Объял меня ужас и трепет и потряс все кости мои. Книга Иова, 4:14
Мое сердце замерло. В который раз. «Серафим» стартовал днем, но здесь, на орбите, царила тьма — выйдя в экзосферу, мы оказались в тени Земли. Мой взгляд жадно поглощал бездонную черноту космического пространства, испещренного бриллиантовой россыпью мерно горящих звезд. Картину портил лишь огромный фронтальный иллюминатор — я всегда считал, что, вопреки своим внушительным размерам, он был несправедливо мал для столь грандиозного зрелища. Это было невероятно. Запредельно. Еще в детстве я предполагал, что космос сумеет поразить меня до глубины души, но никогда не думал, что это будет вот так… Всякий раз, оказываясь здесь, я будто рождаюсь заново. Есть в его мраке нечто сакральное. Мистическое. Возможно, виной всему внушаемый космосом благоговейный трепет, словно проникающий в тебя сквозь обшивку корабля. Или же чистый, ничем не замутненный страх перед смертоносностью этого древнего темного субстрата, таящего в себе бесчисленные вопросы, ответы на которые, я уверен, никто и никогда не получит. Быть здесь — все равно что увидеть Бога. Он перед тобой, но ты никогда его не постигнешь… Отвлекшись на громкий голос старшего штурмана, я вышел из лирического дурмана и активировал свой терминал. Тактический дисплей показывал, что корабли «Альянса» все еще держались согласно сетке очередности, в то время как просчитанные векторы скорости и направления показывали, что значительная их часть уже вставала на заданные ЦУПом курсы, чтобы устремиться к точкам прыжка. Прежде чем последовать их примеру, нам предстояло совершить промежуточную остановку у станции «Биврёст-IV», находящейся за орбитой Юпитера, чтобы забрать недостающего члена экипажа. — ДИК, активируй гипердвигатели, — приказал я, желая поскорее смыться, чтобы сменить влажный от пота китель на более комфортную одежду. [Гипердвигатели активированы] — Лейтенант Сандерс, давайте прыгнем через голову и догоним график. Как только заберете майора Эшворда, проложите курс за пределы системы. Я иду к себе, принимайте мостик. Услышав от Мэй привычное «Да, капитан», я поднялся с кресла… и замер, прошептав: — Не вовремя, черт возьми. Я напрягся всем телом, когда цвета окружающего меня пространства исказились с позитива на негатив. Взгляд заметался от одной точки к другой, цепляясь за каждую деталь. Фигуры членов экипажа стали объемней. Голоса — громче. Мир вокруг меня приобрел глубину. Стал многогранней. Будто я наблюдал его в дополнительном измерении…[…стан…]
Я задышал чаще. Пот покрыл лоб и верхнюю губу. Сознание заполонили расплывчатые образы и голоса незнакомых людей. Из-за дикого коктейля множества запахов — от карри до детской присыпки — защипало в носу. В голове нарастало странное, болезненное чувство давления…[Тристан!..]
Вздрогнув, я зажмурился и тряхнул головой в попытке избавиться от натиска визуально-сенсорной информации.[Тристан, ты слышишь меня?!]
Слышу, не ори.
С силой надавив пальцами на глазные яблоки, я принялся за дыхательную технику, урезонивая взбесившееся сердцебиение. Дыши, черт бы тебя побрал. Вдох на десять счетов, выдох на десять счетов. Вдох на десять счетов, выдох на десять счетов. К моменту, когда ритм пульса немного спал, мозг все еще гудел от перегрузки. Но теперь единственным, что я слышал, был шум крови в ушах. Прислушиваясь к ощущениям, я медленно открыл глаза… и облегченно выдохнул. Ничего. Никаких посторонних образов. Никаких визуальных искажений. Все вернулось в норму. Оглядев мостик, я удостоверился, что никто ничего не заметил, и покинул командный пункт. Всеми силами заставляя себя не прибавлять шаг, я миновал четыре шлюза и вошел в лифт, контроль над которым имел только Зеро. Лишь оказавшись палубой выше, я заметил дрожь в руках. Подобные приступы были для меня не в новинку, хотя привыкнуть к ним я так и не сумел. Укол чужого подозрения ясно дал понять, что Зеро не пропустил ни единой, даже самой крохотной детали, но мое безмолвное «не сейчас» дало плоды — он не стал ковырять мне мозг. Вывалившись из кабины, я принялся расстегивать влажную от пота рубашку. В этой части корабля не было никого, кроме Зеро, и здесь, непосредственно над мостиком, располагалась святая святых «Серафима» — моя каюта. Нарциссизм вашего покорного слуги здесь вовсе ни при чем, ясное дело. Весь сок в том, что в ней располагался мозг Зеро. Или сердце, если угодно. Пройдя по тихому светлому коридору, я оставил позади свой кабинет и направился дальше, к круглому шлюзу, который раскрылся передо мной как гигантский сфинктер. [Мило] Я подавился смешком — каждая клетка моего тела знала, что Зеро закатил глаза. Когда сегменты шлюза сомкнулись позади меня, я посмотрел на стену прямо передо мной. — Давай, Зеро, не капризничай. Сезам, откройся. В следующий момент стальная переборка пошла рябью. Гладкая структура металла бугрилась и темнела, меняя цвет со стерильно-белого на графитово-черный, становясь теплой, текучей и бархатистой, как жидкая кожа. Послышался тихий звук, похожий на шелест — гибридно-органический металл дышал и пульсировал, словно живые легкие. В следующий момент в центре образовался шов, который разошелся в стороны, явив мою каюту. Стягивая с плеч китель, я шагнул внутрь. По помещению поплыл нравоучительный тон Зеро: [К слову о сфинктерах. Генерал в курсе, что ты очарован идеей большего? Должен ли я последовать примеру Мэй и сказать, что ты похоронишь его карьеру?] Ой, всё-о-о. Я бросил китель на спинку единственного кресла. На невысоком металлическом столе перед ним лежала стопка моих рисунков. Листы бумаги были покрыты суровыми, неприветливыми пейзажами, изображенными углем. Некоторые из них являлись местами, что я видел вживую, другие — образами из моих кошмаров. Вытаскивая полы рубашки из-за пояса