-150 год по ЛД. Зима
Бесконечная человеческая река струилась по дороге через пустошь. Лошади, быки, повозки, гружённые мешками с зерном и мукой, люди, что в одиночку или семьями брели по непроездным буеракам вслед за колонной — всё продвигалось вперёд так медленно, что казалось странным, как это далёкий шум орудий и глухой вой демонов позади ещё не обогнал их. Берен привстал на стременах, попытался разглядеть где-то впереди стены города и море — но они до сих пор скрывались за холмами, по склонам которых, как муравьи, ползли люди. Присев обратно, он обернулся, но на его лице светилась спокойная улыбка. Женщина, которая без сил раскинулась в повозке, цепко следила за ним из-под опущенных век. Её руки посинели и высохли от болезни, но сейчас они когтями вцепились в борта тележки. — Ну, как там, солдатик? Далеко ещё? — Близко, матушка. Совсем близко; скоро покажутся. Я ведь говорил, что бывал в тех местах. Если бы не налёты, мы бы ещё позавчера на месте были. — Ох, хорошо бы. Только бы оно быстрее закончилось, — женщина крепко сжала руку парнишки, сидящего у неё в голове, притянула её к груди. — Не знаешь, солдатик, посадят нас на корабли-то? Небось, в первую очередь побегут господа и ваша армия. Но для детишек-то оставят хоть какой транспорт? Берен оглянулся было, чтобы ответить — но вместо этого соскочил с повозки и нырнул в кювет, на ходу вопя во всю глотку: — Воздух!! Люди сбегали с дороги, залегали в редкой траве и пытались зарыться в землю, как суслики. Мальчишка схватился за руку матери, глазами выискивая в небе налетающие тени, а она всё твердила ему: — Беги, Янчик; беги. Спрячься. Я тут побуду... Не выдержав взгляда её измождённых глаз, парень сорвался с телеги и спрятался прямо под ней — хотя знал наверняка, что это не поможет. Тени прошли высоко в небе, почти под самыми нависшими тучами — и вскоре сверкнуло невыносимо ярко, и земля взметнулась вдоль дороги, один раз, другой, а затем Берен просто уткнулся в землю поглубже, закрыл руками трещащую от грома голову и перестал считать. Когда он открыл глаза, по дороге уже сновали солдаты отступающих частей, стекались к образовавшимся воронкам. Мимо, по той стороне, прошагал огромный железный зверь, который напоминал помесь паука и драконьей черепахи. На каждом шагу он проваливался в землю, завывал от напряжения и снова с силой выдирал из неё лапы. Офицер, что высунулся из люка на башенке, орал на всех, кто попадался ему на глаза: — Быстро с дороги! У меня приказ привести полк уже этим вечером! У армии его высокопревосходительства, верховного главнокомандующего приоритет! И вы — а ну, ускориться! Сбрасывайте весь этот мусор прямо на обочину! Мне нужна готовая дорога уже через полчаса!! Берен привстал, спокойно отряхнулся и подошёл к дороге, бесстрастно наблюдая, как крестьяне неохотно отводят свои выжившие повозки с разбитой насыпи. Рядом с ним на земле сидел старик, кажется, задетый взрывом. Он медленно покачивался взад-вперёд, смотрел на обожжённую землю вокруг дыры, которую солдаты резво зарывали, и непрерывно бормотал себе под нос: — Проклятые нар... чтоб их собственные демоны в бездну забрали... Берен увидел издали своих непрошеных попутчиков, которые уже стащили тележку с дороги, и неспешно пошёл в их сторону. Забираясь в неё, он велел мальчишке, который склонился над вновь забывшейся матерью: — Последи пока за лошадьми, Ян. Мне поспать надо. Он только опустил голову на мешок, как тут же вырубился, словно отключённый конструкт. Ему снова снились долины, луга и поля, что озаряло солнце, полные пшеницы и овса. Он проходил по меже, касался ладонью колосков и как будто собирал в себе их свет. Закатное солнце окрашивало колоски цветом её волос. Он спал спокойно, хоть и некрепко. В полусне Берен чувствовал, как трясётся под ним повозка, слышал ржание надрывающейся чахлой лошадки и истошный кашель больной женщины. Ворочаясь, он наконец поднял голову оттого, что мальчишка тряс его за плечо и приговаривал: — Дяденька, дяденька, глядите! Вон