Пропавшие без вести

Полицейские зевают один за другим, заражают этой сонной обстановкой и Тянь пытается вспомнить когда он вообще в последний раз нормально спал. Когда-то в детстве, наверное. Когда на плечах не лежал груз ебучей ответственности, который давит к земле так, что иногда кажется, что ещё немного, и все кости нахуй переломает. Но это только кажется. Тянь вообще привык вывозить всякое дерьмо, а бессонница, как бесплатный, уже порядком поднадоевший бонус — у вас мало заёбов и проблем? Ничего, ещё и бессонные ночи прибавятся — больше будет времени позагоняться. Ночью оно как-то по-особенному получается. В стихийном штабе прямиком в участке шерифа, собрались ещё не все и Тянь раздражённо поглядывает на часы. Нет, никто не опаздывает, но то, что вчера пришло в голову — воплотить хочется сию же секунду: быстро, четко, без происшествий и с каким-нибудь ценным подозреваемым. Но как показывает практика — нихуя быстрого, нихуя четкого и пока без единой зацепки. Все переговариваются тихо и поглядывают на команду, стараясь держаться в отдалении, около кофейного автомата, который дребезжит не переставая, выплёвывая всё новые и новые порции горчащего на языке порошкового напитка. Вкус есть, запах тоже, а вот эффекта — ноль. Тянь уже пару стаканов выжрал и они, кажется, провалились куда-то в вакуум, куда валятся и все эмоции. Даже страшно подумать, что будет если этот вакуум когда-нибудь вскроется и чем там Тяня накроет, кроме кофеина. В шею тычется что-то холодное, взмокшее, похожее на нос собаки, которую как-то спас Тянь. Тот так же утыкался в надплечье, в щеку, слизывая холод со счастливым скулежом. Тянь прикрывает глаза на секунду, останавливая себя — тебе не семь, придурок. У тебя нет собаки и ассоциаций таких тоже быть не должно. В поле зрения сразу появляется Цзянь, обходящий Тяня по правую сторону, и холодное в его руках, оказывается энергетиком с агрессивным рекламным подтекстом — «пробуди в себе зверя». Тянь хмыкает — зверя он сегодня действительно пробудил, блядь. Ещё и как — получив по роже большой подушкой, а в довесок сонный хриплый бубнеж, о том, что: Тянь, ты заебал. И в тот момент пробудилось что-то в Тяне. Тоже зверь. Едва ли агрессивный. Сытый и довольно мурлычащий. Тянь, ты заебал. Тянь. Тянь-Тянь-Тянь. Впервые за три с лихуем месяца — не мажор, не псина, не придурок и даже не мудак. Тянь. Он ещё никогда своё имя из чужих губ с таким острым удовольствием не ловил. А ловить приходилось часто — задыхающимся криком, стонами, шёпотом на грани потери сознания. И все те голоса разом заткнулись. Разом вылетели из башки, точно их никогда и не было. Был только этот. Сонный и раздраженный. Без намёка на нежность. Без грамма привычной пошлости, интонациями который наделяли его имя. Но, вот же сссука — у Тяня резкая смена фетишей и резкий взрыв возбуждения от чужого мрачного раздражения. Рыжий не проснулся даже когда Тянь, получив подушкой по роже и второй за утро стояк, вернулся из душа. Тянем больше не называл, только после того, как его беспардонно растолкали — решетил убийственными взглядами, в которых ненависти тонны. Восхитительно чистой, концентрированной, чудовищно насыщенной, которая лучшее, вообще-то, что с Тянем могло случиться утром. Он перехватывает из тонких музыкальных пальцев жестяную банку, покрывшуюся конденсатом. Крошечные капельки ловят отблески всё ещё работающих на улице фонарей, потому что собрались они в штабе в ебучую рань. И вообще-то — по утрам положено зевать, раздражаться и ныть о том, что не выспался. Тяню хочется лениво наблюдать за происходящим. За Рыжим, который завис где-то позади и на глаза почти не показывается. Тянь, ты заебал. Тянь. Тянь-Тянь-Тянь. Рыжий наверняка не помнит, как сказал это. А Тянь наверняка запомнит на всю жизнь. Поэтому Тянь наблюдает за тем, кто показывается на глаза слишком активно. Цзянь светлый. Цзянь простодушный. Цзянь так