Я скучаю. Это единственное объяснение моей тяги к прошлому. Не помогают никакие советы и психотехники. Можно только смириться, стараться скучать все тише и тише с надеждой когда-нибудь научиться просто помнить. Эльчин Сафарли
Пусть у нее и не было достойных причин для того, чтобы возобновлять общение с Луной, осадок после разговора с Невиллом по больше части состоял из вины. Гермиона с колеблющейся уверенностью направилась к столу Когтервана на завтраке, выискивая беловолосую голову, решив, что в случае чего она может сделать вид, что подошла просто поздороваться и быстренько убежать к своему факультету. Такое общение приносило скорее больше неловкости, чем облегчения, и, к сожалению, в ситуации с Луной она не сможет чувствовать себя иначе, даже если взовет ко всем своим умениям вести себя уверенно. Это не выходило на пределы нормы, и никто не смотрел на Гермиону удивленно, пока она пробиралась среди людей, чьи галстуки и приблизительно не напоминали красный. Все регулярно пересаживаются к своим друзьям за столы других факультетов, и более того, это активно поощряется. Пусть Слизеринцы и пытаются держаться обособленно, как и остальные учащиеся по отношению к ним. Луна сидела очень далеко от входа, из-за чего нервозность в теле Гермионы нарастала. Она не заметила приближающуюся фигуру Гермионы, поэтому с глубоким вдохом, гриффиндорка аккуратно положила ладонь на чужое плечо. — Доброе утро, — ее голос был слегка осипшим спросонья, но интонация была максимально доброжелательна, находясь на грани между лаской и снисхождением. — Гермиона, — воскликнула Луна. Сказать, что она не изменилась было бы ложью. По сравнению с тем, что Гермиона видела в последний раз, когда у нее действительно была возможность рассмотреть, Луна казалась другим человеком. — Здравствуй! Ее фигура больше не выглядела такой же хрупкой, как раньше. На ее щеках появилась мягкость и здоровый румянец. Глаза пусть и были такими же расфокусированными, будто Луна потерялась где-то глубоко в своих мыслях, но общее впечатление вызывало чувство, будто когтевранка помолодела. — Как у тебя дела? — отвернулась Гермиона в поиске свободной тарелки, и начала накладывать себе еду, пытаясь выглядеть максимально непринужденно. Будто она делает так каждый день — приходит к человеку, перед которым проебалась, и делит с ним утренний кофе. — Сонно, — Луна с легким интересом наблюдала, как Гермиона ложкой переносит запеканку с общего подноса на тарелку, и из-за этого гриффиндорка еще сильнее стеснялась нечаянно уронить еду на стол. — А у тебя? — Аналогично, — попыталась улыбнуться Гермиона и, наконец-то, села. — Я так и не поздравила тебя с Новым Годом, — мимолетом вспомнила Луна, размазывая желтое масло по каше перед собой, будто это такая мелочь, и прошла всего лишь пара дней, а не целый Январь. Это я тебя не поздравила, — хотела сказать Гермиона, но вместо этого произнесла с фальшивой яркой улыбкой: — Я тоже. С прошедшим тебя. — С минувшим новым годом, — вторила Луна, и Гермиона судорожно искала тему для разговора, чтобы сделать тишину между ними максимально короткой. Ей с этим помогла Луна. — В последнее время от тебя сильно пахло травами, — в ее рот отправилась ложка каши, и ненадолго она замолчала. — Я рада, что больше такого нет. Вот. Вот оно. Это ощущение, будто Луна знает одновременно все и ничего, будто она может видеть тебя насквозь, копаться в твоих тайнах и поднимать их в разговоре настолько небрежно, будто ей известно все до мельчайших деталей. Но она не может знать абсолютно ничего, и этот диссонанс заставляет тебя чувствовать, будто ты сходишь с ума. Вызывает подсознательное желание защититься. — Правда? — Гермиона старалась делать свой тон легким, но ее зубы скрипели. Это пиздеж. От нее не пахло травами — она принимала душ ежедневно, намыливая свою голову, избавляясь