Ярость — это эмоция в чистом виде. Это одно из самых древних душевных состояний человека, будучи чем-то или кем-то, доведенным до точки кипения или в моменты опасности. Эта эмоция масштаба, громадна и грандиозна, она берет над тобой всесильную власть. Марк Руффало
Гермиона явно не относится к сексуально открытым людям. Ей намного сложнее дать согласие на секс с человеком и это перекрывает все возможности случайной близости, которые она могла бы пережить. Гарри говорил, что это может быть связано со стрессом и повышенным уровнем кортизола, который снизил ее либидо. Гермиона допускала, что это было правдой, но все равно никак не было связано с ее характером. Она никогда не искала близость среди членов Ордена, чтобы ‘выпустить пар’ как некоторые, но на тот период это было связано с тем, что ее либидо было мёртво — за период с марта по июнь она мастурбировала максимум раз пять. Но так же она никогда не искала близости до этого. Она могла фантазировать о чужих касаниях и тёплой коже под кончиками ее пальцев, но ей практически никогда не удавалось перенести эти фантазии на образы реальных людей вокруг неё. Потому что подобная близость в ее понимании запрашивает высшего уровня комфорта и доверия при общении с человеком. Она понимала концепцию случайного секса, но это никогда не относилось к ней непосредственно — она не могла разделить физическую близость и эмоциональную. Поэтому ее первый раз был с человеком, который в ее глазах был бесконечно нежным, уверенным и всем своим существом излучал спокойствие. Она быстро прониклась симпатией к болгарину, которого встретила на четвертом курсе, и решила поддаться своим эмоциям, чтобы получить первый опыт, потому что ей казалось это подарком судьбы: такой аккуратный по своей натуре человек обратил на неё внимание и был готов подарить ей воспоминания, которые после не ассоциировались бы с болью или горечью. На пятом курсе, когда ее однокурсницы начали исследовать чужие тела, Гермиона разумом осознавала, что у нее нет ни единой причины чувствовать себя так, будто она выпадала из какого-то закрытого клуба. Однако, параллельно с готовностью отражать любые атаки, как внешние, так и от собственного разума на почве неуверенности касательно отсутствия у неё полового опыта, в ней взыграла детская дурость. Помимо всего прочего она была упрямой, и именно эта черта характера подтолкнула ее навстречу ухаживаниям Виктора, которые, безусловно, мазали ее душу гелем от неожиданного внимания, но при этом ни при какой завязке не планировались развиваться настолько далеко. Возможно, это не было ее лучшим решением, хоть оно и являлось скурпулезно взвешенным. Возможно, это было неправильное время конкретно для Гермионы, и на тот момент она недостаточно морально подготовилась для секса. Где-то в ее блокнотах можно было даже найти таблицу плюсов и минусов того, что ее первый раз случится конкретно с Виктором Крамом, и сортировка всех факторов заняла у нее несколько месяцев. Но даже так, имея все аргументы в пользу того, что к конечному результату она пришла с остывшей головой, Гермиона не могла избавиться от ощущения, что пошла она на все это сгоряча. Потому что назойливая идея того, что у нее уже должен был случиться секс, засела червячком неуверенности после того, как она впервые увидела блестящие глаза и стыдливо красные щеки Парвати. Но, что сделано, то сделано. Это не было плохо, это было с подходящим человеком, добровольно, без каких-либо травм и ее никто не торопил. Гермиона использовала все необходимое ей время для того, чтобы убедиться, что ее доверие заслужено и имеет все основания для близости. Поэтому когда ее рука потянулась к резинке спальных штанов, пока она видела лицо Драко Малфоя под своими веками, для неё это было чём-то непредвиденным. Она больше не будет составлять глупые таблицы, но она определенно, блять, не доверяет Драко Люциусу Малфою. Она не видит ни одной видимой причины, по которой она должна позволить человеку спровоцирующему большее количество ее комплексов, увидеть ее самую интимную сторону. Ни одной личной причины, по которой она должна сформировать эмоциональную привязанность через секс. Это будет самым тупым и опасным решением, которое только можно представить. Когда девочки в спальне обсуждали вибрационные заклинания на практическом использовании, обычно Гермиона выходила из комнаты или притворялась спящей, потому что не хотела учавствовать в разговоре о чём-то… таком. В этом плане она отдавала предпочтение, ну… традиционному сексу? Без использования подручных средств, которые безусловно практичны, но для неё это что-то вне представления. Малфоя она явно не могла отнести к стороннику чего-то традиционного, как бы парадоксально это не звучало. Она уверена, что помимо расширенных границ у