***
Ополчение тренировалось на опустевшей рыночной площади под присмотром Грея. Мальчишки и старики наравне с крепкими мужчинами колотили рваные чучела деревянными палками и временами устраивали спарринги. Грей расхаживал вдоль поредевших рядов, поправлял, иногда выходил вперёд, чтобы продемонстрировать новый приём или поделиться своим опытом. У них не было времени познать тактику, зато они могли отточить некоторые простые удары и движения. Так считал Грей, и Пина с ним согласилась. – Приветствую, принцесса, – Грей обернулся к гостье. – И это все? – Пина окинула взглядом ополчение. На площади осталось от силы пятьдесят человек. – Было больше. Многие выбились из сил, я отправил их домой. Эти пришли на рассвете. – В городе бардак, – поделилась принцесса. – Солдаты пьянствуют. Мне пришлось казнить одного из них, чтобы заставить остальных слушаться приказов. – Это... – Грей задумался. – Это плохо, но другого ожидать не стоило. – Не стоило, значит? – уточнила Пина. – Перед тяжёлыми сражениями дисциплина часто хромает и в легионах. Нам нужно ввести систему наказаний, иначе солдаты не будут ничего делать, – ответил Грей. – И как мне следует их наказывать? Принцесса, к своему стыду, почти ничего не знала об армейских порядках. Для неё вся служба – это Орден. Это тяжёлые, самоотверженные тренировки. И, само собой, спарринги с равными и превосходящими противниками. Но в Ордене никогда не приходилось поддерживать дисциплину. Девы или добровольно, со всем усердием отдавались воинскому искусству, или просто уходили. – Порядки в легионах зависят от трибунов и легатов, – начал Грей. – Но они всегда суровы, иначе солдаты не пойдут в бой, дезертируют или преждевременно предадутся грабежу и разбою. За измену, дезертирство или бунт всегда полагалась смертная казнь. И чем более долгой и жестокой она будет – тем лучше. Трусость, нарушение обычаев или невыполнение приказов карались ударами кнутом, хотя я знал случаи, когда за присвоение богатств, полагавшихся другим солдатам, продавали в рабство. Командир должен быть суров и в меру несправедлив. Даже если солдат был не в силах выполнить приказ, его должно наказать, иначе другие не будут стараться. А если виновника не получается установить, то наказанию подвергается весь коллектив. Даже если они продолжат его покрывать, можете не сомневаться – после вашего наказания, они накажут его ещё раз. Принцесса кивнула и призадумалась. Неужели в армии всё настолько плохо, что солдат приходится мотивировать таким образом? Её наивные представления об имперских легионах, как об армии смелых, верных солдат, если не рухнули, то серьёзно пошатнулись. – Похоже, я у тебя в долгу, Грей. Можешь рассчитывать на мою благодарность в будущем, – Пина мрачно улыбнулась. – Служба Вам – и есть благодарность, принцесса, – Грей вежливо склонил голову. – Научи их сражаться, пока я буду гонять вооруженную пьянь, – с этим пожеланием принцесса удалилась. Грей молча смотрел ей вслед. Пина была наивной девицей, но где-то внутри неё дремал настоящий дракон. Война разрушает нагромождения социальных рамок и оголяет человека до его сущности, до того, кто он есть на самом деле. Выросший в трущобах вор может оказаться настоящим героем, а сноб-аристократ вдруг окажется ленивым ноющим существом, неспособным ни на что полезное без удара кнута. За десятилетия службы Грей научился видеть позади наброшенных масок запертую глубоко внутри настоящую личность. Через две-три недели общения с человеком он узнавал его достаточно, чтобы предсказать, как тот поведёт себя в настоящем бою и каким он станет через год. И если Пина выживет, она, несомненно, вырастет суровым и хладнокровным реалистом и прекрасным воином и командиром.***
Очень давно Гварр не испытывал такого наплыва чувств. Были моменты, когда он боялся. Были септы волнения. Но никогда прежде – ни уходя от семьи, ни в первых серьёзных боях – он не паниковал и не чувствовал такого отторжения от собственного тела. Ему хотелось бы упасть в обморок – и в глазах темнело, а чувство равновесия сильно подводило – но для того будто бы не хватало слабости, или же искренности. Искаженные отражения в серебристом металле казались странными и чужими. Он не узнавал себя. Ему казалось, что ноги, руки, покрытое швами туловище – все они управлялись не им и принадлежали не ему. Поднял руку – и он ли её поднял? Быть может, кто-то другой? Это пугало. Тревожило. Сдавливало грудь и переворачивало внутри кишки. Но Гварр не слышал собственного сердцебиения. Его тело частью реагировало, как подобает человеку, частью не реагировало вообще. И изуродованный, истерзанный