От лица Гермионы
Ненавижу! Гнусный, жалкий, заносчивый, самовлюбленный хорек! Господи, почему именно мне выпала эта участь? Ну почему именно я должна разделять с этим идиотом свою гостиную, свои дежурства? Ненавижу… Ненавижу его, глупый, заносчивый аристократишка! Со своими тупоголовыми манерами и тараканами! Ненавижу. Почему он такой идиот, Господи?! После того дня прошла уже неделя, а этот придурок избегает меня, он даже не может поднять свой взгляд. У нас было еще два дежурства на неделе, и все это время он даже не смотрел на меня. Маска хладнокровия, а его глаза. Дьявол! Когда мы столкнулись с ним на входе в гостиную перед дежурством, я увидела его взгляд, это был, наверное, единственный раз, когда он поднял на меня свои глаза за всю эту неделю. Глаза полные боли и печали, еще я уловила нотку отстраненности, надеюсь, что это была отстраненность, ведь, если это была ненависть, то, Мерлин, моя логика просто разобьется об этот кафельный пол ванной. Дьявол! Как можно говорить человеку, что хочешь его, давать обещания, делать сальные комплименты, которые в жизни бы не вылетели из его рта, спасать, по-другому я не могу выразиться, просто спасать ночью от ужасных кошмаров и при всем при этом за одну ночь перестать обращать внимания. Дьявол! Мой мозг каждый раз закипает, когда пытаюсь найти хоть какую-то логику, восстановить хронологию этих чертовых событий, я просто схожу с ума от его чертовых вопросов, от такой заинтересованности, которая словно по щелчку пропадает. Я не понимаю, впервые в жизни не могу понять и решить эту чертову загадку, скорей ходячую проблему — Драко Люциус Малфой. Все эти чертовы мысли крутились в голове Гермионы на протяжении недели, ведь после того случая на Астрономической башне, Малфой ни разу не взглянул на нее. Не поднял свои глаза, не съязвил какую-нибудь колкость и даже перестал здороваться за приемом завтрака. Хах! А ведь это было единственным, что принадлежало только им, маленький незначительный кивок. С него все началось. Но Гермиона, храбрая львица, она не думает сдаться, каждый раз, когда ее шестеренки крутились по поводу Малфоя, пытаясь найти решение, и каждый новый день ожидая хоть какого-то намека, действия и объяснения всему этому, она решила, что не сдастся. Не в ее характере сдаваться, ведь сдаться — значит проиграть, а Гермиона не хотела проигрывать, тем более зазнавшемуся аристократишке. Она для себя четко решила, не сдаваться, как и то, что нужно в скором времени разобраться с этим хорьком. Мерлин! Кажется, за последний год обучения она сойдет с ума. После всех прокрученных мыслей в своей голове, некоторые из них она говорила живоглотику, пытаясь высказаться, ведь никому другому она не хотела это говорить, даже Джинни и Полумне. Не потому, что боялась, а потому, что не хотела, это была только ее проблема и только она найдет решение. Гермиона собралась и пошла в гостиную Гриффиндор-Слизерин, ведь за последнюю неделю она провела там много времени. Мальчики готовились к квиддичу, ведь уже прошла первая игра, но присутствовать на этом сборище, даже ради того, чтобы поддержать мальчиков и Джинни, Гермиона не хотела, просто она не хотела лишний раз видеть этого идиота, этого безмозглого хорька. В общей гостиной ребят ей было немного спокойнее, но даже там они пересекались. Драко заходил к Блейзу и Нотту, при этом все уже заметили то, что Забини и Полумна стали больше общаться, ближе. Гермиона не успела расспросить Полумну о том, как это произошло, но, если быть честной, она и не хотела говорить об этом, отношения штука сложная. Особенно когда он заносчив и упрям. Хм, все чтобы она не говорила, не думала, приводили ее мысли все равно к одному итогу, размышлениям, и этот итог был Драко, гребаный