В любви особенно восхитительны паузы. Как будто в эти минуты накопляется нежность, прорывающаяся потом сладостными излияниями. Виктор Гюго
flashback Их было 14. Четырнадцать магглорожденных детей, которые после окончания учебного года по какой-то причине все еще находились в темницах под Хогвартсом. Это было солдатское мышление. Триумф затмевал разум, чувство победы пьянило: люди кричали от счастья, бросались в объятия с незнакомцами, по их щекам стекали соленые капли. И трупы отошли на второй план. Лужи крови, перемешанной с грязью, перестали быть такими пугающими; запахи гари, рвоты и испражнений как будто перестали доходить до рецепторов. Солдатское мышление. Осознание смертей товарищей, знакомых, друзей больше не занимало чужой разум, эти потери больше не ощущались гнущим грузом на хребтах, их будто и не было. Потому что есть вещи намного важнее, намного масштабнее, что-то, что требует немедленного внимания – объявление об окончании военных действий. Люди стояли по колено в крови и торжественно смеялись, будто рядом с ними не лежали тела, из которых эта кровь вытекла. Будто этих жестоких смертей никогда и не было. Будто эти трупы тут не лежали. Но они лежали. Их было четырнадцать.***
После Нового Года они не пересекались в течение почти двух недель. У Малфоя будто сработал рубильник, и его интерес резко выключился: и к ней, и, возможно, ко всему, что окружало его. Она ему больше не казалась полезной, а Гермиона просто не искала с ним встречи — повязка на ее руке, которая начала давать свой аромат от скопившейся на коже жидкости, работала против ее либидо. Она время от времени замечала его в коридорах, где толпились ученики, пытаясь протиснуться в Большой Зал во время обеда, или в классах на предметах, которые, в принципе, посещало малое количество людей, и из этого она сделала вывод, что он жив-здоров, и после забыла. Гермиона вспомнила свои аналогии, которыми нарекала их отношения, и сделала первое здравое за долгое время решение — пресечь это на корню. По целому списку причин, в котором главной значился ее саморазрушающий эгоизм. Она зажимала фильтр сигареты зубами, прячась в узких коридорах с окнами, и решила, что с нее достаточно вредных привычек. Она пыталась вспомнить все, что он совершил. Впустил Пожирателей в Хогвартс, что привело к началу военных действий; он снял пистолет с предохранителя и позволил Пожирателям нажать на курок. Спровоцировал террор студентов и профессоров. Способствовал убийству Дамблдора. Он — шовинист, который стал причиной серии ее комплексов и страхов. Причиной ее детских слез, когда она впервые узнала, какого это — быть ненавистной заведомо, просто по факту своего существования. Это только то, что она знала. Она крутила эти мысли в голове, пытаясь найти и вытравить причину своей терпимости к этому ублюдку. Единственное, что она обнаружила, это ее тенденцию противопоставлять свои собственные грехи чужим. Малфой сделал все, чтобы свершилось убийство Дамблдора, в то время как Гермиона убивала бесчисленное количество людей. Его ненависть была сконцентрирована в словах, в то время как ее — в убивающих заклинаниях. У нее не было цели оправдывать его, но тревога заставляла ее приводить сравнения, чтобы убедиться в собственной чудовищности, и она просто не могла заставить себя презирать кого-то наподобие Малфоя, волоча за собой личную телегу с трупами. Это было бы крайне лицемерно, - говорит она себе. Но прослеживая параллели между резкими всплесками ненависти к одним и необоснованной лояльности к другим, она решила, что причина является больше подсознательной. Гермиона пытается сопоставить общие картинки их встреч из пьяных обрывков, и в досаде кусает ногти, не желая мириться с неутешительными выводами, к которым она пришла. Вспоминая свои аккуратные касания в самые уязвимые моменты, анализируя то, как она закрывает глаза на чужое прошлое, ей кажется, что причина не в том, что Малфой оказался удобным телом, которое она начала воспринимать исключительно манекеном для утоления своего одиночества. Вместо этого она просто начала проецировать на него свои желания. Каждое аккуратное касание пальцами нельзя списывать на ее нежную сексуальную натуру, и чем больше жестов она вспоминает, тем лучше осознает, что она хотела, чтобы так трогали ее саму. Ей бы хотелось, чтобы кто-то воспринимал ее также — вопреки ее прошлому, вопреки тому, как сильно она испачкала этот мир в чужой крови. Чтобы кто-то дал ей знать, что ее возможно простить, даже не умоляя о прощении. Вспоминая чужие жесты и порывы, Гермионе начинает казаться, что подсознательные желания Малфоя являются идентичными ее.***