него есть какой-нибудь пунктик, связанный с извращением, как и у любых присытившихся аристократов. Когда у тебя все есть, ты начинаешь охотиться за необычными впечатлениями — факт. Именно по этой причине вкусы высшего слоя общества бывают специфичны. Не будет большого повода для удивления, если Малфой внезапно достанет наручники и плетку. Или если наденет ошейник на ее шею и скажет потявкать. Или потявкает сам. — Гермиона? Девушка вздрагивает и поднимает глаза от своей тарелки, в которой вяло ковыряла запеканку, на Гарри. — Ты выглядишь рассеянной. Нет аппетита? Гермиона почувствовала, как температура на ее лице начинает подниматься от того, как безбожно она покраснела. Она раздумывала идею о сексе с Малфоем во время обеда, жуя творожную запеканку. Ее голос поднимается выше обычного, и она ничего не может с этим поделать, когда говорит: — Все отлично, я просто немного задумалась, — Гермиона с силой кусает свой язык, не позволяя себе сказать ничего лишнего, и приклеивает свой взгляд обратно к тарелке, не смея его поднять. Гарри больше ничего не говорит по этому поводу, а Гермиона пытается успокоиться, чтобы вернуть цвет своего лица к нормальному.***
flashback Она никогда не забудет день погребения Аллана. Это были вторые похороны, на которых она присутствовала. Первые — ее прабабушки. Тогда она не горевала и почти не плакала в отличии от мамы, которая уткнулась лицом в свои ладони, и тихо всхлипывала по правую руку от нее. Этот опыт исказил ее понимание смерти и потери. Гермиона решила, что это событие слишком драматизировано и романтизировано, и, поставив на этом точку, больше никогда не задумывалась об этом. Но теперь, стоя напротив вечного деревянного пристанища Аллана, она поняла, насколько неправа тогда была. Она решила сравнивать оплакивание человека, к которому у нее не было никакой привязанности из-за возраста, и который, учитывая это, отдалялся от нее все больше и больше, со словом «потеря» в глобальном смысле, обесценив всю трагедию, через которую проходят люди, теряя кого-то. Мысль о том, что на кухне Ракушки больше никогда не будет слышен голос выпустившегося год назад гриффиндорца, завязывала узел в животе Гермионы все туже. Его вещи уберут из спальни, чтобы ее занял кто-то другой. На собраниях станет тише, ведь теперь никто не будет провоцировать разговор на повышенных тонах так быстро, как это делал Аллан, когда отсутствовал Гарри. За столом теперь будет пустое место. Это как взять холст и вырезать дыру в нем. Так же ощущается потеря. Его просто вырвали из чужих жизней, и если попытаться залатать эту дыру, то вместо пустоты в глаза будет бросаться то, как неровно ее попытались скрыть. Он так хотел мира. Больше всего на свете он хотел, чтобы он и его любимые могли жить в безопасности и свободе. Но он тот, кому не доведется этого увидеть. Он был борцом, и его лишили возможности победить. Внезапно Луна, стоявшая рядом с ней, начала негромко читать стихотворение: Кто не нашел небес внизу, Тот не найдет и выше, Снимает ангел надо мной Жилье под самой крышей. Гермионе хотелось заорать на нее, чтобы та захлопнула к чертям свой рот, но она промолчала.***
Первый конфликт, в котором она стала непосредственным участником датируется 13 ноября в ее досье. По скромному мнению Гермионы, она продержалась достаточно долго перед срывом, и была скорее достойна похвалы, хоть больше никто не оценил самоотверженности ее поступка. Это произошло в коридоре после урока зельеваренья. Ее поставили работать в пару с Деннисом Алдермастоном. Она честно не знала его. Никогда не говорила с ним лично, никогда не отмечала его имени в чужих разговорах и никогда не слышала о нем от Луны, несмотря на то, что он с Рейвенкло. Она понятия не имела, кто такой Деннис Алдермастон, но ввиду побочного эффекта ее известного имени, очевидно он знал, кто такая Гермиона Грейнджер. И очевидно у него сформировалось какое-то мнение касательно ее персоны. Гермиона была готова это признать — в тот день ее зелье и в подметки не годилось тем, что она варила на уроках раньше. Это был плохой день, и у нее отсутствовала мотивация, а потому она откровенно лажала. Она даже извинилась перед Деннисом за свою рассеянность. Он лишь надменно фыркнул на это. Они получили за работу на уроке «Удовлетворительно», и Гермиона планировала подойти к Слизнорту после ужина, когда он выпьет свой стакан медовухи и станет сытым, разнеженным и щедрым на просьбы. Она бы взяла на себя ответственность за проваленное зелье, сообщила бы о своем плохом самочувствии и попросила бы учителя позволить Деннису исправить оценку индивидуальной работой. Так она ему и сообщила после урока, чтобы тот не беспокоился о своей успеваемости зазря. — Как будто я мог ожидать другого, работая в паре с тобой, — сказал