Тому, чьи жизненные силы с самого начала были подорваны, не продлит жизнь никакое лекарство на свете. Герман Гессе
На это Рождество Гермиона осталась в Хогвартсе. Она почти не чувствовала себя виноватой в том, что не разделила отвратительное празднование, которое, несомненно, ждало ребят в Норе. И она почти не переживала о том, что кроме Гриммо и Норы ей больше некуда идти. Но если выбирать между лицом Молли, когда та осознает, что связала лишние свитера на Фреда и Чарли, и вечно орущим портретом Вальпурги — она лучше останется в Хогвартсе. Возможно, ей стоит рассмотреть вероятность продолжения работы здесь в роли учителя. Целясь всю свою сознательную жизнь на место в Министерстве Магии, она ощущала себя выброшенным на обочину котенком, за спиной которого лес, кишащий черт знает какими хищниками, а впереди перекресток с постоянным движением, на котором тебя размажут по асфальту спустя секунду. Она не пойдет в столь коррупционную организацию даже под дулом пистолета. Несмотря на то, что дела начинают идти в гору под верным руководством Кингсли, ему потребуется много времени прежде, чем Британское Министерство Магии станет местом, не вызывающим сомнений после прошедшего года. Так она оказалась здесь. В пустой спальне Гриффиндора, без дома и целей. Наверное, тут не так уж и плохо. Она почти привыкла к тяжелой атмосфере замка, которую, казалось, хронически чувствовала только она. Гермиона предпочитала думать об этом, как о весе лишней мантии, которую она должна постоянно носить, находясь на территории Хогвартса. Просто неудобство, мы все не без изъяна. Когда она думала об этом, то вспоминала площадь Гриммо. Отвратительное место, с которым у семейства Блэк связаны самые постыдные воспоминания, которые хотелось бы спрятать у себя в сознании Обливиэйтом. Но, несмотря на это, когда Сириус покидал их со встречи у Уизли, он всегда говорил: — Ну, я домой. Это был дом, из которого его когда-то выгнали. Там висел портрет его невыносимой матери, которая лично выжгла его лицо с семейного гобелена, и все равно он называл это место домом. Возможно, дом — это не то место, где ты чувствуешь себя комфортнее всего? Это может быть просто место, куда ты можешь вернуться. Но в голове Гермионы слово «дом» вызывает ассоциацию семейного коттеджа на Хампстед-Гарден, куда она совершенно точно не может ступить ногой. Ей стоит вытравить эту картину из головы, как сорняки на заднем дворике. Рон и Гарри долго ее обнимают, стоя у дверей Большого Зала, будто они не прощаются на каникулы, а отправляют ее на очередную операцию под командованием Грюма.***
flashback Однажды Рональд рассуждал о том, стоит ли включать в один отряд близких друг другу людей, и Гермиону ударило осознанием, какая же жестокая игра — шахматы. Какие же жестокие генералы на войне, примеряющие роли пешек на живых людей. Как цинично выглядит Рон, когда он говорит такие вещи с отстранённым лицом, теребя монетку в руке. Суть в чем. Близкие будут отбивать друг друга, как голодающая бродяжка будет вгрызаться в чужие глотки за кусок мяса. Это делает команду более сплоченной, более систематизированной — все нацелены на то, чтобы закрывать бреши, а не на то, чтобы увести удар подальше от себя лично: чисто подсознательная реакция каждого на страх смерти. Когда ты боишься не только за свою жизнь, но и за жизнь человека, который стоит, отзеркаливая твою позицию в начальном построении, твоя инициативность удивительно резким образом возрастает. Это была первая сторона медали, и Рон сильным ударом впечатал монетку в стол Решкой. Вторая сторона изображала картину того, как человек возвращается c поля боя в одиночку. По этой причине вторая сторона была пуста — ровная медная поверхность. Потому что тела любимых не бросают. Ты либо падаешь за ними, ослеплённый своим горем настолько, что забываешь защитить самого себя, либо заливаешь все вокруг бордовой краской мести, что тоже приводит к единому концу — на эмоциях далеко не пройдёшь. Рон думал, стоило ли это того. Больше шансов, что оба выживут. Больше шансов, что не выживет никто. Гермиона оставила его в своих мыслях, отпросившись залить кипяток в свою кружку с выжатым чайным пакетиком, который уже даже цвета не давал. Ее взгляд случайно споткнулся о Джинни, сидящей в другом конце кухни, и Гермиону передернуло.***
