whole devotion

— Я не думаю, что она выживет. Ну ты посмотри, они же уже в доме! Второсортный ужастик крутился фоном, пока Минхо лежал между ног Сынмина, облокотившись на его спину, и гладил колено. Бабочки в животе. Именно эти чертовы бабочки рвались наружу. Он смотрел, как мертвецы пожирают пока еще живых студентов, потерявшихся в лесу, а сам думал, как хотел бы остаться тут навсегда. С ним. Осознание пришло слишком поздно, но, все же, это было именно оно. Ощущение того, что тебе не надо больше ничего в мире так сильно, как этот человек рядом. И не важно, испытываешь ты привязанность, хочешь от него детей или есть вместе пиццу в два часа ночи и смотреть тупое кино. Любовь в истинном ее воплощении не требует ярлыков «мы встречаемся», «это секс по дружбе», «мы соулмейты». Потому что ты знаешь, что между вами всегда будет больше, чем смогут понять окружающие. — Минхо, ты не смотришь, — Сынмин поворачивает его лицо к себе, заглядывая куда-то глубоко за радужку. Такой красивый. Кажется, что Минхо знал его всю жизнь. Он просто не помнит всего, что было до знакомства с Сынмином. И даже не может понять, как же плохо все было тогда. — Все в порядке? Если тебе страшно, мы можем выключить. Минхо смеется. Он осторожно целует ладонь, которая, как дикого кота, гладит его по щеке. И продолжает смеяться все сильнее. Все, что с ними происходит, — полное безумство. — Мне страшно, но не из-за этого. Я не хочу, чтобы мы заканчивались, — он переворачивается на живот, кладет свою голову на его бедро и пытается дышать спокойно. Накатывает паника. Минхо не любит такие разговоры, но это неизбежно. Так дальше нельзя: обманывать партнеров, страдать, бегать друг от друга, закрываться от друзей. Они сами возводят непреодолимые заборы вокруг себя и своих близких. — Я понимаю, о чем ты. Я должен бросить ее… Мы должны, Минхо. Никто такого не заслуживает, — Сынмин тянет его ближе к своему лицу и целует решительно, но спокойно, как будто у них есть слишком много времени. Теперь они оба готовы. Друг для друга, для этих отношений. Для того, чтобы вместе переживать всю ту боль от расставания, что им предстоит. — Я люблю тебя. Минхо безбожно оттягивает тот самый момент, Сынмин же слегка ерзает в нетерпении. Он все пытается дотянуться до резинки спортивных штанов, которые сам же ему и одолжил, но Минхо мягко отталкивает его руки, перекладывая их себе на плечи. Бережно, как будто боится упасть на тонком льду посреди глубокого озера. Каждый шаг вымерен до миллиметра, чтобы не испортить ничего. Одно мычание, еле заметный стон утягивают их обоих на самую глубину. Минхо первым забирается под одежду, языком проводит по венам на шее, тяжело дышит в самое ухо. Все это правильно, так и должно быть. Сынмин закрывает глаза и позволяет рукам без разбора проходиться по совсем уже не чужому телу. Вот его затылок, там волос всегда было больше, они густые и мягкие; а это щеки, которых почти не осталось. Под глазами прочно прижились синяки, лицо совсем осунулось и побледнело. А Сынмин и не заметил, насколько более уставшим был Минхо. Это все из-за него? Ответ был очевиден, без лишних слов и выдумывания: да. Минхо так же, как и он, переживал, вероятно, не спал по ночам. Только теперь Сынмин понял, что натворил своим молчанием и скрытностью. Минхо никогда не смог бы от него отвернуться, но проблема их взаимоотношений решилась бы намного раньше, обсуди они ее между собой без страха, с полным доверием. И теперь все свое доверие Сынмин возвращает в виде поцелуев. Минхо садится на его колени, и трется о промежность, отчего по спине пробегает дрожь. Он ощупывает каждый позвонок Минхо, не специально, но царапается, потому что мало. И тот, понимая, что от него требуют, проводит языком по нижней губе и углубляет поцелуй. Ли даже не думает, что от его искусанных губ может быть неприятно, он просто делает то, что, чувствует правильным. Видимо, так и есть, потому что Сынмин выгибается и опускает руки на его поясницу. Его веки дрожат и он слабо выдыхает, не набирая больше воздуха в легкие. Минхо отстраняется на