тот. Гермиона сначала восприняла это как намек на то, что ее внешний вид сегодня был далек от идеального, и парень заранее понял, что она будет не в состоянии качественно выполнить работу. Очевидно, она была не права. — Видимо, когда Гарри Поттер еще был нужен, всем его друзьям раздавались Превосходно, как нуждающимся. Тогда Гермиона настолько опешила, что смогла подать голос лишь секунды через три, когда когтевранец уже отправился в противоположную от нее сторону. Видимо, зелье задело его больше, чем она рассчитывала. — Как я уже и сказала, я подойду к профессору. Мне правда жаль, что я завалила нашу работу. — Что еще можно было ожидать от грязнокровки, — хохотнул тот, и чувство ответственности за аттестат ублюдка полностью вымылось из ее организма. Наверное, это оскорбление перестало беспокоить ее еще на третьем курсе. Слова оставались словами, в них больше не ощущался тот смысл, который ранил до глубины души изначально. В ее жизни было намного больше проблем, чем какой-то слюр, которым плевались малолетние подростки. Ровно до того момента, как это слово, это напоминание, почему она всегда будет лишней, не выцарапали на ее теле. Каждое утро и вечер, когда она смотрелась в зеркало, она видела это. Причину, по которой она никогда не будет ощущать себя на своём месте. Она не уживётся среди магглов — ни один волшебник не смог бы отказаться от своей магии, чтобы влиться в маггловское общество. Она не уживётся среди магов — ее всегда будет недостаточно, как ведьмы. Когда ты стоишь на пересечении, на какой-то грани, ты ожидаешь, что тебе это даст преимущество. Выбор. Будто ты будешь своя на двух половинах, а не на одной. Но в итоге ты оказываешься чужой везде. Неравенство не всегда заключается в открытом выливании помоев и полном лишении платформы, где ты может высказаться. Иногда это позволение встать с тобой на одну ступень, но не дать возможности для того, чтобы вести себя так, будто ты на самом деле там. Это как взять с собой чихуахуа: она миленькая, иногда что-то тявкает, но в остальном полностью бесполезна. Просто красит взор время от времени и неважно на какой по счету ступени лестницы она находится, потому что ее функции от этого не изменятся, и воспринимать ее серьезней не начнут. Но если в один день чихуахуа научится разговаривать, то ее будет необходимо потянуть за поводок, чтобы напомнить, кем она является на самом деле. Даже если ее заставили думать, что к ней относятся как к чистокровной, что про ее статус крови забыли, всегда найдется кто-то, кто решит поставить ее на место. И это блядское слово. Грязнокровка. Потому что двум магглам не повезло родить волшебницу. Потому что волшебнице не повезло родиться у двух магглов. н е п о в е з л о Вот и неси ответственность за то, что удача однажды от тебя отвернулась. Переживешь. Ты пережила это ещё в 14 лет. Тогда она действительно отпустила, мнение драчунов-подростков, жертв многопоколенного инцеста, касательно ее родословной перестало ее интересовать. Это слово стало просто набором букв. Но сейчас оно заставило ее грязную кровь кипеть. Это слово перестало задевать ее как таковое. Но у неё была отвратительная ночь, какой-то хам только что обесценил ее многолетний труд в учебе, ценою которого она занимала первые позиции в экзаменационных рейтингах, назвав заслуги привелегией, и у неё были отвратительные последние 7 месяцев жизни из-за этого слова, с любовью вырезанного на ее теле. Поэтому она не ощущает ни капли вины за свои последующий поступки. — Эверте Статум, — рука с палочкой вздергивается в воздух уверенным движением, и Алдермастона отбрасывает в стену, из-за поворота которого как раз выходили какие-то когтевранки курсом младше. Но этого недостаточно. Она не чувствует никакого удовлетворения, поэтому убирает палочку в карман и направляется к Деннису, который сидит на полу и пытается откашляться, чтобы с размаху вписать подошву своей обуви в его лицо. Гермиона хватает его за волосы, чтобы зафиксировать, и бьет коленом по кровоточащему носу. А потом решает ударить коленом ещё раз. Может быть ей стоит выбить ему зубы. Или выколоть глаз. Его же палочкой. Стоит пустить ему ещё крови. Она у него чистая, так что вряд ли Деннис будет переживать. Как в душ сходит. Гермиона чувствует себя преданной, когда думает о том, как все молча позволяли Симусу избивать слизеринца, и при этом сразу же рванули к профессорам, чтобы доложить им о Гермионе. В кабинете директора Минерва разочарованно качает головой, и говорит, что понимает причину ее негодования. Говорит, что она имела полное право злиться. Но потом она сообщает, что Гермиона должна будет пройти три недели отработок за нападение на студента. Гермиона не понимает. Если ее гнев был оправдан, почему ей назначают наказание? Что она сделала не так?