***
Спускаясь по скрипучей деревянной лестнице, храня в себе затаённое дыхание и колотившиеся от всплеска адреналина сердце, осматривая каждый тёмный уголок, в котором могла притаится тень тёмной фигуры, Егор и Джон медленными шагами, идя бок о бок и держа перед собой небольшого диаметра свечения фонарь, направлялись в сторону пугающего помещения, в котором, судя по всему, хладнокровно разбилась посуда. — Линч, ты вообще уверен, что туда следует идти прямо сейчас? — тихим голосом пробормотал писатель: ему уж никак не хотелось лицом к лицу сталкиваться с агрессивным нечто. — Конечно, Джон, — шёпотом одёрнул того Егор, продолжая целеустремлённо идти прямо, стараясь не издавать лишнего шума. — А что, по твоему мнению, нам остаётся делать? — По-моему мнению, разумно было бы закрыться в комнате и дождаться утра, а на рассвете уже посетить эту проклятую кухню, — с недовольством высказался Джон, с каждым разом повышая голос. — А ещё мне кажется, что эта хрень пытается нас просто заманить, и мы, как поехавшие на голову, сейчас идём прямо в лапы человекообразного силуэта. Журналист в тот же миг закатил глаза и тяжело перевёл дыхание. — Отлично, Джон. Я с тобой согласен, только сейчас ты помолчишь, окей? — раздражённым тоном тихо произнёс Егор, на мгновение бросив взгляд на сомневающегося в правильности собственных действий писателя. Спустившись на первый этаж всё с тем же бьющим адреналином по всему телу, взгляд журналиста сразу же пал на находящуюся в трёх метрах от лестничного пролёта закрытую кухонную дверь, которая ранее, до событий со странным чёрным силуэтом, была раскрыта нараспашку, отчего в душе Егора вновь засел необъятный страх: за закрытым дверным проёмом может быть что угодно. Словно позабыв о старом слегка прогибающимся поле, журналист резким шагом двинулся вперёд, отчего одна из половиц в тот же момент громко скрипнула: казалось, будто неприятный звук на фоне напряжённой тишины оглушительно раздался в каждом недобром помещении злосчастного старого дома. Егор в тот же миг застыл на месте, чувствуя, как ком страха медленно подступил к его горлу: теперь он ожидающе смотрел вперёд, считая, что некто или нечто, притаившееся за дверью кухни, в тот же момент внезапно проявит себя во всей красе. Однако, к удивлению двух перепуганных парней, со страхом в глазах озирающихся друг на друга, никаких звуков, как и действий, не последовало. — Фух, пронесло... — облегчённо произнёс журналист, пытаясь слегка отдышаться после затаённого дыхания. Он вновь посмотрел в сторону двери, что-то явно скрывающей в небольшом помещении кухни. И казалось, что это была не только напрочь разбитая посуда – казалось, словно там присутствовало что-то ещё, что-то более шокирующее и до дрожи в груди неприятное. — Линч, — тихим голосом обратился Джон, держа перед собой заряженный револьвер, заставив обратить на себя внимание журналиста, — открывай эту чертову дверь и отойди в сторону. Я прикрою. — «Джон как всегда в своём репертуаре», — с какой-то слегка заметной улыбкой подумал Егор и в тот же миг вплотную подошёл к входной двери, холодной ладонью обхватив металлическую ручку. Видя готовность писателя, журналист в тот же момент бегло распахнул деревянную дверь, после чего Джон, всё также целясь в пустоту, принялся медленно проходить внутрь, осматривая каждый сантиметр пугающего помещения. К его удивлению, в округе никого не было, однако одна деталь всё же заставила того вздрогнуть на месте. — Здесь кровь, — слегка приглушённым голосом проговорил писатель, направляя объектив фонаря прямо на тёмно-алые пятна, находящиеся не только на старом паркете, но и на осколках разбитой посуды. — В каком смысле? — словно не веря словам близкого друга, напряжённо молвил журналист и тут же бегло прошёл в небольшое помещение. Его взору представилась та же самая холодящая душу картина, от которой становилось не по себе. Глядя на тёмно-алые лужицы, создавалось неприятное чувство того, что здесь явно произошло