Memento mori

Мелко моросил дождь, Дилюк сморгнул, когда капля, случайно попавшая ему на ресницы, скатилась по щеке. Где-то вдали, за кромкой черных, тяжелых туч, алел закат. Красный как кровь, сияющий и пугающий до дрожи. Дом, около которого стоял Дилюк, был старым, поскрипывал под порывами ветра, грозясь разрушиться под давлением непогоды. Однако все продолжал стоять, окнами-безднами взирая на окружающую пустоту. Старая краска покрылась трещинами, в клумбах плавали полусгнившие цветы, а в воздухе ясно пахло грозой и солоном. Качели во дворе медленно покачивались, издавая скрежещущий звук. Рангвиндр взглянул на дом еще раз, к крыльцу вела тропинка с каменной кладкой, он ступал по ней осторожно, поглядывая по сторонам и не замечая ни единой души. Вокруг было совершенно одиноко, мир, захватывая одинокие дома и пустые поля, чернел, окутываемый темнотой свинцовых туч. Дверь дома распахнулась, когда на крыльцо выбежал мальчик в коротких шортах и белой рубашке, босыми ногами ступая прямо по мокрым доскам. Он был беззаботен, но не улыбался. «Умиротворенность» — подумал Дилюк. Каменная дорожка закончилась, его и маленького мальчика отделяли обвалившиеся деревянные ступени, когда тот, вскинув руку и указав пальцем на Дилюка, медленно и спокойно произнес: — На тебя смотрят все трупы в нашем доме. Рангвиндр отшатнулся от него, чувствуя, как скользит по каменной кладке и падает на спину. Он проснулся так же резко, вскочив на кровати, и словно бы ощутил эфемерную боль в спине и затылке, когда в дверь продолжили стучать с настойчивостью и отчаянием. Голова раскалывалась неимоверно, хотелось зашипеть от боли, но парень только жмурился, пальцами сжимая волосы, пока фантомные ощущения полностью не сошли вместе с полудрёмой, захватившей размякшее и уставшее тело. В дверь тем временем продолжали стучать, пока сам Дилюк, пересиливая себя, не встал и не открыл ее. За проходом зияла пустота коридора, в ногах тянуло холодом. Смех раздался внезапно, детский и радостный, он звенел и звенел, эхом отскакивая от стен коридора, он казался скрипом, он казался криком, он вновь становился смехом, практически затихая. — Беги! — крикнул мальчик, внезапно появившийся перед ним, скаля рот в окровавленной беззубой улыбке, капая кровью на белую рубашку и протягивая руки к самому Дилюку, в надежде ухватиться за его лицо. Захлопнув дверь и привалившись к ней спиной, Дилюк опустил голову, смотря вниз на то место, где руки должны соприкасаться с ручкой двери, и, закрыв глаза во сне, открыл их, лежа на собственной кровати. Холодный пот градом стекал по его спине, влажные руки разгорячились, глаза слепил пасмурный заоконный пейзаж. Стук в дверь теперь был реален, не такой настойчивый, но, тем не менее, настоящий. Еще раз глянув на свои руки и убедившись, что то, что он видит перед собой, и есть истинная картина, Дилюк откинул угол одеяла, с тяжестью во всем теле начиная подходить к запертой двери, ведущей в пространство лестничной площадки. — Дилюк? — Кэйа выглядел не менее потрепанным, чем сам хозяин квартиры, но при этом, казалось, был более взволнован. «Ему тоже приснился кошмар?» — подумал было Дилюк, пока не увидел в руках соседа бутылку с вином и торчащим из пробки штопором. — Извини, что беспокою, но никак не получается открыть ее — — Не рановато ли для алкоголя, господин Альберих? — недовольно спросил у него Рангвиндр, быстро поднимая взгляд с бутылки на Кэйю и обратно. На Кэйю смотреть всегда было тяжело, и иногда Дилюк сам не понимал, почему именно. Было что-то такое в этих вечно смеющихся голубых глазах, что иногда настораживало. А, впрочем… — Рано? Сейчас уже три часа дня, так что не думаю, что это действительно рано. Еще немного