Малфой. Гермиона позволяла непроизвольно воспроизводить ситуации, в которых у них с Драко было будущее, но каждый раз, встряхивая голову, пыталась вытолкнуть эти мысли. Ведь после того, что он сделал, и как он себя ведет, он недостоин ее. Недостоин, потому что он: грубый, упрямый, жестокий, манипулятор, которому плевать на всех, кроме себя и своей цели. В этом Гермиона была уверена. Теперь она в этом убедилась, теперь она точно знала, что ему не нужен никто, кроме себя. Но, дьявол, что это за чертовски предательское ощущение в груди, это была не ненависть, не гордость, это была чертова ОБИДА. Обида на него, обида на то, что он больше не смотрит своими, как чертовы облака, глазами, не ухмыляется в ее сторону, не пытается спасти. Она надеялась все эти дни, что он подойдет, объяснится, и надежда не угасала до сих пор. Дьявол! Ведь нам всем нужно это чертово спасение, у каждого в этой школе окровавлена душа. Каждый испытывал боль, утраты и ненависть. Обида — предательское чувство. После того, как осознание свалилось на Гермиону словно снежный ком, она поняла, поняла, что не может больше терпеть, поняла, что должна разобраться, поняла, что в этой жизни ее еще никто так не задевал, как этот наглый хорек.Комната Блейза и Нотта
— Вы вообще видели, что творит наша безумная Паркинсон? — с ухмылкой на лице произнес Нотт. Но мы с Блейзом не поняли, о чем он, Нотт любил менять темы, словно по щелчку, поэтому, иногда мы просто не успевали переключаться. — О чем ты? — спросил непонимающе Забини. — Она собирается закатить вечеринку в честь того, что мы выиграли первую игру в турнире, и хочет пригласить все факультеты, так сказать, поддержать идею старухи о том, что мы все должны жить в гармонии и любви. Хах! — именно со смешком он произнес слова «гармония и любовь». Да, Нотту не нравилась идея о совместном проживании, но как бы он ни старался это скрыть, ему было легко находиться здесь. Всем было легко, все забывались не уходили в свои мысли, не думали о том, кого потеряли. Это, наверное, единственный плюс проживать вместе с гриффиндорцами, да, наверное, единственный плюс, который отвлекает от мыслей в голове. — Это будет весело, — глаза Забини загорелись. Конечно, провести лишние минуты с Полумной. Он бы спустил на это все свое состояние, которое у него осталось. Теперь я точно увидел в его взгляде влюбленность, видимо, он нашел в ней то, что так давно искал, спокойствие. Это было лишь мое предположение, но, зная Забини, скорей всего, так и было. — А ты, Малфой, придешь? — молчание… — Малфой? — уже обеспокоенно заговорил и Забини. Дьявол! Мои ублюдки были слишком обеспокоенный моим состоянием. Ведь за эту чертову неделю я просто перестал существовать. Дьявол! Я просто ходил, как чертова тень. Все мои мысли были заняты тем чертовым сном… Ебанные фразы. «Ты со мной груб, мне страшно, тебе никто не нужен»,— эти ебанные фразы летали у меня в голове постоянно. Я не мог нормально соображать, полностью ушел в себя, мне нужно было разобраться, нужно было понять, почему, почему я опустился до такого состояния. Почему я стал причинять ей столько боли. Дьявол! Я не мог смотреть ей в глаза, этот чертов сон добил меня, растоптал. Как я могу причинять боль своему птенчику? Недостоин, я недостоин ее. Дьявол! В этот момент я почувствовал, как чья-то рука опустилась мне на плечо, это была рука Забини. Подняв на него взгляд, я увидел его обеспокоенные глаза. Хах! Мои ублюдки переживали за меня, ведь, действительно, за эти дни я стал тенью, просто сгустком темной энергии, которая по дуновению ветра растворится, упадет, и вместе с ней и я утону, захлебнусь. Дьявол! Именно сейчас я бы хотел захлебнуться. — Ты в порядке? Ты уже неделю словно призрак, что у тебя, блять, случилось? Но