старательно изображает бодрость и веселье, что смотреть на это становится физически больно. Где конкретно болит, Тянь сказать не может. Где-то в районе груди — стягивает туго стальными обручами и выламывает кости. Цзянь волчком вертится вокруг, стреляет очаровательными улыбками, которые даже бравые ребята ловят и улыбаются в ответ неловко, но очень искренне. Даже те, кто на остальных из команды с опаской, с подозрением — на Цзяня с доверием. На Цзяня, как на солнце. А у солнца вчера было смещение орбиты. Солнце потухло, а это вот — светлое, мягкое, теплое — остаточные вспышки, которые вскоре тоже потухнут. Тянь оглядывается в поисках Чжэнси, который переговаривается о чем-то с Шанем в стороне. Оба убийственно серьезные. Оба хмурятся. Оба отстранённые, точно в каком-то своем мрачном мире, от которого веет молчаливой тревогой. Неясной, но задевающей что-то живое внутри. Что-то, что оживать в Тяне относительно недавно начало. Точно из спячки выходить медленно, но верно. Цзянь тоже в их сторону поглядывает. Не с прежней заинтересованностью, а с разрухой, которая удивительно, что бетонным крошевом у него под ногами не собирается. Которая удивительно, что другим не заметна. Которая тянет сожравшим всё, что у Цзяня было пожаром. Который тухнет сам: без воды, огнетушителей и спасателей. Они и не нужны, когда спасать уже некого. Который нихуя в нём не оставил, кроме плотного слоя ещё горячей копоти и холодных ветров, разносящих её по крови. Цзянь отпивает из своей банки, закусывает губу, на которой сладость осталась и смотрит. Смотрит, потому что делать ему большего не позволяют. Потому что большего теперь не позволяет он себе сам. Тянь закидывает руку ему на плечо, застывает ожидая реакции. После вчерашнего она может любой. После вчерашнего она может быть непредсказуемой. После вчерашнего черт знает у Цзяня в его светлой прекрасной голове творится и каким пожаром прошлось там. Тот выходит из оцепенения, поднимает на Тяня болезненно красные глаза и склоняет немного голову, высвобождая волосы, прижатые рукой. И всё. И нихуя больше. Та же нейтральность, что и прежде, только с большей долей доверия, с которым он пытается выстрелить ещё одной светлой и лучистой. Ненастоящей и вымученной. Тянь качает головой отрицательно: для меня можешь не притворяться, приятель. И тот выдыхает с благодарностью. Подцепляет пальцами льняные волосы, от которых пахнет потрясающим чем-то. Потрясающим и необычным: не то летним полем, не то душистыми свежескошенными травами. — Как вы до этого доперли? — спрашивает слегка безразлично, прислоняясь, точно опору ищет. И Тянь опору ему даёт. Вчера с этим не задалось как-то. Опора оказалась хлипкой, липкой и ошибочной. И Тянь благодарен, блядь, богам, в которых не верит, за то, что от ошибки их каким-то ебучим чудом уберегли. От ошибки, а потом и объяснений Рыжему: да не трахнуть я его хотел, честно. Не, поначалу-то да, ты глянь на него — как такого можно не хотеть? А потом ты и посылы на хуй, и ненависть эта твоя, силой которой можно ровнять с землёй целые империи, и всё уже. И пиздец. Я ему помогал, ты не подумай, блядь. Я бы не стал в него, Рыжий. Потому что я уже немного в тебя, слышь, Рыжий? Давай дружить, блядь. И Тянь уверен — Рыжий бы дружить не стал. Рыжий въебал бы. И сровнял с землёй уже Тяня. И Тянь бы с удовольствием хотя бы так. Тянь с радостью под его кулаки, под убийственную ярость, под шипение о том, как Рыжий его ненавидит. Тянь уже въебался по самое не хочу. Рыжий, слышь… Тянь говорить начинает, планируя рассказать минимум, который Цзяню положено знать: — Мы сначала дело обсуждали, говорили, а потом… — и запинается, потому что потом было это. Было на грани двух соединённых между собой сознаний. Было на грани ёбаной фантастики. Было на грани натурального оргазма, на которой балансировали оба, но никто в этом не признавался. Было нереальное что-то, что Тянь с удовольствием