кот и птенчик

Чимин чувствует некоторый трепет, когда видит небольшую домашнюю студию. Шторы в комнате задернуты неплотно, пропуская туда лучи дневного света. В углу стоял небольшой черный диван, немного потрепанный жизнью. С разнообразной техникой, массивными колонками, мониторами и прочим необходимым оснащением Пак был знаком. Все же в школьные годы он считался «золотой молодежью», что значило, что, конечно, у него даже была пара записанных каверов, валяющихся на ютубе с сотней просмотров, да и те были от Тэхена и родителей. Благо писать и читать рэп он не рвался тогда, за что поблагодарил себя из прошлого, иначе позора было бы не избежать, а вот голосом он, все же, не обделен. По правде, в этой комнате, по ощущениям, совсем другой мир. Он обособлен от светлой, просторной, наполненной воздухом квартиры. Все тут отзывается уединением. Скорее даже одиночеством. И Чимину это знакомо. Так он ощущает себя в танцевальном зале. А затем он выражает все это пропитавшее его звенящее чувство в амплитудных движениях, напряженных прыжках, загнанном дыхании. Наверное, Юнги делает то же самое с музыкой. — Я написал кое-что, — начинает хён, включая аппаратуру, — даже попросил парня с третьего курса записать для меня скрипку. Хотел живого звука, — парень двигается дергано, немного нервно, что не укрывается от Чимина, но тот молчит, дает время собраться. По правде говоря, его уши пылают от осознания всей ситуации, — в общем. Я хочу, чтобы ты первый услышал это. Если бы не общая сумеречная атмосфера в комнате, то, вероятно, Пак рассмотрел бы предательский румянец на бледных щеках. Но Чимин забывает, как дышать, когда Мин приглашает его за рабочий стол, уступая собственное место. Парень занимает удобное кресло, подбираясь на краю, даже не пытаясь расслабиться в такой ответственный момент. Юнги подает ему массивные наушники, от Чимина не укрывается немного нервная дрожь длинных пальцев композитора, но и тут он не набирается сил сболтнуть чего-нибудь ироничного, разряжающего обстановку. Это. Очень. Интимно. И юноша, как человек творческий, осознавал всю ценность поступка Юнги. Он видит, как тот щелкает какой-то клавишей и отсаживается на диван позади, оставляя младшего наедине с музыкой. С первых нот мальчишку пробирает до мурашек. Но чем дальше, тем явственнее он ощущает то, что эта мелодия принадлежит ему — слушателю. Пак и сам не замечает, как начинает делать короткие, еле заметные движения корпусом в такт музыке. Юнги, нервно покусывающий заусенец на большом пальце, пытается не пялиться, но ему тяжело находиться в этом отрешенном ожидании. Хочется узнать реакцию. Ведь эту композицию он посвятил парню, сидящему перед ним, его выжженному на сердце образу одиноко порхающего в клетке птенца. Пак же ощущает, как сердце колотится в такт глухим, еле слышным басам на фоне. Пальцы подрагивают, а ладони становятся немного влажными. Чимин кусает губы, проглатывая ком, образовавшийся где-то у горла. Ему требуется еще минута после окончания трека, чтобы осознать свои чувства. И только после этого он медленно стягивает с себя наушники и промаргивается, прежде чем обернуться на автора сего творения. — Юнги, — только и может промямлить он еле слышно. — Что? — Я…Она такая, — Чимину тяжело выразить свои эмоции словами. Дайте ему шанс станцевать, и он все объяснит. Слова слишком скупы, чтобы это описать, — моя, — заканчивает он коротко. Смотрит робко из-под подрагивающих ресниц и видит, как Мин медленно расплывается в улыбке, утвердительно кивая. — Твоя, Чимин, — шепчет он. Никто не решается разрезать резким звуком напряжение, сгустившееся вокруг, — хочешь назвать ее? — Что, — юноша встрепенулся, подпрыгивая слегка на стуле, — правда? Я могу? Мин в ответ коротко посмеивается. Чимину нравится его смех. Даже такой. Негромкий, короткий, рокочущий. Особенно такой. Смех, который принадлежит только им двоим. Чимин задумывается лишь на мгновение, прежде чем взять старшего за руку и вцепиться в бледное лицо напротив своим взглядом. — Не один… — Что? — Хочу назвать ее «не один», — поясняет младший, кивая коротко, словно самого себя убеждая, что правильный выбор сделал, — она такая одинокая, — Юнги в ответ на это громко сглатывает, чувствуя, как трепещет сердце. Чимин осознавал, насколько это важно. Хён позволил ему беспардонно коснуться своего сердца, своей души, а Пак нашел в ней отражение себя. Именно поэтому ему хочется изменить то, как они ощущают этот мир, ведь теперь их, как минимум, двое, — я чувствую себя так, когда я там…в танцевальном классе в дальнем крыле. Я понял, что ты чувствуешь то же самое, как только переступил порог этой комнаты, — голос Чимина неуверенный, он нервно перебирает музыкальные, холодные пальцы, украшенные недорогими перстнями, — и ты не один… — Ты не один, — повторяет Юнги, накрывая свободной рукой чужую, играющуюся с его пальцами, ладонь. Пак понимающе кивает, прежде чем вновь взглянуть Мину в глаза. В комнате повисает молчание. Однако, оно не кажется смущающим или напряженным. Им так комфортно, что даже страшно. — Ты куда-то выложишь ее? — Нет, она только твоя… Чимин понимает, что в его душе чертов ураган, с которым он не способен справиться. Его глаза блестят в тусклом свете мониторов влагой, Юнги дергается, замечая это, и хочет уже спросить «что случилось», как его прерывает сам младший, подорвавшийся резко со своего места и заключивший его в крепких, удушающих объятиях. Мин не сразу находится, но потом коротко улыбается и, еле касаясь, кладет свои ладони на талию юноши, позволяя себе на мгновения сжать ее чуть сильнее. Тепло юного тела заставляет обычно трупно холодного и мертвенно бледного Юнги загореться, начиная с кончиков ушей. Его сердце бешено бьется в ответ на ощущения тяжелого дыхания у себя под ухом, холодного, мокрого носа, тычущегося куда-то в шею. И Чимин, может, даже заметил бы, кажется, несовместимую с жизнью аритмию, если бы его собственное сердце не колотилось бы оглушающе громко. — Ты дрожишь, — шепчет Юн, скользя пальцами по спине до острых лопаток, — я дам тебе свою толстовку, подожди… — Я не замерз, — возражает Чимин, не желая отпускать старшего из объятий, и только затекшая от неудобного положения поясница заставляет его сдаться, — я… Мин тут же скрывается за дверью и возвращается буквально через минуту со своей вещью. — Чистой одежды нет, — смущенно оправдывается Юн, протягивая сложенную аккуратно вещь, — но она, вроде, нормальная… — Не бубни, — улыбается простодушно Пак, в предвкушении вырывая одежду из рук хёна. Он напяливает ее поверх своей футболки, несмотря на то, что ему, действительно, было не так уж и холодно. От толстовки пахнет Юнги: его парфюмом, его кондиционером, кофе, которое он так любит, и, кажется, сигаретным дымом с отзвуками ментола. Чим глубоко вдыхает запах у самого воротника, оттягивая для этого вещь, и улыбается смущенному Мину, — пахнет тобой…приятно. Из-под ног старшего буквально землю выбивает от такого заявления. Он лишь кивает как-то заторможено. — Хочешь еще что-нибудь послушать? — Конечно!