я не ответил, не ответил Блейзу, несмотря на его руку, сжимающую мое плечо. Не ответил Нотту, который пилил меня взглядом, полным печали и беспокойства. — Это все из-за нее, Грейнджер, да? Что, блять, у вас случилось на этом чертовом дежурстве? Вспышка, гнев, ярость, ненависть, не на моих ублюдков, а на себя. Я встал и просто вышел, вылетел из комнаты, затем из гостиной. Мне нужно было проветриться, отвлечься. Жалость, отвращение не на Грейнджер и не на ублюдков, а на себя. Блядь, дьявол! Сколько можно себя жалеть, ты не утонул, чтобы потом захлебнуться, вставай и делай уже что-нибудь, чертов придурок. Ты и так потерял слишком много времени. Мой внутренний голос просто кричал, нет, он взвывал об этом, о действиях, о том, как давно я не видел ее, мою птичку. Нужно все исправить, нет, Гермиона, ты нужна мне, только ты мне нужно и я докажу тебе это. Хах! Смешно, чтобы прийдти к осознанию понадобилась всего неделя. Дьявольски смешно. Прикинув все шансы, где может быть мой птенчик, я решил спуститься в библиотеку. Ведь уже прошел ужин, в комнате ее, сто процентов, нет, я заметил, что она так же, как и я стала, реже появляться там. Значит, есть только одно место, где может обитать мой птенчик — библиотека. Подойдя к двери, я поправил горло водолазки, встряхнул мантию и вошел. Долго ее искать не пришлось, вот она, мой птенчик, что-то читает, хмурит свой носик и брови, слегка прикусывает нижнюю губу, видимо, слишком сильно увлечена книгой. Я сел за стол напротив нее и просто стал наблюдать. Дьявол! Как я соскучился, чтоб меня еще раз выбило так надолго. Ненавижу себя В этот момент мой птенчик поднял свой взгляд. Ступор. О да, как же я скучал по ее глазам. Ступор, мы оба впали в это чертов ступор и оба смотрели изголодавшись, с непонимание, с полным шоком и застывшим интересом. Я бы мог любоваться ее лицом вечно, но именно в этот момент она встала, взяла две книги, что лежали у нее на столе, и пошла к стеллажам. Мой птенчик, я не сдамся, никогда. Вслед за ней я направился к чертовым стеллажам. Когда я увидел ее у раздела про кентавров… Хах! Какая девушка будет читать чепуху про кентавров? Конечно, это была моя девушка, мой сладкий птенчик. Я встал за стеллаж, чтобы не спугнуть ее, я слишком соскучился и не контролировал себя. В этот момент Гермиона убрала одну из книг на полку, что была посередине, а вот последняя книга, хах, она была почти на самой верхней полке. И да, мой птенчик даже в прыжке не достала бы до нее. Но мой храбрый львенок не сдавался, она отчаянно пыталась встать на носочки и поставить эту чертову книгу. Видя ее старания, я не смог сдержать смешок. Моя птичка, я помогу тебе. Подойдя совсем тихо к ней со спины, аккуратно обхватите своей рукой ее руку, взял книгу и поставил на полку. Она не двинулась, не шелохнулась, она поняла, кто был за ее спиной, кто прижался к ней, когда ставил книжку на место, она была в шоке. Как и я сам, потому что мне ударил в нос ее запах, я так по нему скучал. На этих мыслях мой птенчик развернулся ко мне. Хах! История повторяется, только на этот раз мы были в библиотеке, а не в Астрономической башне. Мои руки так же расположились по обе стороны от ее головы, я слегка склонился к ней, чтобы заглянуть в ее глаза. Мой птенчик, я хочу, чтобы ты увидела, как я скучал, как я дьявольски скучаю по тебе. — Чего тебе, Малфой? О да, она была зла, была в шоке от такой наглости, человек, который не обращал внимания на нее после такого выпада в башне, сейчас вновь стоит и готов прижаться к ней, сделать все, что она попросит, лишь бы та осталась с ним. — Просто спасибо будет достаточно, — улыбнулся я, а она смотрела, смотрела с полным непониманием, смотрела с полным шоком и отчаяньем. — Что? Какое, к