Маггловский Лондон, украшенный рождественскими украшениями, выглядел потрясающе. Гермиона терялась в водовороте из множества смеющихся людей, сияющих в свете цветных гирлянд, обрамляющих каждую витрину. Морозный воздух пах теплой выпечкой и какао, ветром донося ароматы с ярмарки неподалеку. Когда Гермиона училась на первом курсе, на Новый Год они с родителями пошли на Трафальгарскую площадь, на которой Гермиона была лишь однажды, года в четыре. У нее не осталось воспоминаний — лишь парочка снимков в фотоальбоме, где отец посадил маленькую ее на плечи, а мама, непривычно молодая, пыталась дотянуться до ее головы, чтобы подправить шапочку с нелепым помпоном. В 11 она поняла, почему они больше туда не выбирались, а предпочитали отмечать время, когда стрелка часов доходила до полуночи, дома, в семейном кругу. Трафальгарская площадь была набита битком жителями и туристами, желающими встретить следующий год, наблюдая за огромной елкой, возведенной по приказу королевы в центре Лондона. Гермиона обходила эту область размашистой дугой, чтобы ее случайно не затоптали прохожие в толпе, но, все равно, на обочинах толкались люди, из-за которых приходилось время от времени выходить на стоящую пробкой проезжую часть, чтобы пройти дальше. На Гермионе новое пальто темного синего цвета — подарок Гарри после того, как он обнаружил, что она ходила по Хогвартсу в верхней одежде, которую он видел у нее прошлой зимой. В палатке. В глубоких карманах находился небольшой мешочек с галлеонами — выплата от Министерства, которую Гермиона частично перевела в фунты. Она не тешила себя надеждами найти пустующий номер гостиницы где-либо в Лондоне в новогоднюю ночь, поэтому ей необходима магическая валюта, чтобы вернуться в Хогсмид, где мадам Розмерта точно найдет для нее комнатку, чтобы дождаться утра и вернуться в замок. Желание выбраться в Лондон было спонтанным, и ей стоило бы купить подарок профессору Макгонагалл, которая добродушно выпустила ее, хотя по всем видимым и невидимым причинам не должна была. Гермиона шла, довольно жмурясь от красных украшений, цепляясь взглядом за каждый новогодний носок, за каждую фигурку Санта-Клауса на витрине, впитывая в себя ощущение неподдельного массового праздника, на который собрались все, от детей до стариков. Это было теплым семейным событием. Люди вокруг были на удивление сплоченными и дарили улыбки всем: своим любимым, вышедшим с ними на лондонские улицы, и незнакомцам, с которыми неловко сталкивались локтями. Некоторые, особо захмелевшие, перехватывали Гермиону за руку, хлопали по плечу и желали отличной ночи. Это был семейный праздник, который Гермиона проводила в одиночестве. На самом деле, прогулка носила больше амбициозный характер. Гермиона медленно отдалялась от центра Лондона, надеясь забрести на более пустынные улицы, чтобы найти какую-нибудь маленькую богом забытую аптеку. Ее неуравновешенность не могла продолжаться вечно. Одно успокоительное зелье, взятое у Помфри, в комплекте с зельем от менструальных болей, чтобы не вызывать подозрения — и на этом все. Максимум она могла бы выпросить еще одно, списывая на стресс от учебы. Все остальное вызвало бы вопросы. Поэтому первое, что сделала Гермиона, когда аппарировала в маггловский Лондон — это зарядила свой смартфон в какой-то бургерной забегаловке на манер Америки 90-х, и, подключившись к местной сети, начала изучать