секунду, чтобы полюбоваться румянцем и тенью ресниц на щеках. Смущенный, немного растерянный, но все еще прекрасный. Фильм давно забыт. И даже непонятные вопли из телевизора не мешают им наслаждаться друг другом. Но когда оттуда доносятся звуки пилы, уже Сынмин прерывается: чувствует, как смех подкатывает к горлу. Он быстро находит пульт, чтобы переключить эту бредятину. И в мыслях вновь зарождается легкое сомнение: все ли они делают правильно? — Я не сделаю того, чего ты не захочешь. Ты должен сказать, если что-то идет не так. — Просто продолжай. В ответ Минхо получает лишь уверенную улыбку и блеск в глазах. Сынмин откидывает его на спину, отчего Ли резко ударяется затылком об диван. Но ладони младшего придерживают его голову, и Ким покрывает поцелуями его подбородок, затем лоб, щеки и нос, вызывая смешки, больше похожие на кашель. Щекотно. Как будто это ветер в теплый весенний день, после того, как всю ночь шел дождь. Сынмин уделяет внимание ключицам, губами считает ребра, и их оказывается слишком мало, чтобы ему было достаточно целовать его. Впалый живот, на котором когда-то виднелся пресс. Куда же он так худеет? Сынмин спускает спортивные штаны, чтобы провести языком по тазовым косточкам, отчего Минхо запрокидывает голову и прогибается в пояснице. Он такой чувствительный, но Сынмин хочет больших эмоций. Поэтому, когда его рука оказывается в трусах, он медленно проводит по длине, размазывая предэякулянт, и, не моргая, смотрит прямо в глаза Минхо. Тот первое время пытается удерживать зрительный контакт, но теряется, отворачивается, зарываясь лицом в синий плед. Ему так хорошо, что хочется плакать. Но он не позволяет себе, разрешает только хныкать. Такой Минхо, его чувствительность на каждое прикосновение и движение распаляют в Сынмине не только любовь, но и что-то другое. Он хочет его всего, еще больше, кусаться, войти внутрь и почувствовать Минхо в себе. Второй рукой он нащупывает отверстие, и входит на все три фаланги среднего пальца. Минхо кусает ткань, чтобы заглушить звуки, но Сынмин лишь грозно смотрит, так что становится понятно «будь настолько громким, насколько тебе хочется». — Больно, Минни. Возьми смазку, — голос Минхо охрип, не понятно отчего, и Сынмин немного пугается. Возможно, он был слишком самоуверенным и слишком торопился? Пока он мечется по комнате, пытаясь вспомнить, куда положил тюбик с лубрикантом, Минхо наблюдает за стояком на его штанах и не может сдержаться. Это так забавно, но так возбуждающе. Руки сами тянутся к своему члену, он двигается снизу вверх, слегка сжимая у основания. Терпения никакого не остается. Особенно когда Сынмин, найдя то, что надо, наконец смотрит на происходящее за спиной и останавливается, как вкопанный. Красиво и очень сложно сдержаться. — А кто тебе разрешал, м? — от его тона хочется смеяться. Не может Минхо воспринимать его как кого-то опасного и грозного. Но Сынмин лишь снимает футболку одним движением, нависает над ним и кладет свою ладонь поверх его. Она значительно больше и сильнее, отчего хватка на органе усиливается вдвойне. Слишком хорошо и неожиданно. Сынмин вновь ведет, но их обоих это устраивает. Он никогда не думал, что будет с таким удовольствием управлять кем-то. Возбуждение в штанах не уменьшается, Сынмин раздевается до конца, чтобы почувствовать себя свободнее. Но это не помогает, желание только усиливается от сквозняка, скользящего по обнаженному телу. Он заглатывает член почти полностью и думает, что сам вот-вот кончит. Минхо — первый парень, который заставляет его чувствовать себя вот так. И Сынмину хочется быть для него идеальным, сделать все правильно, чтобы он навсегда запомнил этого странного соседа. — П-п-пожалуйста, — Ли держится изо всех сил. Руки в кулаках, пытается не хвататься за волосы Сынмина, потому то понимает, что оторвет их вместе со скальпом. — Я сейчас, милый. И он останавливается вообще. Отстраняется от паха, садится ровно и смотрит, как Минхо потерянно пытается сфокусироваться на нем. Взгляд замыленный, по виску стекают капельки пота и волосы прилипли к