Дом у озера

Чимин вновь собрал их всех. В последнее время он организатор всех около параноидальных затей. Все сошлись на том, что у него летнее обострение. Но Тэхён-то знает, зачем и для кого всё это. Выезды каждую неделю, ежевечернее массовое купание в реке. Прыжки с обрыва и тарзанки. Посиделки на берегу у костра, кто уходит последний, тот и тушит костровище. Пару раз последними оказывались Исо с Тэхёном. Ей доставляло какое-то нездоровое удовольствие заливать тлеющие угли. Она медленно лила воду из ведёрка, а потом присаживалась и ждала, ведь уже знала, что они просто так не сдаются, и пару крупных углей опять начнут тлеть, набираясь ало-красным изнутри. Тэхён ждал, когда она закончит и с чувством выполненного долга усядется на квадроцикл. Нос в саже, но Тэхён не подаст виду. И, уже завалившись спать, получит сообщение с фото, где У Джин смеётся, обнажая мелкие ряды белоснежных зубов, а Исо притворно злая указывает на свой нос. Он купил квадроцикл, не новый, но в отличном состоянии. Их компания стала часто проводить заезды. Сначала невинные, потом уже, когда все приобрели квадры, накатали нехилые трассы. Тэхёну пришлось купить защиту; пара трасс была не для слабонервных. А его несменным напарником стала Исо. Чимин этому был не рад. Число квадров варьировалось от десяти до пятнадцати в зависимости от возможностей. Не все могли подстроиться из-за рабочих графиков. Катались на желания. Это либо мясо на шашлыки к следующему заезду, либо заправка всех квадриков. Последнее затратнее, но зато азарт всё окупал. Все были довольны, проигравшие никогда не спорили. Крайний заезд потрепал нервы. Даже Исо не пищала, как обычно, Тэхёну на ухо. Вцепившись в него мёртвой хваткой, молчала, уткнувшись в спину. Та пара, что приедет последней, бьёт тату. Ну тут Чимин не лютовал, оставил выбор тату на проигравших. Хоть точка, но чтоб в кожу были вбиты чернила. Для этого он нашёл и привёз человека, тот бесплатно обязался выполнить работы ввиду личного интереса, не часто встречаются такие отшибленные компании. Исо тогда рыдала у костра, не стесняясь никого, сморкаясь Тэхёну в плечо, благодаря его за спасение от этого ада. Чимин под шумок отлепил её от 'недруга', увёл к реке умыться и более не выпускал из рук. Юнги, вечный невезун, в команде с Даин проиграл. Сбившись с пути и чуть-чуть поплутав на недавно обкатанной трассе, пришли последними. Даин же была в восторге, выбирая с мастером трафарет для будущего тату. По лицу Юнги было понятно, что он мысленно обложил всех отборным матом. Не исключено, что Чимину пересчитают ребра, ну или зубы. Юнги тоже не будет лютовать, предоставит выбор. О тату Юнги стали складывать легенды. Его никто так и не увидел. И примерное местоположение на теле обсуждается в чате каждый день. Мастер позже лишь подтвердил, что тату сделано, и за неразглашение ему заплатили. Сегодня Тэхён удивлён, они собрались семьёй. Так он в голове объединяет себя с малышом, Исо с Даин, братьев и детей. Поле возле покосившегося серого, местами поросшего мхом, здания конюшни выкошено давно, и сейчас чуть отросшая трава щекочет ступни ног. Изгородь из длинных жердей, недавно обновлённая их большой компанией, благоухает запахом свеже-ошкуренной древесины. Поодаль пасутся кони, вблизи лишь Вольт, Чимин пробует его седлать. Конь совсем не рад чужому седлу. Чимин ещё осенью заказал десять штук по индивидуальным размерам и с учётом всех нюансов. Но до сих пор ни для одного из коней не было межэтапного подгона, что уж говорить о готовности сёдел в целом. Они обсуждали поездку к ответственным лицам, чтобы эти самые лица привезти сюда и насильно усадить на коня с чужим седлом. София танцует на носочках возле Вольта, пытаясь дотянуться как можно выше — в идеале до гривы. И Вольт, сдавшись, тянется к ней сам, поддевая мордой, прижимает за спину к ноге. Она тут же обхватывает ногу Вольта двумя руками, поглаживая ладошками, приговаривает успокоительные: – Стой, Вольтик, тише, – прижимаясь лбом. – Я только чуть-чуть прокачусь, вон до той изгороди... Вольт фыркает, но вновь и вновь поддаётся ей. Питает