Он жестокий человек. Столько раз причинявший мне боль, но и столько же раз меня спасавший. Не знаю, герой он или злодей... Но... За него я готов сражаться, и именно с ним хочу провести всю свою жизнь. Минами Масаки
Часы стучат на 1:20 ночи, и продолжают мерное движение, сопровождающееся тихим стуком стрелки, в ритм с которым перо Гермионы царапает пергамент в ее руке, фиксируя наблюдения за вторым котлом из трех. Наблюдая долгое время за жизнью Гарри, Гермиона смогла сделать для себя несколько выводов. Даже будучи Героем Магической Британии, Мальчиком-который-выжил и национальным любимцем, у тебя будет немного людей, которые беспокоятся о тебе, как о подростке по имени Гарри. Сколько людей умерло, веря в него, и ни один из них не подошёл к нему, когда весь Орден шептался о его нестабильном состоянии. Ни один открыто не вставал на его сторону перед Грюмом. У некоторых, как у Римуса, была видимость заботы: как заточить принцессу в башне снабжённой едой, но не следить, чтобы та питалась. И в итоге удивляться — как это, принцесса умерла от истощения? Без сомнения, люди были слишком заняты своими проблемами и страхами. Но у Гермионы осталась эта упёртость из детства — если я смогла, то смог бы и ты. Она не имела узкий кругозор, и полностью понимала, что люди располагают разными ресурсами: физическими и моральными. У каждого человека свой порог, это очевидно. Но когда потребовалось, она перелетела через свой с рвением скоростной птицы. Потому что так было надо. Гермиона понимала, она знала, что переступив эту грань, человек встретит лишь разрушение. Она также могла симпатизировать страху перед этим. Но ведь она себя разрушила. Это не нуждается в романтизированных эпитетах, которые нивелировали бы кошмарность ситуации, отнюдь. Гермиона не хочет никому врать о том, что было не больно. Не страшно. Не всепоглощающе настолько, что казалось, еще чуть-чуть и она потеряет саму себя навсегда в этом водовороте из 'должна' и 'обязана'. Но тем не менее, она это сделала. Это был ужасный опыт, который она никому бы в здравом уме не пожелала, но это было необходимо. В ее жизни было мало преукрас, но если время не лечит раны, то заставляет о них забыть. Ее память транслирует простые факты, но не ощущения и чувства. Это было страшно, но она смогла. Это было больно, но она смогла. Так почему, блять, не могут другие? Почему они истекают слезами и пытаются отбиться от этого? Почему они настолько слабые? На эту часть у Гермионы не хватало сострадания. Одновременно с самодовольством, чужое несовершенство вызывало в ней раздражение. Ей нравилось чувствовать себя умнее сверстников, но параллельно с этим ее зубы скрипели от нетерпения, когда они не знали ответ на что-то очевидное. Она гордится своими способностями в чарах, но когда кто-то не может даже читать латынь, не то, что колдовать, ей хотелось перевернуть стол от негодования. Самоотреченность это все еще опыт, который не заслуживает никто живой, но черт возьми, если ее не выводят из себя люди, которые очевидно ценят себя выше, чем Гермиона саму себя. Суть была в том, что ее никто не спрашивал: она лишь почувствовала ладони, толкнувшие ее в спину, и дальше ее закрутил водоворот. И даже так она смогла, а значит — смогут и они. Она не особенная и не лучшая, ее планка была достаточно посредственной. Эти люди просто не потрудились, как следовало бы. А следовало? Следовало идти на поводу у своего синдрома спасателя, и отдавать остатки своих моральных ресурсов Гарри? Ответ Гермионы был да — она уверена, что без этих крупиц поддержки, которые она высыпала ему в сложённые ковшиком ладони с самого дна своего мешка — скребя ногтями по стенкам, чтобы дать как можно больше — Гарри бы не выдержал. Сломанный герой бы никого не спас. Но никто не удосужился подумать об этом, кроме Гермионы. Будь ты хоть трижды национальной гордостью, люди скорее всего пройдут мимо, когда тебе понадобится помощь. Отсюда вывод первый: никто тебе не поможет. Спасай себя сам. Вот сидя в этом пропахшем сыростью и несовершенными зельями классе, Гермиона и спасала. Иногда она думала о том, что дружба навешивает некие обязательства. Люди социальные существа, и время от времени нуждаются в поддержке, однако Гермиона считала здравым отстраняться от