Дом у озера

Чонгук добрался до дома ранним утром, когда солнце только только начало выкарабкиваться из-за макушек деревьев. Одна часть озера ещё погружена в тень, а другая слепит, отражая лучи солнца прямо в глаза Чонгуку, прогоняет, оно будто чувствует. Он, чертыхаясь, тормозит, наехав на неровность. Ещё долго сидит в машине, уговаривает своё вновь обмякшее сердце успокоиться. Хочется, как и всегда, влететь в дом, отрыть из пуховых одеял и заграбастать в объятия такого мягкого, сонного, беззащитного. Целовать, не давая прийти в себя, обнажить и… Чонгук останавливает снующие мысли. Несколько резких выдохов, чтобы разогнать так ни к месту возникшее возбуждение. Он больше не позволит себе коснуться его. Открывает дверь ключом, который когда-то был ему торжественно вручён, бесшумно опускает его на тумбу в прихожей; больше он ему не понадобится. Сняв обувь, неторопливо идёт к лестнице, замечает Тэхёна. Он спит на диване в безразмерных спортивках и такой же толстовке, задрав руки вверх, спасает глаза от солнечного света в сгибе локтя. Толстовка задрана до груди, оголяя мерно вздымающийся живот, и сердце Чонгука опять пропускает удары. Желание забрать его с собой так же сильно, как и мысль, что Чонгук не имеет на это права. Как он может позволить это себе? Как? Как забрать этого человека в мир, где люди намного дешевле, чем их одежда, где благодарят за ложь, но обижаются на правду. Где каждый репортёришка выискивает о нём информацию погрязнее, и окунуть во всё это Тэхёна Чонгук не может себе позволить. Ему лучше оставаться таким человеком, который верит, что воды озера наполняют его энергией. Человеком, который спрашивает у кукушки, сколько лет осталось ему жить. Человеком, который воткнул ржавый нож, найденный строителями в саду, над входной дверью, говоря, что это оберег от злых людей и убеждая, что они не смогут переступить порог его дома. Ошибся. Вот он, Чонгук, переступал, и не раз. Он оставит в памяти его непреклонность, упорство, наивную пылкость. Даже если сам Тэхён вычеркнет воспоминания о нём, как самое грязное, что случалось в его жизни. Тэхён чувствует прикосновение к ладони, и сон мгновенно отпускает из своих объятий. Он как ребёнок, не открыв глаза, тянет руки, зная, кто перед ним. Его обнимают крепко, вбирая щекотно воздух возле ушка. — Привет. Отпускают. И сразу пусто и холодно. Чонгук обходит стол, садится во главе. Тэхён плетётся следом, растирая глаза. — Как Исо? — Всё хорошо, — голос холоден, и температура в комнате понижается на несколько градусов, холод пробирается под одежду и касается разогретой ото сна кожи. Тэхён включает чайник и возвращается к столу. — Тот мужчина… — начинает, опускаясь на стул подогнув одну ножку. — Тэхён, тебе не стоит об этом переживать. — Тогда о чём мне переживать, Чонгук? О чем я должен знать, чтобы быть готовым к чему-то подобному? — полушёпотом, не нарушая утренней тишины. И на стол, так же тихо, ложатся бумаги. Тэхён, не отрываясь, смотрит в глаза, в них всё видит. Это конец. Пробежался по первой странице. Ground Zero — проект десятилетия на месте уничтоженных башен-близнецов. Фото макета ниже: два льющихся в бездонные бассейны водопада, шесть высоток, музеи. Нужно… Нужно открыть окно. — Тэхён… Минутная слабость отключает разум, Тэхён подаётся вперёд, накрывая ладонь мужчины, сжимая. — Забери меня… Не оставляй. — Дядя? — У Джин спускается по ступенькам, растирая, как и минутами ранее