брюк, я отбил подачу Зеро. — Я скажу тебе то же, что сказал ей: генерал большой мальчик, он знает, что делает. Избавившись от рубашки, я скинул обувь и принялся за брюки. [Ты однозначно не делаешь ему одолжения. Все может обернуться крайне плачевно. Лучшее, что ты можешь сделать для него, — вернуться к уставным отношениям] Уставные отношения… Оставшись в одних боксерах, я уперся руками в бедра и уставился в панорамный иллюминатор — на тьму, наполненную звездами. — Это твое объективное мнение? [Разумеется] — А если быть субъективным? Последовала недолгая пауза. [Я рад за тебя] Клянусь, я чуть не пустил слезу и уже собрался было сказать ему «спасибо», но… [Но вернуться к уставным отношениям было бы не лишним] Бл-лядь. — Зеро, что я тебе говорил? — пробормотал я и, сняв с запястья коммуникатор, прошлепал босыми ногами в небольшую ванную комнату. — Я не лезу в твою личную жизнь, а ты — в мою. [У меня нет личной жизни. Только это огромное бионическое тело и ты] — Опять давишь на жалость? [Констатирую факт] Поиграв с дисплеем, я выставил комфортную температуру, которая помогла бы мне остыть. Подставив плечи под мелкодисперсный душ, я в очередной раз задумался о существовании Зеро. Вообще-то, мне его чертовски жаль. Когда я покидаю борт, он остается совсем один, словно находится на пожизненном карантине в изолированном здании без возможности покинуть его стены. Как будто он Квазимодо, только без горба и колокольни. Казалось, его сослали сюда, как в чистилище, и мне до чертиков любопытно, за какие грехи над ним так жестоко надругались. Я представлял себе, что он не подчинился прямому приказу нашего сексуального зеленоглазого руководства, спас тем самым кучу жизней, и вместо того, чтобы позволить ему покоиться с миром с посмертно присвоенным званием героя, его замели под ковер. Сам Зеро утверждал, что оказался здесь по собственному желанию, но поверить в это было крайне сложно. Какой нормальный человек захотел бы обретаться — где бы то ни было — одним лишь разумом? Как Зеро вообще дошел до этого? Просто завалился однажды к генералу и сказал, мол, генерал, вырежьте мой мозг, когда помру — всю жизнь мечтал обитать на борту «Серафима» на правах Каспера?.. Бред полнейший. Время от времени я слышал поток его мыслей. Мы разделяли сны и воспоминания. Я чувствовал, как Зеро радуется сложным задачам. Радуется нежной ласке фотонов, что проводили миллионы лет в вакууме, работая без испустившей их звезды. Чувствовал, как они, словно капли дождя, касаются моего собственного тела. Я видел смерть Нюкты его глазами. Слышал агонию умирающего мира сквозь обшивку корабля. Я чувствовал скорбь Зеро. Он оплакивал смерть древнейшей планеты, оплакивал смерть ее обитателей. Мне снилось тело «Серафима». Провода и трубы внутри его стен. Бульканье бионического пищеварения, пульсация насосов искусственной крови. Я ощущал мельчайшие электрические импульсы — вспышки жизни под толстой металлической кожей. Возможно, его оболочка являлась сверхпрочным экзоскелетом машины для убийства, а органы — всего лишь синтетическими механизмами, но глубоко в ядре его «мозга», окруженного слоями кремния и света, лежало три фунта жирных органических нейронов. Зеро не был машиной. Он жил. Он испытывал боль. Он заботился. Он был человеком во всех отношениях, которые по-настоящему имели значение. Так или иначе, намеренное чтение мыслей Зеро ничего не давало — каждая моя попытка была обречена на провал, поскольку всякий раз я упирался в глухую стену ментального красного кода: «ERROR! Доступ закрыт! Обратитесь к поставщику!» Выйдя из душа в одном полотенце, я оглядел скудный декор каюты, боксерский мешок и идеально застеленную кровать. На столе, горя мерным приглушенным светом, стояли гало-снимки моих родителей, моего старшего брата Зигфрида, погибшего в бою, и без вести пропавшего коммандера Николаса Эстли — моего первого и единственного… ну, бойфренда, наверное, если это понятие применимо для того баловства, что когда-то между нами происходило. В остальном в этом серо-голубом царстве тишины не было никаких ярких деталей или какого-либо личного самовыражения. Единственным украшением являлась курильница, подаренная мне моим сенсеем. Ну и, пожалуй, стилус с Дэдпулом — сделанный по индивидуальному заказу в рамках моей отчаянной борьбы за индивидуальность, — который лежал на столике возле кровати, бок о бок с моим личным планшетом. Расположенные идеально параллельно друг другу, они создавали впечатление, будто я какой-то шизоид с ОКР. Хотя, на самом деле, я просто хотел произвести впечатление на любого, кто мог бы заглянуть в мою каюту. Только ко мне никто не заглядывал, потому что права допуска сюда не было даже у Мэй. Чувствуя скользящую по спине каплю, я подумал о генерале, и эти видения, картины нашей близости, кажется, становились единственным каналом, на который было настроено мое ментальное телевидение. Желудок скрутило в вызывающей тошноту манере. Иррациональное чувство тоски провернуло в грудине острый нож и сжало кишки. Я потер ладонью центр грудной клетки, пытаясь подавить бурлящее в ней грызущее чувство. Господи, мы же попрощались меньше часа назад… После одного-единственного минета… [Тебе одиноко] — Черт возьми, Зеро, не начинай, а? — пробормотал я, поморщившись. Сбросив с себя полотенце, я подошел к шкафу и схватил первые попавшиеся под руку боксеры и носки. [И ты опять злишься, Тристан] Сняв с вешалки один из серо-черных комбинезонов с длинным рукавом, я процедил: — Прекращай называть меня так. Засранец прекрасно знал, как я ненавижу свое имя. [Я же говорю, что ты злишься] Уй, бля-а-а… Закрыв глаза, я запрокинул голову, сделал пару успокаивающих вдохов и обратился к потолку. — Зеро… [Да, Тристан?..] Мое имя, вновь произнесенное нарочито терпеливым тоном, едва