Истории Железного архипелага

      От резкого рывка всё тело вспыхнуло нестерпимой болью. Крик отозвался в ушах как не свой, а после сорванное горло заклокотало. Ещё бы немного, и Ицтли потерял бы сознание.       Спустя несколько минут парень отдышался, посмотрел наверх и истерически всхлипнул, увидев наконец, что порошок из его фляжки стал железной нитью, зацепившейся за уступ когтистым выростом на конце. Он и забыл, что может так сделать. Зачарованная пыль отозвалась на его кристально чистое желание жить и приняла наиболее подходящую форму. До камней, о которых бился прибой, оставалось где-то… Много, но меньше половины.       Ицтли висел на нити перезревшим фруктом. Она целиком оплетала одну его руку и грудь, но вторая рука оставалась свободной. Боль потихоньку уходила, возвращалась чувствительность.       Юноша с тихим зубовным скрежетом подцепил алебарду, осторожно вытянул её из-за спины и стал раскачиваться. «Вперёд, назад, вперёд, назад», — повторял он про себя, стараясь как можно удачнее попасть светящимся наконечником в брешь, которую ему показывало чувство Стихий.       Рывок!       С характерным звуком лезвие вонзилось в камень. Сразу же перекинув нить через древко, Ицтли мысленно приказал зачарованному порошку зацепиться возле наконечника. С тихим шорохом железная верёвка перетекла от руки к лезвию и прилепилась к каменной поверхности гематитовой кляксой.       Спуститься на берег, который здесь был весь изрезан прибоем и едва ли пригоден для пешей прогулки, Ицтли удалось за час. К концу этого времени он весь дрожал от напряжения. Пару раз едва не сорвался, после чего переводил дыхание, цепляясь за еле заметные выбоины. Чёрная блестящая ниточка, связывающая Ицтли с его оружием, становилась всё тоньше с каждым пройденным метром.       — Надеюсь, я смогу тебя вытащить? — пробормотал парень, глядя на тонкую полоску древка, торчащее из скалы, и потянул нить на себя.       Сперва показалось, что алебарда так и останется там торчать вечным напоминанием, но потом оно всё быстрее заскользило по утёсу, как по льду.       Ицтли сосредоточился и вытянул руку. Железное лассо дрогнуло и как будто обрело собственный разум. Оно резко вытянулось в сторону, как змея в броске, и, плавно перехватив древко в воздухе, аккуратно поднесло оружие к его владельцу.       Парень окинул взглядом наконечник, вздохнул, заметив свежие царапины, и стукнул по фляжке:       — Vira.       Зачарованное железо впиталось внутрь, оставив в воздухе рассеивающийся элементальный след с примесью металлов. Плохо, такими темпами фляжка скоро вся кончится.       Справа и слева вздымались утёсы, скрывающие небо над головой. Ветер трепал плащ и заставлял покрываться мурашками, особенно когда пробегал по расцветающей синяками руке. Онемение не собиралось проходить, хотя пальцы гнулись нормально. Что делать дальше, было решительно непонятно.       Ицтли прищурился и снова призвал элементальное зрение. Вблизи всё было безрадостно: ни подняться наверх, ни нормально пройти, если только вплавь, но надо быть сумасшедшим, чтобы по такой погоде нырять. Море слишком волновалось, тут бы лодку… И тут чувство Стихий наткнулось на провал неглубоко рядом с монолитным камнем. Судя по всему, он вёл в какую-то пещеру, где был воздух и огонь. Неужели факелы?       — Это ещё что за фокусы? — пробормотал парень, пытаясь уловить, что же ещё там находится, но настолько далеко его чувства ещё не простирались.       К счастью, ледяной воду назвать было нельзя. Холодная, но терпимо. Да и вход в чьё-то тайное убежище был не так глубоко. Однако когда Ицтли выплыл на край естественного бассейна, то первым делом попробовал согреть себя элементальными силами. Получилось не очень: огонь ему не слишком охотно отзывался.       Еда вся промокла и грозила испортиться. Кое-как запихнув в себя остатки походной снеди, парень пошёл вперёд по туннелю. Лезвие алебарды мягко светилось лунным светом, разгоняя окружающую тьму.       «Не похоже, чтобы это было шахтой. Ни распорок, ни рельс, ни вагонеток… Даже следов от кирок нет. Но при этом это не просто трещина в породе, раз тут кто-то живёт и зажигает факела. Откуда-то поступает воздух, а если есть вентиляция, то есть и выход, ведь так?»       Ицтли остановился перед куском, напоминающим облицовку стены. Узоры Гео на ней причудливо переплетались с самоцветами, в магическом свете напоминавшие ночное небо с искорками звёзд. Отчего-то созерцание подобного вызывало тоску.       