помявшись Кэйа вновь заговорил: — Так ты поможешь мне? Никак не могу выдернуть штопор, он, кажется, застрял в бутылке вместе с пробкой. Сначала Дилюк хотел было отказаться, но почувствовал, будто бы за спиной Кэйи присутствовал кто-то еще, кто выглядывал из-за плеча Альбериха, дышал ему прямо в затылок, невидимый и неощущаемый. Он просто втянул парня в квартиру, без лишних предисловий закрывая за ним дверь и проходя в сторону кухни, где в столовых приборах лежал старый отцовский штопор, сувениром привезенный из его очередной деловой поездки. Кэйа тем временем мялся в коридоре, не зная, стоит ли ему пройти вслед за хозяином квартиры, или лучше будет подождать его на месте. Несмотря на теплое люстровое освещение и фотографии в фоторамках, висящие на стенах, в помещении было что-то отталкивающее, от чего кровь стыла в жилах. Ощущение некоторой безысходности словно впиталось и в выцвевшие обои, и в старый паркетный пол, оно пылью оседало на мебели. Зеркало напротив смутило Кэйю ответным взглядом, он старался не смотреть на свое отражение, то казалось ему жутким в желтоватом свете. Все в этой крохотной квартирке давило на него, а от того желание взять в руки бутылку вина и сделать большой глоток с каждым мигом становилось все сильнее. — Помнишь, я говорил с тобой недавно об «Апартаментах»? Когда мы ехали в лифте? — неожиданно спросил Дилюк, все еще возясь с бутылкой на кухне. Несмотря на то, какой тихой и сдавленной вышла фраза, Кэйа с навострившимся слухом его прекрасно услышал, сбрасывая с себя оцепенение, он был только рад поддержать разговор. — Да, что-то такое припоминаю. — Откуда ты столько знаешь об этом месте? О том, что случилось с семьей владельца и о прочих жильцах? Кэйа вздрогнул, но пока Дилюк не видел ни его лица, ни его нервозности, он заставил себя ответить, разжимая накрепко сжатую челюсть. — Просто… Одно время со мной тут случались всякие неприятности, знаешь, обычная бытовуха. Проблемы никак не уходили, только прибавлялись, так что со временем мне начинало казаться, что все это связано с домом. И я решил покопаться в инете, хотя, не то чтобы там было что-то полезное. Зато в городской библиотеке было пару статей про это место, все-таки одно из самых старых зданий города. Дилюк дернул руку в сторону, с громким щелчком вынимая пробку из бутылки и переходя в коридор к Кэйе, который неподвижным изваянием стоял около двери. Но протягивать ему бутылку Рангвиндр не спешил, ожидая продолжения беседы. — А сейчас? — Что сейчас? — не понял Кэйа, глазами цепляясь за открытую бутылку вина и глядя на нее, словно на спасительный круг. — С тобой до сих пор происходят всякие неприятности? — уточнил Дилюк свой вопрос. — Временами, но знаешь… Я просто стараюсь о них не думать. Кэйа протянул руку к бутылке, Дилюк чуть оттянул свою назад, играючи сверкнув глазами. Не то чтобы в последнее время жизнь казалась какой-то особенно забавной, но видя Кэйю таким нуждающимся в обычной бутылке вина, Дилюку внезапно сделалось гадко-приятно на душе. Сам он не пил и совершенно не предполагал о том, какие именно неприятности, более пугающие, чем у него самого, могут преследовать Кэйю. Однако увидев то, как тот цепляется за обычный алкоголь и пьет его с незавидным постоянством, хотелось эту самую бутылку от Кэйи спрятать. Оттянуть в сторону, чтобы он, ведомый, потянулся за ней вслед, с отчаянием в глазах глянув на Дилюка. Позже миг игривости полностью прошел, оставив после себя прежний белый шум внутри. Дилюк протянул бутылку обратно, собираясь задать еще один вопрос. — Ты изучал историю дома? Это всегда был жилой комплекс? — Нет, — Кэйа странно на него глянул, будто не решаясь ответить ему, — Раньше это было что-то вроде