информацию об антидепрессантах-седатиках. Противопоказания. Цена. Побочные эффекты. Отзывы на различных форумах. Она сразу отметала те, которые повышали сонливость или заставляли выпадать из реальности на весь период приема курса. Те, эффект от которых люди описывали как: «Я была живым овощем». Прочитала несколько наставлений, которые рекомендуют немедленно обратиться к своему специалисту при проявлении дискомфорта или затруднения при выполнении своей ежедневной рутины. Она осознавала, что было больше шансов, что что-то пойдет не так, чем так, хотя бы потому что ей никто ничего не назначал. Гермиона искала ближайшую аптеку, сжимая в руке теплый корпус телефона с забитыми в нем названиями. Азанген. Действующее вещество пипофезина дигидрохлорида. Третья высветившаяся страничка в браузере, на которой она остановилась, после получаса изучения информации. Зацепившись за первый на улице светящийся знак медицинского креста, Гермиона быстрым шагом направилась к нему, зарываясь носом в шарф и делая глубокие вдохи. Дверь за ее спиной закрылась со звоном колокольчика, оповещавшего о посетителе. В аптеке никого не было, и Гермиона, внезапно растерявшись от запаха медикаментов, неуверенно прошла к стеклянному прилавку. Буквально через пять секунд послышался топот, и из глубин бесчисленных стеллажей появилась растрепанная молодая девушка. Которая явно не хотела отмечать праздник за сменой в круглосуточной аптеке, но, не смотря на это, все равно нацепила на лицо дежурную улыбку. — Здравствуйте, чем могу помочь? — Доброй ночи, — неловко кивнула Гермиона, рассматривая чужой белый халат. Спохватившись Гермиона продолжила. — Будьте добры, азанген. Девушка кивнула и отправилась обратно за стеллажи. Гермиона вцепилась руками в голубую стойку перед ней и выдохнула. Это оказалось проще, чем она думала. Фармацевт вернулась, держа в руке оранжевую баночку с круглыми плоскими пилюлями на расфасовку. — Предъявите рецепт, пожалуйста. Гермиона непонимающе моргнула. — Рецепт, — повторила девушка. Ее рабочая улыбка дрогнула. — Это рецептурный препарат. Вам его врач назначал? Гермиона почувствовала, как от ее лица отлили все краски. Рецепт. Она знала об этом, черт возьми, все антидепрессанты являлись рецептурными препаратами, но после того, как эта информация упоминалась в каждой пролистываемой ею статье, Гермиона уже настолько привыкла к этой фразе, что неосознанно начала игнорировать. Она, черт возьми, не учла этого. — Н-нет, — выдохнула Гермиона, неловко посмеиваясь. — Нет, мне его не выписывали, я… Я просто взяла первое попавшееся название из интернета, там говорилось, что это успокоительное, — начала лепетать она. Работница ровно выдохнула, никак не показывая раздражение. — Я могу посмотреть, какие безрецептурные успокоительные у нас имеются. — Да! — воскликнула Гермиона, тут же успокаиваясь. — Да. Было бы волшебно. Простите за неудобства. Девушка кивнула, и, отставив баночку на стойку, отправилась внутрь аптеки. Пальцы Гермионы слегка подрагивали. Она перевела взгляд на стеклянную витрину, всматриваясь в упаковки запредельно дорогих витаминов, пока работница шуршала облатками, выдвигая ящики где-то на другой стороне помещения. Обычные успокоительные — это чертова валериана, отвар из которой Гермиона может сварить в любое время в Хогвартсе. Она искала что-то более действенное, поэтому обратилась сразу к седативным, а после перешла к рассмотрению психотропных. Это не распространенный случай, который можно исправить ванной с пеной, плиткой шоколада, чая из валерианы и таблеточкой глицина. Взгляд Гермионы перекочевал на оранжевую баночку, одиноко стоящую на стойке. Она совсем недалеко. Стоит лишь протянуть руку под стеклянной перегородкой и... — У нас имеется Ново-Пассит, — прокричала девушка, и Гермиона вздрогнула, приходя в себя, — Подойдет? — Не могли бы вы