повторил бы. — Потом случилась какая-то херня. И полнейшее понимание, что-ли. Хуй его знает, я до сих пор не разобрался. — бросает быстрый взгляд на хмурого Рыжего, который втирает что-то кивающему Чжэнси. Смотрит на него едва ли не с нуждой. — Без Шаня я до этого догался бы только спустя несколько дней и одно тело. — почти проваливается во вчерашнее, что до сих пор искрами обжигает нутро. Почти перестаёт дышать, вспоминая, как воздух, когда сидел от него на расстоянии выдоха, накалялся электричеством, пускал разряды в тело. Как болезненно сильно хотелось податься чуть вперёд и слизать слова, которыми Шань захлёбывался. Почти отключается от реальности, когда Цзянь отпивает из банки, шумно втягивая энергетик. И вспоминает про Цзяня, тут же спрашивая. — Ты как? Цзянь пожимает плечами, хмурится, пытаясь определить как он. Точно, с этим у него тоже проблемы: когда чувствуешь что-то, а назвать это уродливое, аномальное, нездоровое — никак не можешь. Этому названия нет. Этому общее понятие — паршиво. — Никак. — растягивает гласные, ёжится слегка. — В смысле, мне должно быть грустно и плохо. — поднимает глаза, в которых тоже вообще никак. Ни всполохов жидкого золота, ни песчаной бури, ни намёка на что-то живое. — Но мне никак, Тянь. Тишина. Глухо и пусто. Его пропитало всего. В его голосе безразличия столько, что Тянь искренне удивляется — как ещё тот вообще слышно. Он должен шелестеть ветром, белым шумом, помехами связи. — Я бы сказал, что это нормально, но… — Тянь пытается сказать что-нибудь правильное, когда Цзянь его мягко перебивает. — Я рад, что всё, как выжгло. — действительно выжгло. Почерневшая пустошь находится у него прямиком за роговицей в выгоревшем угле суженных зрачков. — Пока там пусто, я могу спокойно заниматься расследованием. Цзянь даже в таком состоянии умудряется отыскать свет. Отыскать положительные стороны там, где их физически не может. Отыскать невозможное. Тянь уже говорил, что он чудесный? Тянь не перестает этим восхищаться. Тянь сегодня, да и теперь в течении времени, пока Цзянь не соберёт всю сажу внутри и не вынесет её за пределы себя, планирует нагрузить его работой. Вымотать так, чтобы не было времени думать и убиваться. — Для тебя есть особое задание, лицо нашей команды. — тянет его за бледную щёку без прежнего лёгкого румянца, вынуждая того выпутаться из-под руки и хохотнуть. — Подготовь небольшой пресс-релиз и… Цзянь закатывает глаза, снова перебивая. Входит в роль болтливого и веселого, профессионально цепляя маску на лицо. Пожалуй, даже Чэн справил бы хуже, чем он сейчас: — Знаю, знаю, красавчик. — приподнимает руку, загибая пальцы. — Не употреблять слова преступник, субъект, подозреваемый. Сделать уклон на то, что ищем Чан Шун, а не похитителя. Старательно играем в идиотов, которые свято верят в то, что она ушла сама. На провокационные вопросы не отвечаем, информацию даём кратко и по делу — как я совсем не люблю. Обращаемся к преступнику, как к свидетелю через синий экран и убеждаем его в том, что он в безопасности и мы не охотимся за ним. — и всё это на одном дыхании. И всё это ошеломительно правильно. И всем этим Тянь доволен. — Больше воды, меньше фактов и уловка на добровольные поиски пропавшей. — Хороший мальчик. Видишь высокого дяденьку? Он тебя сопроводит на конференцию. — Тянь указывает на парня, одиноко стоящего в дверях, который замечает, что речь идёт о нём и тепло улыбается. — Ага, удачно проинструктировать. Вернусь к обеду. — Цзянь расшаркивается в шуточном поклоне, взмахивает рукой Рыжему и Чжэнси, который провожает его долгим напряжным взглядом, явно не понимая, какого хуя Цзянь за сегодняшнее утро ни разу на нём не повис, не попытался оплести руками, не нёс всякую чушь, от которой обычно башка пухнет. Чжэнси не понимает. Чжэнси напрягается. Чжэнси хмурится и пропускает мимо ушей то, что ещё пару минут назад увлечённо обсуждал. Чжэнси не говоря