поместья, не знаю, как правильнее будет выразиться. Оно принадлежало предкам господина Гёте, само здание было намного крупнее, сейчас мы живем в его левом крыле. Если я не ошибаюсь, семья, им владевшая, обеднела, поместье разрушила ужасная непогода, бушующая в то время. Его несколько раз перестраивали, в конце концов просто отремонтировав и сделав многоквартирным комплексом. Они оба замолчали, Дилюк смотрел на Альбериха, Альберих изучал взглядом пыльный пол парадной. Молчание немного затянулось, когда Кэйа все-таки решил пройти обратно в свою квартиру. Дилюк поймал его руку через дверь, остановив на мгновение. — Вообще-то, это, конечно, не мое дело, но знаешь… Ты долго на одном алкоголе не протянешь. Научись жить в этом доме и без него. — Откуда ты — Но дверь перед его носом уже захлопнулась, оставив молодого человека в тихой пустоте. Сам Дилюк привалился спиной к обратной стороне двери, неожиданно на самого себя обозлившись: не следовало ему лезть к Кэйе с непрошенными советами. Более того, он сам, видя все то, что происходит вокруг него каждый день, не начал пить только благодаря самовыдержке. Честно, так можно было просто сойти с ума. Ничего не работало, новый призрак, новая смерть, к этому нельзя было привыкнуть, с этим можно было только смириться. Ему неожиданно вновь вспомнился сосед снизу, медленно оставляющий свой разум в каких-то далеких местах и воспоминаниях, не научившись быть полноценным после потери жены. Они не были с Кэйей ни друзьями, ни хорошими знакомыми, но видеть его в таком состоянии не очень бы хотелось. В конце концов, он не был плохим, он отвечал на все заданные Дилюком вопросы, помогая ему в этом непростом деле, он был молод и просто стремился уйти от того ужаса, который давил на него в этих стенах. Дилюк не мог сказать, видит ли Кэйа призраков так же, как он, потому что на его памяти никого похожего на себя он не встречал. Но тот вполне мог чувствовать их, ощущать каким-то своим шестым чувством. Да и все эти сны… Мальчик в белой рубашке, старый дом… Мог ли это быть тот особняк, еще до его разрушения? Кэйа говорил, что находил статьи в городской библиотеке, а именно оттуда следовало начать поиск. Но это все было делами второстепенной важности, главной задачей была еще та, что он поставил себе несколько недель назад и от которой потом в спешке отказался: помочь Фрэн и ее новому другу найти упокоение. Убийство все также не было раскрыто, в полиции совершенно не знали, что случилось и куда подевалась маленькая девочка. От друзей Дилюк слышал, что преподаватели — родители Фрэн, взяли отпуск на неопределенное время и полностью отдали себя поискам дочери, к их личному горю отнеслись с пониманием. Так с чего следовало начать? Со списка подозреваемых. Разделить всех жильцов дома, исключить тех, у кого есть алиби. А вот что делать с остальными… Не залезать же к ним в квартиры, верно? Он готов был помогать мертвым, но не в ущерб собственной жизни, а потому следовало составить план действий и продумать все наперед. Если в такой ситуации вообще можно было что-либо продумать. *** Повседневная жизнь была сущим кошмаром, и временами казалось, что ее создали подобием одного из девяти кругов ада Данте. Однако, если размышлять над тем, что лучше — рутина или еженощные гости в его квартире, Дилюк определенно выбрал бы первое. Не то чтобы у него вообще был этот выбор, приходилось учиться совмещать. Но, если так подумать, ужасы, переживаемые на постоянной основе, тоже становились подобием рутины, хотя видеть чье-то месиво из органов на проезжей части, оторванными руками хватающееся за бордюр, до сих пор было более чем неприятно. На социальные протесты, поддержку больных, немых и хромых, на