не заставило меня пробить стену лбом. Делая успокаивающие глубокие вдохи, я подошел к кровати и проверил коммуникатор, мерцавший красным индикатором. Капитанский чат был завален фотками чайки, размазанной по земле упавшим контейнером… Сказать по правде, я мог бы не читать сообщения, чтобы понять, кто являлся виновником произошедшего. Отбросив коммуникатор, я сел на край матраса. — Так вот… Я когда-нибудь говорил тебе, что ты как сраный комар на пикнике? [Много раз] — Ну так позволь повторить еще раз, — добавил я, натягивая носки. — Твой психоанализ, как жутко доставучее жужжание над ухом. Серьезно, завязывай. Иначе я расхуячу твой мозг. [Если ты сделаешь это, попадешь в пожизненное финансовое рабство. А тебе оперативно наклепают новенького пси-компаньона] Самоуверенное заявление этого долбаного манипулятора заставило меня замереть с комбинезоном в руках. [Кроме того, ты, вероятно, будешь вынужден учить его понимать шутки из «Звездных войн», а это лишняя трата времени и сил. Оно тебе надо? Успокойся. У тебя пульс подскочил. Сделай еще несколько медленных вдохов и визуализируй морские глубины] — То есть вот так, да? — ответил я и, вскочив с постели, начал натягивать комбинезон. — Решил отполировать свою речь сарказмом? [Ни в коем случае. Давай же, вспомни точки для снятия напряжения. И просто признай, что ты зол] Я зарычал, отказываясь верить его невинному тону. Мне срочно нужен ксанакс. Или минет. Или и то, и другое. — Я не зол!.. — воскликнул я, застегивая молнию на груди. — То есть, зол! Но только в те моменты, когда, ай, блядь! — Я зашипел, прищемив себе палец. — Только в те моменты, когда ты говоришь: «Ты зол, признай это»! Ты хочешь довести меня, м-м?! [Отнюдь. Я же не изверг] — Ну, конечно! Подойдя к боксерскому мешку, я со всей дури вмазал по нему кулаком. Тамагочи, блядь. [Я все слышу] — Я знаю. Оказавшись возле иллюминатора, я сложил руки на груди и уставился на череду звезд — изумительную картину, напоминающую, что мир бесконечно больше крохотной космической колыбели, взрастившей человечество. В школе, на уроках астрономии, нам часто рассказывали, что когда-то люди были уверены в собственной уникальности как единственного разумного вида во Вселенной. Как и прежде, я не мог поверить в подобный малодушный эгоцентризм. Не мог поверить, что когда-то люди не просто сомневались в возможности существования внеземной жизни, но, что куда удивительней, опровергали ее существование. Зато я в красках представлял момент, который вдребезги разбил их маленький мирок. Доказательство их неправоты поставило Землю на уши. Все началось с обычной телетрансляции, нарушенной внеземным сигналом. Впрочем, после громкого «успеха» радиопостановки романа «Война миров» и уровня реалистичности спецэффектов конца двадцать первого века, люди не приняли происходящее на веру, решив, что стали свидетелями розыгрыша или рекламной кампании к новому фантастическому блокбастеру. Народ ударился в панику, только когда ваасудева — прибывшие с планеты, вращающейся вокруг звезды Мебсута — подкрепили слова делом, припарковав свой корабль на орбите Земли. Не было никакого вторжения, никакой атаки или любых иных агрессивных действий. Эти красивые и — как позже выяснилось — двуполые чуваки заявились к нам с предложением помощи в восстановлении озонового слоя и экосистем, разрушенных агрессивным влиянием продуктов жизнедеятельности Homo sapiens. Активно ссущее себе в глаза человечество, ясное дело, неслабо обалдело от происходящего. Кто-то был рад встрече с чужаками, кто-то откровенно недоволен, а кто-то держался условного нейтралитета, относясь к их появлению с тихим подозрением. Мировые религии пережили, вероятно, самый ощутимый кризис. С приходом ваасудева венец творения перестал быть центром мира, из-за чего краеугольный камень всех догматов дал трещину. Что, впрочем, не помешало отдельным группам верующих посчитать ваасудева библейскими ангелами — эти привлекательные андрогины оказались настолько консервативными и высоконравственными, что Далай Лама казался на их фоне отпетым бунтарем. К слову, Далай Лама первым поприветствовал чужаков, оперативно наладив с ними коммуникацию — ваасудева болтали на языке-прародителе санскрита. В общем и целом, с их появлением человечество совершило гигантский скачок вперед. Именно благодаря ваасудева мы открыли для себя новые источники энергии и стали частью Галактического конгломерата, что позволило нам… [Тристан] Я вздрогнул от неожиданно громкого голоса Зеро и обернулся, рассеянно глядя на каюту. — Что? [Тебя лихорадит] — Я в курсе, Шерлок, — ответил я, устало проведя ладонью по лицу. Лоб и щеки ощущались слишком горячими. — Простудился, должно быть. [Твоя иммунная система не подвержена нагрузке, это не инфекция и не вирус. Но средние и промежуточные области мозга проявляют всплески атипичной активности. Ты плохо спал в последние дни?..] — Да, и что? — нарочито безразличным тоном спросил я, в глубине души опасаясь, что мое физическое состояние как-то связано с накрывшим меня приступом. [И ничего. Я возьму это на заметку и буду внимательно следить за тобой. Если что-то покажется мне подозрительным, немедленно сообщу о ситуации генералу Араго и медицинской команде «Альянса»] Хьюстон, у нас проблемы… Зеро активировал режим няньки на полную катушку. — Давай не будем закатывать истерику раньше времени? — Подойдя к постели, я плюхнулся на нее спиной, заложив руки за голову. — Тебе прекрасно известно, что я не подвергну экипаж опасности только ради сохранения собственной гордости. Заявляю с полной ответственностью: за исключением жара я в абсолютной норме. А теперь, будь добр, соедини меня с Авелем. Заминка, продлившаяся несколько секунд, сообщила, что Зеро ударился в слишком глубокие размышления, поскольку обычно