Отцепной вагон

Гермиона опирается поясницей в острый угол подоконника. Кончики ее пальцев слегка подрагивают, и ей приходится зажимать сигарету зубами, чтобы помогать себе. Она даже не затягивается, а просто набирает в рот как можно больше дыма, чтобы выпустить его густым облаком. Она хочет, чтобы оно унесло ее куда-нибудь далеко. Она хочет задохнуться. У неё слегка кружится голова, но ее это беспокоит лишь постфактумом — ее голова начала пустеть, оставляя после себя приятную пустоту со слабым налетом беспокойства над вызванным состоянием. Но и оно отходит на второй план. Сейчас весь ее мир сосредоточен на одной точке перед ее лицом, в которую она бездумно уставилась, переливая свои минуты спровоцированного искусственного спокойствия. — Гермиона. Ей требуется парочка секунд, чтобы понять, что голос реален, и что обращаются к ней. Она оборачивается на одинокую фигуру посреди коридора и видит как пальцы с засохшей кровью на оторванных заусенцах натягивают рукава свитера как можно ниже. Ее глаза исследуют замысловатый вязаный узор, пока она не доходит до лица, уже зная, кто стоит перед ней. — Невилл, — кивает она на приветствие и ждёт. По всем законам этикета гриффиндорец должен был пойти дальше, либо сказать ей что-то. Но вместо этого он морщится и прикрывает лицо рукавом. — У меня астма, — гнусаво говорит Невилл, и Гермионе требуется пара секунд, чтобы понять, что он от неё хочет. Астма. Она в курсе. Дальше что? Она переводит рассеянный взгляд на тлеющую сигарету в своей руке, и осознание резко накатывает на неё в тот же миг, что она дергано отбрасывает окурок от себя, будто в ее руке внезапно оказалось насекомое крайне мерзкой наружности. Гермиона нервно облизывает нижнюю губу и проводит ладонями по своей жилетке в попытках одновременно взять себя в руки и привести немного в порядок свой внешний вид. — Ты… — ей приходится прочистить горло, — Ты что-то хотел? — Не совсем. Ты ведь давно не общалась с Луной, так? Гермиона растерянно пробежалась языком по нижней губе и кивнула. — Эм, знаешь, ей становится лучше, — на лице Невилла появилась неловкая улыбка, которая тем не менее сочилась нежностью. — Она недавно спрашивала о тебе. Лавгуд. Девочка, сотканная из звезд, которая как Маленькая принцесса должна жить на луне, вместо того, чтобы искать свое место на земле, где ее не могут понять. Лавгуд, которая в тесных каморках Ордена жалась ей под бок тревожными ночами. Лавгуд, которая временами говорила такие вещи, что Гермионе казалось, будто та сводит ее сума. — Я подойду к ней, — улыбка Гермионы вышла перекошенной. Она ненавидела ситуации, когда собственные действия шли врознь с ее принципами, и тем не менее ей требовалось огромного труда, чтобы все-таки пойти на встречу. Как пойти навстречу Лавгуд, которую она не должна была оставлять одну, но на которую у нее не хватало никаких сил. Для «спасительницы» целой страны спасение отдельного человека казалось ей неподъемной ношей. — Если честно, я не понимаю: почему ты внезапно отдалилась от нее. Вы вроде как неплохо ладили. Ты даже не спрашивала, как она. Встречный вопрос, Невилл. — Мне стало тяжело с ней общаться, — честно ответила Гермиона. — Пусть я и привыкла игнорировать провокации, но закрыть глаза на некоторые вещи очень сложно. Особенно учитывая прочие обстоятельства, — повела плечом она, почему-то испугавшись произносить слово «война» вслух. — Провокации? — непонимающе спросил Невилл, делая шаг навстречу. — Черный юмор пусть и приветствовался в то время, — все так же в обход продолжила она, — но есть черта, переходить которую не стоит. — Гермиона, — перебил ее Невилл. Это стало надоедать, то как люди используют ее имя, чтобы урезонить. Как будто она недееспособная или какой-то ребенок, с которым нужно использовать строгий тон, чтобы поставить на место. — Пусть я и не понимаю, о чем ты говоришь, но могу заверить, что у Луны не было намерения провоцировать кого-либо. Никогда. Она это знает. Луна была сама себе на