-150 год по ЛД. Осень
Он вышел из леса, слегка пошатываясь, смотря только вперёд — и из-под ног его взлетали вереницами чёрные бабочки, что устроились спать тесными стайками, и кружили вокруг него, как опадающие осенние листья. Человек был грязен, как нарский демон, рыжие глинистые пятна забрызгали его с головы до ног, а его повидавшие виды ботинки так и вовсе, кажется, окунулись в болото и долгое время там странствовали. Кожа на его лице, шее и тыльной стороне рук загорела так, что в свете осеннего солнца он был похож на смуглых мулан с юга. Кое-где, в особенности за плечами, она начинала сползать и обнажала под собой столь же загорелую молодую кожицу. Он продрался через заросли борщевика, чтобы тут же уткнуться носом в рощицу молодых ив, которые исхлестали его по голове и плечам. Мужчина выбрался и из неё, высоко поднимая ноги, но попал лишь на неровный склон, поросший огромными лопухами. Только накопленный опыт и общая усталость, переросшая в бесчувствие, позволили ему не навернуться на скользких стеблях, спокойно и основательно пробраться вниз и перейти ручеёк, что тек в грязной, болотистой земле. Человек взобрался на обрыв по другую его сторону — и попал на поле прекрасных подсолнухов, которые осадили со всех сторон крапива и колючки. Неожиданно для самого себя он оказался на чьём-то заднем дворе, когда вывалился из зарослей прямо на рассыпавшуюся по земле изгородь. Пытаясь удержаться на ногах, старик разглядел перед собой стройный ряд могилок, что перегородили двор с одной стороны до другой. Ухоженные, с любовью украшенные цветами холмики смотрели на него золотыми звёздами из колосков пшеницы, святым символом бога солнца. Из-за могил за ним безмолвно наблюдала женщина, замершая посреди движения. Подол её платья широко раскинулся по пыльной земле, а сама она стояла на коленях, поднеся ко рту краюху хлеба. — Живые... — хрипло выдохнул Берен и подался вперёд. В его глазах заблестела радость, так что он даже вспомнил, что у него есть имя. Не меняя выражения лица, женщина отложила миску и подхватила рогатину, что лежала тут же, под рукой. Она бодро вскочила на ноги и погнала его прочь, так что мужчина только и мог, что затравленно дышать. — Подождите... прошу Вас, я не хочу зла! Я просто человек... Женщина также молча перехватила орудие вертикально, развернулась и ушла. Опустив глаза, Берен понял, что она выгнала его с заросшего двора и оставила на улице. Посреди разваливающихся останков амбара и конюшни тёмным пятном застыл дом — богатый, зажиточный, на много комнат. Его глиняный фасад теперь облетел и покосился, но когда-то его украшали разноцветные рисунки сказочных птиц и зверей. Некоторые из них, кажется, были выполнены детскою рукой. Старик обернулся и побрёл по пустой улице, припадая на левую ногу, шаря вокруг глазами, которые ушли глубоко во впадины под веками. Улица была запущенной, перекорёженной колёсами телег, а по её обочинам и в глубоких колеях хлюпала глиняного цвета вода. Ни одного человека не было видно, как и в других деревнях, что встречались ему ранее по пути. Надеясь найти там пристанище, он в одной за другой находил только пустоту, разруху и... мертвецов. Дома стояли, даже не разграбленные — в них некому и нечего было забирать. В одном селе он во многих, слишком во многих домах обнаружил сложенные на лавках да на печах кости — они замерли под горами одеял, съёжившись в клубочек, и обнимали руками пустую брюшину. После того случая он больше в пустые сёла не заглядывал, обходил их дальней стороной. Кому, как не ему, было помнить, что некроманты лишь используют мёртвую плоть и кости в своих целях. Настоящая, натуральная нежить поднимается из таких вот деревень в глубинке. Лишь однажды наваждение спало, когда мимо проехала телега. Правил ею измождённый старик, белёсый, как сама смерть, и он ещё долго провожал мужчину глазами. Берен умыл лицо и намочил волосы дождевой водой из забытой в кустах у дороги, перевёрнутой крышки от бочки. Облезлый пёс осуждающе помолчал в