Дальше коридор начинал петлять, идти на подъём. Появились ступеньки высотой до груди. И везде отголоски Гео. Если бы не защита Металла, от такой концентрации элементов можно было и заболеть.       «Неужели Хитер побывал здесь?» — внезапная догадка промелькнула в голове, и тут юноша увидел впереди факельный свет. Вот только это был не факел, как оказалось.       Ицтли вышел в нечто, напоминающее огромный зал или амфитеатр. Все элементальные потоки вели вдоль рядов созданных ступенек вниз, к центру, где бурлил водяной купол, от которого ввысь устремлялся поток Гидро.       — Что. За. Дрянь? — ошарашенно выдавил из себя ученик хористов.       Стены и ступеньки амфитеатра были выложены там самым звёздным камнем, а на возвышениях стояли… гео-конструкции?       Факт оставался фактом: водяной купол питали колонны из кристаллизованного Гео, гудя и мерцая таким знакомым желтоватым светом. И ладно бы только противоестественный союз инертной и лабильной стихий, так всё это освещали висящие в воздухе багровые сферы, полные Пиро, создавая атмосферу чего-то болезненного и тревожного. Молочный отблеск лезвия алебарды еле-еле разгонял царящую здесь меланхолию.       В который раз помянув Архонта, Ицтли стал осторожно переходить по кругу к другой стороне амфитеатра, где виднелся ещё один проём. Он вёл в туннель, поднимающийся наверх, и совсем скоро Ицтли стоял у выхода из пещеры. Однако была одна проблема…       Печать. Гидро-завеса загораживала проём.       — Да вы, Бездна, издеваетесь, — Ицтли сжал рукоять алебарды и оглянулся назад. — Мне что, надо сломать эту конструкцию внизу?!       Слабые отголоски показались чьим-то издевательским смехом. Парень глубоко вдохнул, выдохнул и пошёл обратно.       Он понятия не имел, кто построил эту вещь и для чего, а также что она делает. Зная принцип работы, можно было бы безопасно разрушить чужое построение, но если подойти спустя рукава… А учитывая тот поток энергий, который там сосредотачивался… Представить силу стихийного взрыва не получалось.       «Отлично, просто превосходно. Печать на выходе не оставляет мне другого выбора».       Ицтли не мог сказать точно, сколько прошло времени. Снаружи пещеры ещё было светло, но высоко ли ещё солнце или уже клонится к закату, было непонятно. В глубине же, рядом с причиной элементального дисбаланса всех окрестных земель, чувство времени терялось вообще.       Монотонное бурление воды, тихое шипение огненных сфер, гудение базальтовых колонн — всё это вводило в транс. Гипнотизировало своей однообразностью, завораживало повторениями и водоворотами. Однажды кем-то созданный, этот стихийный механизм работал совершенно самодостаточно. Разве что тонкие ниточки тянулись куда-то ввысь, которые, будь у Ицтли больше возможностей что-либо сделать, могли бы привести к хозяину конструкции.       Парень сидел рядом с коридором, ведущим к печати, и безэмоционально пересыпал железный песок из горсти в горсть. Шорох помогал справиться с накатившей апатией, позволяя размышлять в поисках решения, как же выбраться из этого кусочка чьего-то маленького царства, выложенного звёздным камнем.       Мысли, однако, вертелись вокруг Хитера и его предательства. Ицтли из раза в раз вспоминал, как мальчишка его толкнул, виновато улыбаясь, но вместе с тем… Он сделал это совершенно осознанно.       Почему?       Эти желтоватые искры, видные даже без элементального зрения. Искры Гео, стихии, которая раскрошила камни под его ногами — откуда у простого ребёнка может быть такая сила? Ведь даже если он сам справился с болезнью, что не удалось Мите, Стихия в крови не дала бы ему магические способности! Однако Хитер совершенно точно использовал Гео — и тоже по своей воле.       Как?       Было двое мальчишек из Глашта, которые столкнулись с Тенью… Один увёл её за собой, другой прибежал в деревню — почти прибежал, но элементальное отравление свалило его за околицей. А первый привёл её к Печатям на дне залива, и они её развеяли.       Ведь так?       Но тот же Хитер привёл и его к Печатям на дне залива, после чего Ицтли нашёл…. вот всё это противоестественное.       Как одно связано с другим? Неужели Хитер тоже побывал здесь? Но как тогда он проник сюда и, главное, покинул этот зал с резонансными контурами? Печать на выходе однозначно была новой и не обладала силами, способными прогнать Тени павших Архонтов. Скорее всего, её поставил тот же, кто создал эту залу, но… Когда?       — Наставник Альфред, вы мне сейчас очень бы помогли, — совсем тоскливо прошептал юноша, вырастив из железной пыли красивый, почти что серебристый цветок. Он продержался секунды, а потом рассыпался, снова став послушными чёрными опилками. — Я уже совсем ничего не понимаю. Меня хотел убить тот, кого я должен был защищать. Меня преследовали, я сражался с чудовищем, плыл в водах залива… Я был на празднике Длани Архонта, я познакомился со столькими разными людьми, а теперь совсем потерялся. Что мне делать, учитель?       Отчаянно хотелось закрыть глаза. Всеподавляющее ощущение безысходности заставляло тяжело дышать. Было очень обидно, и на самом деле было, на что обижаться. Было очень тоскливо — особенно от мысли, что выйти из пещеры не получится, что он обречён умереть тут от голода. Ведь даже если госпожа Рита вспомнит о своей молнии для хористов, разве Ицтли смогут найти? Разве возможно разрушить Печать снаружи? А изнутри… Изнутри её питает водяное эхо. Такие вот очевидные факты.       Ицтли высыпал весь оставшийся порошок из фляжки и встал на ноги. Всё казалось совершенно бессмысленным. Действительно, лучше было остаться здесь и тихо-мирно умереть, никому не нужным, покинутым и преданным. Однако юноша глубоко вдохнул и произнёс, ни к кому конкретно не обращаясь:       — Я отказываюсь. Эти чувства не мои. Кем ты бы ни был, я буду сражаться! — и метнул каталитическую сферу в водяной купол.       Сгусток металлов, лучась молочно-серебряным как маленькое солнышко, пробил границу элементальной конструкции и осветил её изнутри.       «При реакции воды и железа образуется ржавчина, — произнёс из воспоминаний Альфред. — Она отравляет воду и, в зависимости от концентрации, меняет её потоки. Тот же эффект мы наблюдает в Стихиях. При соединении Металла и Гидро…»       — Оба элемента трансформируются, — со злой усмешкой повторил Ицтли слова учителя и подхватил алебарду. Водяной купол вспыхнул, выжигая очертания внутренних течений. Они разорвались, как корабельные канаты, расплелись на нити и со всей накопленной в них силой вырвались наружу.       Ничем не управляемые. Ничем не сдерживаемые. Резонирующие с базальтовыми колоннами. Устремляющиеся к пиро-светильникам. Бурая, грязная вода, бьющая мощным фонтаном в потолок амфитеатра.       Тонкая, почти физическая боль от распада Гидро отрезвила парня. Взмахнув алебардой, он сковал льдом волну, которая едва его не сбила с ног. С резким треском рухнула первая из Гео-колонн и рассыпалась испаряющимися камнями. Огненные шары также мерцали, вот-вот обещая упасть.       «Сейчас же всё взлетит на воздух!» — ужаснулся Ицтли и побежал наверх, не оглядываясь на шум. А он с каждой секундой становится всё зловещее и громче.       «Лёд! Лёд! Крио! Стужа! — повторял он про себя, посылая морозные волны за спину и надеясь, что это хоть немного сдержит бушующую воду позади него: — Да почему ты наверх течёшь, там же другой коридор есть! В залив!!!»       Вот и порог, который по прежнему закрывала Печать. Ицтли взвыл, резанул обледеневшей алебардой — и завеса порвалась, больше ничем не подпитываемая.       Парень вывалился наружу, упал, кое-как поднялся на четвереньки, а после рванул с места до ближайшего укрытия.       «Ещё минута… Двадцать секунд… Десять…»       Оглянувшись на холм, Ицтли спрыгнул в овраг, по дну которого тёк ручей, и прислонился к его стене. И пусть там везде была влажная глина и галька, они были во много раз лучше, чем плиты, из которых был сложен амфитеатр.       Земля дрогнула. Деревья вокруг зашумели, вода в ручье запузырилась, плескаясь о камешки, и тут сильнейший порыв ветра пронёсся над оврагом. А после раздался такой сильный и жуткий звук, что Ицтли где стоял, там и упал, зажимая уши ладонями и беззвучно крича.       Вонь раскалённого камня, пепла и песка, чувства бьющих позади молний, огненного гриба, поднявшего в воздух мириады кусков породы — все эти титанические силы за пределами доступных человеку были приведены в действие именно им, учеником хористов, Ицтли из Натлана.       От этой мысли стало очень и очень зябко.       