там, они! Разлепив глаза, Берен проследил за указующей рукой. Тут же он вскочил на ноги, чуть не повалился, в движущейся-то повозке, и прижал ладони к глазам, всматриваясь вдаль. — Так мало... почему их так мало!? — Дяденька, миленький, да Вы что? — продолжал тормошить его парень. — Я их насчитал целых пять штук! Такие огромные... Вдали выстроились цепью на отдалении от стен города и замерли стальные титаны. Похожие на вросших по пояс в землю грозовых великанов, с торчащими наружу оголёнными внутренностями, цепями, колёсами и шестернями, каждый из них пристыдил бы самую высокую башню города. По одному из них, которого испещрили пропалины и следы демонических когтей, ползали рабочие, снимали и заменяли детали — они выглядели издали не более чем блохами на брюхе гиганта. Из башенок, там, где у живого существа была бы голова, сияли зловещие багрово-алые лучи, что злобно шарили по облакам. На его глазах, один из титанов с громовым скрежетом отвёл назад руку. Внутри неё зажёгся элементальный огонь, и с невообразимой силой титан швырнул сгусток в свинцовые тучи, где он тут же пропал из виду, озарив небо сполохом. — Так их, так! — радовался мальчишка, потрясая в воздухе кулаками. — Получайте, нар, чтоб вам пусто было! Они, дяденька, пока Вы спали, ещё раз пролетали, на обратном пути. Молний уже не швыряли, но схватили нескольких наших и уволокли с собой. Чтоб вы все провалились, прямо на тот свет, вместе с вашей страной проклятой! Берен промолчал. Он только подумал: «Неужели битва так близко, что титаны уже могут до неё достать? Времени нет совсем». Большую часть их колонны занимали обозы войск, что убегали от сражения. Солдаты с ненавистью зыркали на каждого, кто хотя бы заступал им дорогу, много кричали и возглашали про приказы и срочность, но он прекрасно видел в их глазах, что сражаться они уже не намерены. Это были те же вчерашние крестьяне, которых подняли со всех ближайших земель, куда ещё не успела докатиться война. Вооружённые по чьей-то безумной прихоти, они думали только о том, как бы набить седельные сумки да поскорее отправить домой награбленное. Их так называемые офицеры, которые и владели большей долей в войсковых обозах, только подавали им пример. Удивительно, как при всём при этом оставался хоть кто-то, кто мог по-прежнему держать оборону. Впрочем, подумал Берен с затаённой обидой, теперь, когда легионы нар прижали их к морю, бежать уже некуда. Всем им придётся продать свои жизни, так или иначе. Впереди них беженцы столпились одной огромной массой, пытались заглянуть вперёд, а порой и просто вслепую толкались. Там уже начиналась последняя линия укреплений, и горожане всех полов и возрастов усердно ползали по земле, выгребали рвы, устанавливали колья и укрепляли тяжёлыми балками насыпи. Откуда-то доносился захлёбывающийся крик ребёнка, он разносился над земляными окопами, как вой баньши. Вдруг он смолк, и стала такая же тревожная тишина. Беженцы не смотрели в сторону распростёршегося земляного поля — их держали наполненный водой первый ров и пост охраны на мосту, что досматривал каждую повозку и задерживал всех мужчин, способных держать оружие. Их таких накопилось уже немало, на том берегу, — разоружённые, многие из них избитые при поимке, они хмуро ждали, когда их под конвоем отправят в город. — И чего эти бестолочи удумали? — зло обронил Берен, всматриваясь в постовых, которые медленно и с усмешечкой оглядывали каждого проезжающего. — Так мы и до завтра в город не въедем... На мосту впереди как раз разыгрывалась драма. Какой-то вестовой наезжал конём на командира заставы, сжимал побелевшими пальцами эфес сабли и требовал, чтобы его немедленно пустили в город. Командир не двигался с места, только щекотал пальцами усы и бороду и взглядом и крепкими словами пытался осадить зарвавшегося солдата. Посмеиваясь, его подчинённый откинул попону, что укрывала одну из подвод, — и тишина разродилась его паническим воплем, словно первым раскатом грома. Скрепя зубами, Берен