посмотреть что-нибудь еще? — бездумно прокричала она в ответ, не сводя взгляд с гипнотизирующей баночки. — Есть Фитоседан. Отличный сбор из успокаивающих трав. Рука Гермионы соскользнула со стойки от того, насколько потной она стала. Панически оглянувшись в сторону, откуда доносился чужой голос, Гермиона снова посмотрела на баночку. Ей нужны эти таблетки. Работница сейчас где-то далеко, в завалах бесчисленных картонных упаковок каких-то ебаных трав, которые ей необходимо впихнуть для получения процента с продаж. Гермионе не нужны травы. Ей нужны таблетки, до которых она сейчас способна дотянуться рукой, и если она будет достаточно быстрой… — Девушка? — раздался голос работницы, ожидающей ответ приблизительно с того же места за стеллажами, и Гермиона рванула рукой вперед, сминая плечевой шов пальто об стеклянную перегородку, и когда ее пальцы сомкнулись вокруг заветной баночки, она рванула на выход, оставляя за собой оглушительный звон колокольчиков и ругающуюся работницу. Гермиона выскочила на улицу, чуть не подскользнувшись на наледи, накапавшей с козырька, и быстрым шагом направилась в сторону главной улицы района, теряясь в топле празднующих горожан. Нервными движениями пригладив волосы, чтобы они не так сильно привлекали внимания, и натянув шарф повыше, она ускорилась, лавируя между празднующими людьми. Ее рука в кармане судорожным движением сжималась вокруг заветной оранжевой баночки. Вздрогнув от вида полицейского патруля на перекрестке, она круто развернулась и невидяще направилась в противоположную сторону, и тогда заметила то, что ее взгляд не акцентировал ранее. Чертова куча полицейских, следящая за порядком на забитых улицах. Гермиона замедлилась и слизала выступившую над губой капельку пота. Сколько дается за воровство? Год? Заключение или условно? Или ей просто необходимо будет выплатить штраф? Если она сейчас подойдет и во всем сознается — это зачтут на суде? Она силой заставляла себя переставлять ноги по растаявшим сугробам, которые теперь превратились в мокрую мешанину из грязи, и часто задышала. Гермиона отвернулась в сторону очередной витрины, чтобы не пялиться на полицейских, и поймала в отражении стекла свой бешеный взгляд. На ее спину кто-то налетел, и она едва сдержалась, чтобы не закричать. — Ох, ох, прости дорогая, старик уже совсем себя не держит, — захохотал мужчина, обхватывая Гермиону руками, и, дыхнув ей в лицо мерзким перегаром, продолжил идти дальше в своей довольно загалдевшей компании. Не полицейский. Она встряхнула плечами, пытаясь избавиться от чувства, что все взгляды на улице нацелены на нее. Они знают. Гермиона прошла мимо патруля, уставившись себе под ноги и максимально прижимаясь к витринам, чтобы быть от них на максимальном расстоянии. Они знают. Все эти люди знают, что она сделала. Они не могут не знать, когда баночка в ее кармане прожигает ее кожу. Сталкиваясь взглядами с прохожими, Гермиона резко отводит глаза, пытаясь избавиться от чувства, будто она голая. Она рассеянно ковырялась ногтем в выемке под крышечкой и умоляла не вести себя подозрительно. Гермиона попыталась расправить плечи, но через минуту снова ссутулилась. Она шла несколько минут, не разделяя шум машин и людей вокруг себя. Витрины больше не дарили ей детский восторг. Узкий воротник пальто стал удушающим, и Гермиона поддела под него пальцы, обнаруживая, что от ткани до горла еще полно пространства. Она в отчаяньи посмотрела на очередную ярмарку и свернула в сторону небольших деревянных домиков с сувенирами и вкусностями. Деньги, которые она перевела в фунты на таблетки, она дала грузной женщине, разливающей глинтвейн. Тихо пробормотав благодарность себе под нос, прежде чем следующий человек в очереди отпихнул ее тычком в спину, Гермиона обхватила стаканчик ладонями и направилась в место, неподалеку от аттракциона с каруселью, где на