его сторону, уставился глазами на землю, а затем принялся лакать из той же лужи. Солнце поднималось всё выше и только сильнее накаляло землю. — Ну что же, — рассудил человек и старательно пригладил мокрые волосы. Некоторое время спустя он добрался до середины большого поля, размежёванного на отдельные участки. Из людей, что собрались здесь, можно было бы составить музей национальностей. На соседних участках могли трудиться семьи смуглых мулан, бледнолицых уроженцев Соссэла, гостей с Недостижимого Востока или крепких, косматых дворфов. Если подумать, он первый раз видел, чтобы дворфы обрабатывали землю, а не рылись в ней или строили что-то из неё. Меньше всего было таких знакомых ему, родных роумвирских лиц. Оглянувшись вокруг, Берен встал посреди поля и с тревогой в голосе закричал: — Люди!... Я посланник власти императора и старший офицер в действующей армии! Подойдите же, соберитесь и выслушайте меня! Кто-то из них оглянулся. Но прежде чем старшие представители неспешно подтянулись к нему, мужчине пришлось ещё несколько раз повторить свой призыв. — Скажите, отцы, остались ли ещё в вашем селе воины, способные сражаться? Люди безмолвно взирали на него. Некоторые надули губы трубочкой и улыбнулись. — Ответьте же, неужели вы сами довольны происходящим? Вам лучше жить так, одним, брошенным здесь, чем в большой семье Империи? Они только поникли взорами и мрачнели на глазах. Один дворфийский старик стоял, уперев руки в бока, и твёрдо глядел на него из-под насупленных бровей. — Захватчики сейчас свободно бродят по нашей земле. Они осквернили и стёрли с лица земли нашу столицу, наше сердце. Но вы ещё живы. Вы ещё можете противостоять им, подняться в одном строю и вышвырнуть нар прочь с нашей родины! Никакого выбора у вас нет, не заблуждайтесь. Если они придут сюда — а они придут, в конце концов, расползутся повсюду! — они вырежут и вас всех, кто остался, будут глумиться над мёртвыми и живыми и засыплют солью наши поля, чтобы... Он задохнулся, зашёлся в приступе кашля. Когда Берен вновь поднял глаза, они всё ещё ждали вокруг него, некоторые — уселись на меже, некоторые — достали и раскурили трубки, попыхивая ими. Старик застыл без движения, глядя им в глаза. Сочувствующие, усталые, счастливые после долгой напряжённой работы. Он вдруг позабыл все те искусные слова, которые усердно подбирал на каждом привале, пока переходил горы. Боясь шелохнуться, он смотрел на них и ожидал хоть какой-то живой реакции. Всё-таки, какой из него оратор... не может справиться даже с собственным страхом. Ужасно. Затянувшееся молчание разорвала телега со стариком-смертью, которая ворвалась в их круг. С телеги соскочила женщина, та самая — первая, кто встретилась ему в деревне, — и принялась наступать на него. Молча, всё с тем же ровным, отрешённым выражением лица, она ткнула ему в грудь, а затем — на собранные у межи инструменты. — Нет, — прорезался голос у Берена. Он покачал головой, подчёркивая свои слова. — Я не смогу остаться. Мне нужно идти дальше, на юг. К битве. Женщина на секунду остановилась. Затем она снова ткнула его в грудь, чуть отталкивая назад, и указала прочь, по направлению к лесу. — Но я не уйду один. Мне понадобится любая помощь... Разве среди вас не найдётся героев, кто желает спасти своё отечество? Защищать его до последнего вздоха, как было когда-то... Разве прошли уже времена, когда наш народ сам изгонял врагов со своей земли? Мы не можем отчаиваться. По одному, по паре человек из села мы соберём достаточную силу, чтобы склонить чашу весов на свою сторону. Нужно только не останавливаться... — Ну, чего не ясно? Иди уже. Берен отшатнулся, разыскивая, откуда донёсся этот хриплый, каркающий голос. Чтобы соединить его с женщиной перед собой, которая мощно встряхивала густыми, кудрявыми чёрными волосами, у него ушло слишком много времени. — Я думал, что вы... — Нам нечего тебе сказать, — на этих её словах многие старики улыбнулись, кто-то откинулся назад и подставил морщинистое лицо солнцу. — Принимайся