черту, спасибо?.. — не успев она договорить, прерываю ее я: — Обычное спасибо, Грейнджер, за то, что я поставил книгу на полку, — я начинаю злиться, но сдержусь, сдержусь ради нее, не ради себя. — Спасибо, хах! Может, я еще должна сказать спасибо за то, что ты сделал тогда в башне? Или извиниться? Что мне еще сделать, Малфой, скажи? Может по новой сказать, что я о тебе думаю? — ее глаза метали искры, а рука медленно потянулась к палочке, она была в ярости. — Давай, Гермиона, скажи? Но ты знаешь, что за этим последует? — ненависть, именно это я увидел в ее глаза, а потом проскользнуло еще кое-что. Она убрала свою руку от кармана, где была ее палочка, и придвинулась ко мне. Дьявол! Мы почти соприкасались губами. Еще немного и я не выдержу, еще немного и я сойду с ума. — Малфой, я тебя не боюсь, оставь свои запугивания для своих аристократишек, — она не просто сказала это, она прошептала, прошептала на дьявольски близком расстоянии к моим губам. Что же ты задумала, Гермиона?! — Грейнджер, ты не только меня боишься, я скажу тебе больше, ты еще и заинтересована во мне, хах! — не удержавшись, выплюнул я. Ее глаза выдавали все ее возмущение, смущение и то, что я попал, я попал, ведь мой птенчик и вправду был заинтересован мной. Дьявол! Я сейчас сгорю, член уже предательски вырос, в брюках стало слишком туго. — Малфой, по-моему, ты ошибаешься, ведь это не я выкрикиваю свое имя в ванной, а ты! — ухмылка, я впервые увидел ее ухмылку. Она меня поразила, меня словно ледяной водой окатили. Я понял, понял, что она все слышала. Дьявол! Мой птенчик, да ты не такая паинька, как всем кажется. — Маленькая сука, значит ты все слышала?! А теперь она по-настоящему испугалась, она увидела мой взгляд, взгляд зверя, который кружит перед своей добычей, оттягивая момент нападения. — Жалкий ХОРЕК! Страх, секунда, я бы хотел чтобы мне послышалось, она прикрыла рукой рот, чтобы не говорить этого… В этот момент мы оба поняли, что пропали. Пропали. Не послышалось. Сказала. Секунда, чертова секунда, и я прижал ее к стеллажу с книга. Она взвизгнула, я прижал ее, прижал, хотел уничтожить, испепелить, как она посмела?! Дьявол! Мой птенчик, ты будешь наказана, ты будешь страдать за это чертово слово. Адреналин. Она пытается ударить меня в грудь, но это было слишком бесполезно, чтоб даже пробовать. Глаза, наши глаза прижигали дыру в друг друге. Я держал ее за запястья слишком больно, слишком сильно сжал, останутся синяки. Прости, птенчик, но ты заслужила это, маленькая сука! Я хотел ее убить, уничтожить, но, опустив взгляд на ее чертовы губы и наконец услышав наше с ней сбитое дыхание, я понял, что пропал, что сдаюсь. — Дьявол… — это единственное, что я успел ей сказать. Откинул ее запястье, беру ее лицо в свои ладони и целую, впиваюсь в губы. Господи, я сойду с ума. Буквально секунду она пытается вырваться, но потом сдается, она, как и я горит, я чувствую это, ведь она уже не бьет меня по груди, а лишь сжимает мою мантию с водолазкой. Воздух! Мне срочно нужен воздух, иначе задохнусь. Дьявол! Я хочу отстраниться лишь для того, чтобы посмотреть в ее глаза, но, дьявол, она не отпускает, не позволяет, моя маленькая птичка. Она прижимается ко мне, пока наши языки в порыве страсти трахаются во рту, с ее губ срывается тихий невинный стон. Дьявол! Точно сгорю. Не выдерживаю, отпускаю ее лицо, забираюсь одной рукой под мантию, сжимаю ее талию, а второй опускаюсь на ее бедро. Господи, как я хочу ее. Она такая сладкая. Кусаю ее нижнюю губу, отстраняюсь, смотрю в ее глаза. Мой птенчик, она находится в сладкой нирване, ее взгляд затуманен, но буквально через секунду после того, как я отстранился, она приходит в себя. Не отталкивает, все еще сжимает водолазку и произносит: — Драко, я, ах-х-х… Не даю ей договорить, я просто сошел с ума. Я попытался остановиться, возможно, надеялся, что она ударит меня, но после ее «Драко» я сгорел, захлебнулся, утонул. Продолжая сжимать ее бедро, а второй рукой отодвигаю ее джемпер. Дьявол! Как бы я сейчас хотел облизать ее, облизать ее всю. Взять ее грудь, оттянуть сосок и довести ее до такого исступления, что она потом еще пару дней не сможет мне смотреть в глаза без смущения. Она прикусывает мою губу, но не сильно, скорей игриво. О да, моему птенчику это нравится. Но тут я понимаю, что нужно остановиться, что если еще немного, я выебу ее прямо за этим чертовым стеллажом, хоть он был в глубине библиотеки и народу тут было слишком мало, но моя девочка недостойна такого отношения к себе. Мой птенчик, не переживай, наш первый раз будет в более приятном месте, чем здесь. Крайний раз прикусываю ее губу и оттягиваю, а затем отступаю, отступаю на два шага назад. Чтоб наверняка, чтоб не сорваться снова, чтоб отдышаться. Мы смотрим друг на друга. В этот момент я увидел панику в ее глаза и осознание, что только что произошло, как она сама отдавалась мне, целовала, кусала и была не против, когда мои руки блуждали по ее телу, изучали, хотели. Она вмиг стала пунцовой, а на моем лице появилась ухмылка. — Никогда, — выдох, она приглаживает волосы и поправляет джемпер. — Никогда не делай так больше, — с опущенными в пол глазами она пошла на выход из библиотеки. А я все еще приходил в себя, стоя в полном шоке и смотрел на этот чертов стеллаж. Дьявол! А она довольно сладкая на вкус. Мой член готов был порвать брюки, мне потребовалось еще десять минут, чтобы спокойно выйти из этой чертовой библиотеки.Башня старост, комната Драко
Перед сном меня грела мысль только о том, что мой птенчик был не против, ей даже нравилось все то, что я творил. Мой птенчик, а ты не такая прилежная, как кажется. Моя дьяволица, мы вместе сгорим с тобой, это будет только наш ад. Размышляя о Гермионе, я уснул, но то, что я испытал после, было похоже на ад. Я нахожусь в комнате, до боли знакомой комнате, на кафельном полу находится… Дьявол! Ее тело. Тело моей девочки, моя жизнь, моя любовь, мой птенчик. Почему, почему ты здесь? Нет, этого не может быть! Ты жива, я спас тебя, ты жива. Дьявол! Я не верю в это! Я не верю в это! Этого просто не может быть!!! — НЕТ! ГОСПОДИ, НЕТ! пожалуйста! — мой голос срывается на крик, я пытаюсь подбежать к ней, но не могу, чья-то мужская рука пытается меня остановить. Скидываю ее с себя, подбегаю к моему птенчику. Она без сознания. Дьявол… Только не это! НЕТ! НЕТ! НЕТ!!! Пожалуйста, нет! Только не она, нет… Моя рубашка постепенно приобретает алый цвет. Дьявол! Она умерла. Я ее не спас, не успел, не смог. Мой птенчик, моя любовь, нет… Я ненавижу себя… Мой крик и вопли срываются со рта, я начинаю рыдать. Никогда так не рыдал. Не могу, не верю. Тону, захлебываюсь. Мой отважный, храбрый львенок, почему, почему ты умерла? За своей спиной я слышу мерзкое перешептывание и смех, смех мое полоумной тетки и мерзкого Реддла. Дьявол! Я ненавижу. Ненавижу, ненавижу. Срываюсь с места, хватаю палочку и собираюсь произнести смертельное заклинание. Но в этот момент меня приводит в чувства, жалкий всхлип и голос, до боли родной и знакомый голос. — Драко, пожалуйста, очнись, пожалуйста… Открываю глаза, я вижу перед собой Гермиону. Она напугана, ее глаза полны страха и печали. Я сжимаю ее левое запястье, а в ее горло впивается моя волшебная палочка. Дьявол… Это сон, это все чертов сон. Расслабляю руки, опускаю палочку и ее запястье, встаю, быстро вытираю слезы, все еще текущие из глаз, и иду в ванную. Сейчас мне все равно, что обо мне подумает мой птенчик, мне все равно. В ванной тру глаза изо всех сил, пытаюсь