Когда всё более-менее успокоилось, юноша выглянул из оврага. Там, откуда он бежал, должен был находиться холм, только теперь его не было. Находилось только грязно-буро-серое облако, из которого всё ещё выпадали обломки и едва заметно клубился огонь.       «Мне начинать себя бояться?» — хихикнул парень, машинально двигая рукой. Остановился, посмотрел на пальцы — в глине остались отчётливые следы от его ладоней.       Промелькнула идея, что бояться можно начинать, когда он сам сможет устраивать подобные стихийные взрывы, а не круша чьи-то чужие элементальные конструкции, но Ицтли по-быстрому отмёл все эти нервные мыслишки в сторону. Надо было возвращаться в Глашт и поговорить с госпожой Ритой. Действительно надо было.       А вот в чём Ицтли сомневался, так это в том, хочет ли он по пути встретиться с Хитером.       Потребовалось сделать короткий привал. Разжёгши огонь, молодой путник насадил одну из выловленных рыб на веточку и стал жарить её над костерком. Ветер в лесу почти не ощущался, да и дождя не было.       Юноша не сразу понял, насколько устал после того падения и времени, проведённого в пещере. Сопротивление чужому и незримому давлению отняло у него много сил, поэтому перед возвращением в деревню надо было хотя бы немного прийти в себя. Как бы это ни звучало.       Ицтли безразлично смотрел, как потихоньку пузырилась рыбья кожица, исходя жирком и влагой. Запах стоял неописуемый, гораздо лучше, чем то, чем пахли обрывки ткани, куда была завёрнута его походная снедь.       Почему-то снова накатывало лёгкое безразличие. Ни с того, ни с сего, без внутреннего побуждения или внешнего повода. Хотя нет, готовка рыбного шашлыка вполне себе подходила на причину. И вот так потихоньку погружаясь в лиричные думы, слушая шелест листьев и лесные звуки, он вдруг вспомнил одну историю, которую прочитал в библиотеке Башни:       «На берегах Великого моря жило большое племя. Мужчины удили рыбу и ловили жемчуг, женщины ткали сети, а старики воспитывали детей. И так было из года в год, словно древний закон, который немыслимо нарушить.       Однако однажды пришло другое племя и встало на постой по соседству с хозяевами здешних земель. Их встретили гостеприимно и поделились своими знаниями, как жить на берегу моря, как ловить рыбу и находить жемчужины.       Другое племя с благодарностью приняло дары новых соседей, но втайне позавидовало их мирной жизни и богатству, которых не видали они с тех пор, как покинули свои родные земли. Затаили они дурное и положили глаз на охотничьи угодья, на морские просторы и на возделываемые поля; на юных дев и на мужей, крепких от благой жизни.       Сговорилось другое племя с иноземцами и провело их тайными тропами прямо к деревням хозяев побережья. Но не осталось их коварство незамеченным — успело уйти первое племя от войны, которая стремилась разрушить всё, что было им дорого, скрылось в лесах, надеясь переждать вражеский набег…»       Ицтли положил дожарившуюся рыбину на подсушенную ткань и насадил на веточку последнюю из пойманных. Пламя костерка трепетало, взрыкивая от падающих на него жирных капель, ворчало на сучьях и валежнике. Кажется, стал накрапывать мелкий дождик, но под еловыми лапами пока оставалось достаточно сухо.       «Не знало первое племя, что не набег это был. Сговорились вероломные чужами с иноземцами отобрать у них земли и зажить на них самим, словно хозяева, вернувшиеся домой. Когда же стало это очевидно, как день, ослабли руки мужей, пропала красота дев, захирел лес. В ядовитое болото превратилось их убежище, из укрытия становясь могилой. И словно всё племя превратилось в стариков, собираясь ночами и думая тревожные думы.       И был среди стариков один юноша, который искал новые тропы среди поваленных деревьев. Ни болезни, ни отчаяние не смогли его побороть. Он один сидел на собрании племени, побуждая всех пойти вперёд и найти новые земли, чтобы вновь слышался детский смех в деревнях и танцевали девушки весной.       Но не верили ему ни мужи, ни старейшины. Считали обезумевшим от горя, ослеплённым тоской по дому, которого у них теперь не было. Заставляли его молчать, а сами всё размышляли и размышляли.       И в один день не выдержал юноша. Вскочил он посреди собрания, гневно поклялся найти место, куда не придёт война, и привести туда всех своих соплеменников. Вновь старейшины попытались его урезонить, но не стал в этот раз слушать их юноша, и ушёл тайными тропами. Попытались его остановить мужчины, поймать сетями, но обошёл он все ловушки. Недаром был лучшим следопытом племени. Не дрогнул он, даже когда услышал зовущий обратно голос матери.       