за дело, — она вновь указала на косу, — или нет. Мужчина опустил глаза, а затем и весь спустился к земле, подковырнул её рукой и размял в пальцах тугие чёрные комочки. — Хорошо, — ответил он, жмурясь на свет. — Хотя бы, чтобы вы меня выслушали. Выражение её лица всё равно не поменялось — женщина просто пошла в сторону своего участка, и старики спешили убраться с её пути, пока разбредались по своим делам. За весь день Берену довелось услышать лишь пару слов, неразборчивых, где-то вдалеке. Он не брал косу в руки с самых малых лет, и к вечеру едва ли успел вспомнить какую-то технику, но на него не обращали внимания. Были уже поздние сумерки, когда он, едва дыша от усталости, вернулся в село на той же тележке, хозяин которой на ходу захлёбывался слюной и заваливался набок. Он нашёл женщину с рогатиной в знакомом ему доме — она сидела одна в темноте за длинным столом. Не изменив лица, она вновь резко подскочила и схватилась за своё орудие, которое и здесь носила с собой. — Подождите, — Берен привалился спиной к косяку и растянулся в блаженной ухмылке. — Молю Вас... Я сам скоро уйду. Женщина замерла на миг, но затем отставила рогатину на место. Она порылась в тёмном углу над белеющей чистотой печкой, достала осколок кремня и умело высекла несколько искр, запалив свечу на столе. Вскоре в мягком свете нескольких ровно горящих огоньков Берен разглядел на удивление ухоженный и идеально чистый дом. Даже его хозяйка в тёплом, домашнем свете свечей оказалась молоденькой ещё красавицей, ладной, с прекрасными длинными волосами и строгим лицом. Всё стояло на своих местах, и везде ощущался добросовестный порядок. Скамейки были покрыты расшитыми тряпицами, а по полу пролегали тёплые звериные шкуры, которые словно только что выстирали и вычесали. Старик взглянул на свои сапоги, изгвазданные бесы знают в чём, и пристыженно опустил глаза, но женщина только требовательно указала ему на место напротив себя. — Мая, — выдохнула она, приноровляясь к человеческой речи. Берен тяжело вздохнул и сложил руки на столе. — Здравствуйте, Мая. Я Берен Ингстром, личный советник при старом императоре. И я... просто хочу помочь людям. Она чуть склонила голову набок, так и не шевеля ни одной мышцей лица. Развела руки в стороны, словно охватывала ими всю деревню и поля вокруг. — Нет, я... я... Он вдруг тихо расхохотался, прижимая лицо к столешнице. Грудь его дрожала от сдерживаемого внутри смеха. Мая сжалась на мгновение, но затем поднялась и плеснула ему в лицо кружкой грязной воды. — Ха... ха. Спасибо, и... простите за это. Она снова села напротив него, выпрямилась, тонкая, как тростинка. На свежей скатерти растекалось и быстро темнело бурое пятно. — Я только пытаюсь сделать всё, что от меня зависит. Пока ещё есть шанс, пока сражение ещё продолжается — я должен быть там. Ведь если меня не досчитаются, может оказаться, что для победы и выживания нам не хватило всего одного человека, вы меня понимаете? Мая продолжала неотрывно смотреть ему в глаза, облизнула сухие губы. — Какой шанс? Он открыл было рот, но уже в который раз не нашёл, что, собственно, ответить. Стыдоба, да и только. — Посмотри, — Мая указала за тёмное окно, перед которым стоял в плошке высокий теплолюбивый цветок. — Кому ты желаешь помочь? Со дня на день сюда явятся ещё люди, новые господа. Они себя в обиду не дадут, и нар сами прогонят. Берен застыл, не шелохнувшись. Он быстро вспомнил бескрайние восточные степи, которыми теперь владели одни лишь кочевники с их табунами. Вспомнил единственный городок, что встретился на его пути. У него немного отлегло от сердца при осознании, что хоть где-то его люди ещё останутся, даже после всего этого. — Мы всё ещё можем уйти отсюда, — предложил он, поднял голову и твёрдо ответил на её взгляд. — Пусть старые земли нам уже не объять, но на юге должны были остаться ещё селения. Жизнь там всё ещё продолжается, и мы можем снова собраться вместе, чтобы начать всё заново. «Хоть смысл...» — шепнул ему в ухо знакомый бойкий