Переходя через каменный мост, ведущий в Хогсмид, пока студенты перекрикивают друг друга за ее спиной, Гермионе казалось, что все это происходит с кем-то другим. Ей было смешно представлять ситуацию, в которой она возвращается к своей старой роли старосты, которой она была до всего этого. Поэтому она ничего не может поделать с тем, что чувствует себя самозванкой, натянувшей чужой костюм. Она решает просто смотреть перед собой, позволяя мыслям улетать от реальности, и делать вид, что она смотрит фильм о другом человеке. О версии себя, которой она была два года назад. Первые домики деревни, которые начинают проглядывать через снежную пургу, кажутся такими же как и раньше. Ни капли не потревоженные и целые, потому что во время операции никто так и не сумел до них добраться. Но Гермиона знает, что через пару десятков метров эта картина упадет, как картонная театральная декорация, и перед ее взглядом предстанет последствие того, в чем она участвовала. Она не останавливается, когда Хелен начинает говорить что-то прибывшим студентам, и сразу идет на свою точку патруля около Дэрвиш и Бэнгз, расположенному неподалеку от самого центра Хогсмида. Каменная выкладка покрыта белоснежным слоем снега, контрастом отыгрывающая с бордовым, которым она была орошена в последний раз. Гермиона замечает парочку людей в Аврорных мантиях, стоящих не по местам, которые она запоминала с карты. Видимо, Хелен была права, и никто всерьез не относится к вероятности нападения. Настолько, что даже Авроры не воспринимают мероприятие с присущей ответственностью, и лениво крутят в руках палочки, прислонившись спинами к стенам. Гермиона может угадать, где проводились реконструкции, только наугад. Она не может вспомнить все детали каждого магазинчика, в ее сознании присутствует только четкое осознание, что в определенной области дома должны были пострадать. Но она не видит выбивающихся деталей, чтобы ткнуть в них пальцем, — если где-то заклятие и прилетело в здание, то повреждение было залатано таким же дешевым деревом или камнем. Это заставляет ее судорожно передернуть плечами. Вся иррациональность ситуации, которая втягивает ее в свою школьную атмосферу беззаботности, заставляет ее чувствовать себя сумасшедшей; но когда это подпитывается нетронутыми видами, которые, Гермиона знает, когда-то были разрушены и испачканы человеческой кровью, ей начинает казаться, что она и правда просто придумала события прошедшего года. Она с силой надавливает на свое предплечье, чтобы удостовериться, что оно болит. Что шрам на месте, а значит она не чокнутая. Гермиона проходит мимо Кабаньей Головы и воспоминание об этой самой открытой двери ментально сбивает ее с ног. Она ускоряется, чтобы убраться отсюда и быстрее добраться до магазина волшебных принадлежностей. Некоторые младшекурсники уже начали оббегать ее, после того, как Хелен дала добро, и наперегонки неслись к любимым заведениям. Она прислонилась к стене магазинчика Дэрвиш и Бэнгз, решив, что ей не перед кем держать презентабельный вид, раз уж даже Авроры расслабились, и начала отсчитывать долгие пять часов, которые ей осталось укрываться от колющего лицо снега. Она будто уходит с головой под воду и выныривает каждую минуту: ее уносит потоком неконтролируемых воспоминаний, о том, как она также стояла, прислонившись спиной к каменной стене, медленно пробираясь вглубь деревни, пока Пожиратели их не обнаружили и Грюм не дал команду атаковать; а потом она возвращается обратно в реальность, которая поставила ее