варвар тянул время, сидя на полу, глядя в одну точку и не двигая ни единым мускулом. Только так он мог забыться. Только так он мог отбросить странные, чуждые ощущения. – Назовись, – прогремевший голос был ни то мужским, ни то женским. Гварр закрыл глаза. Ему кажется? Дверь никто не открывал. В комнате нет места, чтобы кто-то спрятался. Должно быть, он просто сходит с ума. Точно. Так и есть. – Назовись, – тот же бесчувственный, холодный голос. – Назовись. Нельзя двигаться. Это не его тело. Он не должен им пользоваться. – Назовись. Нет. Это ложь. Его ум ослаб. – Назовись. Безумие. Всего лишь безумие. – Назовись. Голос повторял терпеливо и монотонно. Слог ложился в слог, буква в букву. Интонация не менялась. Она казалась какой-то противоестественной. Гласные не становились ни тише, ни громче. Согласные произносились с недоступной смертным чёткостью. Ударений будто бы и не было. – Назовись. Раздражение. Это раздражало так же, как падавшая раз за разом в одно и то же место капля воды. – Назовись. – Что! – прогремел варвар и заозирался по сторонам. – Моё имя – Гварр! Тишина. Никого. Комната пуста, как и всё время до этого. Всего лишь слабость разума. Всего лишь поселившиеся внутри призраки. – Гварр, – повторил всё тот же монотонный голос. – Это имя известно. Ты единственный выжил. Странно. Собеседник будто не знал или плохо владел садерским языком. Известное имя? Пожалуй. Единственный выжил? Невозможно. Наверняка были и другие, кто сбежал или пережил рану, казавшуюся смертельной. Он знал солдата, которому стрела проткнула глаз – и он выжил! И после этого даже зачал сына. Гварр опустил голову. Сжал кисти в кулаки. Разжал. Так странно. – Кто ты? – наконец, спросил варвар. – Тот, кто защищается, – ответил загадочный голос. – Что? От кого? – Гварр находил странным общаться с собственным безумием. – От людей. От вас, – монотонно ответил незнакомец. Неужели в его разуме поселился призрак крольчихи? – Ха, – усмехнулся варвар. – И как давно? Пауза. Неприятное шипение. Затем собеседник вернулся. – Мне незнакомо ваше летоисчисление. В моём мире двенадцать лет. Вы пришли в мой мир девятнадцать дней назад. Что?! Гварр вдруг подскочил, невзирая на чужое тело. Так он реален! Собеседник! Это кто-то из иномирных магов разговаривает с ним! – Так я не безумен! – воскликнул варвар. – И почему было не убить меня, как и всех остальных? Зачем я вам? В этот раз ответ прозвучал почти моментально. – Улучшение пережил только ты среди всех. Есть другие пленники. Я пытаюсь понять, что позволило тебе выжить, – короткими, рваными фразами вторженец объяснил, что имел в виду. – Улучшение? – ещё один взгляд на шрамы. Он хотел бы впасть в ярость, и, несомненно, впал бы, случись это до пленения. Но уже не мог. – Я изменил твоё тело. Сделал сильнее и быстрее. Для меня – необходимость. Ответы всё ещё звучали странно. Но то, что собеседник освоил садерский за двадцать дней – невероятно. Даже на таком простом уровне. – Я чуть с ума не сошёл, – Гварр рассматривал и пробовал двигать конечностями. Всё ещё гудят. Всё ещё чужие. – Это известное следствие. – И зачем я вам? – поинтересовался варвар. – Необходимость. Теперь успех достигнут. Ты можешь стать частью. Внедрение. Что? Гварру и раньше порой едва удавалось уловить смысл слов собеседника. Теперь же он говорил, как сумасшедший. – Я не понимаю. Стать частью армии? – Верно. Присоединиться. – От меня не было бы толку, даже если бы я хотел. А я не хочу, – возразил варвар. Долгая пауза. Гварр вдруг понял, что сказал глупость. Он попал в плен к врагу Империи, который сам предложил встать на его сторону. Той самой Империи, которая хотела сделать – и, возможно, сделала – его семью рабами. Глупость. Какая большая глупость! – Нет, я берца. Я бы хотел встать на вашу сторону, но мне бы хотелось неприкосновенности для своей семьи. И возможности вывезти их в безопасное место, – протараторил Гварр. Он чувствовал, что оправдывается. Собеседник мог бы подумать, что он сказал всё это из страха перед смертью. – Я не говорю это из страха. У меня есть весомые причины ненавидеть Империю. Пауза на этом не прервалась. По разуму расползалась нервозность, но тело её никак не выражало. Возможно, они уже решили его убить? Или это такой способ заставить его согласиться на любые условия? Даже на убийство собственной семьи? – Твой выбор убивать или не убивать. Семье можешь сказать уехать далеко. Они смогут жить в безопасности. – Тогда у меня нет причин отказываться, – впервые за всё время в странном помещении Гварр улыбнулся. – Но когда я смогу приступить? И что мне нужно будет делать?