голос, щеки коснулось жаркое дыхание, и Берен чуть не повалился вперёд, пряча лицо в подрагивающих ладонях. Мая покачала головой, пронзая его взглядом. Она указала себе за спину, на задний двор и череду могилок. — Я остаюсь. Многие уже ушли. Навстречу нар, навстречу смерти. Это обман. Ничего там нет. Лучше, чем здесь, нигде не будет. Берен уже не мог справиться с воспоминаниями, которые вдруг захлестнули его. С ужасом он вспомнил лицо старенькой матери, когда она ещё в первый раз провожала его на станцию, в дальний путь. Вспомнил, сколько не видел её и отца, так что не знал даже, живы ли они, и на месте ли их деревня — если в заснеженной тундре от неё ещё хоть что-то осталось... Он сознательно не свернул туда во время пути через степи. Даже если бы он смог добраться и найти нужное место среди расплодившихся стай ледяных троллей и диких зверей — он был не уверен, что смог бы заставить себя снова его покинуть... — Здесь не осталось никого, кто пойдёт за тобой. Уходи. Берен вдохнул поглубже и снова попытался вытащить себя из бушующего потока памяти. Справившись ненадолго с собой, он привстал и подхватил свою сумку. — Мне нужно подумать, — зачем-то сказал он и сразу поторопился выйти на свежий осенний воздух. Мая хмыкнула, хоть её лицо ничего не выражало. Дождавшись, когда он выйдет за порог, она щёлкнула пальцами — и свечи разом погасли, а дом снова погрузился в темноту. Отойдя от деревни по еле ощутимой в зарослях дороге, Берен направился вверх по холму, туда, где возвышалась арка титанического моста, которая на восходе накрывала тенью всё село, с его домами и полями. Потрудившись, не рассчитав силы, он в конце концов сумел бочком подняться до самого его полотна, хотя уже согнулся к самой земле и держался за сердце. Похоже, переход через горы и тяжёлый рабочий день сразу за ним окончательно пошатнули его здоровье. Наверху, по идеально ровной поверхности моста бежала рельсовая дорога, что тянулась отсюда — и до самого южного моря, до западных лесов и болот и до глади огромного озера на севере. Бесконечные анфилады таких же арок соединяли каждый уголок огромной Империи и позволяли мгновенно собирать и перебрасывать войска от одной битвы к другой. Он навернулся, когда вдруг увидел перед собой редкие огни деревни, и не свалился за край только оттого, что перевесила сумка на плечах. Шлёпнувшись на задницу, Берен поспешил отползти назад. Он слышал, как осыпается на далёкую землю внизу пыль, мелкие камешки и потревоженные кирпичи. Он осторожно перегнулся через край и к своему облегчению заметил внизу большой круг, огороженный плетнём и несколькими горящими жаровнями. Внутри него валялись отдельные камни, целые горки и крестьянские тачки. — Эй! — донеслось до него оттуда, снизу. — Кто там?! А ну, слезай немедленно! От кого изгородь ставили? Берен перевернулся на спину и тихонько улыбнулся. Ночью село казалось куда более живым: зажигались огни в окнах, издалека была слышна чья-то перекличка, и даже доносились звуки свирели, которая наигрывала чужеземную мелодию. Уставшие люди собирались в отдельные компании, сидели вокруг зажжённых костров и тихо протяжно напевали, или просто смотрели на родные им лица. Предоставив их самим себе, старик опрокинулся в звёздное море перед ним. Оно приняло его с радостью, словно ждало здесь всю его жизнь. Медленно уходила усталость, что сковала ноги и плечи, и тело вспоминало, что у него есть и другие потребности. Уже не казалось, что вместо ладоней у него две раскалённые плиты, и если составить их вместе — без всякого колдовства выйдет огненный шар. Он с отвращением ощутил, какая же грязная и провонявшая его одежда, и подавил желание немедленно сбросить её в пропасть. Во фляге оказалось всего ничего, но он всё равно вытряс оттуда всё до последней капли. Его мысли успокоились, отрешились, в них остались лишь звёзды, которые перемигивались над его головой и время от времени скрывались за облаками — блестящие, крупные и яркие, как россыпь солнечных бликов на поверхности