Покачали головами старики. Решили, что сгинет в болотах этот своевольный Анкхо, и вновь предались тяжёлым думам…»       От внезапного шороха в кустах Ицтли схватился за оружие, но сразу расслабился, не ощущая угрозы.       — Хэй, кто ты? — вполголоса спросил парень, глядя на дрожащие веточки.       Из куста показалась остроносая мордочка, рыжая и с умными глазами.       — Лисёнок? — усмехнулся Ицтли и посмотрел на жареную рыбу. — Тебя запах привлёк?       Зверёк тявкнул, словно понимая вопрос, и выбрался из зарослей, совсем-совсем не боясь ни огня, ни человека. Подкрался к рыбе, посмотрел на путника и уселся на задние лапы.       — Да ты совсем ручной… Откуда же завезли твоих предков? Из Мондштадта или Инадзумы?       Лисья мордочка казалась усмехающейся. Говори, говори, человек, но какая разница, откуда я? Важно то, что я здесь и сейчас. И хочу кушать.       Ицтли надломил веточку и снял с её рыбный шашлычок. Запоздало подумал, что с солью было бы вкуснее, но чего не было, того не было.       — Это тебе, — парень пододвинул к лису одну из рыб, а сам стал бодро счищать мясо с костей и скидывать потроха в отдельную кучу.       Для полноценной походной трапезы не хватало не только соли, но и хлебных лепёшек, однако юноша надеялся пополнить запасы в Глаште. А так получилось неплохо, в собственном соку.       — Йяф!       — Ты уже? Ладно, вот ещё, но это последняя. Я тоже голодный.       — Фрр.       Ицтли поймал себя на желании почесать лиса за ушами, но вдруг живо представил, как эта улыбающаяся мордашка скалится и кусает его между пальцев, и отвёл руку.       — Слышал я такую сказку, будто инадзумские лисы произошли от оборотней. Их называют кицуне. Вот интересно, есть ли в тебе их кровь? Хочется думать, что есть, поэтому ты меня и не боишься.       Лис грыз рыбью голову и даже не делал вида, что внимательно слушает.       — А ладно, мне просто надо было выговориться. Столько всего произошло за последнее время… Как будто ты действительно меня мог бы понять.       — Фрр?       Парень покачал головой, улыбнулся и посмотрел на догорающий огонь. Водой бы залить…       С раскрытой ладони сорвался порыв ледяного ветра, покрывший землю вокруг костра изморозью. Пламя также притухло, но не до конца. Поэтому Ицтли накинул сверху земли и ещё раз подморозил угли. Вроде бы теперь всё.       Лисёнок посмотрел своими умными глазами на парня и вдруг захихикал.       — Это значит, что ты доволен? Тогда неплохо. Всё, мне пора. Тебе лучше за мной не увязываться.       Ицтли пошёл, не оглядываясь, в сторону, где он видел знакомые скалы, а оттуда и деревня недалеко. Может, до заката как раз и успеет вернуться.       Вернуться…       «…Все думали, что пропал Анкхо, что не выбраться из болот им никогда. Тем большим стало удивление, когда он вернулся, неся с собой свежие фрукты и мёд.       Рассказал юноша, что был в нетронутых войной землях, в сокрытой от завистливых взглядов долине, где полна изобилием земля, где чистые реки, могучие леса и много места для деревень и полей. Но не поверили ему старики, считая, что окончится их жизнь среди затхлых вод, в окружении больных и скрюченных деревьев — вечном напоминании о предательстве тех, кому они доверяли.       "Нет больше нигде мест, нетронутых войной, — сказали ему старейшины. — Всюду, куда ступает человек и бог, приходит смерть. Не будет нам нигде покоя, не будет нигде мира. Всегда будут нам завидовать другие. И только если у нас не будет ничего, тогда и не будет зависти".       Обомлел Анкхо, ощутил, как истончается его дух. Заплакал беззвучно, поняв, что отказывается его народ от собственного будущего. И тогда вонзил он себе руку в грудь и вырвал сердце, в котором хранил мечту о мире, где его люди могли бы жить и процветать.       Ярким огнём вспыхнуло оно, разогнало болотное марево и туманы, висевшие над безопасными тропами. Замолчали старейшины, изумились мужчины, подняли иссушенные плачем и скорбью взгляды женщины. Крикнули дети: "Веди нас, Анкхо!" И только тогда поднялись на ноги все остальные: "Веди нас, Анкхо!"       Тяжело дался им этот переход. Из гиблых топей выли чудовища. Побуревшие деревья смыкались стволами. Но свет горящего сердца отгонял страшные тени, показывал разрывы в рядах вековых стражей. И так кончились болота, едва не ставшие для всех них могилой.       