вымыть то, что мне снилось, прогнать из головы все эти дьявольские мысли. С моего рта срывается крик. Дьявол! Я устал, я чертовски устал, страх и бессилие окинули меня. Я не могу, мне страшно. Все, что стояло на раковине, летит на пол, вдребезги разбивается стакан для зубных щеток, мыло и прочая дребедень. Мне страшно, мне дико страшно. Вода продолжает лица из крана, я не выдерживаю и издаю еще один крик, громче, более животный, и начинаю бить по стене рядом с зеркалом. Маленькие кусочки плитки откалываются, мои руки в крови, на кулаках уже виднеется мясо. Дьявол! Но мне легче. С каждым ударом, с каждой испускаемой каплей крови мне легче, я возвращаюсь. В этот момент я ощущаю на себе пристальный взгляд и маленькую нежную руку, которая легонько касается моего плеча. Оборачиваюсь. Видимо, это было слишком резко, она вздрогнула, испугалась. Смотрю на ее испуганное личико. Дьявол! Она плачет. Почему она плачет? Неужели я во сне сделал ей больно? Если это так, я не прощу себя… Ненавижу. — Драко, — раздается всхлип, — это не поможет, — ее взгляд падает на мои сжатые кулаки, с которых стекают струйки крови, и все то, что валяется на полу, вещи, осколки, — от этого не станет легче. Касаюсь ладонью ее лица, стираю слезинку по ее щеке и говорю: — Тогда, Гермиона, сделай то, что поможет, спаси меня. Секунда, тишина, она смотрит мне в глаза. — Пожалуйста, Гермиона, пожалуйста… — не выдерживаю и чуть было не начинаю молить я, на мои глаза наливаются слезы, а кулаки непроизвольно сжимаются. Именно в этот момент мой птенчик подходит ко мне, храбро берет мои руки, разжимает, кладет себе на поясницу, подходит ближе и обнимает. Кладет свою голову мне на грудь и выдыхает, глубоко, тяжело выдыхает. Дьявол! Я чувствую, как она дышит, как ее сердце ходит в предательски бешеном ритме. Но мне хорошо, я ощущаю спокойствие. Это было самое интимное, что я когда-либо испытывал. Самое интимное, и это я испытал именно с ней — спокойствие. Спокойствие, которое ищут на вершинах гор в Альпах. Я нашел его в немой тишине, обнимая свою хрупкую девочку за талию. Дьявол! Мне спокойно, мне хорошо, теперь я понимаю, что это был всего лишь сон, что она жива, она со мной, она меня обнимает. Мы простояли так, наверное, целую вечность, мне казалось, что это была вечность. Но по факту, несколько минут, несколько долгих, приятных, счастливых, спокойных минут. Первым не выдержал я, спокойно убирая руки с ее тали, поднимая их и кладя ей на плечи, легким движением отодвигаю ее от себя. — Нужно привести ванную в порядок, а то с утра здесь будет не очень удобно собираться на учебу, — слегка улыбнувшись, говорю я. Она улыбнулась мне в ответ. Это была самая теплая улыбка. Мы оба выдохнули, она отключила воду, а я вернулся за палочкой и вернул все на свои места. После пяти минут уборки мы остановились опять, встретившись взглядом. — Хочешь выпить? — спрашиваю я ее, не отрывая взгляд. Первая моя мысль была о том, что она начнет возмущаться, откажет, скажет, что мы нарушаем правила школы, нам это непростительно, ведь мы старосты. Но мой храбрый львенок кивает головой в жесте согласия. Я не сдерживаю улыбку и открываю дверь в свою комнату, пуская ее вперед себя. Беру из прикроватной тумбочки огневиски и два стакана и задаю ей вопрос. Она все это время стояла у шкафа и, наблюдая за тем, как я достаю все, откровенно пялилась, ведь я был в одних пижамных штанах. — Будем пить здесь или в гостиной? — увидев ее взгляд, который блуждал по мне, я ухмыльнулся. — Давай в гостиной. Молча киваю, она открывает дверь, и мы выходим из комнаты. Усаживаемся на диван в гостиной, я зажигаю камин, и мы просто на протяжение пары минут смотрим на огонь. Только сейчас я разрешаю себе бросить на нее взгляд. Она