***
У стен дворца Формал в центре Италики бесчисленные тела горожан, солдат, рыцарш, горничных, гвардейцев. Бифетер перешагивала через тела, осматривалась по сторонам безразлично, словно никто из них ничего для неё не значил. В самом деле, люди вокруг неё вечно говорили о каких-то чувствах, будто это что-то важное. А она лишь играла ту роль, которую от неё ждало общество. И это была даже не роль изнеженной аристократки. Это была роль человека. Всю жизнь она знала лишь злобу и волнение. Причём волновалась она обычно тогда, когда других сковывал ужас. Иногда смеялась. Искренне. Но смех этот связан был не с остроумными или пошлыми шутками, а с чужой болью. Со временем она, конечно, приучилась не смеяться и разыгрывать сострадание, но оставила за собой право на любовь к чёрному юмору как приемлемому в обществе. И сейчас, расхаживая по пропитанной кровью улице, где лежали друг на друге безжизненные тела горожан и тех, кого она звала подругами и дорогими людьми – она рассуждала, стоит ли ей пасть на колени и залиться слезами? Вокруг никого. Ни души. Не перед кем ей играть эту роль. Но других людей зрелище, несомненно, опечалило бы. Женщины на её месте разревелись бы. И даже мужское сердце покрылось бы трещинами – тихо, безмолвно, но с болью в глазах и в дыхании. Бифетер выискивала глазами знакомые доспехи и лица. По крайней мере, с этой стороны дворца не нашлось ни Пины, ни Грея. У одной из погибших дев, чьего имени Бифетер не помнила, под рукой лежала кувалда. Чуть легче той, которой сражалась она сама. Оружие пусть и не смертельное против железных скелетов, но всё же полезное. Если бы не кувалда, Бифетер умерла бы там, у ворот. Простые, наспех построенные баррикады у входа во двор и чуть ниже по улице. Во дворе ещё с два десятка трупов. Последний рубеж обороны, похоже, находился внутри здания, но занять его успели немногие. Бифетер осторожно осмотрела окна, не высовываясь во весь рост из-за стен. Двор достаточно большой. Разместив даже одного железного скелета во дворце, можно было бы отстреливать всех, кому не хватит осторожности пройти через ворота скрытно. Стёкла целые. За ними хорошо видны цветные шторы. Ни в одном из окон не обнаружился враг. Вздохнув и доверившись предчувствию, Бифетер закинула кувалду на плечо и вальяжно зашагала по площади прямо к главному входу во дворец. Слева, справа ни души. В окнах никакого движения. Железных скелетов словно и не было в городе. Ступенька за ступенькой, Бифетер подошла к дверям. Странно. На них пятно крови и маленькие отверстия. Слишком высоко, будто кого-то убили прямо у входа. Но ближайший труп лежал поодаль от лестницы. Взгляд назад. Лежит точно у основания. Ещё и боком. Словно кто-то оттащил и столкнул катиться кубарем. Возможно, это сделали сами железные скелеты, чтобы труп не мешался под ногами. Люди скорее затащили бы его внутрь. А что, если за дверьми засада? Лопатка пусть и не чешется, полагаться на неё глупо. Один раз предаст – и всё, смерть. Дева схватилась за ручку, аккуратно дёрнула. Заперто. Заперто? Бить кулаками и кричать, звать кого-то нельзя. Ни в коем случае нельзя. Быть может... Три коротких тихих стука, два длинных. В этой комбинации не было какого-то особого смысла. Они не обговаривали никаких паролей. Таким образом Бифетер лишь показала кому-то, кто мог бы оказаться за дверью: я – человек. И действительно. Скрипнул засов. Дверь приоткрылась. Изнутри выглянула голова горничной с кошачьими ушками. Она приглашающе кивнула, освободила проход, и Бифетер втиснулась внутрь. В холле царил бордовый полумрак. Свечи и магические лампы давно погасили, а солнечный свет едва пробивался сквозь плотные красные шторы. – Одна? – полушёпотом спросила горничная. – Одна, – ответила Бифетер. Её собеседница закрыла дверь на засов и без слов махнула, пригласив проследовать вглубь дворца. А если кто-то ещё придёт? Как непредусмотрительно. Шли они, впрочем, недолго. Горничная