спрыгнул с телеги, отмахнулся от ринувшегося за ним парнишки и наощупь выдернул из мешка рукоять жезла. Он шнырял между сгрудившимися повозками, подныривал под чью-то упряжь, когда почувствовал, как сводит левую ногу, на ходу зацепился сапогом за колесо и чуть не пропал под копытами взбрыкнувшей лошади — но всё ещё продолжал пробираться вперёд, к намеченной для себя высокой карете, что встала боком посреди дороги. Он взобрался на козлы, сходу вспрыгнул на её крышу и, задыхаясь, направил боевой конец жезла в сторону моста. Тут же он разглядел наконец, что там происходит, выругался и бессильно опустил оружие. Кожа их была густо-синяя, словно сплошной синяк, и только чуть грязная, будто её припорошил снег. Такого страшного цвета, что и не верилось, что человеческое тело способно стать таким. Волосы, там, где они всё ещё остались, свалялись в белоснежные клочки, стоящие торчком. Плоть была такой хрупкой, что пальцы обламывались, когда брались за обитые железом борта повозки, как льдинки, которые приморозили к металлу. Женщина, что лежала в подводе в обнимку с двумя дочурками, поднялась и запрыгнула на без толку верещащего постового, прижалась к нему всем телом, вцепилась мёртвой хваткой в плечи и шею. Кажется, по мере того, как солдатик терял силы, корчился по земле и отбивался от неё пустыми кулаками, к женщине постепенно возвращался человеческий облик. Кожа потеплела, став всего лишь очень бледной, волосам вернулся тёмный цвет, а сиплый вой превратился в обычное женское рыдание. Она встала, оставив за собой окоченелый труп солдата, и радостно улыбнулась постовым, которые жались подальше от неё. Её дочери тем временем также спрыгнули с телеги и напали на сгрудившихся беженцев. Толпа отхлынула назад и подняла вой не хуже умертвия. Люди расталкивали друг друга локтями, падали, скользили друг на друге, растаптывали руки и головы. Те, кому повезло оказаться рядом с краем моста, прыгали прямо в ров и вплавь добирались до берега. По человеческой массе словно прошлась волна, сбивая её с ног и отбрасывая. Лошадь перед подводой вставала на дыбы, тряся вспененной мордой, но всё же оказалась наконец слишком близко к восставшей женщине и пала. Её кожа также поблёкла, посинела, и в глазах зажёгся яркий бледно-голубой огонь. Труп солдата зашевелился вслед за ней и заковырял ногтями по полотну моста. — Не давайте им огня!! И держитесь подальше, или они продолжат высасывать из вас силы и снова подниматься! — выкрикнул Берен, не особо надеясь, что его услышат за гулом толпы и ржанием обезумевших лошадей. Его жезл молний был сейчас, скорее всего, также бесполезен. Возможно, его услышали — потому что в нежить сбоку врезался стальной конструкт на пружинистых ногах и начал оттеснять её к краю. Женщина попыталась схватиться за металлические руки, молить о пощаде, но автомат легко отбросил её — и скинул в воду, которая тут же стала покрываться коркой льда. По команде, несколько подоспевших лучников встали у края и принялись пускать стрелы в тело, что ещё барахталось, пыталось вынырнуть из-под льдины, пока автомат схватился с восставшей лошадью и успешно дробил её на части. Со своего наблюдательного поста Берену было отлично видно, как бегут вместе с остальными затесавшиеся в толпу солдаты, бросая позади своё оружие. Офицер с перекошенным лицом, который тщетно пытался остановить их, сам подхватил длинное копьё и пронзил им одну из девочек, что рвалась к человеческому теплу. Вскоре, мост галопом пересёк отряд всадников и принялся колоть и оттаскивать ко рву всех, кто походил на восставших мертвецов. Глядя на творящийся перед ним ужас, Берен был чрезвычайно удивлён, когда обнаружил рядом с собой командира заставы, кто схватил его за ногу и стащил с крыши кареты. В основном, удивляло то, что о нём не забыли во всём этом хаосе. — Эй! Слушать, когда к тебе обращается офицер его высокопревосходительства!! Знаешь, какое наказание положено за присвоение знаков отличия боевого мага? Какой части! Отвечай, пёс, пока я не