воды. Они увлекали за собой глаза, исследовать их бесконечные узоры и завитки, не думать ни о чём больше... Конечно, крестьяне не умели и не собирались поддерживать дорогу в должном состоянии, и со временем все огромные арки без внимания рассыплются и превратятся в груду обломков. Но этот мост, как и многие другие, уничтожило не время — а вполне материальный враг, который взорвал дорогу ровно посередине. Месяц показался из-за горных вершин, и в серебристо-сизых сумерках Берен увидел другой конец арки — и могучую машину, что застыла у самой пропасти, широко распахнула пасть и занесла уже вперёд лапы, словно собиралась броситься за край. За её сильными плечами выстроилась длинная река железных коробок, которая уходила в тёмное нутро туннеля, пробитого в крутом склоне холма. Двери коробок стояли, распахнутые настежь, оголив их давно уже пустое нутро. Лишь в одной голове, что раньше увлекала страшного зверя вперёд, ещё теплилась жизнь: горели тускнеющие огоньки в глазах, и где-то в глубине механизма билось тяжёлым стуком живое сердце. Тёплый южный ветер пронизывал железные внутренности и выдувал из них гулкий, дрожащий звук, похожий на далёкий колокольный перезвон. Вдалеке раздался чей-то крик: «Мама!... Калле!» Здесь было хорошо. Бездонный мир огоньков облегал его со всех сторон, и думать о чём-то, кроме него, совершенно не хотелось. Каждая мысль отдавалась в глазах болью. Хотелось ночью только лежать вот так, без движения, на самой вершине и купаться в небе... А днём — смотреть, как скользят по полосатой от полей земле тени облаков, и работать в меру своих сил — чтобы прогнать все оставшиеся мысли рутинным повторением одинаковых шагов и усталостью. Хотелось крикнуть во всё горло и слушать, как отвечает эхо от склонов далёких холмов... Низкий, отдающийся в животе гул мигом поднял его на ноги — словно вибрировало само недостижимо далёкое небо. Прекрасная иллюзия разрушилась, стоило ему очнуться от дрёмы, и мысли никуда не делись. Берен закусил губу и всмотрелся в тёмные промежутки между звёзд, пытаясь заметить промелькнувшую тень. Вот, вроде... обманчиво, совсем не там, откуда доносился звук, на миг скрылись звёзды. И ещё в одном месте... и ещё... Задрав голову вверх, он наблюдал со злобой в глазах, как стая демонов летит от озера к югу. Туда, куда и лежал его путь. Подхватив брошенную рядом сумку, Берен замешкался и запустил руку внутрь. Показался маленький носик, и вскоре зверёк был весь перед его глазами. Шёрстка его забавно серебрилась в звёздно-лунном свете. — Прощай, Мартин, — объявил он и выпустил хорька на металл рельсы. — Не ходи за мной. Глазки-пуговки смотрели на него, не отрываясь. Зверёк чувствовал его настроение — его мордочка скорчилась так, что краше в гроб кладут, — но он ничего не понимал. — Прощай, — бросил Берен, отвернулся, нащупал глазами нужную связь и с лёгкостью разорвал её. Нить Плетения заискрилась красивыми ослепительно-яркими звёздами, такими же, как те, что были наверху. Она извивалась на земле, как отрубленный змеиный хвост. Вскоре, впрочем, она потухла, омертвела и втянулась обратно в его тело, свернулась в клубочек у сердца. Он закинул на плечи сумку и кинулся вперёд, в путь, следуя не по потерявшимся во всевозможных сорняках дорогам, но по высокому крепкому полотну, между двух рельс. Его глаза были устремлены только вверх, туда, где исчезли во мраке демоны. Он и сам уже ничего не понимал.***
Записи начинаются с новой страницы. Буквы стали заметно крупнее. Почерк — спокойнее, ровнее, и уже не так скачет от предложения к предложению. 5 алтуриака, 1373 год по ЛД