в то же положение, но уже следить за краснощекой ребятней. Ей даже закурить нельзя. Она достает один из бутербродов намного раньше планируемого времени перекуса и медленно пережевывает, пытаясь унять зуд на коже от желания обхватить сигарету губами. Гермиона прячет рот за шарфом, когда слегка вытягивает губы трубочкой, пока размалывает челюстью еду, пытаясь инсценировать процесс курения и обмануть свой мозг. Ей уже даже не приходится делать вид, что она за чем-то действительно следит: она смотрит то в небо, то теряется в своих мыслях, то выводит кончиком ботинка абстрактные образы на снегу. Вся ее задача сводиться в выполнении роли декорации, как и сказала Хелен. Газетная улыбочка — и позируем. Время от времени, когда она замечает людей, которые машут ей рукой или приветливо кивают, она возвращает жест. Чаще всего это однокурсники, но парочка людей были ей незнакомы, и в такие моменты она чувствовала себя достопримечательностью. Спустя два часа ее бутерброды закончились, а термос с горячим чаем опустел наполовину. Улицы стали более пустынными — все приземлились в кафе и пабах, чтобы согреться, в то время как старосты по-тупому продрогали под истончающимися согревающими чарами. Гермиона увидела Забини, быстрым шагом проходящим мимо нее. Его точка патруля, на которой он стоял одиночно, была расположена намного дальше в деревне, и если он добрался сюда… Она стала вспоминать цветные точки с подписанными именами, — дальше располагались Хелен и еще несколько старост, среди которых числилась Паркинсон. Ее грудину слегка сжало от дурного предчувствия — по какой причине слизеринец мог оставить свой пост, чтобы буквально бегом направиться к Старосте Школы? Гермиона просто надеется, что у него прихватило живот. Она продолжает стоять на своем месте, нервно постукивая пальцем по сгибу локтя, но в один момент начинает вышагивать туда-сюда, убеждая себя, что она делает это исключительно, чтобы согреться. Когда она услышала переругивания, приглушенные завыванием ветра, ее терпение иссякло. Она ухватилась взглядом за Ричи, вразвалочку перебегающего по морозному воздуху, и схватила его за руку. Судя по виду, он выпил, но еще соображал. Гермиона схватила его за плечи, и, игнорируя растерянные возгласы и оправдания, поставила его на место, где стояла она сама. В последнюю очередь ее интересовало, что он нарушал правила, разгуливая в одиночку. — Чрезвычайная ситуация, мне очень нужна твоя помощь, — серьезно сказала она и наслала на гриффиндорца согревающие чары. — Подмени меня на патруле некоторое время, с меня сливочное пиво. — В такой мороз? Мне заняться больше нечем? — недовольно воскликнул он, но, обратив внимание на ее нервные подергивания, расплылся в ехидной улыбке. — А, сразу бы сказала, что природа зовет. Удачи! — прокричал он ей в спину, когда Гермиона раздраженно развернулась и направилась в сторону, куда ранее ушел Забини. В этой области было пустынно — все кафе расположены дальше, а тут в основном только магазины со всякой мелочевкой. Чего она не ожидала, так это то, что Забини так и не дошел до Хелен. Он стоял на точке патруля Паркинсон, где она что-то шипела ему в лицо, пока рядом с ними с хмурым видом стоял Малфой. В ее голове ситуация сразу перешла из квалификации «чрезвычайная» в отдел «личные разборки», и ей захотелось воспользоваться шансом и действительно отойти в уборную, пока можно. Но вместо этого она направилась к ним. — Что происходит? Паркинсон окинула ее возмущенным взглядом. — Что происходит? — визгливо повторила она. — Какого драккла ты здесь забыла? Гермиона проигнорировала и чужой крик, и неприязненные взгляды слизеринцев, впившихся в ее лицо. Она красноречиво указала на Забини, которого тут тоже не должно быть, и потребовала объяснений. — Это не твое… — Мы не может найти Хаффлпаффку, — одновременно заговорили Паркинсон и Малфой с непривычными паническими нотками. Они впервые пересеклись взглядами за несколько недель. — Чего? — Гермиона растерянно переглядывалась между ними двумя и остановилась взглядом на поджимающим губы Забини,. — С каких