он мог выдавать на-гора сотни решений в секунду. Впрочем, я отчетливо слышал каждую его мысль, эпицентром которой являлась моя скромная персона. [Прекрасно. Но я слежу за тобой] Я вздохнул, задушив в себе порыв закатить глаза. В следующий момент на противоположной стене вспыхнул огромный экран… демонстрирующий каюту Авеля, часть спины которого мелькала в правом нижнем углу изображения. — Ну че, как оно?! — задорным, чуть искаженным голосом воскликнул он, громко бряцая бутылками. Авель питал слабость к крепкому алкоголю — в особенности к отборным представителям односолодового виски. Он считал себя обладателем утонченного вкуса, а свое пагубное пристрастие — хобби сродни бонсаю или вязанию. Почти все считают его живым, дышащим красным флагом. Большую часть времени он либо ведет себя как мудак, либо втягивает тебя в какую-то ерунду, о которой ты не просишь, но позже наслаждаешься, а в итоге — жалеешь. — Потрясающе, друг. С нетерпением жду начала учений, неделя обещает быть сказочной, — ответил я, и Авель хрюкнул, уловив мой сарказм. Так и подмывало ткнуть в него вопросом на тему Daft Punk, но нечто подсказывало, что этот эксперимент станет последним гвоздем в крышке гроба его самообладания. — А чем порадуешь ты и твой шлем? Долго ждать ответа не приходится — уж что-что, а попиздеть Авель любит. — Ка-а-ак хорошо, что ты спросил! — завопила его спина. — Бля-а-ать! Я так хочу курить! Из-за этого ебучего шлема… — закряхтел Авель, явно пытаясь снять ненавистный девайс, — как только сниму этот экспериментальный кусок дерьма, скурю полпачки сигарет, наглотаюсь клонапина, запью все это дело бутылкой «Егеря»… — Послышался еще один звук звенящего стекла. — Опачки! Вот и он! — Вытянутая рука Авеля продемонстрировала «Егермейстер». — О чем это я? Ах, да, потом завалюсь спать. Блядь! Еще этот Тернер свалился на мою голову! Господи, что мне делать, Ти?! Как выжить в этом бардаке?! Наконец, на экране показался Авель, читающий этикетку. — Я с тобой, зайка, — подколол я. Фыркнув, шлем повернулся в мою сторону. — Очевидно, подразумевается, что это должно быть для меня большим утешением?.. — с деланной бодростью уточнил Авель. Приподнявшись на локте, я вперился в него взглядом. — Не пойму, мы же только сегодня вернулись из увольнительной. Насколько я помню, ты планировал трахаться, пока член не сотрешь. Так какого черта ты взбеленился? — В том-то и дело! — воскликнул Авель, до краев переполненный яростным негодованием. — Вчера меня посетило лирическое настроение. Появился настрой на что-нибудь невинное, понимаешь? — Краем глаза я заметил, как он начал расхаживать из стороны в сторону. — Большое, невинное и ни разу не пользованное. И я думал, что нашел его в лице огромного футбольного полузащитника из Пьюджет-Саунд. Так вот, почти сорок минут я окучивал в баре этого златовласого спортсмена-херувима, пока тот строил из себя недотрогу, но когда мы очутились в моей спальне, он — что ты думаешь? — грохнулся на колени и заглотил мой член на всю длину с ловкостью, свидетельствующей — увы, епта! — о нехуевом опыте. Понимаешь? — Мгм… — промычал я, вложив в этот звук все отмеренное мне жизнью сочувствие, хотя сам снова оказался вне доступа, поскольку смаковал подробности собственного секс-приключения. Интересно, если сорвать пластырь прямо сейчас и рассказать Авелю, что не далее как час назад я занимался оральным сексом с его отцом, он отдаст мне пальму первенства в соревновании за размах события? Поскольку, будем честны, мой минет генералу выглядит на фоне его фиктивного девственника как Большой взрыв на фоне креветки с метеоризмом. — Что «мгм»?! — искренне возмутился Авель. — Дальше — круче! Стоило мне решить, что идти по проторенной дорожке опыта не так уж плохо, как этот здоровенный чувак огорошил меня стрингами и полным отсутствием лобковой растительности! Полным, Ти! Он был! Абсолютно! Лысым! Каждый из этих пунктов, бесспорно, по-своему возмутителен, но я все еще лидирую, дружище, подумал я, но вслух произнес лишь: — Да, Эв. Это… травмирует… — пробормотал я и, вновь уронив голову на кровать, уставился в потолок. Последовала секундная заминка. — Бля, ты ведь меня даже не слушаешь, верно? — Верно, — ответил я и провел ладонью по поверхности постели, чтобы нащупать коммуникатор. — Кстати, что за шухер поднялся в капитанском чате? Ты убил чайку контейнером? — Какую, нахер, чайку? — с отвращением в голосе спросил Авель. — Larus argentatus, судя по всему, — ответил я, глядя на голограмму, демонстрирующую печальное зрелище, — птица из семейства чайковых. — Блядь, да при чем тут ее семейство… — Приподняв голову, я увидел, как шлем чуть склонился набок — Авель всматривался в гало-изображение с пернатым трупом на собственном устройстве связи. — Фу, гадость какая. Неслабо ее размазало. Вернув голову на матрас, я нацепил коммуникатор на запястье. — У тебя нет сердца, Эв. — Еще как есть. И прямо сейчас оно болит за «Инферно» и мое будущее. Рейес рвет и мечет. Пока мы взлетали, он орал так, что у меня, кажется, уши начали кровоточить. Проверю, когда сниму шлем. Я улыбнулся потолку. — Ты, дружище, отпетый анархист. И получишь суровое дисциплинарное взыскание за то, что проигнорировал прямой приказ, — напомнил я и услышал, как Авель издал вымученный стон, заставив меня смягчить удар. — Однако, на практике обвинения часто не предъявляются, если конечная цель достигнута. — Какая, к херам, цель, Ти? — пробормотал Авель и добавил побежденным тоном: — Я ж не на войну отправился, чтобы суметь хоть как-то сгладить ситуацию. Ч-ч-черт. Весь гребаный день наперекосяк! — Ладно, я просто пытался тебя подбодрить, — признался я, пожав плечами. — Будем откровенны: ты в жопе. — Знаю. И уже готовлюсь к последствиям. Когда вернусь, отец отъебет меня в полный рост. Хорош-ш-шо