сидит в тех пижамных штанах, в которых я ее тогда застал в комнате, и в легкой кофточке, из которой соблазном торчали соски. Дьявол! Девушка, сидящая так сексуально, и слегка подрагивает от прохладного воздуха в гостиной и молодой человек в одних штанах с окровавленными руками. Хах! В этот момент я наливаю нам огневиски, ставлю на стол бутылку и протягиваю ей стакан. Она молча его берет. Наши пальцы на всего лишь один миг касаются друг друга, в этот момент наши взгляды сталкиваются, я увидел в ее взгляде шок и страх. Не понимаю, чего она могла испугаться, когда я уже успокоился. Она молча ставит стакан на стол, идет к себе в комнату. Все, я пропал, я остался в немой тишине, и мне захотелось раствориться. Именно на этих мыслях она подходит, садится рядом и берет меня за запястье. Я вдыхаю порывисто воздух, совсем не понимая, для чего она это делает. Я вижу в ее руках волшебную палочку, и мысль осознания ее испуганного взгляда и такого порыва убежать в комнату дошла до меня. Она испугалась не меня, а моих ран на кулаках, побежала в комнату за палочкой чтобы исправить это. Мой птенчик, мой храбрый львенок. Закончив с моей рукой, она попросила нежно, не проронив ни слова, мою вторую руку. Протягивает ко мне свою маленькую ладошку, при этом мою руку, которую вылечила, она оставила у себя на коленях. Видимо, хочет, после, убедиться, все ли она сделал правильно, но мне это даже нравится. Я слегка сжимаю ее коленку, она встречается со мной взглядом, в немом вопросе слегка хмуря брови, как бы вербально говоря мне: «Что ты делаешь?» — Спасибо. Теперь ее лицо выражает эмоции интереса и непонимания, за что я могу ее благодарить. — Спасибо, Гермиона, за то, что спасла, спасибо. Она слегка покраснела, сжала мою руку, которую лечила, уже почти заканчивая с лечением. — И спасибо за руки, но не стоило, на мне обычно все заживает быстро. Она убирает палочку и смотрит на огонь. Я подаю ей стакан с огневиски и замечаю, как она дрожит. Мой птенчик замерз, а ее соски предательски выпирают из этой кофточки. — Замерзла? Она, не поворачивая головы и слегка сжимая свои ручки, кивает. В этот момент я встаю, отодвигаю стол, который стоял на ворсистом ковре, беру плед, который лежал на кресле, накрываю ее плечи, а сам спускаюсь на ковер. Слегка похлопываю рядом с собой, приглашая ее, чтобы она села. Мой послушный львенок садиться рядом, берет стакан огневиски, дает мне мой и следом берет бутылку, отпивает, морщится и произносит: — Мерлин, что это за гадость? — вопросительно смотрит на меня. — Хах! Мисс староста никогда не пила ничего крепче сливочного пива? — с ухмылкой произношу я. Она возмущена такой наглостью, но это факт. Она кивает, слегка улыбаясь. Ей не нужно со мной притворяться, я приму все то, что она скажет. И никогда не буду ее осуждать. Это я для себя уже давно решил. Забираю у нее из рук стакан, она с возмущением произносит: — Эй! Отдай обратно, куда… Но я улыбаюсь, ставлю его по другую сторону от себя и говорю: — Гермиона, ты опьянеешь, если сделаешь еще глоток, я тебя убаюкивать не собираюсь после. — Драко Люциус Малфой, я не собираюсь напиваться в такое состояние, чтобы меня пришлось потом убаюкивать! — она злится. Мой птенчик. — Но от этого стакана это случится. Она вздыхает и в следующий миг ее рука пытается ухватить стакан, она наваливается на меня всем телом, пытаясь ухватиться за стакан с янтарной жидкостью. Но я ей не позволяю, мне даже стало весело от ее попыток. Не сдерживая смех, произношу: — Гермиона Грейнджер, это бесполезно. Она хмурит брови, ее губы надуты. Бедный ребенок, у которого отобрали игрушку. Хах! Я держу ее за одно запястье, другой рукой за талию, она все не оставляет попыток ухватиться за стакан. После очередной попытки