пор мы следим за отдельными учениками? Она наверняка где-то в кафе. Паническое настроение остальных начинает медленно передаваться ей, заново воспламеняя плохое предчувствие, которое Гермиона пытается вербально подавить. Взвизгивающая местами Паркинсон, Забини, у которого ходят желваки и нервно дергающийся Малфой, который то и дело морщится, будто представляет ужасные картины. — Ей стало плохо, — вмешался Блейз. — Я оставил ее с Драко, чтобы сообщить Аврорам, и они ее увели в замок, но она пропала. — Ты просто потерял ребенка? — Гермионе показалось, что у нее дернулся глаз. Она сделала глубоких вдох. — Хорошо, ладно, это мелочь, просто подойдите к Аврорам и перескажите все это. Мерлин, какие вы драматич… — Грейнджер, а теперь подумай, как это будет выглядеть со стороны, — прорычала Паркинсон, нервно поглядывая на компанию, которая прошла мимо них. Драко ее перебил. — Пожиратель Смерти не смог уследить за третьекурсницей. А если она сейчас где-то остывает в лесу из-за того, что споткнулась о какой-то сук? Или отправилась до замка сама и умерла от, я не знаю, разрыва аппендикса? С каждым красочным предположением розовое от холода лицо Малфоя бледнело все сильнее. Мерлин, какой же он паникер. — А может она сейчас радостно поедает эклер у миссис Флюм. Возьми себя в руки, — хмуро сказала Гермиона. — Сейчас я подойду к Хелен и скажу, что потеряла младшекурсницу. — А потом она скажет, что тебя эта шмандявка в глаза не видела и стояла все это время со мной, — отчаянно зашипел Малфой, и Гермиона потянулась ладонью к его волосам, начиная медленными движениями массировать кожу головы. Нельзя быть равнодушным к жесту, который ты беспричинно применяешь на окружающих. Это должен быть стопроцентный ключ, который сработает как поводок на собаке — потянешь разок-два, и псина придет в чувство. — К этому моменту она уже будет жива, здорова и согрета, и никому не будет до этого дела. Собери себя в кучу, — повторила она, нечаянно дернув несколько прядей. Гермиона проигнорировала острый взгляд Забини и повернулась в сторону выхода из деревни, где дежурила Хелен. Студенты, нарушающие правила о группах из четырех человек, абсурдно останавливались посреди дороги, завидев, что Гермиона направляется им навстречу. Она проходила мимо и игнорировала их так же, как и колющиеся снежинки, ударяющие ее по лицу. Некоторые старосты подбегали к ней, завидев, что она покинула пост, но она лишь отмахивалась, пытаясь добраться до Хелен как можно быстрее. Главная староста мерно вышагивала вдоль каменной плитки дома на своей позиции, очевидно уставшая и заскучавшая от многочасового поста, но судя по злобно искривившимся губам, появление Гермионы явно добавило в ее дежурство новых красок. — Потерялась третьекурсница, — начала она быстрее, чем Хелен открыла рот. — Хаффлпаффка подошла ко мне и пожаловалась на плохое самочувствие. Прежде чем я успела обратиться к Аврорам, она пропала. Хелен моргнула один раз, глядя перед собой с недоверием. — Что? — выдохнула она. Гермиона продолжала стоять, ожидая инструкций. — Кто именно? — главная староста развернулась, предположительно, в направлении ближайшего патруля Авроров, и Гермионе пришлось догнать ее. — Я не знаю младшекурсников по именам, — она проигнорировала недовольный вздох. — Обычный ребенок. Тепло одет. — Очевидно, — процедила Хелен и повернулась к ней. — Возвращайся на свой пост на случай, если девочка вернется. Я разберусь. Гермиона кивнула и с легкой теплотой на сердце отправилась обратно. Ей нравились такие люди — все, за исключением Грюма — которые берут контроль над ситуацией быстро и емко выдают направления, не сотрясая воздух тем, что они думают о тебе. В деталях. Проходя мимо точки Паркинсон, около которой собрались слизеринцы с присоединившимся к ним теперь Ноттом, Гермиона слегка кивнула и отправилась дальше. Ей предстоит еще два с половиной часа показушного надзора на морозе.***
