Песнь песков

Мидория расхаживал по саду туда-сюда, погруженный в глубокие думы. Он хмурился, разминая свои вечно холодные пальцы, вздыхал и покачивал головой, не понимая, где Шото пропадает в такой час. Вечер, время ужина давно прошло, слуги их дома и весь город уже готовятся ко сну, улицы стремительно пустеют, холодает. Изуку злился: Тодороки сам недавно упрекал его в том, что омега задерживается на работе, заставляет слуг и соседей надумать лишнего, дает почву для бестолковых сплетен. Они оба прекрасно знают, как быстро дурные слухи разносятся по городу. Мидория сталкивался с этим в своей жизни не раз. Красота в каждой стране разная, специфичная, сильно завязанная на местных традициях, но так или иначе в любом народе она имеет большое значение. Красоту непосредственно связывают со здоровьем, плодовитостью, благословением богов. Все жрицы и жрецы обязательно отличаются ангельскими выражениями светлых ликов, нежной кожей и крепкими волосами, к ним все проникаются доверием и уважением. Изуку такого дано не было. У него была хорошая наследственность, сильными проблемами со здоровьем никогда не страдал, но его внешность оставляла лишь желать лучшего. Мидория помнит, скольких лекарей и колдунов родители зазывали в их дом, чтобы сделать с лицом сына хоть что-то. Но неправильные для здешних мест черты лица, острые широкие скулы и большой горбатый нос, это невозможно было изменить. С возрастом ситуация лишь усугубилась. Омеге просто пришлось смириться. Однажды весной он тяжело заболел, долго с постели встать не мог, всё его тело покрылось яркими красными гноящимися пятнами, которые бесследно не сошли. На его лице остались шрамы, а кожа неестественно стянулась, вся пошла складочками и морщинками. Семья Мидории старалась это скрывать: строго-настрого запрещалось слугам трепаться об этом, во всех культурных местах Изуку появлялся в плотном крепко закрепленном платке. Но слух распространился и, как болезнь, расползся среди знатных особ. Никто не мог проверить это наверняка, но репутация Мидории уже была подмочена, никто не спешил связывать с ним свою жизнь. Его неожиданный брак заставил все высшие чины всколыхнуться, новой волне слухов и пустых сплетен прокатиться по городу. До самого Изуку через слуг уже дошли некоторые из них. Кто-то считал, что весь этот брак – показуха и фальшь чистой воды, необходимый только для обмана окружающих, чтобы никто больше не шептался о Мидории. Кто-то говорил, что никаких денег не было и брак заключен исключительно на договорной основе. Эта была ещё самая толковая из всех идей, что предполагали скучающие вельможи и их бестолковые слуги. Буквально сегодня днем Изуку узнал о том, что, оказывается, кто-то считает, что он самый настоящий колдун, гнусными путями привороживший Шото. Самое смешное, что этот слух в основном распространяли слуги семьи Тодороки. Мидория, как узнал, у него волосы дыбом встали. Слугам, служащим в их доме, известно, что брак не подставной, что Шото отправлял гонца в дом Мидории, какой большой выкуп он предложил. Вот они и недоумевают, предполагают всякие жуткие небылицы. Ничего хорошего не будет, если их брак ещё большими слухами обрастет. Тодороки где-то задерживается, сующие свой длинный нос в чужие дела соседи обязательно чего-нибудь напридумывают, решат, что новоиспеченный муж от Изуку сбежал, как без платка его увидал. Или спиться решил с горя, или изменяет. – Где же он так задерживается? – пробормотал себе под нос омега, встревоженно вздыхая, – про него же таких слухов наплетут… А если решат, что изменяет! Он от такого позора ни в жизни не отмоется, – Мидория без сил присел на лавку, глядя на темнеющее стремительно небо. Вскоре на нем проступило множество яркий звезд. Шото так и не появился. Изуку ужасно устал: у него затекли все мышцы от бестолкового сидения и хождения по кругу и разболелась голова. Но возвращаться в комнату и ложиться спать почему-то не хотелось. В саду было тихо, только в траве шуршали мелкие животные и стрекотали насекомые. Мидория