осторожно открыла тяжёлую дверь, за которой обнаружилась освещённая тусклыми свечами лестница. – Остальные внизу, – тихо произнесла девушка-кошка. – Поняла, – подтвердила Бифетер. Ступенька за ступенькой всё отчётливее слышались тихие голоса. На стенах пятна крови, оставленные проигранным сражением, но тела кто-то успел убрать. Что она должна сделать, когда спустится вниз? Если там будет кто-то из её друзей, стоит дать им обнять себя, разыграть счастье усталой улыбкой. Должна ли она удивиться? Заплакать? Вряд ли кто-то ждёт от неё такого глубокого проявления чувств. Так что будет достаточно улыбнуться и приобнять в ответ – и никто не расстроится, ни один друг и ни одна подруга не отдалятся. Голоса за второй дверью, снизу, в подвале. На ней следы ударов, те же маленькие отверстия, кровь. Где должен быть замок зияла дыра. Бифетер вошла, осмотрела погреб, спешно и небрежно превращенный в общую лекарню-спальню. Внутри не больше пятнадцати человек – возможно, все, кто выжил в битве за Италику. – Бифетер! – воскликнула измазанная девушка в дорогом, но удобном наряде. – Жива! В мужчине подле неё Бифетер узнала Грея. Похоже, что его будет трудно пережить даже с учётом преклонного возраста. Девушка кинулась обнимать боевую подругу, и Бифетер поставила кувалду на пол и ответила бережным, скорее даже снисходительным объятием. Она не могла вспомнить её имя. Впрочем, это и не важно. – Жива, жива, рада тебя видеть, – с улыбкой ответила Бифетер. – И Грей жив, как я вижу. Девушка повернулась, вытирая проступившие слёзы. – Кто же его убьёт-то, – надорвано ответила соратница. – Это точно, – с улыбкой произнёс Грей. – Ты случайно не видела Пину? – Нет, – Бифетер посуровела. – Из Ордена Розы остались только мы? – Хотелось бы верить, что нет, – мрачно ответил Грей. – Иначе я никогда не прощу себе их смерти. – Кого – их? – поинтересовалась Бифетер. – Пины, Бозес и Гамильтон. Настаивать на подробностях точно не стоило. Глаза Грея наполнились болью, и раз уж ему так тяжело – будет жестоко рыть глубже. – А тайный ход? Они знают о нём? – говоря "они", Бифетер показала пальцем куда-то наверх. – Нет, не знают, – Грей протяжно вздохнул. – Но выход могут раскрыть, если вывести через него слишком много человек за раз. Изъян подхода стал ясен Бифетер почти сразу. – А если их всё же заметят, как мы об этом узнаем? В самом деле, если никто из троицы не сумеет спастись и рассказать о раскрытии, то все те, кто пойдёт за ними, обречены. – У выхода дежурит волшебница с острым слухом. В случае опасности она сразу пошлёт сигнал. – Понятно, спасибо, – Бифетер подняла кувалду и осмотрела комнату на наличие свободных коек. – Эта куча одеял – кровать? Она свободна? – Эта? Да, – неуверенно сказал Грей. – Да, свободна.***
Далёкий крик петуха положил конец той вечности, которую Бозес варилась в котле из жалости к себе и чувства вины. В ушах шумело. Страшно хотелось пить и в туалет. Но Бозес словно парализовало. Всё, что она могла – сидеть и смотреть в стену напротив. Но разве так бывает? Разве она не выдумывает настолько сильную боль? Так забавно. Губы скривила болезненная улыбка. Глаза непослушно моргали, хотя она отчего-то думала, что не заслужила такого блаженства, как моргание. Не заслужила ничего. Не заслужила воды. Не заслужила туалета. Такая странная мысль, но в то же время такая естественная. Она наказывала саму себя за то, что хотела показаться воительницей, а оказалась обыкновенной слабой девочкой, ни на что не способной без крепкого мужского плеча. Она не спасла Гамильтон. Не спасла Пину. И себя не смогла бы спасти, если бы Иси не стала великодушно её щадить. Мышцы затекли, отлежались, онемели – и это тоже часть её наказания. От внезапно нахлынувшей душевной боли Бозес прикусила губу. Металлический привкус на языке. Тёплая капля спустилась по подбородку – и упала на доспех. До крови? Смогла бы она сделать это так легко до штурма