flashback Гермиона зашла в камин следом за Гарри, выскакивая из зеленого огня в холл Министерства. Помещение было заполнено огромным количеством волшебников: членами Ордена, чьи слушания были назначены на сегодня, горожане и репортеры; они стояли перед скромной сценой высотой в метр, установленной специально для публичного выступления нового министра Кингсли Бруствера перед началом слушаний о военных преступлениях. Гарри крепко сжал ее ладонь и повел через толпу за собой, заслоняя отросшими волосами свое лицо. Последние несколько дней он ходил, как на иголках — с момента, когда пришли даты слушаний Гермионы и всей четы Уизли. Никого из членов Ордена Феникса не стали задерживать как потенциальных военных преступников до выяснений обстоятельств — до них просто дошла Министерская сова с приглашением и маленькой приписочкой, подтверждающей, что суд может пройти без присутствия подсудимого. В первую очередь Гарри изводил себя тем, что не знал, чего ожидать. Несмотря на то, что суд Гермионы назначен на 14:00, он настоял на том, чтобы отправиться рано утром и поприсутствовать на слушаниях сослуживцев, дабы иметь представление о том, что ее ожидает. Гарри вцепился в нее так, будто ее могут отобрать у него в любой момент. Она никому не сказала, но в то утро в свой кофе она украдкой подлила бейлис и смаковала каждый кусочек панкейков, щедро наваленных ей в тарелку Молли. Гермиона всерьез ожидала, что ее ждет тюремный срок. Все вело к этому. Ее имя мелькало в документах о совершенных операциях Ордена с минимальной периодичностью — раз в неделю. Любые предоставленные Визенгамоту воспоминания — ее или чужие — продемонстрируют сцены расправы, нередко с использованием Непростительных. Гарри мельтешил по всему первому этажу Норы, нервно вышагивая вдоль стен и кусая ногти. Слушание членов семьи Уизли по отдельности были раскиданы в течение следующих двух недель, пока Гермиона открывала эту очередь. Гарри заглядывал ей в глаза, с силой сжимая ее ладони в своих, и шептал: — Никто тебя не тронет. Я смогу тебя вытащить. Никто тебя не тронет. Гермиона просто позволила ему делать это, решив, что он пытается убедить скорее себя, чем ее. Срок Крауча младшего, который предпочитал отсиживаться в Министерстве и фамильном поместье в течение всей войны, внезапно увеличился с 40 лет заключения до пожизненного из-за нескольких Непростительных. Той пары заклинаний, которую он успел выпустить ровно в двух единственных рейдах, в которых принял участие. Отрывками вычитывая детали судебных слушаний Пожирателей, она делала выводы. Гермиона не ждала чуда. Поэтому она постаралась насладиться своей последней трапезой и покинула Нору через камин, не простившись ни с кем из Уизли. И сейчас она поспевает за Гарри, который неосознанно расталкивает людей в толпе из-за того, что отказывается отпускать ее руку. Они подошли к первым рядам и оттеснились к стене, где блюдели охранники. Гермиона неловко пересеклась взглядом с одним из них и сразу же отвернулась из-за какого-то древнего страха перед государственными службами охраны. Когда Кингсли начал мерно подниматься на сцену, где раньше стоял монументальный отвратительнейший фонтан, толпа загалдела громче и в один момент стихла. — Рад приветствовать всех собравшихся, — властным, усиленным с помощью Соноруса, голосом проговорил он, стойко игнорируя вспышки, идущие со стороны репортеров. — Как вам известно, сегодня открываются слушания солдат, которые на период военных действий являлись активными членами Ордена Феникса. Гермиона поморщилась от того, как поломанные ногти Гарри вжались в кожу, когда он стиснул ее ладонь сильнее. Воспользовавшись недолгой паузой выступающего, со стороны репортеров посыпался град вопросов, которые Гермиона даже не могла разобрать, но Кингли вскинул ладонь, призывая их к тишине. — Магическая Британия совместно со странами-союзниками понесла большие потери в пережитой войне. Последний год был наполнен болью и страхом для всех нас, и мы не можем повернуть время вспять. Несмотря на то, что правительство никак не может избавить Вас от потерь и скорби, сейчас активно проходят заседания Правительства Магической Британии для выяснения вопроса, что Министерство в силах сделать, дабы облегчить