вслушивался в тишину, пытаясь уловить звук поступи верблюда, приближающегося к главным воротам. Он сильно утомился, но почему-то всем естеством желал встретить Тодороки лично, а не уйти без него некрасиво спать. Омега вздохнул, ерзая на лавке. Несмотря на позднее время суток, ему было тепло, тело будто пышет жаром. По коже пробегали мурашки, но Изуку этого не замечал, сонно вздыхая. Редкие слуги пробегали мимо него, боясь подходить слишком близко. Некоторых из них Мидория уже узнал по именам, но не более. Он не стремился больше заполучить их расположения, доверия, как планировал изначально, вдруг почувствовал, что не хочет ничего выпытывать у них про Шото, не хочет ничего узнавать о нем от других. Хочет узнать всё лично, у альфы. Изуку кажется, тот не откажет и расскажет всё, чего Мидория не спросит. В этом доме лишь Кода и ещё парочка слуг, которых Изуку привез из своего дома, верно служили и без опаски подбегали к нему, когда Мидория подзывал. Остальные сильно вздрагивали, испуганно оглядывались по сторонам, будто не верили или не хотели верить, что обращаются именно к ним, и нерешительно подходили. Приказы исполняли с большим страхом и даже неохотой. Порой Изуку даже думалось, что они могут как-нибудь подставить его или устроить смуту, но такие мысли быстро отступали, когда он замечал, как некоторые местные прислужники его боятся. Небось, думают, что с Мидорией что-то не так, не знают, какой он человек, как в его любимчики попасть, чтобы побольше золотых монеток выудить. Изуку им помогать не собирается, пусть сами угадывают, как угодить. Вчера он даже слышал, как кто-то из слуг, собравшись в погребе в кружок, шептались о том, что Мидория какой-то жуткий колдун, проклятый богами. Проклятие ясно отражено на его лице! Он уже околдовал господина Шото, вон, как тот за ним бегает, вскоре и весь дом своей власти подчинит. Изуку дослушал легенду до конца и даже не стал их разгонять, просто сделав вид, что его там не было. Если хотят бояться, пусть боятся. – Господин, – робко подал голос Коджи, что стоял на лестнице в дом в некотором отдалении, чтобы не отвлекать Мидорию от отдыха, – господин, если позволите, уже очень поздно, – осторожно проговорил омега, взволнованно переминаясь с ноги на ногу. Изуку обернулся на него, поджав недовольно губы. Не любил, когда слуги так внимательны к подобным вещам, это раздражало. Он строго посмотрел на Коду, тот вздрогнул и опустил виновато глаза. Пусть и не юным был, но сильно пугливым и нервным, жутко скромным и молчаливым, изредка позволял себе заговорить первым. – Ночь так прекрасна, – сухо сказал Мидория и отвернулся, вздыхая. Слуга лишь покорно кивнул, не собираясь больше встревать. Мало ли, чем всё это может закончиться. Изуку жестокостью не отличается, он часто наоборот излишне спокоен и холоден, но порой может и наказать, сильно разозлившись. Несколько минут висело молчание, Мидория, прикрыв глаза, наслаждался свежим воздухом и ароматом цветов, а Коджи боялся даже дышать, не двигаясь. Изуку отдаленно размышлял над тем, как же обернется его жизнь в ближайшем будущем. Он очень любил строить планы и знать всё наперед, чтобы быть ко всему готовым. Родители ждут от него ребенка, он сам понимает, что затягивать с этим нельзя, но не может представить, как будет выглядеть его жизнь с малышом. На время беременности придется оставить должностные обязанности. Омега вздрогнул, нахмурившись. Одна лишь мысль об этом заставила его разозлиться, а после и расстроиться. Он приложил столько усилий, чтобы заполучить должность, на которой находился сейчас, стольким приходилось жертвовать, врать в глаза и немного гнусно убирать с пути конкурентов. Вдруг шаханна решит, что он легко заменит и лишит его должности? В напутствие лишь скажет, что Мидории пора остепенится и подумать о семье… Изуку встряхнул головой и вздохнул. – Кода, – обернулся к ожидающему омеге, – поди ко мне, – подозвал негромко. Тот послушно подбежал, не поднимая головы. – Да, господин? – встревоженно посмотрел на