он к ней слабость, как и она к нему. Он опять подталкивает её за спину ближе, хотя ближе уже некуда, позволяет Чимину себя седлать. София пользуясь моментом достаёт из-за пояса платья деревянный гребень, перебирая в пальчиках гриву, распутывает скатавшиеся сосульки, тихонечко чешет её. Вольт так и стоит склонив голову, покорно принимая заботу. – Поговорим? – Юнги со своей привычной хрипотцой, зажав травинку между зубов. Исо недалеко борется с покрывалом, которое поднимает тёплым ветерком, а она пытается его прижать. Три конца уже зафиксированы книгой, корзиной с едой и сланцами. Юнги с Тэхёном пытались помочь, но её "Ваша гиперопека здесь ни к чему, я вполне в состоянии накрыть нам поляну сама" они перевели на своё "Достали, уйдите" и ушли. У Джин, стоя за Софией, не разделяет её радости по поводу встречи с любимцем. В полной уверенности, что конь ей навредит. Поэтому наблюдает за идилией со снисходительной улыбкой. Готовый в любой момент спасать легкомысленную девчонку. – Ммм сегодня ты у нас активист-затейник? Ну давай поговорим. Где тату? – Что он тебе рассказывает о себе? - игнорируя вопросы, переходит к основному. Неожиданно. О Чонгуке они говорили единожды, когда Тэхён просил дни, и больше эта тема между ними не поднималась. Когда Исо вздыхает о редких приездах брата и что ей приходится в одиночку отбивать Тэхёна от посягательств неравнодушных, Юнги лишь недовольно цокает. Тэхён отводит взгляд от серьёзного друга. Наблюдает за Софией. Чимин уже водрузил её на Вольта, от седла в итоге отказались, поэтому она распласталась как лягушка, обхватив ручками и ножками спину коня. У Джин сбросил свою снисходительную улыбку, топчется рядом, подбородок подрагивает, и он уже не смотрит на Софию, а заглядывает в глаза Чимина, силясь прочесть в них, что всё идёт по плану. Исо ликует, закрепив таки покрывало. Все присутствующие показательно аплодируют её успеху, можно было бы посвистеть, но животных пугать не стоит. Исо закатывает глаза. – Давай я немножко тебе расскажу, как всё вижу, – Юнги не унимается. – Он тебе ничего о себе не рассказывает, но о тебе стопроцентно знает уже всё, – нотки обиды в тоне друга отвлекают от сути разговора. – Что он тебе обещает? Зовёт с собой? Переедет сюда? – на последнем вопросе недобро цыкает, ухмыляется, понимая его абсурдность. – Ну что-то, не знаю, – разрывает в руках травинку на маленькие кусочки. – Думаешь, ты такой же как обычно? Нет, малыш, как бы ты тут не улыбался, ввязываясь с этим сумасшедшим, – кивает в сторону Чимина, – во все его затеи. Я знаю, что это не ты. Ты закупорился в эти свои мысли, я не смогу тебя достать. Тэхён разглядывает свои ладони, не находя ответов ни на один вопрос. Доносится смех Софии, она кричит что-то про алтарь, белое платье. О том, как фата будет развиваться по ветру, когда она будет сбегать от У Джина. Она и сейчас белым пятном на чёрном как смоль Вольте. Белое лёгкое платье, белые сапоги с кружевными накрахмаленными голенищами, белая шляпа где-то уже на боку, видна лишь широкая лента на распущенных волосах. У Джин, не выдержав, насупившись, шагает в их сторону, высоко поднимая ноги, будто трава по пояс. Брякается перед Тэхёном спиной к нему. – Дурацкое лицо! – усиленно растирает алые щёки. Не любит показывать свои эмоции, все качества перенял от дяди. Тэхён сгребает его в объятия, тянет к себе прижимая. – Эта девчонка вытрепала тебе все нервы. Но У Джин отрицательно крутит головой. Опять её защищая. – На следующей неделе пойдёшь со мной и Намджуном смолить лодку? – Только мы? – тут же оживает. Закидывает голову назад, заглядывая в глаза. Для Тэхёна У Джин и София – успокоение. Но с У Джином изначально было всё не так легко. Сколько попыток вот так просто обнять его заканчивались ничем, он вырывался, брыкался, сбегал. А сейчас и сел-то перед Тэхёном только потому, что знал, что его обнимут и поддержат. – Только мы. – Тогда не говори больше никому, – недоверчиво косится на хитро улыбающегося Юнги. – А то они снова все соберутся. – Мороженое! – оповещая о своём прибытии, через ограду вдали перелезает Даин, наперевес