раскрасневшемуся лицу. Если присмотреться, можно заметить пульсирующие венки: настолько поднялось давление. — Малыш, ложись удобнее, — и Минхо расставляет ноги шире, откидывает голову назад. Сынмину нравятся его подтянутые бедра, ягодицы. Он в восторге от того, что видит перед собой. Минхо для него идеальный. Он берет Сынмина за руку и доверяет всего себя. Ким тянется за презервативом, но Минхо его останавливает. — Не надо. Я чистый. Хочу так, чтобы… Нет необходимости продолжать — Сынмин понимает. Он входит медленно, чтобы Минхо успел привыкнуть к нему. Ладошки потеют от нерешительности. Он спрашивает, все ли в порядке, около пяти раз, двигается совсем немного, лишь бы не навредить. А Минхо тихо плачет от переполняющих ощущений, тянет Сынмина на себя, чтобы еще больше погрузиться в происходящее. Целуется небрежно, припухшими губами касается всего, от ключиц и до груди, насколько достает в таком положении. — Какой ты красивый, — Сынмин убирает волосы со лба, проводит пальцами по бровям, вниз по скулам и останавливается на губах. Движение становится ритмичнее, и Минхо неосознанно прикусывает пальцы. Ему нравится похвала, нравится, как Сынмин чувствует его и делает все идеально. — Я люблю тебя, — уже не в первый раз слова произнесены за эту ночь. И сегодня они не ложатся грузом, но и не становятся бабочками в животе. Это чувство — это то, что всегда будет между Сынмином и Минхо, сколько бы времени не прошло. Это принятие и терпение, вожделение и мечта. Больше нет никакой неловкости, странных и пугающих, внезапных эмоций. Они — свежий, тягучий мед, который льется стремительно, в одном направлении.

***

Минхо приветствует новый день болью в пояснице, дрожащими ногами и отечностью. Он совсем не помнит, как оказался на расстеленном диване, в чистой футболке и боксерах. Сынмина нигде не было, а голод меньше не становился. Ли посмотрел квартиру внимательнее, еще раз прошелся по корешкам книг, взял в руки и рассмотрел детальнее каждую фотографию. Без присутствия здесь Сынмина комната казалась совсем чужой. Окно было приоткрыто, сквозняком болтало ночные шторы, так заботливо задернутые, чтобы не дать утреннему свету разбудить спящего в этой комнате. Но в них не было нужды: часы показывали два часа дня. Завтрак пригорал на дешевой сковородке. Складывалось ощущение, будто Сынмин не пользовался ими вовсе. Минхо отыскал в холодильнике пару яиц и открытую упаковку бекона, так что выбора у него особо не было. Дождаться Сынмина из магазина? А куда же он еще мог пойти, если не за продуктами. Наверняка знал, что Минхо проснется голодным, а Минхо без еды — смерть каждому. Он поджал под себя ноги, завернулся в одеяло (от открытого окна стало слишком холодно, не лето ведь на улице) и медленно жевал, уставившись в одну точку. Стоило привыкать к этой квартире, раз уж теперь они живут вместе. Надо только вещи перевезти и, все же, рассказать Джисону. Они с Сынмином еще не обсуждали совместную жизнь, но все и так было понятно. После такого Минхо не сможет вернуться в общежитие. И не хочет. Он все для себя решил уже давно. Назойливый и внезапно продолжительный звонок в дверь вырвал из мыслей. На пороге квартиры оказалась заплаканная Йеджи. Минхо впервые видел ее такой и испугался в первую очередь того, что могло случиться, нежели своего присутствия в квартире её парня. — Где он? — по гневному состоянию было понятно сразу, что тихого разговора не получится. Йеджи вошла, громко хлопнув дверью. — И тебе привет. А вот этого я не знаю, — Минхо гадко улыбнулся, наблюдая за обычно хладнокровной Йеджи, которая сейчас ужасно нервничала. — Ты никогда ничего не знаешь. Хватит с меня этой херни. Где Сынмин? У нас вылет завтра, а он не отвечает на звонки. Отправил смс-ку «Прости, я так больше не могу. Это не то, чего я хочу». Меня это, конечно, натолкнуло на мысли о тебе. Ты всегда там же, где его сомнения и переживания. Не ошиблась. — Какой вылет? — из потока бранной речи Минхо смог выцепить только это. Сынмин ни о чем таком не говорил. Йеджи врет, чтобы позлить его? Не похоже, что