велел прогнать тебя через строй с палками! «И ведь этот прикажет, — подумал Берен, пока осторожно вставал с земли и скорее пытался сделать хоть вдох. — Даже прямо сейчас, пока ещё не все трупы с моста убрали — нагонит солдат, и прогонит». — У меня есть право, — выдохнул он, ощупывая грудь. — Мои документы... в этом мешке. — Считаешь, можешь выкрасть вещи убитого офицера и расхаживать с ними!? Пока жезл не выбили из его руки, он скорее положил пальцы на идеально подогнанные под них углубления и шепнул командное слово. Из боевого конца выскочил клинок, и его тут же озарили разряды электричества, которые перескакивали на все ближайшие металлические предметы. Белоснежный свет, что аурой окружил лезвие, заставил офицера мгновенно отпрянуть. — Личный советник при дворе покойного императора... маг первого ранга, Берен Ингстром, к вашим услугам, — произнёс он, выпрямляясь. Офицер захлопал глазами, рванул из мешка пакет с документами, да так и уставился на него бешеными глазами. — Попрошу мои вещи обратно. Командир заставы, не глядя, протянул ему мешок и документы и даже догадался в конце концов сдёрнуть с себя шапку. Зажав её подмышкой, он отсалютовал, пока его побелевшее лицо всё больше вытягивалось. — Прошу прощения, мой господин... не признал. Примите во внимание... — Отставить, — сквозь зубы бросил Берен, отбирая свой злосчастный мешок. — С Вами ещё разберёмся позже, если оба выживем. А сейчас, отрядите людей сопроводить меня в город, да поживее. Без особых задержек он пересёк мост, по краям которого замерли в парадном строю всадники. Толпа беженцев откинулась было назад, но теперь снова напирала, не особо стесняясь даже собственных растоптанных товарищей. Люди спешили к своим брошенным вещам, спешили вернуться в очередь, но постовые пока сдерживали их и никого не пропускали. «Дело теперь пойдёт только ещё медленнее. Всё-таки, кончится тем, что нар настигнут их прямо здесь и будут с гиканьем гоняться по пустоши и отлавливать людей». Оглянувшись, он так и не смог разглядеть ни своих попутчиков, ни лошади, что обошлась ему так дорого. Видимо, она теперь достанется им. — Проклятые диверсанты, — обронил один из его сопровождения, сплёвывая в усеянную льдинами воду. — Как Вы считаете, удастся их всех выловить в толпе? Берен покачал головой, садясь на предложенного коня. — Нет, солдат. Тут поработали не диверсанты.***
Как следует попетляв промеж выстроенных укреплений, на въезде в город он застал прекрасную картину: женщин, детей и стариков, что тонким ручейком вливались в ворота вместе со своим скарбом, фильтровали и гнали дальше, как стадо на бойню. Офицер, который наблюдал за этим с высоты крепостных стен, живо комментировал ситуацию для всех, кто готов был слушать: — Корабли покидают порт каждый вечер! Если хотите, чтобы ваша семья, ваши друзья и сограждане успели на них и отплыли в море, нужно время. Нужно время, которое только вы им можете предоставить! Если вы в состоянии работать, немедленно следуйте в цеха. Работа найдётся для всех! Куйте оружие, которым наша славная армия будет бить проклятых захватчиков. Если вы работать не можете, становитесь в очередь прямо сейчас! Запасы в амбарах не вечны, и тех, кто не работает на благо страны, мы прокормить не в состоянии! Помните; каждая сделанная деталь, каждый собранный конструкт приближает тот момент, когда и вы сможете зайти на борт корабля... По краям улицы тут и там валялись сломанные повозки, мешки с мукой и фруктами, которые кто-то успел вскрыть, рассыпать и сбросить с дороги, павшие животные. Стояла невыносимая вонь, словно весь город утонул в нечистотах, которые никто не убирал. В горах мусора возились крысы, что поднимали на проезжающую процессию горящие безумием глаза. Вместо того, чтобы избегать людей, они бросались на них, жаждущие плоти, кусались и умирали. Горожан на улицах почти не было — только однажды им встретились двое парней, которые тащили по переулку на носилках изувеченного старого отца. Воздух был густой от гари, что