судьбу пострадавших и способствовать возвращению жизни в былое русло. Гермиона не слушала. Это были стандартные речи для успокоения толпы и поддержки авторитета, штампованные слова которых она читала десятки раз в учебниках по истории и сотни раз в газетах за последний месяц. Гарри придвинулся, чтобы прошептать на ее ухо. — Бруствер не будет свидетельствовать лично ни на одном слушаньи, но он должен был послать отдельные письма с документами и своими показаниями по некоторым Орденовцам, — Гермиона кивнула в знак того, что она его услышала. — Я не знаю наверняка, но я ожидаю, что он предоставил свидетельства в твою пользу. Гермиона сдержала смешок. Она не представляет, свидетельства скольких министров должны спасти ее от пожизненного. Главная проблема заключается в том, что Гарри толком не знает, что и как она делала. Операции никогда детально не обсуждались между ними. Когда Рон стал выходить за пределы поместий, чтобы участвовать в мелких битвах, Гермиона просто увидела это в его глазах — он понял. Что она переживала последние месяца и от чего пыталась их оградить. Тем не менее, даже с ним Гермиона об этом не говорила. Она не знала, чего боялась больше. Узнать, что Рон научился также безропотно убивать живых людей, или того, что о ее жестокости узнал Рон. Эта тайна висела над их Трио Драккловским мечом, и Гермиона никогда не узнает, был ли это только ее секрет, или она делила его с Роном. — ..Родственникам солдат Ордена Феникса, отважно отдавшим свои жизни в бою, будут назначены ежемесячные выплаты. Внезапно из толпы раздался сорванный голос: — Какие выплаты? Гермиона обернулась в сторону, откуда прозвучал крик, но за бесчисленным количеством голов не смогла увидеть женское лицо, прервавшее речь Кингсли. — Какие выплаты, Министр?! — повторился надрывной вой, когда Бруствер предпринял попытку продолжить речь. — Верните мне моего ребенка! Где мой сын?! Гермиона видела много кошмаров за последние несколько месяцев, которые сделали ее несколько бесстрастной к тому, что происходит вокруг нее. Она, в принципе, никогда не отличалась эмпатией и относилась к чужим эмоциям с пренебрежением, предпочитая оставлять в сухом остатке только факты. Она не могла, как та же Лаванда, пропускать через себя каждое чужое переживание, высказанное окружающими или прописанное в романах. Она видела людей с поломанными психиками. Видела людей, которые выживали на жизнеобеспечивающих заклинаниях, полностью невосприимчивых к окружению. Видела лица тех, кто лишился своих любимых. Кто лишился части своего тела. Кто смотрел в потолок лазарета стеклянными глазами, проживая свои последние дни. Гермиона не смогла бы переживать этот ужас каждый раз, потому у нее и выработалось некоторое хладнокровие. Но сейчас она стояла в душном холле Министерства с комком в горле, будучи не в силах его сглотнуть, сокрушенная весом чужого горя. Кингсли продолжил говорить, оставив женщину без комментариев, но она продолжила кричать настолько громко, что ее было слышно даже при Сонорусе. — Моему мальчику было шестнадцать лет! — охрана справа зашевелилась, начиная координироваться и пробираться через толпу, чтобы вывести мать из помещения. — Какие выплаты?! — как одержимая ревела она. — Какие выплаты?! Что мне делать с этими деньгами?! Чужой плач разносился по всему атриуму, заставляя Кингсли запнуться. Казалось, стены впитывали эти рыдания, начиная завывать вместе с матерью, сходящей с ума от горя. Гермиона слушала удаляющиеся крики, пока женщину волокли на выход, и ее голова была пугающе пуста. Глубокий голос Кингсли проходил мимо нее, не смогший перебить эхом бьющийся в ушах вопрос. Какие выплаты? Когда Гарри двинулся вперед, направив Гермиону за собой, Министра на сцене больше не было. Они отправились на судебное дело Сильвера Янсена, объявленное первым. Потерявшись среди публики и репортеров, на которых не хватило стульев, чтобы уместить всех, из-за чего всем приходилось стоять, как овцам в загоне, они ютились в последнем ряду. Гарри суетливо выглядывал из-под чужих макушек, следя за судебным