Тэхён, глазки. Отпустил. Отпрянул, вставая со стула. — Я… сейчас. Будешь чай? — Тэхён спрашивает ребёнка, целуя в макушку. — Буду, — бурчит, забираясь на колени к Чонгуку. — Я сейчас… — повторяется. — Только, — машет, неопределённо указывая вверх. — Я сейчас, — уходит. Опять ванная, опять течёт вода. Чтобы прогреться ей нужно время. У Тэхёна этого времени нет, он сидит на дне ванны в одежде, промокший насквозь. И когда ванна наполовину полна, а по макушке бьёт уже кипяток, закрытая дверь дёргается несколько раз. — Тэхён, — он отключает воду, чтобы Чонгук услышал и не надумал ничего плохого. — Не покидай это место из-за меня. Я увезу Исо. Опять диктует, как ему жить, что делать дальше, раздаёт установки, как у него всё просто. Включает воду, чтобы не слышать удаляющиеся шаги Чонгука, чтобы не слышать звук отъезжающей машины. Но он слышит. С силой зажмуривает глаза, пока под веками не начинают расходиться цветные волны, зажигаясь вспышками, как картинки калейдоскопа, боль полосует сердце. Слёз не будет, он был готов, знал, что этот человек не будет с ним. Больная привязанность. В книгах пишется, что это лечится: друзьями, временем, новыми ранами. Намджун сидит в кабинете заперев дверь, в руках стакан виски. Он пил его три раза в жизни. На свадьбе и при рождении детей. — Сука. По полу раскиданы анкеты, с фотографий на него смотрят дети от грудничков до трёх лет, к каждой анкете скрепкой пристегнут номер телефона и адрес детдома. На экране пропущенный от Сокджина. Скрин в сообщении от Хосока с круглой суммой на счету и вопрос, «Что это значит?». Откупился по всем фронтам. Предоставил целую базу детей и в Корее, и за границей, внёс в бюджет баснословную сумму на развитие села. Намджун сметает остатки анкет со стола, с криком запускает стакан в витрину с квадрокоптерами. Стекло осыпается горой на пол, разносится по кабинету громкой рационной помехой. Как смотреть в глаза сыну, которого ещё вчера стыдил за слабость? Но ведь мальчишка смотрел на этого мужчину, как никогда не смотрел ни на кого в семье. Ведь это и есть любовь, пусть другая, но за неё стоило бороться. Сам Намджун знал, что будет сложно, что эта птица не их полёта. Ошибка. Это его ошибка, не ребёнка. И такие ошибки совершали сотни и тысячи раз до него. На чужих ошибках не учатся, они учат лишь тех, кто их совершил. Четыре месяца слились в один день. Жить по накатанной оказалось вполне сносно. Работа, дом, малыш, встречающий каждый вечер танцами и выпрашивая дурно пахнущую вкусняшку. Исо не уехала. Чимин — это скорее первостепенная причина этого решения. Тэхён больше не в компании, не участвует в посиделках, поездках. Ему дали время, не тянули с собой, не настаивали. Навещали по одному, и это лишь раздражало. Ведь каждый пытался разглядеть подвох, зацепиться за ниточку и распутать этот клубок тревожности. Каждому что-то виделось, мерещилось в лучащемся улыбкой лице. На новогоднем корпоративе, как на допросе. Пришлось выложить правду о предстоящей поездке в Йосу, вплоть до предъявления билетов. Все новогодние праздники и ещё неделя у стариков. Все пытающиеся разглядеть беду успокоились. Не углядели. Ему важно, чтобы наверняка. Поэтому самый дешёвый билет взят на первое января, рейс в полдень. Просил никого не тревожиться, спокойно отдыхать, что провожать нет нужды. Ему важно, чтобы наверняка. Поэтому утром тридцать первого родителям он говорит, что будет с друзьями, а друзьям, что будет с