Италики? Неужели с ней и правда что-то не так? Зачем-то она слизала и сглотнула собственную кровь. Как же ужасно хотелось пить. Но тело не двигалось. В ней не нашлось воли пошевелить даже пальцем. Скрипнула дверь. Тишина. Три лёгких шага по деревянному полу – всхлип отдалённо знакомого голоса. Вот только чей... Что-то странное случилось с Бозес. Что-то такое, что она успела забыть. Глаза зашевелились, оторвавшись от невидимой точки на стене – впервые за долгую ночь. Кто-то выдохнул – и она разжала пальцы. Знакомый голос. Знакомое дыхание. Это не железный скелет и не Иси. Это кто-то, кого она хороша знает. – Кто там? – с губ слетел хриплый, предсмертный голос. Шаги направились ко входу в комнату – остановились. Половица еле слышно скрипнула, но не та, что на лестнице. Бозес повернула глаза левее. Открытая дверь дала свет. Кто-то отбросил тень на стену в комнате Бозес – он присел возле Гамильтон, протянул к ней руку. Чей-то судорожный всхлип – гостья плачет. – Я здесь, – из последних сил произнесла Бозес, стараясь привлечь её внимание. Получилось. Она поднялась, усадила Гамильтон к стене, вошла в комнату. Пина ко Август. Грязная, усталая, с красными от слёз глазами – это, несомненно, была она. Голова принцессы медленно повернулась к Бозес, её ещё живой взгляд встретился с мёртвым взглядом слабой и жалкой девчонки. Ещё жива. Губы Пины беззвучно разомкнулись. Она что-то сказала неслышно. Опустилась перед Бозес и, подхватив со спины, обняла. Под ухом раздался нежный шёпот. – Я так рада тебя видеть. Бозес хотела что-то ответить, но с губ слетели какие-то обрывки осмысленных фраз. Всё перемешалось. Следующие септарии прошли в странном помутнении. Ей отчего-то казалось, что за спиной принцессы стоит Гамильтон. Живая. Улыбчивая. И Бозес разговаривала с ней и с Пиной. Порой приходили вспышки понимания, что она не говорит ничего внятного, а только мычит, но в остальное время собственная речь казалась ей осмысленной. Она, кажется, вспоминала первые уроки фехтования. Её первый спарринг на деревянных мечах был именно с Гамильтон. И посреди монолога, полного сухих слёз и неподдельной радости, горло вдруг наполнила непрошенная вода. Бозес поперхнулась. И её тут же повернули, сдавили со всей силы грудь – вода выплеснулась обратно на язык – чтобы мигом вернуться уже в правильное горло. Дымка перед глазами рассеялась. Вернулась ясность ума и восприятия. Губы, смоченные водой, разомкнулись и попытались озвучить сразу несколько противоречивых мыслей: "спасибо", "что ты делаешь" и "я чуть не умерла". Но вышло снова мычание. – Тебе стало легче? – Пина опустилась перед Бозес на одно колено. – Д-да, – надрывный кашель. – Спасибо. Доспехи лежали в стороне. Рядом кастрюля с водой, кружка, смоченный платок. Пока Бозес разговаривала с воображаемыми собеседниками, Пина нашла воду и напоила в строгости так, как учил Грей. – К-как ты меня нашла? – Я и не искала. Вернее, не искала именно тебя... – облегчённо ответила Пина. – Приоткрывала каждую дверь по пути, надеялась найти выживших. Увидела Гамильтон... – А как же?.. – Железные скелеты... – перебила Пина. – Я не слышала их с ночи. Думаю, на улицах сейчас безопасно. – Почему... они ушли?.. – спросила Бозес хрипло, едва оправившись от тяжёлой ночи. – Я не знаю. Мне кажется, они окружили город и не дают выйти из него через ворота. Или... не знаю. Не знаю, что они думают и чем они думают. – Хорошо, если так... хорошо, – протянула Бозес. – Мы могли бы... выйти через дворец. – И выйдем. А сейчас тебе нужно поесть и полежать немного в тепле. Тебе же нравится закутываться в одеяла, верно? – с улыбкой произнесла Пина. – Я поищу еду. – Спасибо... – Бозес с усилием протолкнула слово через вновь иссохшее горло. Пина помогла подруге подняться и лечь на кровать. Бельё всё пропиталось мочой – Бозес поняла это слишком поздно. Ей хотелось в туалет, верно? И почему уже не хочется? От озарения щёки стыдливо раскраснелись, лицо, казалось, вспыхнуло пламенем. Но Пина не подала вида. Она бережно раздела подругу, протёрла мокрой тряпкой и укутала в одеяло. Обе девушки вздрогнули, когда с улицы донёсся далёкий одинокий хлопок. Они посмотрели одна на другую. Обе прекрасно понимали, что это значит. Железные скелеты не ушли. Они всё ещё где-то в городе.***