от въедающихся запахов; у нее есть привычка освежать свою школьную форму каждое утро с того самого занятия, когда профессор Флитвик продемонстрировал им очищающие чары для ткани. Думая об этом сейчас, запах всегда впитывается в кончики пальцев, когда ты работаешь руками, но Гермиона бессознательно перебивала этот момент зловонием табака. Не могло от нее пахнуть травами. — А я даже не замечала, — не сдержалась она, нож с неприятным скрипом проехался по тарелке, пока она рубила творожную запеканку на маленькие кусочки. — У тебя теперь другой запах, — повторила Луна, — Но я к нему привыкла, так что не переживай. Гермиона почувствовала, как похолодела. Другой? Все что изменилось за это время — она перестала пытаться создать зелье, и начала практиковать Темную магию. Что Луна тогда сказала? «По прибытию из поместья от Малфоя разило темной магией за километры». Луна чувствительна к магии. — Ты к нему привыкла? — вежливо спросила Гермиона, сглатывая тяжелый ком в горле. У нее было ощущение, будто они играли в кошки-мышки. Будто она попала на тот единственный бал в Министерстве, который ей довелось посетить, и ей необходимо поддерживать нейтральную территорию с безымянными аристократами. И остается лишь догадываться, это она что-то не так понимает, или у сказанного есть какой-то подтекст? — По секрету, — шепнула Луна в какой-то ребяческой манере, наклоняясь к уху Гермионы. Она вздрогнула, когда ее обдало чужим дыханием. — Ребята за соседним столом пахнут точно также, как и ты. Гермиона скосила глаза, делая вид, что тянется к чему-то за столом. За их с Луной спинами располагался стол Слизеринцев, который казался почти нормальным. Во все разы, когда Гермиона обращала на них внимание, случалось что-то выходящее за рамки, и они были более тихими, чем обычно. Но сегодня у нее было ощущение, будто она вернулась назад во времени. Слизеринцы сидели раздражающе прямо, из-за чего у Гермионы постоянно возникает желание уточнить, были ли у них отдельные уроки этикета как есть печенье, не оставляя крошки; но можно было понять, что слизеринцы фамильярничают друг с другом и их настроение разительно отличается от того, которое Гермиона привыкла наблюдать. Удивительно, как человек может упускать из виду то, что всегда у него под носом. Она зацепилась взглядом за светлые волосы, и чуть не уронила ложку, которой накладывала себе варенье, когда поняла, что почти ровно за ее спиной сидит Малфой. Гермиона приземлилась обратно рядом с Луной. — Разве они могут? — спросила она с неловким смешком. Всем было известно, что людям на условном сроке в зависимости от статьи накладываются ограничения на перечень заклинаний, и это контролируется системой отслеживания магии в Министерстве. Это неоднократно поднималось: на сдвоенных парах студенты Слизерина не всегда могли полноценно выполнять практическую часть, и профессора давали им альтернативные задания, а Малфой прямо ей сказал, что его палочка отслеживается. — Возможно, дело в черепе? — спросила Гермиона чуть тише, надеясь, что Луна поймет, что она имеет ввиду. Не было известно, у кого была Темная Метка, а у кого нет. Четко было известно лишь то, что она была у Малфоя, так как Гарри ее видел, и что ее не было у Забини. Возможно, она есть у Паркинсон. Слизеринцы казалось договорились друг с другом и не закатывают рукава, пытаясь помочь студентам с меткой потеряться среди чистых, не выдавая себя в предпочтении к закрытой одежде. Так нельзя было понять, присутствовал среди «признанных» лишь Малфой, несколько ребят или все они были с меткой. — Мне кажется, все сразу, — улыбнулась Луна. Это не имело совершенно никакого смысла из-за отслеживания, поэтому Гермиона решила проигнорировать очередную странность и зацепиться за мысль о том, что Лавгуд никому не сказала о ней. Хотя, может быть, она уже с кем-то