что-то изрядно нехорошее, однако в душе парней блуждал очевидный вопрос, ответ на который пока ни один из них не мог найти среди всего, что случилось всего лишь за одну глубокую ночь, проведённую в злополучном доме. — Если здесь столько много крови, то где, мать его, труп? — недоумённо сказал Джон, всё также чувствуя, как в бешенном ритме колотится его сердце. — Понятия не имею... — Егор продолжал безотрывно всматриваться в свежие лужицы красной жидкости. — Возможно, тот, кто был ранен, уже успел скрыться. — Линч, — писатель с серьёзным взглядом принялся всматриваться в растерянные зелёные глаза журналиста, — при такой обильной потери крови ни животное, ни человек, не способны самостоятельно передвигаться: кажется, рана была серьёзная, — он вновь потупил взгляд на кровавые осколки разбитых тарелок. — Тогда остаётся лишь один вариант: кто-то совершил убийство прямо здесь. — И благополучно скрыл тело, — продолжил Егор, кажется, понимая, что того, кто совершил такое зверство, уже как несколько минут нет в стенах старого дома. — И чёрный силуэт пропал, а это значит, что именно он причастен к убийству, — журналист настороженно взглянул на писателя. — И, кажется, этот случай является предупреждением исключительно для нас: что-то явно не хочет, чтобы мы вмешивались в дела этого старинного особняка.***
Ночь, всё также украдкой блуждающая по тёмным помещениям, будто вливаясь в каждую стену, пропитанную былой историей, продолжала вселять некий страх присутствия потустороннего в одной из многочисленных комнат, хотя с момента напряжённых событий прошло уже более двух часов, и на электронном циферблате планшета уже как несколько минут назад стукнуло четыре часа ночи. Казалось бы, уже давно пора отойти от пережитого шока и попробовать поспать хотя бы два часа, ведь нечисть больше не беспокоила и никаким образом себя не проявляла. Однако, вопреки гуляющей в округе безмятежной атмосфере, журналист по-прежнему продолжал упорно сидеть за деревянным столом, не выпуская из рук электронную технику, уставшими глазами внимательно всматриваясь в камеры видеонаблюдения, на которых уже третий час не было ничего кроме блуждающей тьмы, смешанной с небывалой тишиной и умиротворённым спокойствием. — «Может всё случившееся – это лишь плод моего воображения? — временами рассуждал Егор, всё также бегая глазами по экрану планшета. — Хотя, Джон же тоже видел это. В конце концов, не могло же нам обоим показаться одно и то же» При первой же бегло пролетевшей мысли о писателе, журналист в тот же момент бросил взгляд в сторону стоящей в метре от стола кровати, на которой лежал Джон, кажется, уже полностью провалившийся в омут беспокойных сновидений. — Уснул всё-таки, — облегчённо произнёс Егор, окутывая нежным уставшим взглядом фигуру спящего близкого человека. — Ну и хорошо, пусть спит. После всего увиденного лучше отоспаться, да и мне бы не помешало... Журналист тяжело перевёл дыхание, всё также смотря на Джона, который часто ворочался из стороны в сторону, скрипя пружинами старой кровати: казалось, тому снились беспокойные сны, похоже напрямую связанные с пережитым шоком. Джон лишь однажды рассказывал Егору о своих проблемах, которые наступают сразу же после пережитых дел: его не посещает бессонница, однако напрямую волнуют беспокойные сны, одолевает тревога, а иногда даже страх, что всё вновь и вновь будет повторяться. По словам писателя, справляться с такими моментами ему приходиться с помощью снотворных, из-за которых он часто просыпает полдня, а после встаёт с головной болью и странным ощущением опустошения. В такие моменты Егор понимал, что его бессонница – ничто по сравнению с постоянными кошмарами Джона. — Я знаю, что тебя вновь беспокоит пережитый шок, но как... — он вновь тяжело вздохнул, видя обеспокоенное движение руки друга. — Как я могу помочь тебе? В такие моменты журналист часто чувствовал себя отвратно, ведь, по его мнению, именно из-за своей прихоти в жизни писателя произошёл