Мидорию. Изуку задумчиво его осмотрел и предложил слуге присесть, сдвинувшись с середины на край лавки. Коджи сильно удивился и взволнованно начал отказываться. Мидория на такое поведение только глаза закатил, но заставлять его не стал. – Хм… – вздохнул, – расскажи мне, – задумчиво качнул головой, – о своей семейной жизни. – Господин, что вы хотите знать? – удивленно спросил слуга. – М… – Изуку вздохнул, не был уверен, что именно он хочет знать. – Расскажи всё. – Ох, – Кода покорно склонил голову, – господин, мой брак совсем обычный, даже и рассказывать н-нечего, – проговорил нервно, перебирая пальцами. – Родители наши давно были знакомы, решили нас поженить. Альфа наскребла выкуп символический, но приличный. Поженили нас скромно… – он развел руками. – Хорошо. А… – Мидория огляделся по сторонам, убеждаясь, что никто их не подслушивает, – мила она тебе? Или до сих пор сух ваш брак? – Господин, – Коджи вздрогнул и густо покраснел, смущенно отворачиваясь. – Она моя жена, я на других альф ни прежде, ни ныне не смотрю, – нервно проговорил он. – Хороший у нас брак, крепкий. – А что ты чувствуешь? – Изуку нахмурился. – Подойти ко мне, – потребовал он. Внизу живота немного закололо. – Господин, – слуга виновато развел руками, – не знаю, что чувствую, в таких вещах не разбираюсь совсем. Она красивая сильно, аж дух захватывает, когда за руку меня берет, я волнуюсь сильно, – смущенно начал рассказывать он, не поднимая глаза. Мидория с интересом его слушал и кивал, задумавшись. Сегодня днем ему вдруг подумалось, что Тодороки ничуть не плох, пусть и молчалив, но зато вежлив и грубостей в его сторону себе не позволяет. Изуку обедал в одиночестве, поэтому мог себе позволить погрузиться в глубокие раздумья. Не так давно женаты они, но Мидория свое мнение на счет мужа новоиспеченного уже изменил. Тот оказался не таким уж и страшным, как омега предполагал, не таким жутким. Спокойным и, кажется, внимательным, даже заботливым, пусть забота его и своеобразна, удивительна. Изуку заметил за собой, что прикосновения этого альфы не пугают его, нет. Напротив, Мидории это где-то даже нравится, когда он держит мужа за руку, по телу расплывается странное ощущение радости и спокойствия. Вот омега и озадачен. Не знает, нормально это али как. – Что ж… – Изуку пожевал губами. – Волнуешься сильно? – переспросил он. – А сердце твое стучит быстро? – Сердце? – Кода растерянно на него посмотрел, – господин, не знаю я! От волнения, бывает, стучит, а бывает нет… Чаще да, особенно раньше, но последние годы уже нет совсем, я привык, – нервно начал объяснять он. Мидория вздохнул. – А с чем волнение твое было связано? – он нахмурился. Знал, что слуга этот трепаться не будет, да и не с кем больше было подобное обсудить. Родители не поймут, они люди строгие, как и полагается, не сильно эмоциональные, даже жесткие. Будут Изуку напоминать о долге, о том, как правильно, как должно быть, а его переживаний слушать не будут, ничего не расскажут. Так уж принято. Родители Юги, как Мидория знал, ещё строже были, часто его по рукам за провинности били и на крупы коленками ставили. Обсудить подобное можно было и с Аоямой, но тот ныне был далеко, уехал куда-то, искать его, встречаться ради такого глупого разговора… – Не знаю, господин, – честно сказал Коджи. – Волнуюсь, что не то что-то сделаю, что ошибусь, – он взволнованно вздохнул. – Вот как, – Изуку задумчиво потер подбородок, – а радость тебя одолевает, когда жена твоя рядом? – строго поинтересовался он. Боялся, что о его личных переживаниях Кода догадается. – Радость? – слуга растерянно на него посмотрел, – господин, – он склонил виновато голову, – не знаю я, не помню уже. Не могу сказать, не понимаю толком, о чем вы спрашиваете! Радость бывает, когда привозит для меня ткани, другие какие подарки, – омега перемялся. Мидория поджал губы, вновь тяжело вздыхая. Поднимая эту тему, он надеялся, что разберется в странных чувствах, что поселились в сердце, но в итоге запутался ещё больше. – А печалишься, когда