С Сердцем Зимы меня. Отмечать праздники в одиночку грустно. К счастью, я теперь не одна. Никогда не буду одна. Было много работы, так что давно ничего не записывала. Я думала, что кто-то обучает меня через сны. Было приятно воображать, что хоть кому-то на самом деле есть до меня дело. Но к чему фантазировать, когда у тебя в руках настоящая сила? Сны — это просто способ для сознания поговорить с собой и спокойно подумать. Уж точно, днём это куда труднее. А значит, лишь я сама себя обучаю. И вот доказательство: не всё у меня получается с первого раза. Иногда приходится долго стараться, пробовать снова и снова, чтобы заполучить что-то. И это мои достижения. Только мои. На улице опять какие-то крики. У людей праздники в самом разгаре. Ха. Бесы с ними. Отец отослал меня в Академию, как будто там чем-то могут помочь. Спасибо ему большое. Всё, что они придумали — это заставить меня тысячу раз накапливать и выпускать из себя силу. Я, наверное, сама сломалась немного, когда услышала это — так хохотала, до колик. Тысячу. Раз. Да я это умела ещё в пять лет! И они хотят заставить меня зубрить такое? Честно скажу, когда они пытались объяснить, зачем — я даже не слушала. И так во всём, день за днём, долгие годы — одни и те же задания. Прекрасное обучение. Ну, удачи им с этим. Я в этом массовом помешательстве участвовать не собираюсь. Пусть не обвиняют потом меня, что я саботирую их «учёбу» всеми способами, какими могу. Всё же, кое в чём Академия была полезна. Там я нашла отличные инструменты для своих экспериментов. Некоторые из них дома проводить слишком опасно. Да, я не стою на месте, несмотря на все их попытки сдержать меня. Я обнаружила, что теперь могу говорить с огнём — и он понимает меня. Обычный огонь мало что может сделать, даже чтобы просто ответить. Он — просто стихийное явление, которое подчинено своим законам, своей сущности. У него есть разрушительная сила, но нет возможности управлять ею. И от размеров это не зависит — когда горели конюшни Академии, весь этот огромный столб пламени ничего не мог с собой поделать, ни сдвинуться с места, ни сосредоточиться на чём-то. (Кстати, какая потеря. Зачем вообще Академии конюшни? Они что, конюхов тоже обучают?) Моя сила развивается, это и ёжику понятно. И мне непременно нужно поспевать за ней, если я не хочу стать такой же, превратиться в обычный, неразумный костёр. (!) Но никто в этом не сможет помочь. Ни одна душа на целом свете — кроме меня самой. А вот если речь о разумных проявлениях стихии — об элементалях, огневицах и других существах, рождённых в пламени, — тут дело совсем другое. Они слушают меня. Они говорят со мной на одном языке. Не всегда удаётся договориться с ними, особенно когда они связаны чужими чарами — разрушить на себе цепи не так просто, как бы ты этого не хотел. Но, будучи свободными, они прислушиваются ко мне и покоряются. Огонь очень красивый. На его танец, кажется, можно смотреть вечно. И они тоже считают, что я красивая. Хе-хе. Первого мефита, которого я вызвала сама, укротить было непросто. Он не понимал, отчего ему нужно сдерживаться, не осознавал даже, насколько опасен для мира вокруг. Прежде, чем я это поняла, всё вокруг уже было в огне, и мне самой пришлось бежать, чтобы не задохнуться. А затем Я просто пыталась сдерживать его, не дать ему даже возможности кому-то навредить. Больше никогда. (!!) И он ничего не говорил, до тех пор, пока, пока вообще не стало сил говорить. Он оставался таким милым, тихим и вежливым, даже тогда! И уже было поздно, поздно хоть что-то пытаться. К демонам эти долгие занятия и бесполезных инструкторов!!! Огню нужно питаться. Теперь я накрепко выучила урок. До сих пор я была одна. В Академии продолжалось всё то же, что было дома — всё, что я слышу, это осуждение учителей и насмешки студентов. Я не вписываюсь в их уютный маленький мирок, в котором можно спокойно корпеть над книгами всю жизнь и получать за это одобрение таких же умников. Ой, ну извините, что я изучаю вещи настолько опасные, что у вас волосы бы встали дыбом, будь вы способны хоть прикоснуться к такой мощи. Ошибки неизбежны, даже для лучших из нас, и если у моих экспериментов цена настолько высока — что с того? Да пошли бы они. Теперь я сижу у камина, поглаживая сухим брусочком по пылающему гребню саламандры, и она довольно жмурится, потрескивая внутри. Мои настоящие друзья всегда будут со мной, и мне этого достаточно.