полный сбой привычного жизненного цикла: многочисленные травмы, бесконечный страх и сильное волнение полностью изматывали Джона, однако тот изрядно старался этого не показывать: считал, что это совсем не обязательно знать Егору. Однако журналист и без слов прекрасно понимал это: понимал и испытывал к себе отвращение. — Линч... — со вздохом произнёс писатель, крепко сжимая глаза, словно испытывая в тревожном сне что-то изрядно тяжёлое. Журналист в тот же миг позабыл о былых мыслях, чуть ли не подорвавшись с места, услышав тревожный голос друга. Ему показалось, словно Джон просил его о какой-то помощи, однако писатель всё также продолжал беспокойно ворочаться на кровати. — «Я больше не могу видеть, как он мучается...» — он закрыл рукой потускневшие зелёные глаза, словно стараясь скрыться от собственной неприязни к себе. — Линч... Пожалуйста... — с каждым разом его голос становился всё тише и будто каким-то глухим, отчего казалось, что писатель медленно проваливается в бездну вечного покоя. Егор вновь взглянул в сторону близкого друга, понимая, что лишь ему посильно успокоить обеспокоенного тревожными снами писателя. — «Я нужен ему...», — с этими словами собственного разума журналист аккуратно, дабы не шуметь, положил электронную технику на старый стол и затем бегло двинулся в сторону постели. Глубоко вздохнув, Егор аккуратно присел на край кровати, продолжая кидать тревожный, но в то же время ласковый взгляд в сторону спящего близкого друга. Видя, как Джон будто бы пытается найти в чём-то утешение, журналист медленно лёг на кровать, вплотную приблизившись к писателю, всё также завораживающе смотря на него. — Линч, прошу... Не надо... Не делай этого... Я не смогу без тебя... Ты... — Тих-тих-тих... — Егор в тот же момент окутал того тёплыми объятиями, слегка пододвинув его голову к своей шее, а рукой медленно успокаивающими движениями поглаживая по его растрепавшимся мягким волосам, чувствуя, как собственное сердце словно плещется в омуте нахлынувших чувств. Словно чувствуя присутствие рядом дорогого ему человека, его дыхание, объятия, сердцебиение, Джон в тот же момент стих, будто наконец провалившись в омут спокойствия, внезапно выдернувшего его из снившегося кошмара. Теперь писатель лишь прерывисто сопел, уткнувшись носом в шею любимого человека. — «Дыхание вроде бы нормализовалось», — облегчённо подумал Егор и тут же слегка улыбнулся, словно сам почувствовав небывалую безмятежность и какую-то тёплую душевную полноценность. Лёжа в достаточно тесной старой кровати, он наслаждался каждой бегущей секундой, всё также нежно обнимая писателя, одной рукой успокаивающими движениями поглаживая его по спине, а другой ласково перебирая пальцами кончики мягких волос. Его уставший взгляд с искрой нахлынувшего спокойствия медленно проходил по лицу Джона, словно изучая каждый сантиметр, несмотря на то, что в комнате царила озаряющая темнота. — «...его нежные губы, аккуратные черты лица, голубые глаза просто сводят меня с ума... » — опьянённые пылающими чувствами мысли позволили Егору закрытыми глазами медленно прикоснуться губами ко лбу писателя, горячо поцеловав его, будто прочувствовав каждый трепетный момент секундного действия. В этот же миг в комнате, окутанной непроглядной тьмой, воцарилась абсолютная тишина: почувствовав нежную безмятежность, журналист тут же провалился в сон, всё также держа в своих объятиях мирно спящего писателя, уткнувшись в его мягкие каштановые волосы, пока дыхание любимого человека ощущалось дрожью по всему телу. Казалось, спустя месяц двое тайно влюблённых друг в друга человека наконец впервые почувствовали теплоту, искрящую пылающим огнём учащённого сердцебиения.***