обсуждала это таким же таинственным шепотом. Или будет обсуждать. Ее отвлек знакомый смешок, раздавшийся за ее спиной. Малфой не мог их слышать, точно так же, как Гермиона не могла разобрать, что обсуждается за соседним столом. Между их спинами был где-то метр. Целый проход. Она не смогла бы столкнуться с ним, даже если бы разыграла громкий смех и в эмоциях откинулась бы назад. Но сам факт того, что он настолько близко, заставлял ее чувствовать нервозность. Она не могла сдержаться, чтобы не спросить. — А Малфой тоже так пахнет? — шепотом пробормотала она себе под нос. Луна угукнула с каким-то непонятным воодушевлением. Гермиона молилась, чтобы Луна не сказала «а еще от тебя пованивает Малфоем, но это так, к слову», иначе она не выдержит. Паркинсон сказала, что проклятье на ее предплечье работает по такой же механике, как и Темная Метка, значит Малфой был обязан практиковать темную магию, как и она. Внезапно фраза Луны обрела смысл — нет Темной Метки без Темной магии. Но они физически не могли, на законодательном уровне. Ситуация Слизеринцев заиграла новыми красками. Гермиона спрашивала себя, как много физического дискомфорта скрывается за этой на первый взгляд беззаботной атмосферой. Какого это, быть не в силах помочь самому себе, даже зная о лекарстве?***
Она решила поставить себе нелепый рекорд по неловким взаимодействиям в этот день, поэтому направилась к Джинни, решив, что повод достаточно подходящий для того, чтобы наладить отношения, которые натянулись между ними, как струна. Гермиона постучалась в спальню старосты, начиная отсчитывать секунды до того, как ей разрешат войти. — Кто? — приглушенно раздалось с другой стороны. Что-то упало. — Гермиона, — окликнулась она и зажмурилась, пока не услышала: — А, входи. Джинни стояла рядом с одежным шкафом, и застегивала свою спальную рубашку. Гермиона силой отвела взгляд от чужой неприкрытой груди, которую пусть и видела десятки раз в общей душевой, но сейчас это казалось лишним. — У тебя что-то случилось? — озабоченно спросила Джинни, также осматривая гриффиндорку перед собой. Неприятное чувство зудело внутри Гермионы от того, что теперь люди думают, что она обращается к ним только когда у нее какие-то проблемы. — Нет-нет, — залепетала она, решив сразу перейти к делу. — Меня пригласили на бал. Я подумала, может ты сможешь помочь мне с подготовкой? На мгновение Джинни замерла, неверяще глядя на нее, после чего ее глаза засияли. Это была нейтральная территория, которая не слишком сближает, но при этом помогает людям задержаться вместе на одном этаже. Особенно с Джинни, у которой была страсть наряжать людей. На все предыдущие вечеринки Гермиона приходила либо в школьной форме, просто снимая галстук факультета, либо в невзрачной маггловской одежде на каждый день. Она пропустила празднование в честь Хэллоуина, но тогда был повод. — Святой Годрик, — пропищала Джинни, жестом указывая Гермиона присесть. Она подлетела к комоду и выудила оттуда две косметички, чтобы заранее составить набросок в своей голове и вспомнить все средства, которые ей понадобится использовать через несколько дней. — Кто это? Какой стиль ты хочешь? Есть предпочтение теней? Цвет? — Джинни опомнилась и оглянулась на Гермиону, желая, чтобы цвет косметики резонировал с нарядом. — У тебя есть платье? Честно говоря, Гермиона хотела пойти в блейзере. Это единственная нарядная одежда, которая у нее была с собой на случай, если Кингсли решит закатить очередное празднование, на которое ее вырвут прямо из Хогвартса. Но она решила промолчать. — Нет, — помотала головой она, и Джинни отвернулась от комода. — Мы не успеем в субботу сутра сбегать в Хогсмид, а потом прискакать обратно и начать собираться. — Я знаю. Ну, у меня есть костюм. — Ты хочешь пойти в костюме? — подняла бровь Джинни. Она не выказывала ничего осуждающего