Лелей под строгим взглядом Като лениво левитировала подносы с едой с плиты на стол и обратно. Ей уже хватало концентрации, чтобы управляться одновременно несколькими объектами, притом с достаточной точностью и аккуратностью, чтобы не проливать содержащиеся в чашках жидкости. Такое поведение в серьёзных кругах считалось вопиющим расточительством таланта. Действительно, способному на это магу стоило бы приобрести пару рабов, которые накрывали бы стол так же быстро и красиво, как Лелей. И рабы в последнее время стоили дёшево, но нисколько не интересовали юную волшебницу. Который день она рассуждала о торговле и том, как хитро и сложно на самом деле устроена эта часть жизни, которую и крестьяне, и горожане обычно видят только с одной стороны. На деле же... – Эй! – оклик Като вырвал Лелей из пучины её размылшений. Поднос качнулся, одна из тарелок сползла к краю – и перевернулась, но содержимое вместе с драгоценной керамикой зависло в середине полёта. Като, управляясь рукой с волшебным кольцом, вернул всё на место. Как бы искусна не была Лелей, ей ни за что не сравниться с наставником в магии полёта. Поймать в полёте тарелку и еду – до каждой крошки – это надо уметь! А потом вернуть всё на поднос! С едва уловимым восхищением она восстановила концентрацию и разместила на столе последние порции. – Рано расслабилась, змеюка! – выругался Като. – Ещё один поднос оставался! – Это верно, – виновато ответила Лелей. Прибытие гостей намечалось в ближайшие септарии. Еда не должна остыть к их приходу. Последние, простейшие приготовления: поправить столовые приборы и платки, спрятать подносы, освежить и охладить помещение, не повредив аппетитному аромату. И стол готов встречать гостей. Лелей поставила посох в угол и направилась к учителю, расположившемуся на широком диване. Тот как бы невзначай перелистнул несколько страниц, похотливое выражение на лице сменилось глубокой задумчивостью – разумеется, напускной. В первые месяцы он ещё мог обманывать Лелей, но со временем она его выучила, как книгу – от корки до корки. Его похотливость происходила не от невежества и нежелания читать что-то стоящее. Как раз наоборот: прочитав все стоящие книги, Като увлёкся низкой литературой как единственной, что могла подарить ему настоящие, живые чувства. Пусть даже рождались они напрягавшимся где-то в паху мужским достоинством. Конечно же он всегда читал, держа свои толстые фолианты на бёдрах. Конечно же в это время на нём всегда была свободная мантия. И конечно же все эти книги старательно прятались и носили обложки уважаемых трактатов. В этот раз Като возбуждало "Познание как выражение воли". Но, конечно, Лелей могла судить предвзято, и её учитель – просто старый пошляк, утративший интерес женщин, когда к его уму и таланту перестала прилагаться красивая обложка. Осторожный стук в дверь. Септа пререканий – причём слышна была лишь одна, громкая сторона спора – и кто-то заколотил во всю силу. – Лелейди, дорогая, пустишь гостей? – добродушно попросил Като. – Конечно, – ответила волшебница. Очень напрасно она отставила посох. Можно было открыть дверь, не вставая с дивана... заметив под рукой Като его посох и, к тому же, его кольцо с волшебным камнем, Лелей поняла: даже если бы она могла открыть дверь магией, её бы остановил старый пошляк. Ему нужно время, чтобы кровь отхлынула от одного места к другому. Поэтому он попросил Лелей открыть дверь. Быстро всё просчитал. Скрипнули железные засовы. Тяжёлая дверь открылась вовнутрь, выпустив, наконец, композицию вкусных ароматов наружу – на гостей. На пороге