — Да, но то, что сегодня произошло на моем уроке, заставило меня испугаться. Драко все же опасен, я бы даже сказал, слишком опасен и неуправляем, а Гермиона, которая попалась ему под руку, слишком храбрая, чтобы отступать от опасности, она будет стоять на своем. Это могло привести к непоправимым последствиям, — старался убедить ее, в своей правоте Слизнорт, но это было тщетно. — Гермиона Грейнджер умная, воспитанная, храбрая и ответственная девушка с большим сердцем. Она никогда не отступиться от человека, которому будет нужна помощь! А Драко Малфой как раз тот самый юноша, которому эта помощь просто жизненно необходима, — улыбнулась Минерва. — Я уверена, они справятся, у них много, очень много общего, чем кажется на первый взгляд. — Салазар, пусть будет так, но если твоя идея не придет к успеху и кто-то пострадает, то великая борода Мерлина всем нам достанется от Министерства. Минерва ничего не ответила, она лишь отвернулась и стала смотреть в окно, ища спокойствие и умиротворение. Все устали, устали от войны, постоянных склок, боли, судов и допросов. Поэтому логика в ее идеях все же была. «Спасение утопающего — дело рук самого утопающего», — так говорится у магглов. А кто может спасти израненных молодых людей, как не они сами? Дружба, общение, любовь — да, это определенно являлось лекарством.

Гостиная старост

Я вышел раньше, почти за минут сорок до начала дежурства, я устроился на нашем диване, потушил свечи и зажег камин. Да, так определенно было теплее. Я ждал, ждал ее. Как кстати то, что мне не пришлось долго ждать. Спустя пару минут после моего выхода в гостиную мой птенчик выпорхнул из своей комнаты. Моя девочка, как же мне хочется тебя обнять, приласкать. — Я думаю, бессмысленно обсуждать маршрут, поэтому предлагаю сразу приступить, — грубо, сухо, очень сухо ответила мне моя девочка. Определенно, определенно она была на меня обиженна, чертовски обижена. Дьявол! Я не хотел этого. Она была одета в свитер с большим и облегающим горлом светлого цвета и джинсы, обычные маггловские джинсы, видимо, в маггловском Лондоне так модно сейчас. На ноги у нее были одеты аккуратные светлые кроссовки. Нет, это скорей были кеды, кроссовки выглядели совсем по-другому, насколько я помню. А я, не изменяя традициям чистокровных, был одет в пиджак, брюки, туфли, только вместо рубашки надел водолазку, черную водолазку. Я любил водолазки, но в высшем обществе принято было носить рубашки. Как хорошо, что теперь мне на это насрать. Волосы были аккуратно приглажены, а глаза выдавали всю печаль, которая сидела в моей душе. Да, если сопоставить нас сейчас, мы совсем не смотрелись вместе, она обычная девушка, которая вышла прогуляться до лавки с книжками, а я выглядел так, как будто бы собирался купить новую компанию. Дьявол! После этих мыслей стало дико некомфортно. Мы вышли из комнаты, все время мы шли в тишине, гордые идиоты. Я шел слегка впереди, она отставала всего лишь на шаг, но этот гребаный шаг казался мне длинною в километры. Она слегка топала, но меня это ни капли не раздражало, пока мы поднимались наверх, к Астрономической башне, мы поймали парочку слизеринцев курса третьего и четвертого. Пришлось снять у них баллы, но мне было не до этих чертовых баллов, мне уже давно было на них насрать. Когда мы дошли до башня, я слегка замедлился, она не поняла, что происходит, но вопросов не задавала, пока я не опустил руку в карман и не начал доставать пачку сигарет, обычные маггловски сигареты, в меня бы сейчас не «Круцио» прилетело от отца, а «Авада». Смешно. — Я покурю и продолжим, — не смотря в ее сторону, произнес я. — Я могу посмотреть следующий этаж и без тебя, — все так же сухо и зло выпрыснула она. На удивление пока я реагировал спокойно, но это только пока. — Я покурю и мы пойдем. Ты забыла, что в Хогвартсе все так же опасно? Она зло фыркнула. Мой львенок начинал злиться. — Ты забыл, что я героиня войны и могу прекрасно защитить себя? Вот теперь она в бешенстве, ведь о ее статусе в мире она не любила упоминать. — Нет, Гермиона, я не забыл, все помню, все прекрасно помню, — в этот момент я подошел к ней слишком близко, она попятилась назад, но там западня, тупик, мой птенчик. Подойдя в плотную, я, продолжил, выдохнув дым ей в лицо: — Я помню. Все помню, Гермиона. Отчетливо помню, как ты назвала меня хорьком! На этом моменте мои глаза сверкнули, губы показали оскал, и я ждал, ждал, что она сделает. Выбросив сигарету, так и не докурив ее, я облокотил руки у ее головы, почти впиваясь своим носом в ее волосы. Дьявольски любимый