уме, и, откровенно говоря, окружающие люди были ей безразличны настолько, что никогда не задевали. Ни издевательствами, ни жестокими шутками, ничем. Муха продолжит жужжать в любом случае. Пусть Гермиона и знает: откуда в Невилле проснулось внезапное чувство опеки над Луной, она не может не чувствовать жадность. Она несколько раз слышала о его родителях, которые немощно лежали, прикованные к кроватям Святого Мунго. Гермиона каждый раз слышала, как у него перехватывает дыхание от попытки сдержать слезы, когда он говорил о них. И не переставал улыбаться, надеясь на лучшее, как истинный Гриффиндорец. Она понимает, что либо сознательно, либо нет, он нашел беззащитный образ своих родителей в Луне, и пытается позаботиться о ней, потому что никак не смог помочь маме с папой. Но ей до боли обидно. Это она вытирала слезы с его лица, когда он узнал, что Святой Мунго был оккупирован Пожирателями, и ублюдки никак не могли пропустить двоих с популярной еще с начала войны больше десятка лет назад фамилией Лонгботтом. Это она не спала ночами, обучая его боевыми заклинаниями перед битвой за Хогвартс. Это она находила в себе силы нежно улыбаться ему, когда ученики впервые попали на базу Ордена в конце учебного года, и были в ужасе от вида солдат. Так почему он ни разу не побеспокоился о ней? — Поэтому она читала эти гребаные стихотворения, — огрызается Гермиона, и Невилл стискивает кулаки. Невилл стиснул на неё кулаки. — Луне бывает трудно выражать свои мысли, поэтому она просто берет знакомые предложения, чтобы поддержать диалог, — цедит он через зубы, и, честно, Гермионе было бы легче, если бы он повысил голос, как она. Потому что она начинает чувствовать себя виноватой, когда с ней говорят, как со сосредоточением зла. — Она учит стихи, потому что они запоминаются легче всего. Это всего лишь попытка разговора. И на этом Гермиона разворачивается, даже если это выглядит максимально грубо для Невилла. Вряд ли хуже, чем все, что она сказала до этого. Но она не хочет, чтобы он видел ее прямо сейчас. Она не хочет думать о том, как Луна несколько месяцев сидела в подвале Мэнора. В помещении, которое вызывало у Гарри тошноту запахом пота, мочи и отходов высокой концентрации из-за повышенной влажности. Где из освещения только свет на лестнице за решеткой, и очень легко потерять себя в пространстве. Где Луна сидела либо одна, либо с Мерлин знает какой компанией, без еды и воды. Настолько долго, что когда ее вытащили, еда Молли больше не переваривалась. Настолько долго, что ее выступающие кости оставляли синяки на коже Гермионы, когда они спали вместе. Она не может смотреть Невиллу в лицо прямо сейчас. Не когда она думает о том, сколько раз она закрывала за собой дверь, оставляя Луну одну. Это всего лишь попытка разговора. Сколько раз она лишала ее общения, обрывала ее попытки на корню своей раздражённостью, потому что даже не попыталась понять, порассуждать, почему Луна так себя ведет, почему внезапно она стала цитировать больше, чем говорить своими словами. Даже не попыталась. Просто поворачивалась спиной в лучшем случае. Но кричала на Луну она чаще. Мерлин. Гермиона заворачивает за правый угол, зная, что идёт в неправильном направлении, и нечаянно задевает угол каменной стены плечом. Поморщившись, она продолжает движение и через секунду хочет поморщиться ещё сильнее, потому что у неё возникает натуральное чувство, будто она разгрызла зубами лимон, обмазанный уксусом. Потому что в коридоре навстречу ей идёт известная компания слизеринцев, и это последние люди, которых ей нужно видеть сейчас. Она упорно смотрит перед собой, не позволяя себе обратить на них внимание даже периферийным зрением, и проходит не глядя. Гермионе интересно, посмотрел ли на неё он, но она не стала оборачиваться, и продолжила идти. Она накрутит парочку кругов, поплутав по коридорам замка, а потом найдёт какую-нибудь старую недвижимую лестницу, на которой поменьше провалин, и будет бегать на ней, пока ее икры не откажут.