процессом, пока Гермиона откинулась головой о стену позади нее и вперилась взглядом в купольный потолок. Бейлис кислым алкогольным послевкусием осел на ее языке, вызывая тошноту со вкусом ее последнего сытного завтрака, заботливо приготовленного Молли. Пропуская мимо ушей раскатистые голоса членов Визенгамота, охватывающих зал суда, Гермиона мечтала, чтобы это скорее закончилось. Чтобы суд над ней прошел максимально быстро, не растягивая ее публичное унижение. Что Гарри не будет лезть на рожон, подрывая свой авторитет у публики и Министерства из-за нее. Что ей не придется смотреть ему в глаза после всего, что будет озвучено в ее списке обвинений. Что последнее ее воспоминание о Гарри не будет выражением глубокого разочарования на чужом лице. Гарри потянул ее на выход на несколько секунд раньше, чем раздался заключающий удар молота, чтобы выходящая толпа их не затоптала. Обернувшись в зал у самой калитки, Гермиона увидела знакомое лицо человека, одиноко стоящего перед трибунами, и узнала в нем солдата под номером 142. Полностью оправдан. Плечи Гарри больше не были напряжены, и он уверенным шагом шел к кафетерию, приземляя Гермиону за угловой столик у стены. Она осознала, что ведет себя как тряпичная кукла. Ее надо везде тащить за собой, поворачивать в нужную сторону и направлять. Не то чтобы она хотела что-то с этим сделать. Она уже побыла инициатором своей судьбы пару раз, и это привело к тому, что завтра по всей Магической Британии, а может и по всему миру, будут газеты с ее колдографией, когда она услышит, что приговорена к Азкабану. — Все будет отлично, — выдохнул Гарри и пробарабанил пальцами по высокому столику. Полностью оправдан. Солдат 142, который на самом деле Сильвер Янсен. Видимо, голландец. Который по случайному совпадению попадал с Гермионой парочку раз в одни отряды. Который предпочитал отсекать Пожирателям ноги, чтобы они либо умирали от потери крови, либо оставались калеками пожизненно. Он говорил, что это подкашивает их же строй — Пожиратели падают, а за ними сыплются и остальные, спотыкаясь о чужие тела; а подрезать сухожилия было бы не эффективно — он не настолько силен в режущих чарах, чтобы глазомером высчитывать, куда навести тоненький надрез. Рон называл его просто жестоким человеком. Гермиона считает, что все они в некоторой степени жестокие озлобленные люди. Не заметив, когда Гарри успел отойти к кассе и вернуться обратно, Гермиона обнаружила перед собой стаканчик с щедро засахаренным капучино. Подняв глаза на Гарри, она увидела ободряющую улыбку, украшенную белыми усами от молочной пенки. Она вымученно улыбнулась в ответ. Они пропустили следующие пять слушаний, вылавливая только комментарии выходящих из зала суда людей, чтобы услышать о результатах. Все оправданы. Когда Гермиона предстала перед Визенгамотом, не было озвучено ни одно Убивающее, выпущенное из ее палочки. Ни одного Непростительного заклинания не значилось в отчетах операции Ордена, в которых она принимала участие, а она не свидетельствовала против себя. Все представленные свидетелями воспоминания удивительным образом не содержали в себе картин с мелькающим зеленым светом. У Гермионы кружилась голова от огромного помещения, в центре которого ее поместили на всеобщий суд, но это было скорее заученное подведение итогов, не имеющих ничего общего с действительностью. Она чувствовала себя так, будто ее ударили мешком. Будто она по незнанию вступила в какой-то закрытый тайный клуб, и теперь у нее есть причина серьезно кивать бывшим сослуживцам на улице, будто их объединяет какой-то секрет. Когда прогремел удар молотка, она все так же стояла, пялясь куда-то в высокий стол судьи, каменной глыбой возвышающейся над ней. Гермиона медленно развернулась к выходу, выискивая Гарри в толпе, и столкнулась взглядом с Сильвером. Он весело ей улыбнулся и показал большой палец. Это не тайный клуб, за исключением того, что их действительно объединяет секрет. Они все убийцы на свободе. Из-за них всех где-то плачут родители, чьи дети никогда не вернутся домой. Это история, писанная победителями.