тебе. — Ну, а ты? — спросил Авель, заставив меня вздернуть бровь. — А что я? — Куда ты, блядь, пропал после тим-билдинга моего бати? Ты не поверишь, друг. — Я… — Прочистив горло, я попытался добавить голосу небрежности. — У меня были дела. Авель громко фыркнул. — И как его имя? — Чье? — отыгрывая дурака, уточнил я. — Чувака, с которым у тебя были «дела». Я промолчал. — Ой, бро-о-ось! — протянул Авель, стягивая с плеч китель и отбрасывая его на спинку кресла. — Я ведь рассказал тебе о своем фрике в стрингах. В подробностях, позволь заметить. Так что выкладывай. Черт. — Я не просил подробностей… — Хватит уходить от темы, — возмутился Авель и подошел ближе к камере. На меня угрожающе уставился увеличенный во весь экран шлем. — Кто он? Имя, звание. — Ну уж нет. — Фыркнув, я сел и уставился в пол, уперев локти в колени. — Никаких имен и званий. — Старше? Младше? Зарывшись пальцами в волосы на затылке, я улыбнулся сам себе. — Старше. — Покатит. Он хотя бы из наших? — Мгм, — промычал я, упиваясь воспоминаниями об упругой головке, скользящей по моему языку. — Уже неплохо. Вопреки перманентному пофигизму, Авель охренеть как гордился своим офицерским званием. Он никогда этого не озвучивал, но я точно знал, что чистое, нерафинированное уважение он испытывал лишь к людям нашего круга и использовал пренебрежительное «те ребята» по отношению ко всем парням за пределами флота. — Закон гребаного сохранения, — проворчал Авель, и я посмотрел на экран, чтобы вновь увидеть лишь пустой участок каюты. — Когда у меня все хуево, у тебя дела идут заебись. Если бы. — Не завидуй. До «заебись» мне, вообще-то, далеко. Из-за левого края изображения выглянул шлем — Авель отклонился назад, уставившись в камеру. — В смысле?.. — Ну-у… — протянул я, пытаясь сообразить, как объяснить свою дебильную ситуацию. — Он, вроде как… Держит дистанцию, знаешь… Не подпускает меня слишком близко. Хотя сегодня наш коннект вышел весьма близким. — Что этот старый хер о себе возомнил? — Появившись на экране, голый по пояс Авель взвесил в руке бутылку «Егеря». — Ты молод, привлекателен, у тебя два гребаных глаза, все конечности на месте. Ты — офицер ВКС! Че ему не хватает? Я вздохнул, поняв, что сам загнал себя в угол. Временами Авель разговаривал со мной как гордый родитель, который никогда не забывает напомнить, что я самый красивый мальчик на свете. — Дело не в нем, черт возьми. Дело во мне. И мы не то чтобы очень давно начали… общаться… Преувеличение века, Ти. Преувеличение века. — И че? Он что, типа… — Авель сделал неопределенный жест рукой, — из тех ископаемых романтиков, что не дают до свадьбы? Ладно, теперь ты реально разбудил мой интерес. Кто этот оборзевший мудак? Твой папка. — Кончай говорить о нем гадости, — ответил я, нахмурившись. — И я не скажу, кто он… Не могу сказать. — Пф-ф! Ну ни хера себе. Ты че, амиш-девственник? — заявил Авель, отвинчивая крышку «Егеря». — Не может он. Осознав, что выпить не получится, он уставился на бутылку и, качая головой, недовольно цыкнул. Увидев путь к отступлению, я поспешил отмазаться от дальнейшего допроса. — Ладно, мне пора. У меня впереди беседа по душам с новеньким. Шлем снова повернулся в мою сторону. — То есть, вот так, да? — Все еще держа бутылку в руке, Авель подбоченился. — Бросаешь меня на произвол судьбы? Эх, esli drug okazalsya vdrug… — Че ты там лопочешь? — усмехнувшись, спросил я. Авель отмахнулся от меня как от назойливой мухи. — Да так, ничего… А ты, Арно, продолжай, резвись. Я сам соображу, как порезать себе вены. Засмеявшись, я поднялся с постели. — Боже, Эв, не драматизируй. — Французам нельзя верить, — не слушая меня, посетовал Авель. — Но у меня есть верный немецкий друг… Он ласково потерся шлемом о бутылку «Егеря». — Va te faire foutre! — выдавил я, хрюкнув от смеха. — Отключаюсь. Прежде чем завершился сеанс связи, я услышал, как Авель напел: — Drug v bede ne bro-o-osit…***
Выходя из лифта, я подпрыгнул от неожиданности — передо мной возник мой падаван. — Капитан! ДИК сказал, что вы вызывали меня! — взволнованно начал Терри, улыбаясь, как Джулия Робертс на вручении Оскара. — Если вам что-то нужно, я к вашим услугам, сэр! Не удержавшись, я улыбнулся в ответ. В пацане было столько предвкушения и энтузиазма, что, клянусь, он едва сдерживался, чтобы не дать мне пятюню. — Нужно. И прямо сейчас ты начнешь обучение самому важному навыку, — ответил я и, сложив руки за спиной, направился в сторону командного пункта. — За мной, Терри. Не отставай. — Да, сэр! — сияя от счастья, воскликнул пацан, подстраиваясь под мой широкий шаг. Через минуту мы стояли перед моей любимой полуавтоматической кофемашиной в комнате отдыха для персонала мостика. — Смотри внимательней, видишь, на какую глубину я погружаю форсунку в молоко? — спросил я, демонстрируя новичку мастер-класс по приготовлению моего кофеинового фаворита. — Это очень важно, как и температура молока. Взбивать нужно только охлажденное молоко, иначе пенка для капучино выйдет слишком пористой из-за обилия пузырьков. А я люблю плотную и глянцевую. Вот такую… Показав питчер со взбитым молоком, я посмотрел на пацана. Он обреченно оценил плоды моих трудов, после чего взглянул на меня. Пустота в его ореховых глазах сообщила, что нечто в нем безвозвратно умерло. Я отставил питчер и взял парня за плечи. — Терри-бой, приготовление правильного кофе для капитана — бесценный скилл. От качества напитка напрямую зависит мое настроение после пробуждения. Только представь, — воодушевленно заметил я, встряхнув невысокое жилистое тело, — какая власть будет заключена в твоих руках… Глядя на пацана, я прикинул, сколько секунд осталось до момента, когда он нырнет в припадок и начнет пускать слюни в пол в позе эмбриона с мертвым мозгом. Едва сдерживаясь, чтобы не разразиться