Вывел их Анкхо на лесную опушку, вышли люди под солнечный свет, увидели, как осунулись и исхудали за время, пока предавались мрачным думам. Побежали вперёд за юношей, который светил им и звал за собой. И оказалось племя на берегу реки промеж гор, в долине, о которой рассказывал Анкхо.       Но пока они шли, её нашли другие люди. Городской стеной встретила их долина, башнями и пашнями. Молчали старики, молчал юноша, сжимая пылающее сердце и не веря в то, что видит.       И вдруг открылись створки ворот, и вышел навстречу им воин в блестящей броне. Окинул он пришлых взглядом и снял забрало.       "Я тоже обнажал своё сердце…"»       Как тогда, так и сейчас на этом моменте Ицтли ощутил, как по рукам пробегают мурашки. Слишком ярко и живо он представлял себе эту встречу и совсем не так, как описывалось в книге.       «"...но не только ради своего народа, а ради всех людей, кто бежал от войны. Здесь, в заповедной долине, я построил город, где каждый сможет найти приют. Лишь кто пришёл со злым умыслом, от собственного же зла и сгинет. Так говорю я, Воин Стужи, Архонт Элигос".       "В этом мы отличаемся, Владыка Металла. Я готов принять всех и помочь каждому вернуться к добру".       "И посмотри, что с твоим народом стало. Посмотри, что стало с тобой. Ты истратил все силы, чтобы вывести своих людей из смертельной трясины. Твоё сердце догорит — и что будет дальше?"       "Я умру. Но если ты и впрямь создал город-приют, то я прошу тебя сохранить и мой народ тоже. Если ты прогонишь нас, нам некуда будет идти и всё, что мы сделали, всё, чем я пожертвовал, будет зря. Не будет тех, чьи сердца так же воспылают, как наши, ведь страшнее всего, когда умирает надежда и вера".       "Не говори этого мне. Лучше вернись к своему народу и дай им то, к чему они стремятся. Дай им свою надежду, свои мечты и волю к жизни. Страшнее всего — когда у детей взгляд, как у стариков, Анкхо…"»       В книге же Архонт вольного города принимал вышедшее из леса племя и обещал их защищать от бедствий, которые несла война богов. Сердце Анкхо, когда он услышал эту клятву, вспыхнуло особенно ярко, затмив собой даже солнце, и рассыпалось невесомыми искрами.       Ицтли не сомневался, что тот юноша был на самом деле Архонтом и что он действительно сжёг свой гнозис ради людей.       «Зачем? Разве не было другого пути?» — спросил однажды он у Альфреда.       «Боги не люди, — так ответил ему наставник, — но ничего человеческое им не чуждо. Даже самопожертвование, даже оно».       Ицтли понял, что незаметно всхлипывает. Дождь вокруг усиливался, смешиваясь с его слезами. Под ногами хлюпало, а далёкие скалы закрыла серая дымка. Всё должно было пойти на лад, однако почему же так было невыразимо печально?       «Я как будто бы увидел, как умирает чья-то мечта… Почему у меня такие мысли? Я по-прежнему ловлю чужое настроение? Но чьё? И эта морось, она тоже кажется пропитанной чужим горем. И если это так… Если Печати на дне залива целы… То что же?»       От осознания будущий хорист застыл на месте. Ведь могло статься, что виной всему случившемуся является…       Архонт.       Чужой архонт.       Падший, бежавший из Тейвата в Тёмное море.       Вернувшийся обратно, сбитый с толку, отчаянно тоскующий. Но от того не менее ужасный.       «В прошлом архипелаг Барзель не раз становился бастионом на пути злых божеств, которые стремились обратно на континент развязать новую войну, — от спокойного голоса учителя сердце Ицтли перестало биться, как сумасшедшее. — И каждый раз мы, хористы, побеждали наших врагов».       «Побеждать-то побеждали, но не в одиночку же!» — юноша посмотрел на трясущиеся руки и сглотнул.       Нет, от одной только мысли, что его противником может быть настоящее божество, бросало в дрожь. Он ведь даже не хорист ещё, только учится!       «А теперь, когда я это знаю, меня пустят в Бартануру? Или вместо одной мутации чужой бог натравит на меня сразу две?»       Теперь можно было не сомневаться: нападение на перевале тоже было вызвано действиями враждебного Архонта. Он не хотел, чтобы слухи попали в город и чтобы люди из Бартануры пришли на дальнюю оконечность острова. Ведь среди путешественников мог быть и заклинатель, который сразу же бы понял, что здесь происходит…       Понял ли чужой бог, что его раскрыли?       