позолоченных лошадках резвизились дети, нарушая все правила безопасности, пока родители прикрикивали на них, стоя за ограждением. Она когда-то каталась на таких. Сейчас это будет выглядеть смешно, учитывая что эти лошади теперь ей где-то по пояс, но это не помешало легкой улыбке расплыться по ее лицу, пока она блаженно наблюдала за визгливой ребятней. Сейчас бы сюда их мелких, которые понуро ходят по замку из-за того, что старшекурсники хреново выполняют обязанности старших и никак не помогли им освоиться в новом месте. Из Гриффиндора на Новый Год остались только два третьекурсника. По-хорошему, Гермионе стоило бы быть в замке, чтобы им хотя бы не было страшно ночевать в пустынной башне общежития, но она надеется, что компании друг друга им будет достаточно. Уже должен был закончиться праздничный ужин, который оставшиеся профессора и директриса устраивали для студентов, не разъехавшихся по домам. Вероятно, учителя устроили у себя закрытый банкет, дожидаясь удара стрелки часов, и если Гермиона внезапно объявится с просьбой открыть ей камин, она может испортить чей-то Новый Год. Она вздохнула. Лишь бы у мадам Розмерты была хотя бы какая-нибудь подсобка. — Привет, — из раздумий ее выдернул голос незнакомого парня перед ней, и Гермионе пришлось обернуться, чтобы убедиться, что обращаются именно к ней. — Привет, — согласно кивнула она. Напротив нее стоял высокий брюнет с миловидным лицом и родинкой на кончике носа. Переведя взгляд за его плечо, Гермиона увидела компанию, судя по всему, студентов, с любопытством поглядывающих на них. Один из парней выкрикнул что-то, по-видимому, вульгарное, учитывая как остальные засмеялись, а брюнет перед ней покраснел. — Я увидел как ты стоишь тут одна уже некоторое время, и, ну, не хочешь познакомиться? — с доброй улыбкой произнес он, и Гермиона подавила в себе желание комично округлить глаза от этой ситуации. Ее подошли склеить? В публичном месте? Или это просто знакомство от слишком дружелюбной компании, принимающей в свои пьяные ряды всех желающих? — Гермиона, — протянула руку она, пожимая замерзшими костяшками чужую руку, укутанную в шерстяную перчатку. — Дэвид. Очень приятно, — судя по раздавшимся улюлюканьям, к ней и правда пытаются подкатить. — Мне тоже, — кивнула Гермиона и решила не продолжать вгонять своего нового знакомого в заблуждение. Неожиданное внимание льстило, но лучше прояснить все сейчас, чем искать пути отступления позже. — Ты не хотела бы присоединиться к нам? — продолжил он, и Гермиона позволила ему закончить дежурную фразу, прежде чем мягко отказаться. — Я была бы очень рада, но я просто вышла развеяться, пока мои друзья развлекаются на катке, — кивнула она в сторону ледяной площадки, уповая на свой актерский талант, который полностью отсутствовал еще двадцать минут назад, — Как нибудь в другой раз, — она легко улыбнулась и хотела отправиться в другую сторону, но Дэвид перехватил ее за рукав пальто. — Эм, ты не могла бы дать мне хотя бы номер своего телефона? — бегая глазами по ее лицу, пролепетал он. Гермиона хотела усмехнуться. Сказать ему в лицо, что полчаса назад она украла психотропные медикаменты из аптеки неподалеку, и посмотреть на его реакцию. Сообщить ему, что она ветеран Второй Магической войны, и уверить, что такой милашка как он — не потянет. Вместо этого она продублировала улыбку и уверенным голосом диктовала произвольные цифры, пока Дэвид наспех вбивал их в свой телефон, и махнула ему рукой прежде, чем он попытался набрать номер. Гермиона выкинула бумажный стаканчик около забитой доверху урны и направилась на выход с этой ярмарки, чтобы больше не пересекаться с теми студентами и не попадать в неловкие ситуации. Казалось, 31 декабря она только и делала, что от кого-то убегала, поэтому себе назло Гермиона остановилась у лавочки с жареными пончиками, и, напряженно простояв