стояли старшая сестра Арпеджио и их общая подруга Мимоза ла Мерр. Обе широко улыбались. – Ну привет, сестричка! – Привет, Лелей. – Здравствуйте, – волшебница почтительно поклонилась, встречая гостей. – Это они? – донесся из дома голос Като. Гостьи обменялись с Лелей понимающими взглядами и неуклюже одновременно протиснулись в дверь. – Арпеджио! – воскликнула Мимоза. – Где твои манеры! – Простите, госпожа! Я из Рурудо! Лелей молча пригласила их к столу. Като, наконец, отложил трактат в сторону и поднялся с дивана, чтобы и самому обменяться приветствиями с долгожданными гостями. Спустя септарию все расположились за столом: Като и Мимоза по одну сторону, а Лелей и Арпеджио по другую. – И как твоё исследование? – спросил Като, зачерпывая ложкой мясной суп. – Ну-у-у... – протянула Арпеджио. – Всё не так хорошо, как я думала! Мы с большим трудом добились нужной чистоты травяных отваров, так что новое зелье у нас получилось. Старое оно, правда, не вытеснит – слишком трудно его делать. Зато! – Арпеджио подняла указательный палец к потолку. – Мы пришли к неожиданному открытию, пусть и совсем не магическому: при многократном разложении кипячением и кислотами в закрытом сосуде вес содержимого никак не меняется, зато оно полностью разлагается до неживой материи! Значит, правы материалисты, что в растениях нет ничего такого, чего не было бы в камнях и в почве! – Это ты поспешила, конечно, – возразил Като. – Ведь ничего нет только в тех растениях, которые вы разлагали. К тому же, дедушка Визерий в похожем опыте получил другой результат. А он ведь для этого соорудил самые точные весы на континенте. – Но это хорошо дополнит наш результат, – влезла Мимоза. – Ведь зелье правда очень сложно получить, мастеров это не впечатлит. А вот сопутствующий успех может даже наделать шума среди светлейших! – Лелейди, – Арпеджио обратилась к своей младшей сестре, не дав старшим продолжить спор. – А ты что скажешь? – Я горжусь тобой, – спокойно ответила Лелей. Для кого-то незнакомого это могло бы прозвучать пренебрежительно, но Арпеджио хорошо знала свою духовную сестру, и приняла за комплимент, достойный проделанной работы. – Завидуешь? – спросила она уже с сестринской издёвкой. – Нет, у меня есть своё исследование, и я его почти закончила, – тем же безразличным тоном ответила Лелей. – В свои-то одиннадцать уже исследование почти закончила?! – от удивления и восхищения Мимоза широко распахнула глаза. – Тётушка! – Арпеджио ударила Мимозу по ноге. – Ей уже двенадцать! – Это многое меняет, конечно, – усмехнулся Като. – И когда тебе стукнуло двенадцать?! – ещё больше удивилась Мимоза. – Восемь месяцев назад... – ответила Лелей, проглотив горячий бульон. Возникла неловкая пауза. Мимоза приоткрыла рот, чтобы что-то сказать – но промолчала. Арпеджио подняла чашку и допила через край остатки супа. Като от этого зрелища вдруг потерял похотливый вид и вернулся к своей порции. Лелей грустно вздохнула. Хотя они, как и весь Рондел, старательно делали вид, будто всё в порядке – по ту сторону гор буйствовал враг из другого мира. И уже по ту сторону стен стоял целый новый город из беженцев, который Мимоза с Арпеджио не могли пропустить. Если железные скелеты добрались до Италики, то рано или поздно они либо перейдут через горы, либо обойдут их – и выйдут к Ронделу, неся смерть и горе многим тысячам людей и нелюдей. – Приходит кассалиец к цирюльнику, – внезапно заговорил Като, – тот спрашивает: "как бы Вы хотели, чтобы я вас постриг?". На что кассалиец отвечает: "в тишине". Арпеджио поперхнулась и закашляла. Лелей и Мимоза обменялись разочарованными взглядами. Эта шутка ходила по Империи ещё при Авганте, и уже тогда считалась дурным тоном и признаком плохого чувства юмора. Но Като, похоже, был доволен реакцией одной Арпеджио. И то хорошо, ведь иначе он продолжил бы рассказывать старые шутки, пока кто-нибудь не рассмеялся бы из сострадания к остальным.