ни слова идёт вслед за Цзянем, который с преувеличенным дружелюбием подхватил под руку здоровяка из людей шерифа и увел его за собой. Здоровяк ничего такой. На лицо симпатичный, максимально серьезный и на Цзяня поглядывал заинтересованно. Даже сам вызывался помогать ему, под прихуевший взгляд шерифа. Здоровяка зовут Дэшэн и он тут новичок. В прошлом служил в спецназе и перевелся, после огнестрела в плечо, которое, видимо, до сих пор не зажило — тот то и дело кривился, разминая его. Тянь придирчиво изучил его дело, прежде чем отправлять того с Цзянем. Безопасность команды — его личное дело. Цзянь его личное дело. А ещё, судя по такой реакции — ещё и дело Чжэнси, который скрывается за дверью быстро. Шериф прокашливается, привлекая к себе внимание всех собравшихся, пересчитывает их, сверяясь со списком и совсем рядом Тянь оущущает присутствие, на которое тащит невидимой, но такой нахуй сильной рукой. Тащит на пару шагов назад. На один взгляд через плечо — туда, где оказывается задумчивый Шань. У него взгляд блуждающий, ни за что конкретное не цепляется. Но это конкретно цепляет Тяня. Сначала на доску, где красными и синими отметинами места пропажи людей и места нахождения тел. Следом на полицейских, которые ловят каждое слово шерифа, вытянувшись по струнке. На окно, из которого тянет табаком, которым травится Чжэнси. Травится мыслями, о которых если и поделится, то только со стаканом виски, укладывая по полочкам то, что в голове обычно укладываться не должно. Но это же Чжэнси — у него вместо мозга вычислительная машина. Мощная и неподходящая для эмоций, которые его сейчас в душу ебут, а он не понимает, что это за херня и почему так его колотит, толкается, вбивается в ребра с размаху. Шань тоже не сечёт. Шань просечь и не должен. Шань стоит позади твердо и уверенно, сверлит взглядом окно, а следом переводит уже осознанный на Тяня, который пялился на него всё это время. Переводит, вздергивает подборок вопросительно, мол: чё надо? А у Тяня помимо воли губы дёргает в настоящей, ни для кого незаметной. У Тяня помимо воли внутри дёргает тем, что объяснить он не в силах. У Тяня помимо воли возникает сложное и непонятное: тебя. Потому что — что тебя-то? Ну вот что тебя, Рыжий? Чё мне от тебя надо — ты мне хоть ответь. Ты ж умный. Ты ж меня вчера понимал, как ещё никто. Себя я понимать перестал лет в семь. А у тебя вот получилось. Слышь, Рыжий — ответь. Куда мне тебя ещё, если ты уже и так по венам, в мозгах и в том вакууме, куда проникнуть по факту нереально. Ты факты на хуй шлёшь. Законы физики, мироздания, меня. Меня-меня-меня. Рыжий, слышь? Тяню отвлечься приходится и повернуться к полицейским, смотрящим заинтересованно. Со своей речью шериф закончил и теперь ждёт указаний, строго поглядывая на всех. Тянь начинает, поправляя сдавливающий шею галстук, какого хуя он его вообще нацепил-то, бля? — Для начала, мы уведомим всех жителей о том, что начинаются поиски пропавшей. Собираем штат волонтеров к обеду сегодняшнего дня. — разглядывает каждого, замечая удивление на лицах. — Через час должны быть готовы стихийные палатки поблизости местности, которую мы выбрали для поисков, где все волонтёры будут проходить обязательную регистрацию. Молодой парнишка неуверенно вытягивает руку — как в школе, ей-богу. Мнётся, переступая с ноги на ногу и когда Тянь кивает, выступает вперёд. Руки по швам, голова высоко задрана, голос звонким хрусталем рассыпается по душному кабинету, где не помогает даже распахнутое окно: — Разве это не странно, что мы будем собирать личные данные людей? — во взгляде ещё совсем подростковый энтузиазм и живой интерес. Из таких обычно получаются отличные копы, добросовестные и в целом хорошие люди. Таким важно, чтобы всё было по букве закона. Ещё важнее, чтобы по-человечески. Тянь сам таким никогда не был, но этот пацан вызывает сдавленный смешок и снисходительное: — Было бы странно. Но территория