хохотом, я поспешил купировать намечающуюся катастрофу. — Это шутка, Терри. — А-а, — неопределенно протянул парень, все еще приходя в себя. Но плечи в моей хватке ощутимо расслабились. Убедившись, что пацан способен стоять прямо, я отпустил его и влил взбитое молоко в стаканы с приготовленным кофе. Протянув один из них Терри, я развернул его и направил в сторону выхода, попутно прихватив с собой упаковку брауни. Вернувшись вместе с пацаном в свою часть корабля, я завел его в кабинет. — Располагайся, — сказал я и, распечатав шоколадный бисквит, удобно развалился в собственном кресле перед иллюминатором. Пару мгновений Терри неловко потоптался на месте, как персонаж The Sims, но все же нашел в себе силы проделать путь до соседнего кресла. Сев прямо, словно ему в зад запихнули кочергу, он чинно сделал глоток капучино. Я усмехнулся. — Терри. — Да, сэр?.. — взглянув на меня, ответил он и слизал пенку с верхней губы. — Вольно. Весь официоз начнется завтра. — Эм… — Он растерянно глянул вниз — на самого себя. — Да, сэр. Кочерга была выдернута, и пацан, наконец, позволил себе успокоиться. Предложив ему брауни, я сосредоточился на собственном кексе, позволяя простым углеводам делать свое дело — с каждой проходящей секундой Терри выглядел все более расслабленным и довольным. Да, шоколад — источник всех благ. Решив начать издалека, я сделал глоток кофе и уставился в иллюминатор. — Ради чего ты пошел на флот, Терри? — Простите, сэр? — озадаченно переспросил пацан, смахнув с нижней губы крошку. Я улыбнулся, пережевывая кусок брауни. — Что тобой движет? Зачем ты здесь? — Я здесь… ради всего этого, сэр, — ответил Терри, обводя взглядом кабинет и вид на звезды. Я тихо рассмеялся и глотнул кофе. Когда-то давно, окутанный собственной беспредельной наивностью, я тоже верил, что ответы на все мои вопросы кроются среди моих грез — за пределами земной атмосферы. — Согласен, причины достойные, но давай на несколько минут отвлечемся от мечтаний и побудем прагматичными, — сказал я, отставив стакан на столик, и сцепил пальцы на животе. — Ты когда-нибудь читал трактат Сунь Цзы «Искусство войны»? Терри отрицательно покачал головой с видом студента, провалившего экзамен всей жизни. — Нет, сэр. Рассеянно глядя на звезды, я вспомнил строки полные величия. — Там сказано, что война является великим делом для государства, почвой для жизни и смерти и путем существования и гибели. — Я посмотрел на Терри, который, казалось, перестал дышать. Все еще держа в руке кекс, он уставился на меня с широко распахнутыми глазами. — Ты понимаешь, к чему я веду? — Думаю, да, сэр, — выдохнул пацан, бросив взгляд на стоящую на моем столе золотую подставку с подписью генерала Араго и словами «За службу не за страх, а за совесть». — Невзирая на отсутствие внешней угрозы, «Серафим» остается боевым крейсером, — напомнил я. — Мы можем лишь молиться о том, чтобы не услышать сообщение об объявлении войны. Но если это все же случится, «Серафим» окажется в гуще событий. — Увидев, как пацан поерзал и тяжело сглотнул, я замолчал на несколько секунд, пытаясь подобрать верные слова. — Я не пытаюсь напугать тебя, Терри. Просто хочу, чтобы ты, как младший член экипажа, был готов к тому, что одно-единственное решение потенциального врага может полностью перевернуть наши жизни. Мы окажемся вдали от дома, от всего, что мы любим, от всего, что нам дорого. И, возможно, погибнем, защищая все это. — Я понимаю, сэр, — тихо пробормотал Терри, глядя мне в глаза. Я улыбнулся, пытаясь снять напряжение, и взял стакан. — Хорошо. — Кивнув, я сделал глоток кофе. — ДИК, дай мне план «Серафима» и схему позиций всех членов команды. — Когда на стекле иллюминатора появилась карта, по которой были рассыпаны меленькие суетливо движущиеся точки, я снова обратился к Терри. — Скажи, в чем, по-твоему, заключается функция капитана? — Руководство, сэр?.. — озадаченно произнес пацан, выглядя так, будто ответ очевиден. Промочив горло остывающим кофе, я усмехнулся при мысли о жестких концепциях, вбитых в его голову. — Да, но это слишком узкое понятие, — ответил я, разглядывая все палубы и подуровни — головокружительный лабиринт переплетающихся линий. И множество точек. Тысяча семнадцать, если быть точным. Я махнул рукой в сторону мерцающего изображения. — Взгляни на них. Каждая из этих точек — чья-то жизнь. И все они, все без исключения, находятся под моей ответственностью. Взглянув на пацана, я заметил, как он подался вперед. — Одного руководства мало, Терри. Капитан должен не просто руководить членами экипажа… Он должен заботиться о них. Капитан словно пастырь, отвечающий за вверенные ему жизни. Он — ментор, который обязан ставить благо большинства превыше блага меньшинства. Терри тяжело вздохнул и бросил на меня нерешительный взгляд. — Разрешите сказать, сэр, — заговорил он тихим голосом. Я кивнул. — Пару лет назад, на уроке тактики ведения боя, нам рассказывали о том… — Он запнулся и неловко поерзал на месте. — О том, что вы были вынуждены сделать во время конфликта, произошедшего на границе Солнечной системы. Мысленно похвалив себя за то, что не вздрогнул от его слов, я ответил: — Было дело. Я нахмурился, проиграв воспоминанию о том, как во время столкновения с враждебным инопланетным флотом ради сохранения герметичности корабля одним коротким приказом обрек на смерть дюжину людей. Секунда, и они умерли, не успев осознать произошедшее. Каждая потерянная жизнь давила мне на плечи и оставляла на языке привкус горечи. Но тогда я сделал то, что, по моему мнению, требовала ситуация. Если бы меня признали виновным в халатности, я бы не стал оспаривать приговор и потратил последнее желание на встречу с семьями погибших, чтобы лично принести им извинения. — Вы сделали то, что должны были сделать, капитан, — уверенным