с пластиковым ящиком. В плечо Тэхёна впиваются жилистые пальцы Юнги и валят его на спину. Он лишь успевает вытолкнуть У Джина и крикнуть "Беги!". Бежал он, конечно, недалеко. Схвачен и защекочен до слёз, так же оставлен в траве. Этот сахароголик-переросток под укорительные взгляды девочек несётся к Даин, чтоб заграбастать как можно больше вкусняшек. Тихий вечер уже алеет. Вода озера, прогретая за день, манит бликами заходящего солнца. Кожа кончиков пальцев сморщилась от долгого нахождения в воде, но Тэхён не может оставить детей. Уже не оглушая заливистым смехом, вдоволь наплескавшись, тихо переговариваясь, они пытаются держать равновесие на новеньких личных сапбордах. На берегу тоже ведутся тихие переговоры. Вокруг витают ароматы свежих салатов и жареного мяса. Когда в чате Исо сообщает об общем позднем ужине, собираются все до единого. Сразу находится свободное время и желание. Поначалу всех одолевало любопытство. Исо была интересна многим в их компании. Умная, кроткая и, как уже всем было понятно, свободная. Чимин расставил сразу всё по местам. Дал понять всем, что он тут ближе и приоритетнее. Исо же, как всегда, в неведении, не замечая и не понимая, что она уже чья-то. Теперь о ней знали ещё больше и приезжали не из любопытства посмотреть, как живут богачи, а потому что такие вечера предполагали что-то новое, интересное. Она читала зарубежную литературу, ту что в переводе затруднительно найти. Либо смотрели авторские фильмы с последующим обсуждением. Объясняла происхождение незнакомых слов. Она не пропускала никого, даже самых закостенелых, смахивающих на гопников мужиков заставляла связывать слова в предложения, предложения — в монологи. Было ли это им нужно? Если судить по тому, что сегодня здесь вновь все. Несомненно. Они не станут полиглотами или литературоведами. Но понимание того, что ты узнал что-то, о чём не догадывался полжизни, воодушевляет, что ли. И этот самый условный гопник радуется, как ребёнок, правильно ответив на вопросы Исо. Уже полгода как общеизвестно, Исо была ректором Университета иностранных языков Хангук. До аварии. После было долгое восстановление, переезд. Но быть на полном иждивении своих братьев себе не позволяет. Поэтому берётся за любую удалённую работу. Тэхён, прищурив один глаз, рассматривает тёмные силуэты детей, очерченые ореолом заходящего солнца. Он скучает по Чонгуку. Каждый день, час, минуту сердце без него сжато тоской. Кажется, что Чонгук чаще уезжает, чем приезжает. Всё та же неопределённость съедает всё хорошее, что остаётся в груди после приездов. Он не оставляет ничего, все таже несменная сумка, стандартный набор вещей. Он уезжает каждый раз будто навсегда. Рука опускается в тёмную воду. Кожа под водой становится белой, будто фарфор. Тэхён разворачивает руку, приподнимая к самой поверхности, кожа ладони тоже пошла морщинками. Прямо над ладонью замирает стрекоза, оглушая гулом крупных крылышек. О приездах Чонгука напоминает только долго не проходившая сладкая боль в мышцах рук и ног. Теперь и ночами Тэхёна пользовали будто в последний раз. И именно это 'пользовали' оседает в душе, потому что именно так он это ощущает. О работе Чонгук больше не рассказывает, но Тэхён понимает, что там что-то неладное, по тому, с какой концентрацией злости он приезжал последний раз. Стрекоза срывается с места, разрезая воздух взмахами острых крыльев. Шум и повышенные тональности голосов с берега привлекают внимание Тэхёна и детей. Тэхён видит посторонних людей. Лица мужчин ему незнакомы. У ворот трое верзил. Один такой же, со спиралькой за ухом движется к Исо в компании статного мужчины. Возле Исо уже танцуют двое худощавых павлинов, что-то объясняя, тыкая наперебой бумажками. – Он нашёл нас, – У Джин шепчет, боясь выдать своё местоположение. Он. Он уже стоит, возвышаясь над Исо. Тэхён понимает, что Чимина нет, он предупреждал, что задержится допоздна. Нужно выйти. Но У Джин вцепился в плечо, молча прося не уходить. – Это?.. – как можно мягче и ровнее. – Папа, – совсем глухо. – Но я не хочу больше переезжать. Крики усиливаются. Один из