эмоциональную нестабильность или заведение вредных привычек не было ни сил, ни времени. Если говорить откровенно, лучшим подарком для Дилюка на Рождество определенно бы стал абонемент в дурку на ближайшее тысячелетие, потому что его жизнь скатывалась в тартарары со скоростью летящей с неба звезды. И он не был уверен, что даже смерть может стать его спасением. Замученный и уставший, Дилюк шел на учебу и возвращался с нее, последнюю неделю решив слиться с обстановкой и самому стать похожим на призрака. Размышления о насущном не помогали, потому что из вариантов идей мыслительного процесса представали перед ним только зачеты, деньги на аренду и Фрэн с ее молчаливым другом, имя которому, как удалось выяснить — Ру. Фрэн, вероятно, уже поняла, что если постоянно напоминать Дилюку о своей просьбе, скорости делу это не прибавит, и просто поселилась в его квартире на правах новой сожительницы. Она была спокойной девочкой, старалась не подкрадываться со спины и не будить Дилюка ночью, видимо ей тоже становилось его жаль. Хотя с другой стороны, выспавшийся и собранный Дилюк был намного продуктивнее и полезнее его бледной копии, поэтому тяжело было сказать, где лежала та тонкая грань между искренними переживаниями за парня и собственной выгодой в его более устойчивом состоянии. Ру же в свою очередь просто хвостиком ходил за ней, пугая Рангвиндра всем своим видом. Иногда эти двое играли в коридоре, собственной призрачной кровью расчерчивая классики, или пытались поговорить с соседским призрачным котом, когда тот проходил по лестнице вниз. Днем их не особо было видно, но в свете витражных окон иногда угадывались их низкие фигуры. Общаясь с призраками, парень ясно начинал понимать природу их существования. Чем старше в плане загробного бытия была душа, тем ярче она сияла и днем, и ночью. Старые призраки мелькали в своих истинных ипостасях, четкими образами выделяясь на фоне городских пейзажей. Они проплывали в толпе, они глядели пустыми темными дырами глаз на проходящих мимо живых людей, иногда цеплялись за них в толпе или окликали. Изредка люди слышали это и оборачивались, но если призраки были достаточно слабы, их голоса просто эхом пролетали над спешащими пешеходами, так и не привлекая ничьего внимания. К Дилюку они не лезли, вероятно, со временем даже память о собственных желаниях стиралась, оставался только путь вечного бесцельного существования. Но точного времени посмертия угадать было нельзя, иногда попадались души, бледной дымкой существующие уже несколько столетий. Одного из таких Дилюк видел в детстве, в национальном музее, рядом с двухсотлетней арфой. Девушка просто молча сидела рядом с ней, обхватив ту руками и горестно вздыхая. Смотреть за всем этим интересно было только со стороны, быть же участником событий и делать лишнюю работу, за которую ему не платили даже временным спокойствием, приходилось вынужденно. В общем и целом жизнь шла своим ходом, а Дилюк в ее движение не входил и нервно раздумывал над его собственным списком подозреваемых в убийстве. Круг можно было резко сузить всего до нескольких человек, определенно находившихся в тот день в здании института. Первым на ум приходил Кэйа Альберих, который, что удивительно, вообще перестал мелькать в коридорах в последнее время. После того разговора Дилюк ни разу не видел его в лифте или на улице, они не пересекались в учебном заведении, а его друзья выглядели особенно обеспокоенными, на посторонние вопросы о судьбе Кэйи отмахивались кратким «заболел». Что там с ним на самом деле произошло Рангвиндр не знал, но на сердце отчего-то становилось тяжело. Чувство вины кислотой оседало на языке, поэтому он планировал сходить и проверить соседа в ближайшее