друзей, погрязших в саморазрушении. Если такие люди отказываются принимать помощь, то твои полномочия как друга иссякают. И единственным здравым решением является позволить другу справиться со своими проблемами самому, иначе ты увязнешь вслед в попытке спасти утопающего. Но она не отстранилась тогда, даже понимая, что ее настроение подстраивается под состояние Гарри, и как активный солдат Гермиона не могла себе это позволить. Самобичевание, сомнения и бесконечную вину перед неведомо кем. Это был не ее бич, и не Гермионе было его тащить, но почему-то она впряглась, оставив свой багаж где-то на обочине. Возможно, потому что она слишком отзывчивый друг. Может, она просто глупая. А может, это был расчет, и подсознательно она осознавала, что состояние Гарри в этой войне важнее, чем ее. Существуют еще тысячи Гермион, но Гарри Поттер был единственным. И он был ключевым. Гермиона не задумывалась над своей мотивацией в тот момент, когда полностью и без остатка посвятила себя Гарри, и размышляя об этом сейчас, ей кажется, что это было примесью всего. Своенравия, щедрости, спекуляции и самоненависти. Иногда Гермионе казалось, что она ненавидит себя больше, чем когда-либо могла представить. Иногда ей казалось, что она любит себя слишком сильно, на грани с нарциссизмом. А в оставшееся время она напивалась, чтобы ей больше ничего не чудилось.***
flashback — Это самоубийственная миссия! — Угомонись, Поттер! — Никто! Никто не сможет выйти из Хогвартса живым! Какого драккла вы отсылаете туда людей, если они оттуда не вернутся! — надрывно кричал Гарри, размахивая руками в опасной близости от лиц Грюма и Кингсли. Люпин стоял чуть поодаль, подпирая спиной стенку, будто желая с нею слиться. Он намеренно не смотрел на Гарри, будто все эти слова его не касались, и это заставило Гермиону злобно нахмуриться. — Ты не отвечаешь за планировку, Поттер, поэтому прямо сейчас ты захлопнешь свою пасть, — прохрипел Грюм, решивший больше не поднимать голос и вытащил из-за пазухи свою старую, как мир, фляжку. Гермиона достала палочку и зажала ее в руке боевым хватом. — Какого вам спать по ночам, зная, что каждый день вы сообщаете людям даты их смерти?! Почему вы никогда туда не выходите?! Почему я туда не выхожу?! Выругавшись себе под нос, Грюм отставил фляжку и направил палочку на Гарри, вычерчивая руну Силенцио, но Гермиона быстрее поставила перед Гарри щит. Он инстинктивно шарахнулся назад, но, мгновенно взяв в себя в руки, продолжил, понизив голос до злого рокота. — Вы говорите, что вам нужны результаты, но все, что сейчас происходит — легальная казнь. Результатов от меня на этой миссии будет намного больше, чем от беременной Алисии. Больше в комнате никого не было. Это был один из тех дней, когда Гарри предварительно заканчивал собрания своей истерикой. Иногда он просто кричал, иногда он вихрем уносился из комнаты, не успевая надолго прервать обсуждение, а иногда, как сегодня, его эмоции, которые он так бережно накапливает в сосуд неделями, выходили за уровень горла и начинали неконтролируемо литься. Не желая иметь дело с рассерженным героем, большинство быстро ретировалось. Слухи, бродящие по Ордену всегда варьируются от крайности в крайность — людям в стрессовой ситуации надо как-то себя развлекать. Неделю назад Гермиона услышала теорию о том, что Гарри сходит с ума на почве длительного заточения на Гриммо. Собеседник того придурка, опровергая, уверял, что дело в недотрахе. Бутылка виски стояла на полу между сплетниками немым укором. — То, что у тебя не хватает мозгов понять стратегические основы, не моя ебаная проблема, — Грюм бешено зыркнул на Гермиону и затолкал свою палочку обратно в кобуру. Гермиона привыкла думать о себе, как об умной ведьме, но «стратегические основы» Аластора она тоже не понимала. Иногда она задавалась вопросом, понимал ли их кто-нибудь помимо него самого? — Не смей, Грюм, не смей отсылать людей умирать под мою подпись. Гарри выбежал из комнаты, со всей силы захлопнув за собой дверь. Кингсли слишком облегченно выдохнул, и Гермиона, бросив на мужчин последний взгляд, вышла за Гарри. Он наверняка плакал. Думал о пяти людях, которых отошлют проверить территорию вокруг Хогвартса и подобраться поближе. Которые вряд ли смогут пробиться даже сквозь