и была более чем готова прислушаться к пожеланиям Гермионы, но вероятно, наличие партнера на вечер делает эту идею менее реализуемой. — Ты идешь с девушкой или парнем? Непроизвольно щеки Гермионы покрылись легким румянцем. — Парнем. — Так, ладно, это все усложняет. С кем? Мало ли, он даже оценит. — С Агнусом. Джинни проморгалась. — Этот не оценит, — сделала вывод она, — у него методы ухаживания слишком традиционные. — Я не пытаюсь произвести на него впечатление, — сразу пояснила Гермиона. — Ты уверена, что не хочешь с ним это согласовать, чтобы не было неприятных сюрпризов? — надавила Джинни, и Гермиона вздохнула, уже начиная жалеть, что согласилась идти с кем-то, кого даже Джинни считает слишком сложным. — Давай просто остановимся на платье. — Которого у нас нет. — Я могу поспрашивать у девочек, может кто-то будет не против одолжить. Джинни кивнула, и между ними повисла неловкая тишина. Гермиона боролась с желанием поерзать на чужой постели. Если так подумать, обычно Гермиона никогда не инициировала общение между ними двумя. Просто у Джинни был какой-то талант к нахождению точек соприкосновения с собеседником, и это позволяло ей без особого усердия поддерживать любой разговор. Если бы она так не любила Квиддич, Джинни стоило бы пойти в дипломаты. Но сейчас по какой-то причине она не начинает разговор — не хочет или не знает как. Гермиона уже готова неловко прокашляться и попрощаться, но староста начала раньше. — Мне жаль за то, что я так сорвалась на тебя в прошлый раз, — внезапно сказала она, глядя в открытый ящик комода. С того разговора, или лучше будет обозначить конфронтации, прошло достаточно много времени. Гермиона никогда не считала дружбу с Джинни слишком важной для себя — это скорее человек, которого ты ищешь во время пьянки, потому что знаешь, что вместе вам будет до усрачки весело. И соответвенно она не считала, что им нужны какое-либо прояснения случившемуся. Откровенно говоря, они поступили также, как и Гарри с Роном. Пусть они ходят вместе, способны поддерживать ненавязчивую беседу и даже не отсаживаются друг от друга, как дети, Гермиона не раз видела их ссоры, после которых они мирились, и ссоры, после которых они предпочитали игнорировать все сказанное. Она способна отличить эти два вида. Это нормально, но в то же время никак не помогает наладить отношения. Многолетнюю обиду Рона нужно обговорить, как и чувство вины Гарри, иначе они продолжат спотыкаться на одной и той же рыхлой земле. Но между Гермионой и Джинни всегда была лужа, и она не понимает, почему та вдруг решила в нее прыгнуть. — И ты меня прости, — решила воспользоваться шансом Гермиона, чтобы высказать то, за что ей действительно было совестно, — мне жаль, что я поставила в такое положение. С Паркинсон, и всем остальным, — абстрактно махнула рукой она. Это была не полностью ее вина, но у Гермионы нет сил снова пытаться убедить кого-то в том, что она все еще не слетела с катушек настолько, чтобы лезть в драку с Пэнси. Но она не может избавиться от мысли, что восприми она угрозу Забини чуть серьезнее, этого всего бы не произошло. Она отыгрывается, просто не за то, что все остальные представляют. И больше всего дискомфорта ей причиняет то, что под раздачу попали другие люди, помимо Гермионы. Возможно, это было справедливо. В конце концов Забини тоже руковоствовался не собственными интересами, а его друзей. — Все равно, я много наговорила того, о чем бы даже не подумала, будь я менее на взводе, — помотала головой Джинни. Джинни все еще переминается с ноги на ногу — жест, который смотрится на ней так инородно, — и Гермиона не знает, что ей делать. Джинни все еще топчется в луже, пока она стоит где-то в стороне, не желая пачкать обувь. Где-то в груди Гермионы неприятно колет от мысли, что для Джинни их общение значит больше, чем для нее самой.