адвокатов, судя по всему, рассыпал папки. Тэхён наконец-то видит Юнги, который пытается разобраться в бумагах, что напихали Исо в руки. Он просит мужчин перестать кричать, напоминая о присутствии детей. Адвокаты снижают тон, а отец У Джина наконец находит их глазами. Исо совсем на себя не похожа, полностью растеряна и не отвечает на вопросы, изредка моргая смотрит в сторону ворот. Она ждёт его. Реагирует лишь тогда, когда отец делает шаг в сторону сына. Но её слабые попытки не останавливают мужчину. У Джин оседает на доске, по щекам катятся слёзы. – Он говорит, что мама больна. Что не может меня растить. А дядя... Он... Он прячет нас. Везде, – он смотрит своими чёрными, заплывшими туманом слёз, глазками. – Она не больна, – шепчет, медленно моргая, и крупные капли слёз расчерчивают новые дорожки на пухлых щеках, – не больна... Я только с ней буду. София, до этого застывшая так же, как и Тэхён, очнувшись, перебирается на доску У Джина, садясь за спиной. Закрывает ладошками ему уши. Их жилеты скрипят, потираясь друг об друга, заставляя Тэхёна придти в себя. Он, развернувшись, стирает слёзы ребёнка, отгораживая их от остальных и толкая доску, плывёт от берега. Остановившись на безопасном расстоянии, Тэхён видит, что ребята уже держат Даин, которая, не стерпев тона гостей, пытается выбраться из хватки и, судя по угрозам, навтыкать тому, что в круглых очочках. Чимин влетает, скорее всего, уже имея представление о ситуации. Не один. Кто-то, смутно знакомый, остаётся с Юнги и адвокатами, беря все переговоры на себя. Исо оживает. Плечи расправляются, скидывая напряжение. Дождалась. В таких ситуациях не спрятать чувств. Чимин закрывает её, что-то шепчет, накидывая на голые плечи свою куртку, получает два неуверенных кивка в ответ. А вот отец У Джина стоит на берегу и прожигает Тэхёна взглядом. – К тебе бегает? – голос сухой, как осенние листья, – Недолго ему осталось нежить тебя в своих руках, – опускает голову качая. – Наивный, совсем ребёнок, – говоря больше себе, чем Тэхёну. Тэхён слышит, как София что-то тихо напевает У Джину на ушко, а ладошки уже закрывают ему глаза. – Как думаешь, что он выберет: свою должность, статус, спокойствие семьи или тебя? Всё как-то быстро заканчивается. Все прибывшие сворачиваются за несколько минут. Лишь проклятия Даин сыпятся в спину, так не понравившегося ей самого шумного очкарика. Тэхён выводит детей, наспех снимая с них жилеты. Девушки из их компании помогают им обтереться, заматывая в полотенца и пледы. – Я их заберу, – Тэхён окидывает берег, не находя Чимина и Исо. Юнги, уже догадавшись, просит Даин собрать ужин детям с собой. – Что в бумагах? – Хорошего мало, – Юнги вздыхает, присаживаясь перед У Джином, зашнуровывая кроссовки. – Но никаких подтвержденных диагнозов и недееспособности. Они скорее меряются силой финансов. Столько шума, потому что не думали застать тут кого-то помимо Исо. – Ну пока ничего плохого, – Тэхён пытается соображать быстрее, но последние слова мужчины плавят мозг. – Зря бегали. Если бы он их не скрывал, всё было бы проще. Ну или вывез бы уже из страны, пока не разберётся. София подставляет свою ножку, намекая, что ей тоже стоит бы помочь, потому что замотанные в пледы они похожи на неваляшек. – Детки мои, у вас нет шлёпок? – бурчит, присаживаясь перед ребёнком. – Такие штучки ножку вдел и побежал. М? Нет? Я куплю. У Джин уснул, не поужинав, в гостиной на диване. София булькала посуду в раковине, когда приехал Намджун. – Ужинал? – Нет. С работы сразу же к вам. – Чимин? – Да. Всё расписал. Сказал, что дети у тебя. Я за ними. Чонгук прилетит ночью, утром будет здесь. София уже разогревает отцу ужин. Такое ощущение, что Чонгук общается со всеми, кроме него. Ни звонка за неделю. И даже в такой ситуации созвонился с отцом, но не с ним. – Их приезд не увенчался успехом, – отец пытается приободрить. – Они нашли, чем его прижать, – Тэхён грустно усмехается. – Он блефует, не думаю, что у них что-то есть. – Пап, – Тэхён смотрит устало. – Может, у них ничего и нет, но его должность никак не сопоставляется с этим, – упирается указательным