пологом вырывалась из печей, цехов и мастерских. По примеру своих конвоиров, Берен поспешил замотать лицо толстым слоем ткани, но легче дышать от этого совсем не стало. Стало так горячо, что он даже скинул шубу, перебросив её через луку седла. Дворец наместника — или, как называли его теперь, верховного главнокомандующего — возник из темноты как-то неожиданно, без помпы и особой красоты. Просто, в этом здании, единственном на весь город, слышалось тихое движение, а у входа дежурило несколько проржавевших конструктов. Когда Берен направился ко главному входу, конструкты со скрипом повернули к нему головы и заступили дорогу. Не успел он разразиться бранью, как его подхватили под руки, свалили ударом в живот и поволокли куда-то в сторону, ко входу в подвал. Вот именно из-за этого он и содрал знаки отличия вскоре после того, как влился в колонну беженцев. — Вы, дурни, что делаете... — выдохнул он, пока проваливался по неровным ступенькам в темноту. — Я шесть лет досюда добирался, сам лез в окружение... — Всё знаем, — откликнулся разговорчивый солдат, подталкивая его в спину острием меча. — Именно за это Вы и здесь. Горящая ярким пламенем лампада на столе была такого же цвета, как пшеница в закатном солнце Шаара... Берен поднял глаза, прищурился и попытался разглядеть вошедших. Его пальцы были закованы в мучительную конструкцию, которая раздвигала их всё дальше друг от друга и не давала пошевелить ни суставом. Стальная маска на лице раздвигала зубы, сжимала язык как клещи и доставала в глубину почти что до горла. Тело окаменело без движения, его пронизывал и вытягивал все силы холод подвала, и было слишком сложно думать, чтобы сообразить, кто же перед ним. — Пока мы здесь, выпустите его из маски, — велел один из них, мучительно хмурясь. — Мастер Свенсон, а Вы позаботьтесь о том, чтобы наш гость ничего не учудил. После чего он сел за стол, не глядя в сторону пленника. Берен напряг глаза и смог всё же разглядеть у него седеющие волосы и обветренное, загорелое лицо. А ещё, он оберегал левую ногу, когда двигался. — По крайней мере, он не один из заражённых демонами, — проворчал тюремщик, размыкая замки на задней стороне маски. — Не хватало только привести нар прямо сюда, во дворец... — Как же так получается, Ингстром? — задал первый вопрос следователь, когда маска была отсоединена. — Император вместе со всей семьёй погибли, хотя их должны были вывозить в первую очередь, до того, как замкнётся кольцо осады. Столица пала. Из окружения никто не выбрался — кроме тебя. Маг первого ранга, который шесть лет пропадал где-то в пустошах, не давая о себе ни знака. А теперь вот являешься сюда. Зачем? Он пришпилил его к стене взглядом, сверкнул живыми, яростными глазами. Перед Береном снова встала её фигура, гибнущая в пламени. Она смотрела на него издали, смеялась и говорила что-то, что он, кажется, вот-вот поймёт, если бы только шагнуть ближе. Старик дёрнулся, но это только отозвалось болью в его растопыренных пальцах. — Нар преследовали меня, — глухо ответил он, прервался, зайдясь в иступляющем приступе кашля. Кажется, тюрьма фатально подкосила его здоровье. — Шесть лет. Именно столько мне понадобилось, чтобы уйти на север, оторваться от погони и выйти в море, дождавшись таянья льдов. Я обогнул на борту судна Сверкающие пики... Кашель снова остановил его, почти разорвал пополам. Кандалы зловеще звенели, когда он вытягивался что было сил, изгибался в приступе. Следователь отвернулся, скаля зубы. — Дайте этому предателю глотнуть воды. Пока один из тюремщиков разжимал ему зубы и поил водой из кружки, обливая сверх меры, человек за столом пригладил волосы и понемногу расслабил лицо. Когда он снова обернулся к пленнику, глаза его уже были спокойны, хотя пальцы всё ещё выстукивали по столу барабанную дробь. — И кто-нибудь может подтвердить всё это? — Те бойцы, вместе с которыми я уходил из Зимнего оплота. Трое из них были всё ещё живы, когда я с ними прощался. Они решили не возвращаться на родину, остались