леса обширная и есть вероятность, что кто-нибудь потеряется. — разводит руками, тут же сметая предварительный портрет субъекта, передавая распечатку с сухим текстом, где нет и половины того, что этим ребятам про преступника предстоит узнать. — Это достаточная причина? Парнишка, улыбается смущённо, отступая назад: — Она не вызывает подозрений. Тянь продолжает говорить, мечтая поскорее покончить с этим и выйти на улицу перетянуть: — Мы не будем запрашивать данные о месте работы или личную информацию. — сигареты здорово помогают отвлечься. Потому что больше, чем покурить, тянет к Рыжему. Посмотреть, перекинуться парой слов, потрогать. — Только телефон, полное имя и адрес проживания. — языком его потрогать. Слизать веснушки и злоебучее «отъебись». Блядь. Приходится прилагать усилия, чтобы не сбиваться с мысли и не сказать того, чем на самом деле голова забита. — Этого нашим экспертам хватит, чтобы прошерстить их личные дела, приводы и всё, что сможет нас заинтересовать. Тянь делает шаг вперёд от греха подальше. От Рыжего подальше. Приваливается к столу, концентрируясь на тучном мужичке, который встряхивает лист, поправляет очки на переносице и гундосит: — Хитро, но почему вы так уверены, что там будет тот, кто нам нужен? И отвечать Тяню не приходится. Приходится слушать. Голос, который нервы выкручивает и Тяня почти дёргает всё-таки повернуться. Посмотреть. Потрогать. Языком, его, сссука. При всех. — Потому что такие люди тщательно следят за ходом расследования и субъект не сможет пройти мимо такой приманки. — Рыжий поясняет, как детям малым, шуршит листами позади. Рыжий даже не догадывается, что вызывает внутри какую-то лютую жажду, с которой хуй справишься. — Возможно, вы уже допрашивали его ранее. Возможно, он даже предлагал вам любую возможную помощь. Настаивал на этом. — Все тела находили на юго-западе. Значит, поиски мы будем проводить на северо-востоке, как можно дальше. — собственный голос звучит ровно, спокойно, точно не Тянь сейчас представлял, как же ахуенно будет выглядеть смущенно-раздраженный Рыжий, если Тянь его всё-таки потрогает. Взасос потрогает. А потом Рыжий потрогает его кулаками. И так до тех пор, пока кто-нибудь из них не отключится. Предположительно — Тянь. Предположительно — от ебучего восторга. Предположительно — восторг не отпустит, даже когда он придёт в себя и с таким же вот будет рассматривать кровоподтёки на теле. Один из недовольных подаёт голос, откладывая лист подальше, точно эта херня ему и вовсе не нужна: — Какой в этом смысл? Мы тупо потеряем время. Где-то среди толпы слышится одобрительный шепот, на который Тянь внимания не обращает. Ему реально выйти надо. Выйти и выветрить из головы эту муть, которая перерастает из безобидно-терпимых мыслей в опасно-требующие. Его, Рыжего, требующие. Требующие, чтобы он ещё хотя бы раз. Ёбаный раз. Вот так же, как утром: Тянь, ты заебал. Из тела эту херню выветрить. Вытравить, выскоблить, да что, блядь, угодно — только бы отпустило. Потому что, кажется — отпускать оно и не думает. Потому что зарождается оно вовсе не в голове. Где-то в груди — далеко, за ребрами, ширится, выламывает грудную клетку, разливается вниз, топит нутро. Топит то, что затопить нереально — там ебучий вакуум. Там нихуя уже давно не было. Теперь там есть Рыжий, чёрт его дери. И что он там забыл, Тянь не понимает. И как оттуда его вытащить — тоже. Поэтому говорит наскоро, нащупывая в кармане спасительную пачку сигарет: — Как только субъект почувствует, что мы подобрались к нему слишком близко — он немедленно избавится от жертвы. Если мы этого не хотим, нам нужно сосредоточить внимание на том, что Чан Шун не похитили, а она пропала. Натыкается глазами на притихших, обрабатывающих необычную для них информацию полицейских. Напарывается спиной на острый взгляд Рыжего. Такой же острый, как и он сам. Такой же безупречно колкий, как и его слова. Все, кроме: Тянь, ты заебал. Слова, которые тот произносит сейчас, почти лишены эмоций: — На северо-востоке обширная территория, лесной массив, где субъект будет чувствовать себя комфортно. Там есть туристическая тропа, по которой бегала Чан Шун, поэтому обоснование для поисков именно там, у нас есть. Говорит с холодом и отстранённостью, которую Рыжий, оказалось, не умеет показывать. Которую по отношению к Тяню он никогда не проявлял. По отношению к Тяню у него всегда ярко, резко, насыщенно — до зияющих дыр в вакууме. По отношению к Тяню у него: Тянь ты заебал. Которым Тяня неслабо так въебало. Которым бы ещё раз основательно вмазаться. Тянь спешит, поглядывая на время. Торопится на улицу к молчаливому Чжэнси. Торопится, давая последние указания: — Из Гуанчжоу уже направили экспертов, которые присоединятся к каждой группе волонтеров. В них будете рассредоточены и вы. — переворачивает лист, показывая, что позади есть план распределения, провожая взглядом сорвавшегося с места шерифа, пытающегося прикрыть трель телефона. — На каждую группу по одному штатному полицейскому и одному эксперту, который будет одет в гражданское. Ваша задача следить за поведением каждого участника группы. О чем они говорят, как себя ведут, запоминайте малейшие детали. Особенно выделяйте тех, кто активно интересуется расследованием или много знает о его ходе и о прошлых убийствах. Нам необходимо показать субъекту, что он на шаг впереди. Что расследование идет согласно его плану. Согласно его ожиданиям. Отталкивается от стола, кидает на Шаня многозначительный — голодный, жадный, плотоядный — взгляд, мысленно прося его закончить с ними. Тянь уже не понимает никотиновая это ломка или ломка по чужой убийственной ненависти. Поэтому не дожидаясь, что его в очередной раз пошлют на причинное место — решает уйти сам. Хотя бы на пару минут в тишину и покой пустой улицы, где фонари один за другим гаснут. Где угаснет и то, что разлетается искрами кострища внутри. Но не успевает сделать и пару шагов от двери, которую только миновал, как его нагоняет переполошившийся шериф. Глаза у него как-то странно поблескивают. Волосы встрепаны, а на лбу проступила испарина. Он переводит дух, поджимает губы, вдыхает носом до расширяющейся диафрагмы и хрипит: — Мне только что позвонили… — стирает со лба пот ладонью, трёт его до красных пятен. — В соседнем округе было совершено нападение на девушку, похожую на Чан Шун. Ее личность ещё не установили. И судя по его виду — ничего хорошего их там не ждёт. Судя по его виду, там дело из ряда вон. Тянь хмурится, тут же спрашивает главное: — Она жива? И в ответ тишина. В ответ болезненный взгляд и белеющее на глазах лицо. В ответ шериф качает головой, а потом и вовсе шумно выдыхает. У него тремор в руках, которыми он отчаянно нащупывает на груди серебряную звезду. Тянь укладывает руку ему на плечо, понимая, что проветриться ему навряд ли светит. А вот другой округ с Рыжим — ещё как. Заглядывает ему в глаза, дожидаясь, пока тот возьмёт себя в руки. Тянь уже понял, что шериф воспринимает это дело слишком близко к сердцу. Ещё в первый день. Сжимает ладонь на плече покрепче, взывая к голосу разума, которым он должен сейчас руководствоваться, говорит неспешно, монотонно-успокаивающим: — Поисками будут руководить Чжэнси и Цзянь, если появятся какие-то вопросы, обращайтесь к ним. Ещё раз обговорите с подчинёнными план. Я жду от них полной отдачи, если они что-то сделают не так, это может стоить нам ещё одной жизни. — следующее произносит с особым нажимом, потому что это, пожалуй, важнее всего сейчас. — Никому не говорите, что случилось в соседнем округе, мы сами туда поедем. Родителям тоже не сообщайте и внимательно следите за теми, кто подходит их поддержать. Я позвоню вам, когда мы осмотрим тело. Шериф, это скорее всего не она. Проветриться, как того хотел, уже не получится. Только сильнее Рыжим пропитаться, ну твою ж мать…