аромат, он застрянет у меня в легких надолго. Она, видимо, надеялась выхватить свою палочку из заднего кармана, но как только ее рука коснулась ее, я невербально откинул ее в сторону. В этот момент она пораженно уставилась на меня. — Как? Как?! Когда ты этому научился?! Глупый вопрос, мой птенчик, что можно было ожидать от приемника ублюдка, который обладал самой темной магией за все магическое время. Я усмехнулся, бедный мой птенчик, теперь тебе по настоящему страшно. — Грейнджер, хорьки, к сожалению, не умеют разговаривать. Чтобы получить ответ на свой вопрос, ты должна извиниться. Вот тут ее лицо приобрело гримасу ненависти, а следом и отчаянье. Да она поняла, в ее голове шестеренки крутятся гораздо быстрее, чем у других. Она поняла, что попалась, что в западне. Ее палочка далеко. Даже если она начнет отбиваться и кричать, это навряд ли поможет. Не знаю, что она напридумывала себе в этот момент, возможно, первая мысль ее была, что сейчас ей придется делать что-то мерзкое, то, с чем она никогда не сталкивалась. Но нет, ты сделаешь это сама, птенчик, и по собственному желанию, а не по принуждению, мне просто нужно приручить тебя, обуздать, так же, как ты обуздала меня, совсем не подозревая об этом. Молчание затянулось, а ее пристальный взгляд в район моей ключицы уже сводил с ума. — Грейнджер, сейчас мне достаточно обычного «прости» за твою вольность и оскорбление. Впредь, я надеюсь, ты не допустишь такую вольность по отношению ко мне. Да мне было приятно видеть ее эмоции, как она меня ненавидела, боялась, возможно, восхищалась, ведь теми знаниями и умениями, которые достались мне, не мог похвастаться даже шрамоголовый. А я упивался этими эмоциями, потому что они были предназначены только мне. — Грейнджер, я жду. Мы не сдвинемся с места, пока я не услышу «прости»! — чуть повысив тон, сказал я. — Малфой, я не собираюсь... Ах! Все, терпение кончилось, ненадолго меня хватило. Я схватил ее левую кисть и прижал к стене, а правой рукой схватил ее за подбородок. Дьявол! Как я давно мечтал это сделать. Хах! — Грейнджер, не зли меня. Блять! Либо извинения, либо тебе придется вымаливать свое прощение своим маленьким ротиком, — проведя большим пальцем по ее губам, — и поверь мне, я выбью их из твоей глотки. Да, нужно было видеть ее лицо! Мой птенчик. Мне нравиться, когда ты так смотришь. — Пошел ты, Мал-л-л… В этот момент я до боли сжал ее запястье и подбородок, навалился своим телом, чтоб она почувствовала, почувствовала, что я не шучу. Почувствовала, как встал мой член, как он хочет попасть к ней в ротик, и если она оступиться, то я сделаю это. Она просто не оставит мне выбора, ведь Малфои держат слово. — Ах! — она вскрикнула, осознала, почувствовала. О да! Ее лицо мигом залилось краской, она стала пунцовый. — ГРЕЙНДЖЕР, — угрожающе над ухом зашипел я, — не зли меня, ты же чувствуешь, что я не шучу. По ее лицу было понятно, что она не верит, не верит в происходящие, такие же глаза у нее были, когда я сказал, что она чертовски красива. Дьявол! Она не верит, что такой заносчивый ублюдок, как я, могу хотеть ее, причем, так сильно хотеть. Парадокс. — П-прости, — вымолвила она. Мне было этого достаточно, я отпустил ее, шагнув назад, потому что, если бы еще секунда, я бы не выдержал, я бы набросился, и ничего хорошего из этого не вышло бы. — То-то же, и впредь будь осторожна в высказываниях, Гермиона, — подходя к ее полочке, говорю я. Она держится за свое запястье и смотрит на меня с диким ужасом. Скорей всего она думает о том, зачем мне ее палочка, но нет, я не угадал. Сглотнув слюну, она произносит: — А ты не хочешь извиниться? Мой смелый птенчик, я понял, о чем она, и, подходя к ней ближе, она интенсивно шагнула назад и опять уперлась стену, произношу: — Прости меня, Гермиона, это поганое слово больше не вырвется с моего рта. Пауза, шок в ее глазах от того, что я все это произнес, смотря ей в глаза, шок от того, что я протягиваю ее палочку ей. — Я обещаю тебе, Гермиона. А теперь нам пора, уже поздно. На этих словах я начал спускаться к двери, чтобы выйти из башни, но мой птенчик стоял в мертвом ступоре и совсем не двигался, возможно она просчитывала, подействуют ли на меня заклинания, чтобы отомстить мне за представление, которое я устроил, а может просто испугалась. — Ты идешь? — уточнил я. В этот момент она моргает, делает шаг вперед, и мы идем в комнату, опять в полной тишине. Эта тишина мне в кошмарах будет сниться. Придя в гостиную, мы расходимся. Приняв душ, я сразу ложусь спать. Я вымотан, выжат, мои силы на исходе.