время, чтобы убедиться, что его несвоевременный совет и их разговор в целом не повлиял на Альбериха негативно, или хотя бы не оставил после себя больших последствий. Иногда Дилюк сам себя же на этих мыслях обрывал, казалось, с его стороны слишком самонадеянным было считать, что их разговор вообще мог как-либо повлиять на Кэйю и его внутреннее состояние, итак расшатанное неизвестными и неизведанными «неприятностями». На маньяка тот походил не особо, но сам Дилюк ни разу в жизни не сталкивался с настоящими живыми маньяками, а потому судить окончательно не решался, только предполагал и обдумывал. Времяпрепровождение Кэйи в тот день было отследить проще простого, после пар тот либо сразу шел домой, либо отправлялся вместе с Розарией и Эолой выпивать в ближайший бар. Несмотря на все это, у него никогда не было ни единого прогула, да и отметки были практически идеальными, вероятно, он все-таки пытался соответствовать образу зама старосты. Хотя на подсознательном уровне Дилюк все равно не мог представить, что кто-то вроде Кэйи мог бы кого-нибудь убить. Вторым в списке подозреваемых был пожилой профессор, который не только не распространял какой-то враждебности, вообще большую часть времени казался человеком спокойным и уравновешенным; с другой стороны, люди всегда были двуличны, поэтому напускное старческое спокойствие с таким же успехом могло быть лишь обманчивой внешней оболочкой. Его нельзя было назвать однозначно хорошим человеком, однажды он вел один из семинаров Дилюка, и, конечно, ничего плохо говорить о его методах преподавания не хотелось, но редкие грубоватые фразы, которые тот бросал студентам, все равно как-то неприятно кололи душу. У каждого мог быть плохой день или даже плохая неделя, Рангвиндр его прекрасно понимал, у него плохим был весь год, временами тоже хотелось рычать на всех подряд. В конце концов, в доме также жили Итэр и сосед с нижнего этажа. Итэр был спокойным и тихим, и это пожалуй все, что о нем мог бы сказать Дилюк Рангвиндр. Конечно, иногда они болтали вместе на отвлеченные темы вроде учебы или последних вышедших фильмов, но как человека эти разговоры его никоим образом не характеризовали, а от того совершенной загадкой оставалось то, что лежит у него на душе. Единственное, о чем по слухам знал Дилюк, была сестра близнец Итэра — Люмин. Парень не был уверен в достоверности информации, но некоторые говорили о том, что она давно умерла, а другие просто шептались о ее пропаже. Люди часто привирали, сплетнями полнилось все учебное заведение, отличить правду от полуправды или лжи не делалось возможным. Да и ни к чему это было самому Рангвиндру, его не интересовала чужая личная жизнь. Хотя, Венти наверняка мог что-то об этом знать. Он сам любил пообсуждать других людей, но когда слухи об Итэре заходили в его компании, пересекал их на корню тихим переливчатым смехом. Сосед же снизу работал при институте разнорабочим, мел двор и ремонтировал проводку. С ним как раз и могли возникнуть самые большие проблемы. Дилюк не заговаривал с ним, отмалчивался при встречах и для самого себя решил держаться от него подальше. В основном, конечно, из-за призрака Элоизы, но и сам мужчина в целом был отталкивающим персонажем. Дилюк любил делить людей на тех, которые не понравились ему спустя неопределенное время, и тех, которые не понравились ему сразу при знакомстве, и мужчина определённо входил во вторую категорию. Критерии, по которым он определял, нравится ему человек или не нравится, были настолько нечёткими и размытыми, что по большей части все это происходило чисто интуитивно, что самого Рангвиндра устраивало целиком и полностью. Пришлось также узнать о втором этаже и его жильцах. Молодая пара в