в очереди семь минут, проверяя на прочность и свою нервную систему, и чувство юмора судьбы, она направилась на улицу, уже без смущения вышагивая по проезжей части. Щедро присыпленные сахарной пудрой пончики явно пачкали ее лицо белыми усами, но после стаканчика глинтвейна ей было плевать. Ее настроение перешло из напряжения в истеричное смирение, и теперь мигалки полицейских машин меньше ее интересовали. Ощущая масло от фритюра на своих зубах, Гермиона подумала, что ведет себя как газель с прокушенной ногой, которую окружали хищники. На смертном одре начинается некое животное сумасшествие, когда из-за смирения с единым исходом, ты идешь на чокнутые поступки. Внезапно толпа начала скандировать. Двадцать! Девятнадцать! Гермиона в растерянности посмотрела по сторонам в поисках каких-нибудь часов, но не нашла. Двенадцать! Одиннадцать! Решив, что будет уже бессмысленно лезть в карман за телефоном, Гермиона встала посреди дороги с сигналящими в такт машинами, из окон которых повысовывались пассажиры. Гермиона уставилась вдоль улицы, замечая огни новогодней елки, но не смогла понять, была ли она рядом с Трафальгарской площадью. Два! Один! Люди вокруг пронзительно заорали, обнимая друг друга, и Гермиона опасливо отошла подальше на проезжую часть, чтобы никто не спихнул ее подложку с пончиками. Она посмотрела по направлению, куда выжидательно пялилось большинство — в небо, и так же, затаив дыхание, начала ждать новогодний салют. С первым взрывом петард, она машинально метнулась за палочкой, остановившись за мгновенье до того, как вытащить ее из кармана. Коротко облизнув губы, она с силой затолкала пончик себе в рот и нелицеприятно дожевывала остывшее тесто, не сумев закрыть рот от огромного куска. Небо окрашивалось цветными огнями разных форм, будто отражая красоту искристых улиц и сверкающих глаз людей, внемлющих красоте. Это семейный праздник, который для остальных наполнен теплом и волшебством. Гермиона дожевала жирный пончик и, скинув картонную подложку куда-то себе под ноги, направилась в переулки, в поиске тихой точки для аппарации.***
Оранжевая баночка в ее руке заставляет Гермиону чувствовать себя героиней фильма. Она никогда не принимала препараты, которые нуждаются в фасовке фармацевтом, иногда это вообще казалось ей гиперболизированным ходом кинематографа, пока она не увидела таблетки своей бабушки. Гермионе они просто были не нужны — не с магической колдомедициной против всех возможных недугов. Ну, хотя бы в одном магглы превзошли магов. Баночка заполнена почти полностью, и Гермиона уверена, что тут находится намного больше пилюль, чем выдавалось пациенту по одному рецепту. 'Блокируя обратный нейрональный захват моноаминов пресинаптическими мембранами, увеличивает их содержание в синаптической щели, что приводит к купированию симптомов депрессии' Это то, что она прочитала про азанген. У Гермионы нет депрессии, но из тех знакомых слов, которые она выловила, она решила что стимулирование эндорфинов ей не помешает. Она закидывает в рот две кругленькие таблетки с маленькими, выгравированными на них, буквами и запивает целым стаканом воды. Она глупо сидит, уставившись в стену, будто действие препарата должно проявиться моментально и сбить ее с ног. Но ничего не происходит, и она тихо ругается под нос на свою глупость. В замке осталось не много людей, чтобы она смогла трезво оценить полезность таблеток. В гостиной и спальне стоит звенящая тишина, в Большом Зале непривычно пустынно, и не было никаких триггеров, провоцирующих ее внезапные вспышки раздражения. Поэтому ее уравновешенность вполне могла не иметь ничего общего с психотропными. Вперившись взглядом в балдахин в два часа ночи, она думает, что все-таки стоило взять препарат, в побочных действиях которого числилась сонливость, раз уж теперь ей нельзя пить алкоголь, чтобы заснуть.