так. Минхо подходит к своему телефону, который стоял на зарядке, но там ничего нового. Поток из сообщений Джисона, одно сообщение Чанбина «чувак, ты в порядке?» и сообщение от Чана с просьбой прийти к нему на тренировку. Но от Сынмина — пустота. Он тяжело вздыхает, заворачивается в одеяло сильнее. Взгляд цепляется за бумажку рядом с мобильником, на которой крупными буквами выведено «для Минхо». По мере прочтения становится тревожнее и тревожнее. Привет, мой дорогой Минхо. Прости, что не могу сказать тебе лично, но мне привычнее писать. Ты ведь знаешь, как сильно я люблю тебя? Я надеюсь, что дал тебе понять достаточно, чтобы не быть последним козлом. Мне жаль, что все вышло именно так, что я не смог быть идеальным парнем для тебя. Когда мы жили вместе, я часто засыпал, думая о том, что сейчас подорвусь и лягу в твою кровать. Всегда хотелось прижаться к твоей спине, слушать твое дыхание и брать за руку, пока не провалюсь в сон. Я не мог успокоиться, пока не представлял это хотя бы один раз. А иногда прокручивал эти мысли в своей голове целую ночь. Но мне было слишком страшно. По многим причинам и из-за многих вещей, но я так и не смог побороть эти чувства к тебе. Спасибо, что никогда не отталкивал меня, даже когда это делал я, потому что боялся подпустить близко, как и потерять вовсе. Мы могли бы все исправить сейчас, оставить в прошлом то, что не сказали друг другу и не успели сделать. Но я так не могу. Обещаю, что со мной все будет в порядке, и ты больше никогда не услышишь обо мне. Я о многом в своей жизни должен подумать. Не жди меня, пожалуйста. И береги себя, договорились?                                                                   Твой Сынмин. — Что все это значит? — Минхо протягивает Йеджи записку и пытается переварить прочитанное. Как он может не переживать после такого неоднозначного письма? Сказал бы хоть, куда собирается. А теперь остается только обзванивать родственников, беспокоить всех знакомых. А вдруг с ним что-то уже случилось или еще случится? Как Минхо мог не заметить предпосылки к побегу? И побег ли это? — Я ничего не понимаю… Мы должны быть завтра в Нью-Йорке, нас там ждут… — Да о чем ты вообще говоришь? Он пропал, Йеджи. Просто взял и сбежал. А если он… Блять, даже думать не хочу. — Еще месяц назад нам предложили пройти стажировку в Нью-Йорке. Там у меня сестра, она нашла и для него место, и для меня. Он был такой счастливый, вечно ходил и радовался, что увидит Америку. Он всегда мечтал там побывать. Это все твое ебаное влияние. Зачем ты появился в его жизни? Она начала плакать вновь, ходить по квартире и искать еще хоть что-то, что даст зацепку. Вещей в комоде нет. Документов, дорожной сумки и личного дневника тоже. Минхо не стоило знать, что Сынмин бросил ее уже давно, и все это время между ними были исключительно дружеские отношения. И сейчас Йеджи волновалась, потому что все это время видела, как его колеблет от любви до ненависти к этому ублюдку. А Минхо все продолжал разглядывать ровные буквы на обычном листке. Не стоило ему знать также то, что происходило дома у Сынмина, из-за чего он так стремился навсегда уехать в другую страну. Любовь? Да о какой любви идет речь, если Минхо не знал ничего. Йеджи — вот она любила Сынмина, заботилась о нем и терпеливо помогала, когда он тянулся к бутылке после любого разговора с Ли. Это никогда не было любовью. И Йеджи убедилась в этом в очередной раз. Она вышла из квартиры, не сказав больше ни слова. Прошла к своей машине, закрыла дверь и закурила. Зачем было все усложнять? Сынмин знал, что может ей рассказать, но не сделал этого. Из-за вибрации на панели Йеджи подскочила и чуть не прожгла дверцу. — Алло, Сынмин? — он не мог не позвонить ей, знал, что будет волноваться. За это время они прошли через многое, о чем не знал никто. И не должны были знать. Все тайны между людьми с общей проблемой должны были остаться тайнами навсегда. Поэтому она так цеплялась за него, хотела помочь устроить свою жизнь и оставаться рядом. — Я буду завтра. Ты же ничего ему не сказала? — Как ты и просил.