квартире прямо под Дилюком, ничего интересного в них не было. Аренду оплачивали богатые родители, ожидая появления на свет внука. Интересно было бы посмотреть на то, как они будут решать в выходные шумную проблему под именем Кэйа, вероятно, тот согласится пойти на уступки и просто будет пропадать на выходных из дома, кто знает. Закапываясь в свои размышления все глубже и глубже, Дилюк не заметил, как край его рубашки дернулся в сторону, а потом задергался активнее, схваченный призрачными детскими пальцами. В тишине квартиры голос был едва различим, он был слаб и явно чем-то обеспокоен. — …Люк… Дилюк! — шелестел тонкий девчачий голосок, который приглушался лучами холодного октябрьского солнца, — Дилюк, он попал в беду!.. — Кто? — едва расслышав слова Фрэн, встрепенулся Дилюк, вскакивая с насиженного кресла и пытаясь взглядом поймать в отблесках света чужой взгляд. — Кэйа… Его ведут на крышу, его тянут за собой… Что-то плохое… — Фрэн шептала и шептала, но все речи рассыпались роем жужжащих пчел. Практически не различая ее слов, Дилюк помчался к входной двери, открывая ее нараспашку и двигаясь в сторону спрятанной за углом коридора лестницы. Та, скрипящая и старая, огибала лифтовую шахту и большое рамочное зеркало, вела прямо к наглухо захлопнутой двери складного помещения под шиферной крышей. Бешено задергав ручку двери до ее печального скрипа, Дилюк попытался открыть вход в помещение, но та была словно намертво прикручена к деревянной поверхности. Парень почти отчаялся, однако дверь наконец-то поддалась его напору и открылась, громко стукнувшись резной ручкой о стену. В тот же миг Рангвиндр преодолел оставшиеся ступени, взбираясь по ним и сразу же отыскивая сиротливо стоящую около окна фигуру Кэйи. В витражных стеклах отражалось то самое алое солнце, которое привиделось ему во сне. Пасмурные тучи быстро плыли по небу, подгоняемые сильными ветрами. И волнами колебались, словно необъятный грозовой океан. Кэйа не обернулся на звук открывшейся двери, он пальцами цеплялся за деревянные оконные рамы и смотрел вдаль, на бушующую силу небес. В проблеске света Рангвиндру привиделся некто, стоящий за спиной молодого человека и придерживающий его за ребра, однако образ этого быстро исчез. И Дилюк тоже замер, он внезапно почувствовал в открывшейся картине нечто великое и ужасающее, то, как великолепны были чужие пряди волос, разметавшиеся по спине, и то, с какой мольбой голубые глаза глядели на небо. В голове набатом стучала лишь мысль о том, каким красивым мог быть Кэйа в последний миг своей жизни. Его смерть запечатлела бы и его молодость, и бледные запястья рук, смазанные раненным и кровоточащим солнцем, и все то, что было в нем прекрасного. Ужасающе! Дилюк дернулся и подбежал к окну в тот миг, когда пальцы разжались, а тело Кэйи начало заваливаться вперед. Рангвиндр схватил его за торс, оттаскивая назад, и крепче перехватил за плечи, когда они вдвоем приземлились на пыльный пол «Апартаментов», собирая одеждой и волосами вековую грязь. Сердце заполошно билось в груди, он сжимал чужое тело все сильнее и сильнее, пока не почувствовал, что с такой же быстротой бьется сердце лежавшего в кольце его рук Кэйи. Тот в свою очередь дрожал, а после просто не сдержался и заплакал. — Я… Эти сны сводят меня с ума… Я не могу отличить реальность от кошмаров… — парень всхлипывал, задыхаясь в собственных слезах, его лицо раскраснелось, сам он будто пытался просто исчезнуть, раствориться в объятиях, — Я… Мне так страшно, Господи, мне так страшно… «Едва ли даже он мог бы тебе помочь» — подумал Дилюк мимоходом и продолжил успокаивающе поглаживать Кэйю Альбериха по спине. В конце концов, он все равно останется глух к чужим молитвам.