Скрыв за собой тёмную пелену ночной тиши, первые лучи холодного утреннего солнца неслышно нагрянули на тёмный деревянный паркет, слегка осветив его своим ярким озаряющим свечением, словно маленькими шажочками медленно прогуливаясь по всей небольшой гостевой комнатке, пытаясь оставить отпечаток собственного бытия в каждом потаённом уголке утопающего в тишине помещения. Однако яркая дневная звезда не была так тепла, как это бывало месяц назад, и теперь излучала лишь слегка ощутимую теплоту собственного нежного прикосновения. Казалось, словно совсем скоро золотое огненное свечение вновь скроется за пеленой угрюмой гримасы, тем самым позволив тусклому свету беспрепятственно завладеть каждым уголком бегущей жизненной истории. Лишь иногда поглядывая на большое покрытое старой деревянной рамой окно, журналист вновь сидел за столом, держа в руке ту же самую вещь, которую отложил поздним часом: ночью ему удалось поспать около трёх часов до того момента, пока на первом этаже не послышались тяжёлые шаги, скрипы дверей старых ящиков и прерывистые постукивания по какому-то металлическому предмету. — «Который час я вновь бесполезно пялюсь в планшет?» — устало подумал Егор, зевая и прикрывая рот рукой: за минувшую ночь ему так и не удалось как следует выспаться. Подбадривало его лишь то, что Джон больше не ворочался и спокойно посапывал в подушку, накрытый тёплым белым одеялом: с самого утра в комнате царила заметная промозглость, а зная, что писатель может легко замёрзнуть, Егор заботливо накрыл того одеялом прежде чем вновь взяться за работу. Журналист не стал будить того и ранним утром: не хотел тревожить наконец полностью отдавшегося сну друга. Егор был несказанно рад, понимая, что уловил для Джона шанс спокойно отоспаться. — «Хорошо, что он спит», — с улыбкой пронеслось в мыслях журналиста, который в тот же миг вновь перевёл взгляд на экран, на котором продолжали отражаться камеры видеонаблюдения. Сразу же после этого, спустя всего несколько бегло пробежавших минут, послышался скрип старых пружин, которые в тот же момент дали понять, что писатель уже наверняка проснулся, однако пока что не торопился бегло соскакивать с тёплой, пусть даже не совсем удобной постели. — Линч? — Джон поднял удивлённый всё ещё сонный взгляд в сторону Егора. — Ты... Только не говори, что ты просидел вот так всю ночь не смыкая глаз? Услышав полусонный слегка хрипловатый голос друга, журналист сразу же устремил взор в сторону писателя, который то и дело, что выражал в своём взгляде удивление, ярое беспокойство и некое смущение: он точно помнил, что уснул, не накрываясь одеялом, а это значит, что именно Егор вновь проявил к нему трепетную заботу, от которой в душе чувствовалась приятная теплота. — Как ты себя чувствуешь? — с заботой в голосе вопросом на вопрос ответил журналист, окутывая взглядом сидящего на кровати близкого друга. На лице Джона сразу же вспыхнуло смятение. — Я? — он принялся протирать ладонями заспанные глаза, пытаясь полностью проснуться. — Я в порядке, — он тут же нахмурился. — Линч, лучше ты ответь мне: неужели ты не спал всю ночь? — Джон, успокойся: я поспал около трёх часов... — Всего три часа? Ты серьёзно? — в голосе слышалось негодование. — Линч, посмотри на себя: ты выглядишь уставшим, бледным и замученным. Тебе пора бы отдохнуть, так что предлагаю тебе лечь в постель прямо сейчас, а я... — Не сейчас, — твёрдым голосом перебил того журналист, украдкой смотря в экран электронной техники. — Ранним утром здесь вновь что-то было и именно из-за этого мне пришлось отложить сон на потом. — Что? — в голосе писателя слышалось ярое удивление. — И почему ты меня не разбудил? — он был явно возмущён сложившейся ситуацией. Он продолжал окутывать того пристальным взглядом, пока журналист полностью не отложил в сторону поднадоевшую электронную технику. Егор в тот же момент встал из-за стола и присел на край кровати, устремляя на Джона всё тот же спокойный слегка уставший взгляд, наполненный бескрайней трепетной заботой. — Я хотел, чтобы ты выспался, — завораживающим заботливым голосом чуть слышно произнёс он, медленно накрыв своей ладонью руку писателя. — Да и к тому же ночью ты так беспокойно спал, что я подумал, что не стоит тебя тревожить. Чувствуя, как