дементоров в Хогсмиде. А плакал обычно Гарри в спальне, ранее принадлежавшей Ориону Блэку. Гарри сидел на полу, около кровати бывшего главы рода, и громко плакал. Навзрыд. То был один из неприятных побочных эффектов подобного накопления в себе эмоций — выходили они потом полноценной истерикой, сносившей все эмоциональные барьеры. Он ничего не говорил в течение пяти минут, что Гермиона сидела рядом с ним, положив ладонь ему на колено, просто чтоб он знал, что он не один. Гарри захлебывался в рыданиях, периодически смахивая ту влагу, что не соскальзывала с его острого подбородка, а продолжала течь ниже, вдоль шейных позвонков в ямочку между ключицами. — Я так устал, Гермиона, — было первое, что Гарри сказал своим влажным голосом. — Я знаю. — Я не хочу, чтобы они умирали, — продолжил он, и слезы потекли из его глаз новым ручьем, будто эта фраза была его триггером. — Я знаю, Гарри. — Я не хочу, чтобы ты умирала, — его голос сорвался, и он закончил свою фразу шепотом. Гермиона не нашлась, что ответить, но Гарри все равно говорил дальше, будто ему это было неважно. — Я хочу отправиться куда-нибудь, где никто не знает мое имя, — закашливался слезами он, и Гермиона решилась нарушить его личные границы и посмотреть на него. Он выглядел хрупким в своей огромной клетчатой рубашке с тонкими похудевшими запястьями, которые он вжимал в свои глазницы. Он выглядел таким разбитым, каким Гермиона не хотела бы его видеть никогда. Каким бы Гарри не хотел, чтобы его видел кто-либо, поэтому они всегда отводят глаза, когда кто-то из них плачет. — Пошли погуляем? Глаза Гарри шокировано распахнулись, наверное, как и ее собственные, и он закашлялся следующим приступом рыданий. Мальчик, участвовавший в ограблении банка, боится выйти из-под надзора своих нянек. Эта мысль заставила Гермиону мягко улыбнуться, и она протянула Гарри руку, решив подумать над последствиями своих необдуманных решений после. Видимо, это движение убедило его, что предложение не было жестокой шуткой, произнесенной ради того, чтобы напомнить ему о его ограниченности в перемещениях вне площади Гриммо. Глубоко вздохнув, Гарри быстро схватил ладонь Гермионы, не давая себе возможности подумать, и секунду спустя они аппарировали. Оказавшись рядом с мусорным баком в переулке на Флит-стрит, которую Гермиона достаточно хорошо выучила после парочки прогулок, она отпустила руку Гарри и всмотрелась в его лицо. Учитывая утратившуюся привычку к комфортабельным аппарациям, он держался молодцом. Гарри вытирал влажное от слез лицо рукавами рубашки, совершенно позабыв о магии, и, по-воровски оглянувшись за спину, Гермиона направила палочку на его лицо, используя Чары Гламура. Через минуту, когда Гарри окончательно пришел в себя и начал с беспокойством разглядывать толпу движущихся по улице магглов, Гермиона крепко схватила его за руку и вытянула в непрекращающийся поток торопящихся городских жителей. Даже если Пожиратели решат показаться в одной из самых людных улиц Лондона, тут слишком много магглов. Гермиона сумеет вовремя оттолкнуть Гарри за какого-нибудь прохожего, прежде чем его настигнет чужое заклинание. Если она почувствует, что что-то не так, она немедленно аппарирует вместе с Гарри. Я рядом с ним чуть ли не впритык. Пусть, блять, попробуют рыпнуться на него. Останавливаясь у самой первой повозки с хот-догами на их пути, Гермиона дружелюбно улыбнулась дядечке и протянула мелочь. — Ты голодна? — спрашивает Гарри, оглядываясь по сторонам, как дикий пес. Как давно он в последний раз гулял по маггловским улицам? Просто для души? Не так, чтобы прохожие через один задерживали на нем свой взгляд и после шокировано прикрывали рот, как в Косом Переулке. Не так, чтобы все считали обязанностью подойти к Герою перекинуться парой слов. И так с самого детства. Его призвание — быть объектом. Чьей-то зависти, чьей-то ненависти, чьей-то идолизации, чьей-то рекламы или политической манипуляции. — Нет, но я сто лет не ела уличной еды, — отвечает Гермиона, сглатывая слюну от аппетитного запаха. Гарри понимающе хмыкнул и вздрогнул, когда мимо прошел мужчина в черном пальто. Гермиона нервно забарабанила пальцами, почти попросив продавца поторопиться, но в последний момент остановилась. Это должна быть расслабляющая прогулка, которая