***

flashback Когда она собрала свои вещи, когда она зашла в поезд, когда она приземлилась на свое место, и когда поезд наконец-то тронулся, Чжоу смогла вдохнуть полной грудью. Девушка нервно одернула мантию и решила ее не снимать. Ее руки нервно тряслись, и она чувствовала холодный пот, проступающий у линии роста волос, будто прямо сейчас ее могут снять с Хогвартс-экспресса и вернуть в тот кошмар. Мерлин, поезд могут остановить в любой момент, чтобы выхватить ученика с рейса. Так сделали с Луной, значит могут сделать и с остальными. Было тихо. Вагон был полный, но не было привычного шума разговоров. Мерный стук рельс и тихие перешептывания. Кто-то перевернул страницу книги. Чанг помнила, как несмотря на захват Пожирателями Министерства, с предвкушением садилась на поезд в Хогвартс в начале учебного года. Она была так счастлива уехать из места, которое должна была называть домом, что ее устраивала бы даже казарма. Она лучезарно улыбнулась младшей сестренке, чмокнула ее в макушку на прощание и приказала себе не думать о ее тоскливом взгляде. Маленькие дети всегда скучают первое время. Как оказалось, с казармой она погорячилась. Выбирая худшее из двух зол, она бы рвалась в поместье Чанг, даже если бы ей пришлось добираться туда на метле без карты. Кто-то снова зашуршал страницей. Ее не должны снять с поезда. Ее отец был министром, полностью соответствующий требованиям Темного Лорда, и он бы никогда не попал под его горячую руку. Не попал бы? Мерлин, почему так тихо. Чанг тяжело сглотнула и посмотрела в окно, не переставая нервно теребить рукав своей мантии. Никто не спешил переодеваться. В ее висках заученной мантрой раздавался голос профессора Флитвика: — Всегда будьте одеты как можно теплее, — учитель был непривычно мрачным и тихим. Приходилось прислушиваться, чтобы разобрать его слова, несмотря на то, что студенты организовали полную тишину. — Если вас возьмут в плен — неизвестно в каких условиях вы окажитесь. В сырых подземельях, если вы не замерзнете насмерть, — профессор слова не выбирал, — то отит и обморожение придатков как минимум вам обеспечены. Она хотела домой. В тепло, где нет чокнутых Кэрроу, и есть сестра и печенья с шоколадной крошкой. Пожалуйста, скорее отвезите ее домой.

***

Отец ее не встретил, и с Кингс-Кросса она аппарировала в маггловскую квартирку на окраине Лондона. В письме отец ненавязчиво указал, что неподалеку находятся парк и детские площадки, мол, какое прекрасное место для времяпрепровождения с юной сестрой, но через строк можно было понять, что это было убежище. Это было смешно. Чжоу не верила, что Темный Лорд не знал об этой жалкой квартирке, скорее он просто снисходительно позволял. Закрывал глаза, пока отец исправно выполнял всю бумажную волокиту. Даром они не бойцы, и метка им не светила даже при самом худшем раскладе. Применив Алохомору, Чжоу зашла в квартирку и палочкой зажгла свет. Сестра на это никак не отреагировала. — Сюин? — позвала девушка. — Сюин, я дома! Это было маленькое помещение в хлипком жилом комплексе. Чанг скинула бутсы в непривычно узкой прихожей, и пошла по коридорчику, распахивая все голубые двери на своем пути с палочкой наготове. Ее маленькая Сюин — воплощение детской непосредственности. Она как разнеженный цветок, выращенный под чутким надзором с лучшей подкормкой. Как стебли, которые не выживают в дикой природе. "Не слышать ничего лишнего, не видеть ничего лишнего." Их отец был человеком с сильными перепадами настроения, и в один момент его гипер-опека могла расшатываться в крайности. От сдувания пылинок, до традиционного метода воспитания, чтобы его слова точно остались в голове и на теле усвоенным уроком. Но Сюин поначалу была мала. Ее искрящиеся глаза не позволяли отцу применять те же методы воспитания, что пережила Чжоу. Младшую любили больше — факт. Она получала больше подарков, более трепетное отношение и меньше наказаний. Но она так же, совершенно не соответствуя своему десятилетнему возрасту выскакивала навстречу, когда домовик в поместье сообщал, что