Взрыв, который учинил Ицтли, сложно было не заметить. А раз так, то и пришлый Архонт теперь знает, что его обнаружили. Он наверняка начнёт теперь действовать, а поскольку парень не успел предупредить своих учителей из Бартануры, то подмоги ожидать не стоит. Справиться же собственными силами… Как? И ответа на этот вопрос не было.       «Надо предупредить деревню, — вспыхнуло у него в голове. — Они ведь совсем беззащитны!»       Добежать до Глашта у Ицтли не вышло. Дождь перешёл в ливень, который вынудил замедлиться, чтобы не подскальзываться на мокрых камнях. Так до конца и не высохшая с той пещеры одежда снова промокла насквозь, перестав защищать от ветра совершенно.       Юноша еле-еле нашёл ложбину, где не было так сыро и ветрено, после чего стал дожидаться более подходящей погоды. В один момент ему показалось, словно он увидел в небе зарницу, но раз грома не было, то, скорее всего, это был обман зрения.       Пока он переводил дух и пытался согреться, то каждую минуту осматривал окрестности элементальным зрением. Ощущение, словно за ним снова пристально следили, крепло с каждой минутой. Ужас, который его охватил от осознания того, кто может оказаться его противником, постепенно пропадал, сменяясь нервозной решительностью сделать всё, что будет в силах.       Ицтли смотрел на водяные потоки, стремительно текущие вниз по склону, и прикусывал губу, надеясь, что сможет выиграть хоть немного времени, если дело дойдёт до настоящего боя. А там…       «Когда я решил, что буду их защищать?» — внезапно удивился парень и посмотрел на свои руки, сжимающие алебарду. Они показались ему настолько чужими, что он даже снял перчатки чтобы убедиться в обратном, и усмехнулся, глядя на свои чёрные ногти.       — Бог, который прячется за дождём… Неужели все Архонты такие трусы? Я знаю, ты меня слышишь… Боишься показаться мне на глаза?       Ицтли осёкся, заметив неясную тень на склоне другого холма, но стоило только моргнуть, как она пропала без следа.       Сердце пропустило удар. Парень судорожно вдохнул и выдохнул, тряся головой: «Да что со мной не так?!»       Через несколько минут ливень снова сменился моросящей капелью. Ученик хористов осторожно вышел из укрытия, отряхнулся от кусочков льда и, держа алебарду наготове, мелкой трусцой побежал по относительно ровной тропке.       Камешки под ногами утопали в грязи, которая жирными слоями налипала на обувь и штаны. Даже края плаща, казалось, пропитался глиной. Ицтли оглянулся на возвышенность с которой спустился — тучи, вроде бы, расходились — и перевёл взгляд на долину. Глашт должен был находиться в той стороне…       Нога предательски заскользила. Ицтли взмахнул руками и вонзил древко в почву. Кое-как вернув опору под ногами, парень встал во весь рост и с шипением втянул воздух сквозь зубы.       На обломке скалы выше стоял мальчишка со скрещёнными на груди руками. Его глаза мерцали жёлтым. Гео.       Морось резко прекратилась.       — Хитер, — Ицтли выдернул алебарду из грязи, — не ожидал тебя увидеть… снова.       — Я тебя тоже! — звонко ответил тот. — Ты зачем всё поломал?       — Что, прости?       — Ты зачем сломал папино святилище?! Ты хоть знаешь, сколько он его делал?!       — А зачем?       — Что?!       — Зачем ты меня столкнул?!       — Чтобы показать тебе огни, которые я видел! Ты бы не умер, дядя! Тебя мой папа бы спас!       — Ты в своём уме? Зачем ему меня спасать?!       — Потому что он хочет делать людям добро! Он сам мне так сказал! А ты всё разрушил!       — Да кто вообще этот твой папа?       Хитер покачал головой и посмотрел с таким взрослым осуждением, что Ицтли даже смутился:       — Мой папа — король туманов! Он спас меня, когда я спрыгнул от тени в море, и спас бы тебя. А ты всё испортил. Всё испортил! Ненавижу тебя!       — Твой папа — злой бог!       — Заткнись!       Ицтли рванулся в сторону и только потом понял, зачем это сделал. Влажный шлепок едва не опрокинул парня, забрызгав с ног до головы.       Там, где он стоял, теперь торчало каменное копьё.       — Ты ничего о нём не знаешь! Вы, взрослые, только всё разрушаете!       Ицтли отпрыгнул от нового копья. А в руках паренька тем временем крутилось третье и росло четвёртое…       — Когда мой папа станет здесь королём, он прогонит всех взрослых!       Земля содрогнулась и пошла волнами. Повсюду засияли желтоватые прожилки.       «Нет!»       Гео-колонна подбросила его в воздух, чуть было не переломав кости. Ицтли не глядя взмахнул алебардой и приземлился во что-то мягкое. Секундное забытье сменилось резким запахом сырой тины и звуками мягких шлепков вокруг.       «Стужа!»       Парня подкинуло в воздух, но в этот раз это была его стихия. Крио.       Ицтли встретился взглядом с Хитером. — Почему ты… — испуганно выдохнул мальчик и запоздало отшатнулся.       А потом произошло то, что Ицтли не смог предвидеть.       Он хотел ударить ребёнка алебардой плашмя, чтобы лишить сознания. Но холодное железо, светясь яркой нотой боевого псалма, само развернулось и вонзилось Хитеру в живот.       Мгновение застыло, скованное невероятным морозом, охватившим парня целиком. Он видел, как гаснет Гео в глазах Хитера. Он видел, как мальчик неверяще касается руками древка, торчащего из живота. Как рассыпается сталагмит, который должен был полететь в него и прикончить. А потом время рванулось вперёд, как разломавшая лёд река. Ицтли вместе с мальчиком покатился по скале. Алебарда осталась где-то наверху. Чахлые кустики камеломок, мох и лишайники мелькали перед глазами грязно-зелёной полосой.       В один момент Ицтли не смог больше держать Хитера и выпустил его из рук. Сгруппировавшись, парень ещё несколько секунд скользил вниз, но потом остановился на относительно ровной поверхности. Похоже, это было подножие холма.       Ицтли поднялся на руках, мотнул головой и чуть не вырвал от тошноты. В голове билась одна только мысль: «Нет!»       Хитер нашёлся возле камня совсем недалеко от Ицтли. Он зажимал руками место, куда его ударило зачарованное оружие, и что-то бессвязно шептал, глядя широко раскрытыми глазами вдаль.       — Ты как?! — Ицтли отодрал от плаща наиболее чистый участок подкладки и присел рядом с ребёнком. — Хитер! Не молчи!       — Па… ма… — мальчик, похоже, не соображал от шока, поэтому не сопротивлялся, когда юноша убрал его руки в стороны… а потом отчего-то замер.       Ицтли сглотнул ставшей резко горькой слюну и машинально прикоснулся тканью к ране. Чисто чтобы удостовериться. Подержал, отнял, посмотрел на свет.       Взгляд Хитера стал осмысленным. Он расстегнул рубашку и провёл пальцами по страшному разрезу, который должен был превратить в кашу все его внутренности.       — Дядя… Дядя… Дядя! — Хитер поднял голову. — Почему мне не больно?!!       Юноша выбросил тряпку в сторону и встал на ноги. Ицтли не мог сказать, с каким выражением на лице он сейчас смотрел и какие эмоции плескались в его глазах. В голове было пусто, но совсем по-особенному, как раньше ещё не бывало.       «Кровь любого живого существа содержит металл. Так ты можешь определить, кто перед тобой: смертный, нежить или голем, сотворённый из стихии».       Весь ужас ситуации оказался в том, что у Хитера не было крови.       «Учитель Альфред, почему я такой плохой ученик?»       — Хитер, ты… — Ицтли понял, что у него текут слёзы из глаз. — Твой «король туманов». Он тебя не спас, а превратил в… Ты больше не человек. Ты его кукла.       — Я… Я… — мальчик сжал кулаки и вдруг резко встал на ноги. Его лицо исказилось и он выкрикнул. — Я не верю!       Ицтли упустил момент, когда черты Хитера поплыли. Мальчик сделал ещё шаг, словно собираясь ударить хориста, и посерел. Ещё секунда, и пемза рассыпалась на камешки, в которой гасли следы Гео.       Они докатились до ботинков, и Ицтли вздрогнул. Он вытер лицо от грязи и пошёл за своим оружием.       «Обман… Везде обман, — думал юноша, подбирая алебарду, — Неужели именно это и есть суть стихии чужого бога? А какая тогда суть стихии моего?»       Парень посмотрел на лезвие алебарды, на котором теперь хватало зазубрин и царапин, и заплакал в голос:       — Прости меня, Хитер… Я не хотел. Клянусь, я не хотел!       Солнечный луч отразился от потускневшего лезвия и словно тёплой ладонью провёл по щеке.       «Почему… Почему так всё получилось…»       Ицтли глубоко вздохнул и в последний раз посмотрел на камни, оставшиеся от Хитера.       Хотелось сказать что-то напоследок, облегчить душу, пообещать отомстить, но вместо этого парень достал чудом сохранившийся точильный камень и, коснувшись им лезвия алебарды, понял, что её металл снова поёт.       — Что ж, хорошо. Я приду, — усмехнулся он, глядя на подступающий вокруг туман.       Лезвие торжествующе звенело, предвкушая последний бой.