Ночь

Я проснулся от того, что чьи-то руки дергают меня за плечи. — Драко! Драко! Вставай… Я непонимающе оглядел ее. Это была моя комната, и Гермиона, которая пыталась меня разбудить. Может, мне опять приснился кошмар? — Что, что случилось? — спросонья, ничего не понимая, спрашиваю я. — Пойдем, Драко, пойдем. Я встаю и беспрекословно иду за ней. Все это время она держит меня за руку, мы доходим до дивана в гостиной, останавливаемся, она садится на мягкий ковер перед диваном и камином и молчит, просто молчит. — Гермиона? — присев с ней рядом, спрашиваю я. — С тобой все в порядке? Что случилось, Гермиона? Но она ничего не отвечает, лишь слегка облизывает свою нижнюю губу. Все, крыша, это крыша, и она съехала… — Тебе ведь нравится быть здесь, сейчас, со мной? У меня возникало полное ощущение того, что я был здесь, с ней всегда, и вот такие посиделки глубокой ночью у камина были обыденностью. — Я начинаю потихоньку привыкать, — нежно улыбнувшись, смотря в глаза, отвечает мне она. Блять! Все, теперь точно все. Я поднял ее на руки и осторожно, аккуратно уложил на ворсистый ковер. Мое дыхание перекрыло, когда я оказался сверху, ведь я мог ожидать все от этой маленькой дьяволицы. Перебросил одну ногу через нее, занимая доминантное положение. В этот момент посмотрел ей в глаза, и странно то, что она совсем не была удивлена, а даже совсем наоборот, я увидел в ее взгляде интерес, любопытство и что-то еще, что мельком промелькнуло мимо меня. Держа руки по обе стороны от ее головы, я склонился над ней и прошептал: — Я хотел бы, очень хотел бы, — уткнувшись носом в ее шею, нежно прикусив, продолжил: — Чтобы ты научила меня нежности, приручила меня… Дьявол! Я сказал это вслух своей девочке. Подняв на нее глаза, я увидел смятение и восторг. Восторг, видимо, от того, что такой опасный ублюдок, как я, просит маленькую хрупкую девочку научить его нежности и покорности. Видимо, это чувство опьянило ее, ведь то, что она сделал дальше… Блядь! Я думал, умру от счастья. Ее руки появились на моем лице, она задержала взгляд на моих серый, как облако, глазах и легонько, нежно притянула меня к себе. Когда наши губы соприкоснулись, я не стал сдерживаться. Со всей силой и властью набросился на нее, жадно открывая их все шире и шире. Когда наши языки переплелись, они не просто исследовали друг друга, они трахались друг с другом. Я сходил с ума. Я опустился на нее, полностью прижав к ковру и прижимаясь своим членом к ее бедру, пусть она чувствует, как я хочу ее. Ее руки плавно перешли на мои плечи и обняли меня за шею, прижимая еще ближе к себе. Было определенно ахуенно ощущать, как наши языки трахаются, а губы в жесткой форме исследуют друг друга. Как же мы оба хотели, как же мы обо сгорали… Да, мой птенчик, вот так, продолжай, только не останавливайся! Если ты остановишься, я умру. — Подожди, остановись, — вдруг резко произносит она, до боли прикусив губу и отталкивая меня от себя. Но я не могу. Поздно, слишком поздно, мой птенчик. Я крепко сжимаю ее запястья и прижимаю их к ковру. Освобождают одну руку и поднимаюсь по ее бедру вверх, к трусикам. Да, моя маленькая, сегодня ты станешь моей. Но перед этим я поднял на нее глаза. И в эту же секунду услышал: — Мне страшно, мне очень страшно, Драко. Почему ты так груб со мной? Ты со всеми так груб, тебе никто не нужен, тебе нужен только ты сам! — и начинает смеяться. Вот в этот момент мне стало страшно. И тут я распахнул глаза с криком. Я понимаю, что это был блядский сон. Сука! Блядский сон. Ненавижу…