кто-то прибыл домой. Сейчас топота не было слышно. — Сюин! В предпоследней комнате узкого коридорчика был включен телевизор. Он показывал мутные маггловские мультики со странным звуковым сопровождением. Лампа в комнате не горела. Пол был забросан плюшевыми игрушками и мусором — Чжоу смогла различить одноразовые вилки и стаканы из-под лапши быстрого приготовления, — а перед телевизором сидела Сюин. — Сестренка! — повернулась та, хлопая своими огромными глазами и позволяя беззубой улыбке занять пол ее лица, и поднялась на ноги, чтобы побежать навстречу. Чжоу показалось, что внутри нее что-то оборвалось. Она не могла оторвать глаз от синяка на лице, вызвавшего отек на всю правую щеку и глаз. Ее сестренка. Она еле нашла в себе силы обвить чужую спину, когда на ее талии сомкнулись изукрашенные ссадинами руки. Маленькая, беззащитная Сюин. — Я так, так скучала! Сюин радостно резвилась, вокруг показывая все свои новые игрушки и прося рассказать интересные истории из школы, а потом снова уносилась в угол комнаты и показывала очередную игрушку, которую купил папа. Папа. Чжоу давно так его не называла. Будучи в восторге уехать от этого человека на очередной год, она слепо надеялась, что его нежность к младшей дочери останется неизменной. Что несмотря на тяжелое положение в стране и на работе, он будет находить отдушину в чем-то другом. Ее глаза затмевала эйфория от временного спасения. Чем старше Чжоу становилась, тем страшнее ей было находиться рядом с отцом. С возрастом она узнала, что есть вещи более жуткие, чем кулаки. И последнее, что ей хотелось, это проверять границы нравственности отца. Поэтому она оставила Сюин. Малюсенькую. Без палочки. Которая никогда не сможет сама защититься. Снова на целый, черт возьми, год, веря что юный возраст ее как-то защитит. — Тебе не нравится? — заглянула ей в лицо младшая, отодвинув плюшевую свинку. — Она моя любимая, — доверительно сообщила она и оттолкнула пяткой пустую упаковку от сендвича из круглосуточного магазина, потянувшись за куклой, которую даже не распаковали. — Нравится, — натянула на лицо улыбку Чжоу. — Очень мило. А теперь давай займемся этим. Она встала на ноги, подзывая Сюин за собой. Но выйдя в дверной проем, остановилась. — Где тут кухня? Младшая побежала вперед, громко топая босыми пятками по светлому дощатому полу до помещения, которое вмещало в себя всю самую необходимую для готовки гарнитуру, и ничего более. Открыв морозилку, она обнаружила там только пакет замороженных овощей. — Приложи-ка это к щеке, — сказала она сестре, начиная рыться в пустых шкафчиках столешницы в поисках аптечки. Такой мелочи, которую отец точно должен был приобрести, вводя запрет на использование магии в этом доме, чтобы не оставлять отпечаток. — А где отец? — спросила она, разворачиваясь к сестре, которая недовольно морщилась от холода у лица. В шкафчиках она обнаружила только несколько пакетиков зелени, которую Сюин скорее всего вынула из лапши быстрого приготовления. — Он сюда не приходит! — сообщила она, болтая на стуле ногами. — Только иногда приносит подарки и еду. Папа много работает и сказал, что это новый дом только для меня и сестренки. — Вот как, — улыбнулась Чжоу и с кряхтением подхватила Сюин на руки. Она стала слишком большой, для того, чтобы ее было легко носить на руках. — Показывай, где ванна, — не сдавалась Чжоу, намереваясь найти аптечку. Раскачиваясь из стороны в сторону из-за чужого веса, она думала, что было бы легче, если бы отец был просто плохим. Если бы он не беспокоился настолько, чтобы прятать их в какой-то маггловской квартирке, если бы не дарил подарки, если бы не обеспечивал всем, чем только можно, и не трепал заботливым жестом по голове. Без всего этого ненавидеть его было бы гораздо легче. Чжоу ощущала бы себя спокойней, не чувствуя диссонанс из-за любовного ‘папа’ от Сюин, которая произносит это даже с синим подтеком на лице. Если за лето война закончится, она кровью выбьет у Студенческого Совета разрешение на зачисление Сюин в Хогвартс на год раньше срока.