ладонь близкого друга в тот же миг окутала приятной теплотой, Джон вновь почувствовал, как внутри его души снова вспыхнули пылающие чувства, от которых, казалось, писатель уже не был намерен прятаться: ещё несколько дней назад он сделал для себя вывод, что Егор для него не просто друг, а нечто большее, однако, отчасти не веря себе и не удостоверившись в том, что журналист испытывает к нему подобных чувств, писатель на постоянной основе оттягивал момент собственного признания. Он знал, что давно любит его. — «Иногда мне кажется, что Линч испытывает ко мне ровно те же чувства, однако также, как и я, так и не решился признаться мне в этом», — Джон мысленно рассуждал про себя, чувствуя, как собственное сердце в тот же миг готово было соприкоснуться с телом любимого человека. Помимо страстного поцелуя, одиноко лёжа в мягкой уютной постели, в фантазиях писателя часто мелькал облик обнажённого тела журналиста: соблазняющая фигура, которую хотелось нежно обхватить руками; нежная кожа, которой вновь и вновь хотелось касаться пальцами; подтянутые плечи, которые хотелось ласково обхватить ладонями; изящные бёдра, с которыми страстью хотелось соприкасаться собственным телом, пока по нему бегло проносилась волна пылающего удовольствия от ритмичного движения, а в комнате раздавались возбуждающие стоны и скрипы пребывающей в движении кровати. — «И какой чёрт меня побудил вспомнить всё это именно сейчас?» — затаив дыхание, взволнованно подумал Джон, чувствуя, как лицо в тот же момент отдаёт пылающим жаром. —Джон, ты точно в порядке? — настороженно вновь задался вопросом журналист, заметив, как лицо писателя в тот же миг покрылось румянцем. — А? — писатель словно пришёл в себя после вновь представленной картины, из-за которой чувствовалось учащённое сердцебиение и ярое смущение. — Да, да, всё нормально, просто задумался. Бывает. Егор слегка недоверчиво потупил взгляд в сторону, будто сам пытаясь догадаться в чём тут дело, однако в данный момент все мысли были погружены совсем не в то русло: перед ними стояла задача понять, кто или что терроризирует хозяйку старого дома и выполнить её следовало как можно скорее. — Тогда давай вставай, умывайся, позавтракай и пойдём на первый этаж: мне кажется, мы сможем найти какие-то зацепки за время прошедшей ночи, — всё с той же заботой с улыбкой произнёс журналист, ласково потрепав писателя по мягким волосам, которые в тот же момент вновь взъерошились. Джон искренне улыбнулся в ответ, чувствуя ярую теплоту, исходящую от спокойного изумрудного взгляда близкого друга, в которой наглядно читалась трепетная влюблённость по отношению к писателю. Он замечал, понимал, чувствовал и видел все действия по отношению к нему – это безграничная забота, сердечное переживание, мимолётные тёплые соприкосновения, влюблённый взгляд, ранее принимающийся за близкие дружеские отношения. Он знал и видел, что таким искренним нежным взглядом журналист смотрел только на него. Последний раз окутав писателя пылающими внутридушевными чувствами, Егор в тот же момент встал с кровати, однако голос Джона вновь заставил его обратить на того ярое внимание: — А ты? — бегло произнёс писатель, озаряя журналиста своим искренним взором голубых глаз. — Ты сам хоть позавтракал? — И я позавтракаю, — он вновь трепетно улыбнулся, — вместе с тобой. В ответ последовала точно такая же искренняя улыбка, которая селила в душе друг друга необычайное долгожданное душевное спокойствие, заполняющее её исходящими от сердец друг друга взаимными чувствами, которые принялись медленно выходить из-под потаённых уголков собственного сердца. Казалось, словно они мысленно уже давно признались в чувствах друг к другу, однако последний толчок к полноценному признанию оставался впереди: под залитым по ночному тёмному лесу холодным светом вновь нагрянет нечто, которое будет явно настроено решительно, и именно оно, вопреки всему пережитому, сможет наконец соединить две половинки трепетно бьющихся сердец.