тоном заявил Терри, дав понять, что я, вероятно, не сумел скрыть свое отношение к инциденту. Вздохнув, я посмотрел на него. — Да. Но голос совести от этого тише не становится. Пацан кивнул и опустил голову, уставившись в чашку. Решив дать ему возможность переварить мои слова, я вгрызся в брауни. Служба на флоте меняла всех. Каждая смерть, каждая капля крови, пролитая нашими друзьями и товарищами, наизнанку выворачивает мировоззрение. Как и любые романтические фантазии о космосе. Невзирая на почти религиозный трепет, который все мы перед ним испытываем, всегда остается вторая сторона медали. Любить мрак космоса — все равно что испытывать чувства к ошеломляюще привлекательному психопату, который без зазрения совести отнимает жизни. Возвращаясь домой после встречи с ним, все мы притворяемся, что являемся нормальными людьми с нормальными жизнями. Без кошмаров, что прячутся под нашей кожей в ожидании возможности вырваться на свободу. Прикончив второй кусок бисквита, я заметил, что Терри очухался. При виде ожидания в ореховых глазах я вытер пальцы салфеткой, отставил полупустой стакан и откинулся на спинку кресла. — Последний вопрос, — сказал я, улыбнувшись пацану. — Как считаешь, что представляет наибольшую опасность для корабля? Он глядел на меня, крепко поджав губы, будто опасаясь ужаса, который я оставил на десерт. И явно не торопился отвечать. Поняв, что, вероятно, ничего не услышу, я коротко кивнул и вытянул ноги, скрестив их в лодыжках. — Бунт, Терри. Бунт на корабле страшнее неверно принятых решений командования. Страшнее нарушения в работе техники и любой внешней угрозы. — Я посмотрел на стекло иллюминатора и смахнул с него интерактивную карту, открыв вид на звезды. — Источником бунта, его главной причиной является субъективное мышление независимой единицы. Ни одна группа людей не способна функционировать должным образом, если одно-единственное эгоистичное звено несет в себе отравляющую идею бунта и хаоса. Именно поэтому «Альянс» тщательно отбирает персонал и заморачивается оценкой профессиональной и психологической пригодности претендентов на должность капитана. В условиях глубокого космоса ничто не должно быть оставлено на волю случая. К сожалению, не все и не всегда можно просчитать. Мы должны помнить о непредвиденных обстоятельствах, о человеческом факторе. — Взяв стакан, я опрокинул в себя остатки остывшего кофе, а после посмотрел на пацана. — Однажды ты станешь во главе централизованной системы и будешь должен ликвидировать любой разлад. В идеале — на стадии зачатка. Здесь я ничего не могу советовать. У каждого капитана своя специфика взаимодействия с экипажем. Универсальной формулы нет. Ты вырабатываешь ее самостоятельно. Отхлебнув кофе, Терри смущенно улыбнулся. — Это самое сложное. Ну… Для моего понимания. У вас в подчинении находятся люди, которые старше вас не только по возрасту, но и по званию. Сейчас я не представляю, как смог бы приказывать взрослым, да еще и ждать, что они послушаются. Я рассмеялся. — Поверь, Терри, когда я был в твоем возрасте, меня терзали те же сомнения. Уверенность приходит с опытом, как и уважение членов команды. Умение вести за собой. Безусловно, на одной дисциплине далеко не уедешь, если подчиненные не признают в тебе лидера. На борту боевого крейсера силовое принуждение — не выход. — Легитимность, — пробормотал Терри, рассеянно кивая. — Верно. Я улыбнулся, довольный тем, что он понимает суть вопроса. Возможно, пацан станет настоящим подарком на фоне прочих новичков — его энтузиазм и готовность впитывать говорили о многом. Видя, что он немного приободрился, я решил закончить наш междусобойчик на вдохновляющей ноте. — И напоследок, — сказал я, получив в ответ нетерпеливый кивок. — Я хочу, чтобы ты запомнил одну вещь, Терри. Пожалуй, самую важную… Невозможно предугадать и исправить абсолютно все, — предупредил я, вспоминая слова отца. — Но ты всегда можешь попытаться. Судя по огоньку, загоревшемуся в ореховых глазах, у меня вышло запустить нужные цилиндры. — Я понял, сэр! — пылая азартом, воскликнул пацан, в очередной раз заставив меня усмехнуться. — Ты свободен. — Да, сэр! Забрав использованные стаканы, он подорвался с места и выскочил за дверь. Слыша его удаляющиеся шаги, я съехал чуть ниже по сиденью и закинул щиколотку на колено. Уставившись в иллюминатор, я наблюдал за стремительным приближением гигантского тела Юпитера. Звуки шагов прекратились… Но тут же послышались вновь, приближаясь — пацан бежал обратно. Обернувшись, я выглянул из-за спинки кресла и наткнулся на улыбающееся лицо. — Разрешите сказать, сэр! — заявил Терри на мои вопросительно приподнятые брови. — Разрешаю. — Два года назад, — чуть запыхавшись, начал пацан, — когда стало известно, что меня прикомандировали к «Серафиму», ребята в академии стали подкалывать меня. Они говорили, что мне не повезло, потому что вы один из самых… Терри внезапно запнулся, неловко поджав губы. — Продолжай, — подтолкнул я, удерживая рвущийся наружу смех. — Один из самых ебанутых… — …Несерьезных! — громко перебил меня пацан, лишь подтвердив правдивость моего предположения. — Несерьезных капитанов «Альянса»! Тогда я не согласился с ними, сэр. И сегодня смог убедиться в собственной правоте. Я… — Прочистив горло, он заявил: — Спасибо за ваши слова, капитан Арно! Я рад находиться под вашим командованием![О-о-о-оу!]
Проигнорировав Зеро, я улыбнулся пацану и ответил: — Я тоже рад, что ты — часть моей команды, Терри. Пылая энергией — кофеин и сахар явно были лишними — он отдал мне честь и скрылся из виду. Торопливые шаги на секунду прервались, за чем последовал глухой удар обуви о пол. Он что, подпрыгнул?.. Тихо засмеявшись, я покачал головой и откинулся на спинку кресла.[Офигенно трогательно…]
Я фыркнул.Только не плачь.