пальцем себе в грудь. - Всё изначально было обречено. – Тэхён... Не руби с плеча, – Намджун вкладывает в голос всю свою уверенность, – это первая преграда, а ты уже опускаешь руки... Соберись. Было бы легче собраться, имей он хоть какое-то представление о ситуации в целом. На работе, в семье. А так он не может даже сориентироваться в происходящем, выстроить своё поведение. Проводив отца, Тэхён задерживается на улице. Опускаясь на качели беседки. Когда-то город выжимал его до капли, высасывал и оставлял полупрозрачную оболочку, и, преодолевая свою фобию, он мчался домой. Чтобы насытиться вновь солнцем, лесом, озёрной водой, красными закатами, дымной ночной росой, что окутывает поля. Когда приезжал заполночь, скидывал обувь прямо в машине и бежал по холодным, отсыревшим доскам узкой мостовой к реке. А там лодка с мотором, отец купил на первом году учёбы сына, пользоваться не запрещал. И он мчал вверх по течению, собирая брызги голой грудью, стянув с себя пропылившуюся футболку. И бог с тем, что ночи уже холодные, зато ноги босые, и вода течёт с волос между лопаток, а он вдыхал, вдыхал, вдыхал..... Ему не жить в городе, как и Чонгуку не жить в деревне. И чаша весов опускается всё ниже, насчитывая в них всё больше различий, несовместимостей. Они две детали пазла, но из разных коробок. Возвращается к У Джину. Не стал тревожить столь крепкий сон. Переносит его в гостевую, а сам остаётся спать прямо в одежде на диване. Поздний рейс, пять минут на кофе в кафе аэропорта, без сна третью ночь. Он знал о том, что Киён уже владеет информацией о Исо. Где-то просчитался, пропустив его отъезд из Сеула. Сейчас он готов, на руках все карты. После предстоящего в сентябре суда они забудут имя Чан Киёна. И Киён это знал, поэтому поехал наобум, решив перейти на язык угроз непосредственно к бывшей супруге. Но Чонгук понимал, что она не одна. Что теперь у неё защитников больше, чем он бы мог к ней приставить охраны. За это он не переживал. Тогда почему так колотится сердце? Потому что настало то время, которое он оттягивал как мог. Тэхён. Чонгук догадался о его чувствах, когда он приехал с семьёй в дом Исо. Он посчитал это чем-то нежным и хрупким. Такие эмоции можно видеть только у подростков, когда их чувства чисты и не зачернены предательствами, разочарованиями, болью. Чонгуку это было приятно, не более. Но дальше. Он будто подсел на эти ощущения. То, как он смущался и волновался при виде Чонгука. Ему были нужны эти эмоции. Стало необходимым, чтобы этот мальчишка смотрел так лишь на него. Тэхён тронул его чувства, поздним вечером, на крыльце стоматологии, когда так нежно, при рукопожатии, гладил пальчиком его ладонь. Потом то фото. Тогда ещё оно не заводило, не порождало желание. Оно поднимало изнутри взрослой, прогнившей души то низменное, чёрное, когда ты просто в бешенстве, что это фото видел кто-то ещё, когда это фото вообще было сделано для кого-то другого. И вот ты вроде бы сам ещё не разобрался в том, что чувствуешь, а уже разрабатываешь план по присвоению. Добиваться поставленной цели – в этом равных Чонгуку нет. И пусть эта цель ещё размыта и не имеет чётких очертаний, он намерен её добиться, а потом уже решит, что с ней делать. Ночь на мосту, под дождём, пошатнула его уверенность в себе. Тогда он хотел вбить в голову мальчишки смысл жизни. Но будто поговорил с собой. Испугался впервые в жизни. Решил отступить от такой зыбкой цели. Тэхён молод, красив. Сегодня он смотрит на тебя заискивающе, влюблённо, а завтра поймёт, что ты внутри давно пуст, поймёт, что ошибся. Молодым свойственно ошибаться. Именно тогда сам Чонгук понял, что не вынесет его разочарования. Возраст. Одно из первых, что тормозило Чонгука, он был уверен, что Тэхёну не больше двадцати. Он сбежал тогда поджав хвост, подстёгнутый пинком своей похоти. Потому что это мозговыдирательно в тридцать восемь осознать, что хочешь пацана. Не просто любоваться красивой картинкой, а хочешь его под себя, драть его до криков, до оргазменных судорог, не давая продохнуть. Так грязно он представлял это тогда. Что сейчас? Вкус его тела - это