в степях. — Как очаровательно с их стороны. Боюсь, о существовании этих троих мне придётся поверить тебе на слово. Но мне всё ещё нужен какой-нибудь другой свидетель. — Возможно, Вам понравится побеседовать с магистром Иравиндаром Ипарнсом, — ровным голосом продолжал Берен, опустив нахмуренные глаза. — Магом-имаскари из Фиолетового шпиля, что на восточном побережье залива Роум, сразу за старой северной границей Империи. Я провёл в качестве его гостя всю первую зиму, обменял свою жизнь и жизни моих товарищей на спасённые нами имаскарские артефакты. — Как удобно, что до него также довольно далеко, не так ли? — Я могу продолжать... — Думаю, не стоит. Если ты ещё не понял, любые свидетели, которые не находятся сейчас в этом городе, для нас недоступны. Потому что мы в кольце грёбаных демонов! Следователь смотал свиток, в который так ничего и не записал, и решительно встал. — У нас нет на всё это времени. Печальный ты человек, Ингстром, и судьба у тебя, видимо, будет печальная... «Как же прекрасно, что я не стал приносить Свитки сюда», — такая вот крамольная мысль теперь только позабавила Берена. — У меня есть ещё кое-что сообщить, — добавил он уже вслух. — Неужели? Может, это наконец раскаяние в совершённых грехах? — Какого Вы ранга сами? Второго? — Берен чуть скосил глаза на тюремщика, кто не спускал с него глаз. — А по старым порядкам, должно быть, и вовсе третьего? — Какое это имеет... — Об этой тайне были осведомлены лишь дюжина магов первого ранга. И из них всех я один имел право с ней непосредственно работать, — поспешил продолжить старик, видя, что у следователя заканчивается к нему интерес. — После падения Нетерильской империи наши разведчики вместе с прочими устремились искать её сохранившееся наследие. Большинство выживших построек к их появлению были уже разграблены, и одним Богам известно, в чьих руках теперь находится их содержимое. Но один целый Свиток им удалось обнаружить. Тайная служба при императоре решила, что ему будет куда безопаснее в нашей сокровищнице, чем в безлюдных руинах, где его может подобрать любое забредшее чудище. Следователь схватился за стол и чуть не свернул его с места. Глаза его снова впились в Берена, разглядывали его с головы до ног, выискивали на лице следы лжи. — И где же этот свиток? Старик встряхнул головой, пользуясь единственной предоставленной ему свободой. — Прямо здесь — весь внутри меня. Когда я только получил к нему доступ, я дал обет не произносить ни единого заклинания, чтобы не загрязнять свой взор выбросами волшебной энергии. Это было больше двадцати лет назад, и сейчас мои глаза наконец очистились до достаточного предела. Благодаря этому, и Свитку, даровавшему мне новый взгляд на саму природу Плетения — я вижу самые тонкие связи, что пронизывают полотно волшебной энергии. Я интуитивно понимаю природу самых сложных заклинаний и могу произнести их... хотя, других требований это не снимает. Следователь моргнул пару раз, и лицо его исказила боль. Скрежеща зубами и краснея, он встряхнул головой и снова посмотрел на Берена, только куда более внимательно. — Вот оно что... так вот зачем... Человек подозвал к себе одного из помощников, нашептал ему что-то и хлопнул по спине, направляя к двери. Старик искренне счастливо улыбнулся... Похоже, что один из его старых товарищей действительно сейчас в городе, и сможет найти его. — Вот с этого и надо было начинать... Следователь вновь опустился на стул, который чуть расползался и поскрипывал под его весом, и погрузил лицо в ладони. Некоторое время он просто сидел вот так, и Берену показалось, что он уже уснул, прежде чем мужчина поднял измождённые глаза. — А ведь я-то тебя за настоящего дезертира принял... — О. — Что, «о»!? — Неплохо было бы освободиться из этой машины, — намекнул Берен, прикусывая губу. — Раз уж мы во всём разобрались. Следователь усмехнулся, оскалив зубы, хотя до его глаз улыбка не добралась. — Если бы я мог... Если бы ты знал, с какого верха пришёл приказ бросить тебя сюда! Отпускать