[Сделаю все, что в моих силах]
Улыбнувшись, я подпер голову кулаком. По мере прохождения «Серафима» мимо Юпитера, я наблюдал за приближением тусклой звезды — места нашего назначения — и наслаждался тихим гулом работы двигателей. Даже вопреки габаритам «Серафима» они рождали ощущение слишком большой мощности. Я взглянул на навигационные показатели, горящие мерным голубоватым светом. Зеро проложил самый оптимальный маршрут: от Юпитера до системы Кси Волопаса, где новички — если сумеют стоять прямо после прыжка, разумеется — будут иметь удовольствие лицезреть переменную звезду типа «BY Дракона», следом от Кси Волопаса до Глизе 393, известную своей кратной звездной системой «AB Золотой Рыбы», затем через Туманность Тарантул к вратам Леонис-Крюгер, которые помогут нам сократить время обратного прыжка в направлении Земли. Расчетное время в пути составляло чуть больше ста семидесяти трех часов. Что было не так уж много, учитывая цель учений. Из системы внутренней связи раздался голос Мэй: — Мы на подходе к «Биврёст-IV», капитан. — Принято, — ответил я, взглянув на приближающуюся орбитальную станцию. «Биврёст-IV» являлась частью пояса станций, расположенных между орбитами Юпитера и Сатурна. Издалека она напоминала белоснежный волчок, раскрученный невидимой рукой самого Творца. Пока ее исполинское тело вращалось по ретроградной гелиоцентрической орбите, корабли Федерации непрерывным потоком прибывали, пристыковывались, отстыковывались, подходили к разным шлюзам, окруженным бакенами и маяками. Три десятка установленных на ней радиотелескопов и фотонных радаров были направлены во все стороны ради обеспечения безопасности Земли. Первые наброски к ее проекту разрабатывались Илоном Маском в те далекие, незапамятные времена, когда мир спорил о том, кто выиграет конкурс «Евровидение», в то время, как американцы говорили: «Что, черт возьми, такое это ваше «Евровидение»? Я заметил несколько дредноутов, пару кораблей поменьше, несколько торговых судов и идущий впереди быстроходный штурмовой корабль класса «Сапсан», который казался незначительной точкой. Станция становилась все больше и больше, закрывая обзор, пока не стало заметно янтарное свечение ангарной палубы, где ожидали «Серафим». Я наблюдал, как штурмовое судно нырнуло в ожидающий ангар, а затем пилоты станции приняли нас, используя гравитационные пушки, чтобы направить «Серафим» прямо к причалу. Очередной «час икс». — Ч-черт, — прошептал я. Поднявшись с кресла, я поправил форменный комбинезон и покинул кабинет.***
Я стоял на мостике, пристально вглядываясь в потоки данных на главном виртуальном дисплее, время от времени отдавая команду или задавая вопрос одному из офицеров и рядовых, занимающих различные наблюдательные посты, заполняющие полудугу командного пункта. В попытках отвлечься от перспективы скорой встречи с Эшвордом, я пытался обрести желанную меру комфорта через знакомые ритуалы командования кораблем. [Майор Эшворд на борту] — Принято, — ответил я и посмотрел на Мэй. Заметив мой взгляд, она лишь вздернула бровь и отвернулась. Несколько минут спустя я был настолько погружен в изучение информации о новичках, что не заметил появления компании. — Капитан. Обернувшись, я наткнулся на теплый взгляд знакомых карих глаз. Это был самый могущественный человек на борту после меня. Майор Джошуа Эшворд. Корабельный врач. И мой бывший любовник. Его могущество заключалось в полномочиях отстранить от исполнения обязанностей даже меня. При определенных обстоятельствах, разумеется. Но для этого ему потребовалось бы уложить меня на лопатки и вколоть мне лошадиную дозу транквилизатора. Я кивнул. — Майор Эшворд. Вернув внимание потоку данных, я попытался сосредоточиться на изучении информации, но не сумел. Мне мешал настойчивый гул в голове. Словно далекое жужжание роя пчел, он являлся следствием работы моей атрофированной способности к телепатии. Чувства. Слишком. Много. Чувств. Мощный поток. Гребаное цунами чувств. Боже, а ведь когда-то я почти умолял его. Умолял ничего от меня не ожидать, потому что лишь так его бы не настигло разочарование. Не найдя в себе сил вновь взглянуть на Джоша, я размял шею и попытался выйти из режима «приемника». Из всех разновидностей металюдей телепаты были теми, кто больше всего пугал население. Человек, способный проникнуть в чужое сознание и прочитать самые сокровенные мысли и секреты, являлся предметом ночных кошмаров для большинства людей. Нас боялись настолько, что из всех способностей, порожденных когда-то той странной вспышкой в небе, телепатия была ограничена специальными государственными законами больше, чем любая другая способность. Я бросил попытки чтения мыслей окружающих в возрасте десяти лет, когда неумышленно спровоцировал инсульт у своей школьной учительницы истории. Напор моих дельта-волн мог выдержать только Зеро, и именно он всегда инициировал связь. Время от времени, когда чужие мысли были слишком громкими, ярко окрашенными, я мог уловить их эмоциональное эхо. Но прямо сейчас мне не нужно было быть телепатом, чтобы ощутить повисшее в воздухе напряжение. Напряжение, которое уловила даже парящая неподалеку Мэй — переступив с ноги на ногу, она уткнулась в собственный терминал, чересчур усиленно делая вид, что ничего не замечает. — Капитан, — послышался низкий голос майора Мэддокса. Иисус, мужик, я тебе должен! Повернувшись, я посмотрел на подоспевшего мне на выручку Мэддокса. Встав плечом к плечу со мной, он сложил руки на груди. Клянусь, если бы не генерал, я бы склонил этого сексуального, холодного, безразличного ко всему чувака на гейскую сторону силы. Угу. — Рад знать, что ваши пехотинцы в хорошем настроении, — сказал я, дернув подбородком в сторону потока данных о ментальном состоянии пехоты. — Вы же знаете, им больше нравится находиться на поверхности планет, а не сидеть взаперти внутри корабля, — сдержанно улыбнувшись, заявил Мэддокс. — Мы лишь недавно вернулись из миссии, а теперь вновь улетаем. Я рассматриваю возможность ротации, чтобы в следующий раз дать им всем чуть больше времени на Земле. — Вы такие неженки, — прыснув, ответил я и подтолкнул его локтем. Мэддокс усмехнулся. — Нас не будет всего неделю. Кроме того, на границе Солнечной системы служат тысячи пехотинцев, и они, к слову, видят Землю еще реже. Мэддокс пожал своими широкими плечами. — Именно поэтому я и не пошел в погранвойска. Видеть солнце раз в полгода — мой главный ночной кошмар. Кроме того, космос — настоящая твердыня одиночества. Больше, чем отсутствие солнца, меня пугает лишь идея остаться один на один с этим черным вакуумом. — Вы бы никогда не остались в одиночестве, майор, — пробормотал я, наблюдая за работой команды, — вы были бы окружены всем, что когда-либо существовало. — При всем уважении, капитан, к черту вашу поэзию, — с улыбкой в голосе ответил Мэддокс. — В удушье нет ничего прекрасного. Я лишь покачал головой. Мэддокс и его вечная рациональность. Мы то и дело прыгали от звезды к звезде, но единственной звездой, которая могла согреть его, было Солнце. Он не видел романтики в полете и радужном свете туманностей. Его сердце принадлежало Земле. — Капитан, операторы станции дали добро на расстыковку, — глядя на меня, отчиталась Скарлет. — Мы готовы к отлету. Я кивнул в знак согласия. — Расстыковывайтесь. Лейтенант Ашер, первый прыжок рассчитан? — Да, капитан, — ответил Ашер, подтверждая координаты на своем дисплее. — Можем прыгать, как только выйдем за орбиту Нептуна. — Прекрасно. Когда «Серафим» медленно поплыл вдоль белоснежной обшивки станции, я обернулся через плечо. Джош ушел. Пожалуй, я соглашусь с Мэддоксом. Неделя — это офигенно долгий срок. Особенно когда ты заперт на корабле с человеком, на чувства которого не можешь ответить.