успокоит Гарри, а не нервная пробежка. Ей необходимо сбавить темпы, но она не знает как. Смято поблагодарив продавца за еду, она всунула хот-дог Гарри в лицо и потянула его обратно в движущуюся толпу. Она старалась идти как можно медленнее, но уличная суета не позволяла, им то и дело наступали на пятки. Прачечная на другой стороне улицы была подарком небес. Гермиона выдернула задумчиво жующего Гарри с тротуара, оглянулась по сторонам и, с готовностью поставить невербальный щит, перебежала улицу в подходящий момент. — Что ты творишь? — крикнул Гарри сзади нее, ошеломленно посмеиваясь. Гермиона обернулась, чтобы улыбнуться ему и толкнула дверь прачечной. Внутри находилась одна женщина в летах, загружающая белье, и мужчина потрепанного вида, почесывающий многодневную щетину перед автоматом с порошком. — Что мы здесь делаем? — прошептал Гарри из-за внезапной тишины, по сравнению с уличным шумом. Гермиона прошла до конца помещения и запрыгнула на ряд одноэтажных стиральных машин, проставленных в центре зала. Похлопав по месту рядом с собой, она сложила ноги и откусила хотдог, с удовольствием зажмурившись. Гарри неуверенно устроился рядом и смотрел на стеклянную стену, выходящую на Флит-стрит. Гермиона решила не накладывать Отводящие заклинания, чтобы никого случайно не заинтересовали следы магии. Вместо этого она жевала. Раздался звук упавшей в автомат монетки. Тот мужчина купил порцию порошка. Горчица, которая попала Гермионе прямо на небо, неприятно отдала в нос, и она закашлялась. Плечи Гарри опустились. Он молча наблюдал за людьми за окном и рассеянно жевал булку. Было в этом что-то такое успокаивающее. Ты вроде в тишине, но все равно можешь слышать приглушенный шум и резкие сигнальные звуки автомобилей. Вроде ты не в толпе, но все равно в окружении магглов и можешь наблюдать за их суматохой вблизи. Гермиона отложила картонку с недоеденным перекусом и позволила себе уставиться в крутящийся стиральный барабан перед ее лицом. Грюм на них накричит. Очень сильно. Возможно накажет, если ему совсем уж прижмет заниматься дисциплиной в такое время. Гермиона вяло приметила, что кто-то покинул прачечную по звуку уличного шума, который так внезапно ворвался в их уютный пузырь. Но дверь захлопнулась, и снова стало тише. Барабан тяжело крутился, грузно роняя вещи при каждом повороте. Помещение провонялось их уличной едой. Где-то сзади мужчина тяжело закашлялся. Кто-то прошел мимо прачечной, громко ругаясь. Гарри рядом с ней сопел. Сидя на бесконечном ряду из стиральных машин и смотря на крутящийся барабан, Гермионе казалось, что ей стало чуточку, но лучше.***
Она самая тупая ученица в этом чертовом замке. Ее рука в крови. Снова. Она не жжет, ее кровь не кипит, из ее кожи не льются сомнительные субстанции, спасибо и на этом. Но это определенно рана на ее эмоциональном фоне, потому что в последнее время каждая ее неудача вызывает такой отрицательный отклик в ее психике, что у ее возникает мысли о наказании для себя, чтобы добавить мотивации. Чтобы она перестала быть такой беспомощной. Обычно, когда ее задание по нумерологии не подлежали выполнению, она слегка хлопала себя по щекам, и садилась за стол, чтобы начать делать все сначала. Эмоции не имеют значения, важен результат. Она не тратила ни времени, ни сил на вещи, которые не имеют практического смысла. Но сейчас она чувствует себя разбитой. Она не может взять свои эмоции под контроль. Недовольство собой выжигает в ней дыру, от которой ей хочется кричать. Она хочет что-нибудь сломать, но вместо этого ударяет свою ногу кулаком, и, капнув бадьяна на рану, начинает уборку. Как только она закрыла за собой дверь кабинета, она зажимает зубами фильтр сигареты, поджигая ее огоньком на кончике ее палочки. У неё стоит ком в горле, и ей хочется либо заполнить пустоту, либо перестать ее замечать. Она хочет поговорить с кем-то, но не знает никого, кто не спал бы в два тридцать ночи четверга. А утром эта необходимость пройдёт, и ей не придётся портить настроение никому из окружающих. Поэтому она просто переждет.***