тебя нет никаких оснований, да и не помогли бы они, основания эти. Так что если и выйдешь отсюда свободным, то только на поруки к одному из самых высших чинов. Будем надеяться, что мастер Юхан сейчас доступен и всё ещё помнит тебя... Через меня знаешь, какой поток проходит? И каждый — выдумщик почище тебя, и ведь не признается ни за что на свете, хотя ты его всего обложи доказательствами. А отпустишь их, так каждый стремится только так по головам на корабли пролезть, чтобы отсюда бежать скорей. — И что, отпускаете? — А что ещё остаётся? Должное число палок, и отпускаем — прямо в строй, в первые ряды. И тебя бы разжаловали официально и туда же отправили бы, чтобы не вздумал командовать сверх меры, — тут следователь снова печально усмехнулся и опустил голову на сложенные на столе ладони. Продолжал говорить он уже из такого положения, не глядя на заключённого: — Вот ответь мне, Ингстром. Какие у нас против них шансы? Ты ведь всё видел, и с этой стороны фронта, и с той. Может кто-то ещё нам помочь? Спиной мы прижаты к морю, так что только корабли каждый день улепётывают — и уже не возвращаются. Зато — хоть дезертирства можно уже не опасаться. А уж по силам... Его высокопревосходительство только изволили очнуться и объявить мобилизацию, чтобы по нитке собирать обратно страну — а нар уже тут, стучатся в дверь. Куда нам против них, когда вся регулярная армия не справилась? Есть нам ещё, чего ждать? Лицо Берена окаменело, и он отвечал теперь подчёркнуто чётко, смотря на следователя пустыми глазами. — Какие шансы? На что? Если Вы ждёте, что я принёс вам чудесное спасение, то его нет. Империи больше нет, и прошлое никак не вернуть, будь ты хоть архимаг. Пусть мы победим сегодня, люди прекрасно живут без нас. Они стараются изо всех сил, чтобы найти себе новое место в мире. Какое мы имеем право на них всех, если даже не смогли защитить их от вторжения?... Следователь буквально почернел, вскочил с места и сбросил со стола чернильницу. — Что за чушь, — прошипел он, протирая глазами дырку во лбу своего пленника. — Из-за таких вот настроений мы и проиграем. Выигрывают всегда те, кто не боится взять силу в свои руки... какую бы ответственность она при этом не налагала. Кандалы Берена звенели, отдавались болью в перетянутых мышцах и упорно отказывались сдвинуться с места. Он обмяк в них и опустил глаза на холодные камни пола. — Неплохо сказано... Я не боюсь отвечать за свои действия. И мне ясно, что эту войну надо окончить. Мне только жаль всех людей, которые из-за этого пострадают. Они оба молчали всё то время, что им осталось, пока дверь не распахнулась, провернулась на ржавых петлях и хлобыстнула о стену. — Заключённый, на выход. Для тебя есть работа.***
Одна из последних записей в дневнике. Почерк со временем становится всё более дёрганым, неразборчивым, словно писано на коленке, а буквы накладываются друг на друга. 11 марпенота, 1374 год по ЛД
В темноте огонь свечи Освещает мою суть, Не осталось в мире лжи, Ясен предо мною путь. Станет в мире лишь светлей, Скроет пеплом города, Он для выживших людей Станет раем навсегда! Решила записать это, пока не забыла. И всё-таки, что он вообще понимает?! Я просто пытаюсь помочь. Бездна, мне самой страшно оттого, что творится вокруг, и что приходится делать! Но я же не срываюсь на других? Даже мои друзья, которым я постоянно докучаю своим нытьём, ведут себя адекватно. Они понимают. Я лучше кого-либо знаю, на что способна. И если я знаю, что могу что-то сделать, чтобы защитить Крепость от наступления нежити — я, бес раздери, так и поступлю, потому что я вообще-то живу здесь! Для меня это важно, ага! А сделать я могу очень, очень много. До сих пор не верится, насколько я выросла за последние годы — просто не было и момента, чтобы оглянуться и подумать об этом. Но что, это всё зря? Нет уж. Я не позволю страху спеленать себя и закрыть мне глаза, потому что нужно видеть и действовать, чтобы справиться с ним. (!) И вот, сижу я себе спокойно, призываю ещё