рядом ее нет? – он взволнованно посмотрел на Коджи и сразу же отвернулся, хмурясь. Не получалось маску собранности сохранить. И что это с ним? – Печалюсь ли? – слуга виновато опустил голову, – господин, а чего печалиться? Когда болеет, печалюсь, волнуюсь. А ежели здорова, то и волнения ни к чему! – М… – Изуку недовольно кивнул, махнув рукой. – Что ж, ты можешь идти. Кода поклонился и быстро убежал, видимо, донельзя смущенный подобными расспросами. Мидория остался сидеть в одиночестве. Он поднял глаза к небу, с интересом наблюдая за яркими серебристыми и белесыми звездами. Подул ветер, унесший его мысли куда-то далеко, к Тодороки. Омега вновь начал гадать, где же альфа его в столь поздний час пропадает, где и с кем ходит. Не может же изменять! Нет, это такой грех, такой стыд, такой позор! Изуку встряхнул головой, пытаясь избавиться от странных переживаний, но это не помогло. Он поерзал на лавке, сонно потягиваясь. глаза слипались, сейчас ему хотелось прилечь и заснуть под теплым тяжелым одеялом. Но возвращаться в дом, в комнату, в постель Мидория не спешил, порывался, но так и не решился, продолжая сидеть и ожидать, когда муж новоиспеченный появится. Изуку вдруг почувствовал, что не хочет засыпать без его привычного крепкого запаха кофе, от которого почему-то просыпается аппетит. Время близилось к одиннадцати, темнело и холодало. Ветер задувал под одежду Мидории, вызывал на коже мурашки, а в теле дрожь, но омега не замечал ничего этого, уставившись в сторону ворот. От тревог он не знал, куда себя деть. И не подумал бы никогда прежде, что за Тодороки волноваться будет. Зачем же? Но нет, его сердце трепетно сжималось, а в голову лезла грязная дурь и волнение, страх, что с Шото что-то могло случиться. Изуку поднялся, решив, что его муж просто встретил знакомого, с которым решил прогуляться, а предупредить не сумел, и двинулся неторопливо в сторону дома, не прекращая хмуриться. Больше всего его задевало не то, где альфа пропадает, а то, что его, Мидорию, это так сильно заботит и волнует. Они в браке всего ничего, откуда эти переживания! Почему хочется, чтобы Шото был рядом, чтобы воротился домой в срок. Ответа на этот вопрос не найдя, Изуку решил лечь спать, быстро переоделся, закрыв ставнями окно: на улице было очень холодно. Комната показалась ему пустынной без Тодороки, забираясь в постель, омега с тоской смотрел на перинку в двери, на которой альфа постоянно сидел. Зачем – не ясно. Но сейчас Мидория вдруг почувствовал, что скучает по этим блестящим во тьме разноцветным глазам, что пристально за ним наблюдают, пока он засыпает… Омега накрылся одеялом, прижался носом к подушке. Та всё ещё берегла кофейный аромат Шото… Изуку честно пытался уснуть, закрыв глаза, но ему не удалось это и через час, и через два. Он отлежал себе все бока, крутясь, но сон никак не приходил. Однако, и вставать посреди ночи Мидории показалось слишком глупым, учитывая, какой тяжелой по ощущениям была его голова, спать-то хотелось, но не получалось. Он вслушивался в задувания ветра за окном, надеясь, что боги смилостивятся над ним и дадут наконец уснуть. Когда он наконец начал засыпать: веки слиплись, дыхание выровнялось, тело стало тяжелым и неповоротливым, до него донеслись скрипы пола в коридоре, а после и звук тишайших шагов в комнате. Изуку отдаленно подумал, что ему это уже сниться или кажется. Около минуты он слышал какое-то неприятное шуршание ткани, но вскоре всё закончилось. Но после вдруг кто-то потянул его одеяло, приподнял его, запуская внутрь холодный воздух; Мидория недовольно замычал. Его спины коснулось что-то горячее, через бок это же горячее заскользило к животу. Изуку вздрогнул от неожиданности и резко обернулся, испугавшись. С трудом удалось открыть глазами. – Я не хотел вас будить, – услышал он тихий шепот. – Мм, – в ответ Мидория лишь смог издать сдавленное мычание. Он перекатился набок и прижался к альфе, носом скользнув по его плечу. Тот напрягся, излишне бережно поглаживая Изуку по боку через мягкую