нечто нежное, чувственное, естественное, похожее на вкус воды. Каждый раз Чонгук задыхается в тисках запаха его кожи. Что это за запах? Ему нельзя дать описание. Запах морозного утра, чёрной ночи, проливного дождя, соснового леса, всё вместе образовывая что-то неземное, от чего волоски на коже становятся дыбом, зрачки расширяются, а мозг программируется только на то, чтобы вдохнуть как можно больше. Никто и ничто не имело над Чонгуком такой власти. Голос Тэхёна, его запах — он весь стал его слабостью. В моменты, когда на Тэхёна нападает этот безумный мальчишеский смех, Чонгук чувствует тревогу, где-то глубоко. В сотый раз спрашивает себя, а достоин ли он его? Но внутренний голос молчит, давно с ним не общается, уступив место голосу эгоизма, себялюбия и гордости. Все живут по разным земным законам. Он давно ставит свои личные интересы выше интересов окружающих. Семья не в счёт. За редкими исключениями. Помощь этому селу тоже исключение. Попытка задобрить внутреннего себя, отбелить то чёрное, что въелось намертво. Но если бы он не был таким, он бы не поднялся на эту высоту. Без этой черты характера ты ничто, в море таких же чёрных людишек. Но не всё потеряно. Чонгук признал себя эгоистом, а это значит, что его эгоизм рационален, он может оценить свои действия и знает какие его ждут последствия. Для его целей это качество просто подарок небес. Он всегда был в себе уверен... Всегда. Этот ребёнок тоже подарок небес. Только в наказание. В реальности дан ему прямо в руки. Во снах всегда ускользающий, там же во снах Чонгука обнимает своими мерзко-холодными руками страх. Страх, что не сможет, не удержит то, что само далось в руки. Это чувство теперь выходит из снов и проживает с ним каждый день. Душит страх того, что Тэхён сам решит его оставить. Чонгук сам должен решить, когда всему этому придёт конец. Когда Чонгук сам от этих отношений устанет. Тогда он продержался недолго. Сорвался при первой же возможности. Испробовать - стало назойливым желанием. У Тэхёна кто-то был. Да. И всё равно Чонгук считал, что он ему достался чистым, непорочным. Чонгук сам рядом с ним другой, его такого не существует. Тэхён не ангел. То, что он позволяет вытворять с ним в постели, лишает его этого звания. Но он определённо с небес. Чонгук возвращался в этот дом, в эти руки, в эту постель, всё яснее чувствуя бессильный гнев от безысходности. Каждый раз он хочет остаться и отрезать этот берег от остального мира. Быть тем, кем видит его Тэхён. Тэхён день ото дня отбеливает его душу, его предельная щедрость - дарить внутреннее накопленное тепло. Это невыносимо, принимать это тепло невыносимо. Чонгук всё чаще задаётся вопросом, что такого успел совершить этот ребёнок, что свыше посчитали нужным случиться этой встрече. Чонгук реалист. Вместе им не быть. Это лишь вопрос времени. Обманул? Да. Хотел сделать больно? Отчасти. Решил, что знание того, что он за человек на самом деле, вызовет у Тэхёна шок, не боль. Тем самым притупив чувство предательства. Но с недавних пор, вдали от него, Чонгук стал себя перед собой же оправдывать. Напоминая себе о том, из какого дерьма он поднял себя и свою семью, о ещё со школы продуманных действиях, о первоначальных целях. А в объятиях его рук, когда длинные пальцы зарываются во влажные после секса волосы Чонгука, одолевает соблазн разделить своё тело на двоих, и ту часть, что уже отбелили, оставить с этим мальчишкой. А самому бежать, бежать, бежать, не оглядываясь. Потому что всё яснее мысль, что не сможет его оставить. Что теперь боится его ненависти и равнодушия сильнее смерти. Затянувшийся отъезд помог взять себя в руки. Расставить всё по полочкам. Он едет сейчас не из-за Исо. Их компания вышла одной из первых в финал. И теперь они ведущие в самом масштабном проекте десятилетия. Только слабые плачут, что у них не было выбора. Выбор есть всегда. И жизнь, как всегда, услужливо Чонгуку его предоставила. Через месяц он уезжает в Америку. Срок их проекта 10 лет. Сегодня ставший самым близким человек его возненавидит. А сам он утопит свою душу в черноте своих поступков, навсегда.