больше друзей через ритуальный круг, как вдруг на меня налетает этот эльфийский профессор и начинает беситься непонятно из-за чего! (Кто он такой, и что он вообще здесь до сих пор делает? Я так поняла, его наняли как адвоката на один судебный процесс, да и то пришлось шантажировать, чтобы он за работу взялся. В любом случае, он и там оказался бесполезен.) И всё подземелье из-за меня в огне, и монстры бродят по Крепости без присмотра, а закончил, как всегда, тем же самым: я не могу себя контролировать, так что мне нужно дома сидеть, и за порог носа не высовывать. Я была в хорошем настроении после удачных призывов, так что, клянусь, я ему даже не сразу нагрубила. Хоть и стоило. Попыталась объяснить, что так уж это работает, и уж мне лучше знать, а не ему — потому что я занималась этим почти непрерывно все последние годы. Пламя нельзя спрятать в мешок и доставать по своему желанию, потому что оно там задохнётся. И умрёт. Но профессор ничего не слушал, кроме своего противного бесящего голоса. Он, видите ли, вбил себе в голову, что нужно всюду бродить за мной, а иначе я тут же учиню что-нибудь. Мне уже в сумерках начинают мерещиться его шаркающие шаги, так что я буквально из-за этого всё время на взводе. Хуже, чем в детстве, честное слово. Наверное, его так сильно напугало зрелище того, как красная драконица склонила передо мною голову, как перед равной себе. Ха. Я говорила, если он настолько против, чтобы Крепость получила от меня ещё одну армию союзников — пусть приведёт свою собственную! Но он только продолжал болтать и капать мне на мозги, пока я не сорвалась. Даже говорить ничего не пришлось — огневицы просто сами взглянули в его сторону, и эльф позорно бежал. Что ж, теперь подземелье обгорело дочерна, а у Крепости недостаёт склада со стройматериалами — зато есть сытая команда, готовая сжечь нежить, даже не подпустив её к стенам. Я определённо расту — раньше мне никогда не хватало такого точного контроля, и случались лишние жертвы. По крайней мере, капитан был доволен, когда я пришла к нему сдаваться. Я вообще не слышала от него претензий, когда те, кто пытаются убить нас, сами отправляются на кладбище. Он единственный не мешает мне и не тратит моё время. Приятно, бес меня забери. А ещё, и это куда важнее, я почувствовала в себе новую силу. Такого точно никогда раньше не было. Я пытаюсь сложить песню. Сама чувствую, что всё ужасно. Хоть иди к блаженному гному в ученицы... но нет, я всё-таки не настолько отчаялась. Просто, в какой-то момент я почувствовала внутри себя что-то, что жизненно необходимо выразить словами. Причём, единственно правильными, хотя откуда мне знать, что это и откуда вообще пришло? Как будто что-то явилось ко мне во сне и требует обязательно записать его, чтобы не забыть. Эти слова жгут меня изнутри, яростные и полные горечи. Я пытаюсь подобрать их, будто создаю новое заклинание, и пою, тихо, про себя. Чем ближе я к истине, тем сильнее чувствуется отклик где-то в глубине, в самом сердце. Там, где во мне рождается тёплое пламя. Перед самым появлением профессора я, кажется, наконец подобрала их — не полностью, всего две строфы. Именно после этого я командовала ожившим пламенем, даже не прилагая слов и усилий. Я ещё не знаю, что будет, если спеть заклятие до конца. Времени, чтобы подобрать оставшиеся строфы, совсем мало. Но Король Теней уже близко. И, демоны меня забери, какова бы ни была цена — я использую заклятие против него. Потому что я единственная, кто хоть что-то против него сможет. Только я с этим справлюсь. На кого ещё надеяться? На жрицу с её увещеваниями о героизме? Видела я её в бою — она ничуть не сильнее остальных. Такая же смертная, и её «избранник» — ничем не лучше, только не зазнаётся. Другие даже не пытаются что-то из себя изображать. И ещё — только так я чувствую себя живой. Друзья пришли утешить меня. Но всё в порядке. Я уже привыкла к такой жизни. Всё будет хорошо до тех пор, пока я могу свободно творить. Если погасну — считайте, что я умерла.