ухватиться за стакан она слегка теряет равновесие, ухватывается свободной рукой за мое голое плечо, а другой сжимает мою руку, мы смотрим друг другу в глаза, в этот момент она вздрагивает и говорит: — Ты замерз? Ведь действительно, за всеми ее попытками и стрессом, который я испытал, я не заметил, как мое тело уже окоченела от прохлады в гостиной, но для меня эта температура была привычной, в подземелье Слизерин всегда холодно. — Совсем немного, — отпускаю ее руки, дав ей пространство, чтобы отсесть, но она, наоборот, садится ближе, берет плед в руки, раскрывает его полностью и накидывает край на себя, а другой дает мне. Я в изумлении смотрю на нее, не веря в происходящие, но в этот момент она кивает мне и пихает плед в мою руку. Я укрываюсь им и в полном шоке двигаюсь к ней, ощущая тепло ее тела совсем близко. Решая идти дальше и рискнуть, протягиваю ей руку в жесте приглашения, чтобы она прильнула ко мне под руку, под мое крыло. Она соглашается. Дьявол! Она согласилась… Я точно сошел с ума, хоть бы это был не сон, даже если и сон, хоть бы не проснуться в самый сладкий момент. Но это не сон, это явь. В этом положение соприкасаясь нашими телами, когда ее голова лежит на моей груди, а плед укрывает нас обоих как щит, укрывает от всего мира, мы лежим и смотрим на огонь в камине. Дьявол! Так хорошо, так блаженно. Мой птенчик, моя птичка. Но это блаженство мой птенчик прерывает первым: — Драко, можно я задам один вопрос? — слегка смущаясь и не решаясь, она спрашивает, отодвигаясь немного от меня лишь для того, чтобы взглянуть в мои глаза. Мое сердце ушло в пятки, выпрыгнуло из грудной клетки, что же она спросит? Но что бы она ни спросила, я готов был на все ответить. Слегка киваю я, разрешаю задать мне вопрос. — Что тебе снилось? Страх, на мгновение меня окутал страх, когда в моих мыслях промелькнуло ее бездыханное тело. Дьявол! Она все еще ждала ответа, всматриваясь в мои глаза. Я прижал ее к себе, она положила голову обратно мне на грудь, я прижал ее, боясь потерять, боясь отпустить. — Мне снилась ты, та ночь в поместье, та дьявольская ночь… — не выдержав своих мыслей, я взял стакан правой рукой и выпил залпом все его содержимое. Она помолчала, но после сказала: — Мне тоже, тогда, — молчание, — тогда, когда ты меня разбудил, мне тоже снился этот кошмар, эта чертова ночь, та боль, глаза, ее глаза… И это чертово слово, вырезанное на моей руке… С ее глаз потекли слезы, она всхлипнула, а я прижал ее еще сильнее, обнимая за талию. — Я, наверное, никогда это не забуду, никогда. В этот момент мое сердце не выдержало, я посмотрел на нее, приподнимая ее лицо за подбородок. — Гермиона, мы забудем, мы с тобой это уже пережили и выжили, мы забудем все это. Мы спасли друг друга, мы смогли, мы не утонули и не захлебнулись. Она пораженно смотрит мне в глаза, и говорит: — Все будет в порядке? — это был скорее риторический вопрос, ведь это была та самая фраза, которую я словно мантру говорил, когда ее успокаивал в ту ночь. Я молча ей кивнул, она всхлипнула и прижалась обратно к моей груди. — Гермиона, — она издала вопросительное мычание, — давай пообещаем друг другу, что, если нам, кому-нибудь из нас, понадобится помощь, если мы будем на грани, если нас нужно будет «спасти», давай пообещаем друг другу, что мы вытащим нас из этого дерьма, — и, наполнив легкие воздухом, начал ждать ее ответа. Спустя пару секунд размышлений она находит мою руку под пледом, берет ее и сжимает, переплетает наши пальцы и говорит: — Я спасу тебя, Драко, чего бы мне это ни стоило, обещаю. В этот момент мое сердце замерло, я слегка кивнул ей, чтобы она поняла, что я тоже согласен, и мы сидели в немой тишине, наблюдая за огнем и наслаждаясь спокойствием. Продолжение следует…