Гермиона должна была сейчас быть в Большом Зале, поедая свой честно заслуженный обед, но вместо этого она застряла в коридоре со все теми же знакомыми лицами. Снова толпа полукругом прямо посреди прохода. Снова Финниган в центре, но на этот раз в одиночку, скандирующий что-то возбужденной толпе, которая в этот раз выглядит намного отзывчивее. Чертов цирк. — Нахуй Пожирателей! — поет Симус. — Нахуй Пожирателей! — вторит толпа, и Гермиона согласна, нахуй Пожирателей, но что это за диво она наблюдает перед собой? — За повторные суды! — За повторные суды! — Слизеринцев в Азкабан! — Слизеринцев в Азкабан! А, точно. Гермиона шмыгнула носом и почесала щеку. Она определенно помнит что-то про запрет на агитацию массовых мероприятий в школьном реестре. — Чертовы змеи даже не выходят из своих нор! Так сильно боятся, что им без труда надерут зад! Зеленые не хотят, чтобы им за бесплатно набили морды? Если бы тут проходил кто-то из профессоров, то Симусу досталось бы что-то сильнее отработок, так как несчастному пришлось бы пожертвовать своей трапезой. — Что, никто не хочет? Сборище слизняков не вылезает из своих подземелий, посмотрите какие умнички! Но сзади нее есть только кабинеты профессора Бинса и профессора Спраут, которая предпочитает проводить полудни в своих теплицах. Какая незадача. — Твой друг снова буянит? Гермиона мазнула по стоящему рядом Теодору безразличным взглядом и вернула своё внимание к Финнигану. У слизеринца была крепко сжата челюсть. Если она не ошибается, он чаще всего попадал в передряги из-за конфликтов на 5-6 курсе. Практически не вылезал с отработок. А в тот раз он даже не смог ударить в ответ. Наверняка кулаки чешутся. У неё была возможность. Она могла подойти к Макгонагалл и поговорить с ней по этому поводу, выделить проблему и попросить обратить на это внимание. Она могла. Но она решила сделать это в следующий раз. В толпе она увидела Ханну, которая аж подпрыгивала от экстаза, и губы Гермионы перекосились от отвращения. Людям всегда подавай хлеба и зрелищ. Она бы сама не отказалась посмотреть или даже поучаствовать: в ней скопилось столько злости, которой она не находила выхода из-за замка́ на дуэльном зале, что ей хватит лишь маленького предлога, чтобы сорваться. В кого она превратилась? Симус что-то еще воодушевлённо вякал в центре круга, подбадривая остальных на радостные возгласы. В человека, который бесконечно оказывает услуги, заметил едко голос в голове. Это заставило ее произнести: — Если ты вмажешь ему, тебя прикроет Героиня Войны. Она не могла видеть его реакцию, потому что упрямо продолжала пялиться на затылок Симуса, подбрасывающего кулак в воздух. Теодор не двигался, возможно, обдумывал предложение или не услышал. Гермиона тоже думала, но о том, какая она отступница. Она поклялась себе не использовать своё имя в корыстных целях, она отрицала своё влияние в обществе и верила в то, что на ее месте мог оказаться абсолютно любой. Стоило им просто подружиться с Гарри раньше неё. Но на этом месте оказалась она, и сейчас она чертовски хочет увидеть Финнигана со сломанным носом. Один раз можно. Однако, судя по отсутствию движения справа от неё, переломы отменяются. Гермиона разочарованно свела брови, но через секунду Теодор хихикнул. Она обернулась к нему ровно в тот момент, когда он наклонился чмокнуть ее в щеку, но попал слишком близко к губам из-за ее поворота. Лукаво посмотрев на неё, он начал протискиваться через толпу волшебников к Финнегану. Гермиона ошарашено смотрела ему в след и сжимала ладони в кулаки от сдерживаемого желания стереть влажный след с лица. Она расслабилась, когда увидела, как первый удар прилетает Симусу в скулу, и он громко и как-то слишком растерянно для того, кто хотел ‘набить морду’, охает. Симус хотел поиграть в героя, в общественного судью, который может творить полный беспредел, но этот беспредел прощается, когда совершается во имя справедливости, не так ли? Мальчик нашёл приятную и безопасную позицию в ролевой игре и принялся творить херь. Она слышит хруст, с которым кулак Нотта повторно впечатывается в лицо Симуса, и ощущает, как с этим звукам по ее венам растекается умиротворение. Это бы приятный хруст. Хруст печенья, которое кто-то надломал, чтобы поделиться с тобой. Хруст затёкших костяшек, после работы над длинным эссе. Хруст леденца у тебя во рту с разливающейся начинкой на языке после. Хруст веток под ногами, когда ты боишься умереть. Хруст челюсти кретина Симуса.