ткань ночной сорочки. – Полагал, в столь поздний час, вы будете крепко спать, – продолжил Тодороки оправдываться. Омега никак не отреагировал, продолжая прижиматься к нему, такому теплому, даже горячему, и вкусно пахнущему, приятному. Шото осторожно коснулся его волос, убирая их с лица, Мидории почудилось, что альфа поцеловал его в лоб. За окном весело щебетали птички, но солнечный свет в комнату не проникал: Изуку, как закрыл вчера окно ставнями, так никто его и не открыл. Мидория мирно спал, тихо посапывая в подушку. Несмотря на поздний час, просыпаться не хотелось. Но шевеление под боком заставило его это сделать. Омега лениво открыл один глаз, перекатился на спину, тяжело вздыхая: ему не удавалось отдышаться из-за чего-то очень тяжелого, лежащего на груди. Этим оказалась сильная рука, будто нарочно вжимающая его в матрас. Изуку с трудом скинул ее и сел. Рядом с ним мирно спал Тодороки. Он вовсе не двигался, наверное, привык так спать, его лицо в кое-то веки было расслаблено, брови разгладились, меж них не пролегало ни одной морщинки. Заметив это, Мидория с интересом начал изучать лицо альфы, пока не понял до конца, что происходит. Вздрогнул. У них с Шото не было «брачной» ночи, сон в одной постели вызывает некоторое недопонимание. Впрочем, они спали так прошлые ночи, глупо теперь об этом заботиться. Однако, обычно Тодороки уходит из комнаты до пробуждения Изуку, он ранняя пташка. Но сегодня этого не произошло. Мидория отполз на край кровати, вздохнул. Его щеки запылали от мысли, что они спали в одной постели, что всю ночь он прижимался к альфе, дышал им. Омега вскочил и поспешил за ширму, торопясь переодеться и уйти. Его сердце отчего-то стучало быстро-быстро. Но тихо переодеться и уйти Изуку не удалось: он уронил стул, от шума падения которого Шото резко проснулся. Он открыл глаза и тут же сел, оглядываясь по сторонам. Не сразу сообразив, что происходит, захлопал по второй половине кровати, хмурясь, пытаясь сообразить, куда делся омега. Тот наблюдал за этими манипуляциями с искренним недоумением из-за ширмы. – М… д-доброе утро, – протянул неуверенно, решив, что лучше заговорит, нежели позволит в комнате висеть глупому молчанию. Тодороки посмотрел на него, резко расслабившись. Он кивнул. Мидория перемялся под его взглядом и поспешил спрятаться за ширмой, торопясь переодеться. – Доброе, – Шото тяжело вздохнул. – Который час? – Не могу знать, – Изуку хихикнул. – Я вчера поздно лег, проснулся только-только. Ещё бы продолжил спать, но уже явно пора вставать. – Вы поздно легли, – повторил Тодороки хмуро, – с чем это связано? – немного недовольно спросил он. Мидория, натягивая шальвары, задумался, не зная, как правильнее ответить. – Я ожидал, – негромко сказал он. – Чего? – судя по шуму, Шото встал с кровати и тоже начал одеваться. – Я ожидал… – Изуку затянул вокруг талии широкий пояс, – вашего возвращения. – Моего? – искренне удивился альфа. – Зачем же вы э… – он не успел договорить, ведь в наглую был перебит омегой: – Это я тут должен задавать вопросы! Где вы были в столь поздний час? Воротились в дом среди ночи, где такое видано! Вы ругались на меня, когда я припозднился недавно. Но я воротился до темноты, а что же вы? – Мидория выглянул из-за ширмы. Тодороки удивленно на него посмотрел, не ожидал подобных расспросов. Он открыл было рот, но так сразу ничего и не сказал. Его брови удивленно поползли вверх. Изуку смутился такому удивлению и поспешил скрыться, продолжая одеваться. Быстро надел безрукавку и, глянув на себя в зеркало, вышел из-за ширмы, подходя к окну и открывая ставни. Солнечный свет проник в комнату. – Я задержался не по своей воле, – проговорил наконец Шото. – Один из покупателей пытался украсть товар, подняли большой шум. Много времени ушло, чтобы всех утихомирить. – Вот как, – Мидория обернулся к нему, – я, – его сердце подскочило до горла, он резко отвернулся. – Шото, прикройтесь! – воскликнул в шоке. – До коли? Мне вас, мужа своего, причин стесняться нет, – спокойно отозвался альфа.