родителями. Самое главное, чтобы никто не имел ни единого шанса найти его раньше времени, вернуть назад. Чтобы все, кто до сих пор начеку, дали слабину. Поэтому нужно, чтобы все вокруг точно знали, где он сейчас. Тэхён крутит в руках банку с таблетками. Их, конечно же, хватит, должно хватить, с его весом хватило бы и половины. Ему важно, чтобы наверняка, чтобы потом не смотрели настороженней, с жалостью, что как яд разливается в организме, не убивая, лишь разъедая разум. Всё это время он живёт с тьмой внутри, с такой густой и липкой. Ночами она разрастается, и сейчас внутри не осталось ничего кроме неё. Она хуже просто тоски, страшнее просто страха, которая сам ужас, ледяной и такой спокойный, что захочешь не закричишь. Тэхён смотрит на медленно ползущие стрелки часов, на гуляющие по кухне тени; возможно, их нет, мозг затуманен. Нужно дождаться хотя бы двух часов ночи. Чтобы не забеспокоились, если вдруг позвонят, а он не ответит. Но после двух вполне можно отключить телефон. Будут думать, что уснул, продолжат праздновать, отдыхать. Лишь бы выбросили его из головы до обеда первого января. А там уже и рейс, сутки в запасе. Таблетки — это прекрасное разноцветное лекарство от жизни, от её невыносимых дней. Он пытался, правда пытался прожить, пройти сквозь неё, не рассчитывая и не прося многого. Но больше не может, это всё не для него. Хлопок, и вздрагивают ресницы, в ладонь сыплются разноцветные горошинки. Главное не думать, что ты ещё чей-то сын, чей-то брат, чей-то друг. С этим справляется тьма. Юнги неуютно, экран телефона вновь гаснет, дурацкий ворот рубашки сдавливает шею. Вены вздуты, и дышать всё труднее. Он поднимается из-за стола под взволнованный взгляд Чимина. Выходит на крыльцо родительского дома, мороз окутывает колючим холодом. Пытается расстегнуть ворот, вырывает с корнем пуговицу, вышвыривая в ночную, разбавленную редкими цветными вспышками пустоту. Длинные гудки. — Да, Юнги?! Мы всё же решили приехать! Будем в два, может позже! — Намджун голосит перекрикивая салюты. — Тэхён…. Мне нужно его услышать, — хрипло, сдавленно, говорит то, что уже два часа долбит мозг. Намджун замолкает, видимо, заходя в дом, чтоб слышать чётче. — У вас что-то случилось? Он поехал к нам? Юнги сжимает рубашку на груди. Сука! Сукаааа! — Нет. Вот же он. Мы ждём вас. Скидывает, набирает следующий. — Ты нужен, — и больше ни слова. Знает, что там поймут, для чего и куда. В прихожей одевается, роняя вешалки с куртками, натыкается на Исо. Она всё поняла, затыкает рот ладонью, воет оседая в ворох курток и обуви. Все высыпают на улицу, но Юнги взглядом запрещает ехать остальным, берёт лишь Чимина. Тэхён ступает по льду, босые ноги оставляют следы на непрозрачном, расчерченном трещинами, льду. В ушах стоит шум от далёких салютов. Домашний, шёлковый костюм продувается ночным ветром, ощущение будто вовсе без одежды. Прорубь в тридцати метрах от берега, чёрным пятном на белой глади. Тэхён опускается перед ним на колени, место его тьме, там, на дне. Тело окутывает такое обманчивое тепло, и хочется прилечь, закрыть глаза, забыться. Пространство освещается фарами машин, их три, Тэхён их чётко видит, так же чётко понимает, что он в чёрном заметен на льду. Сидит не двигаясь, не ощущая себя ни живым, ни мёртвым. Он видит Юнги, он бежит к нему. — Не спеши, — Тэхён шепчет, выпуская пар сквозь растрескавшиеся губы. — Не спеши. Юнги падает на колени, сбивает Тэхёна заваливая на лёд. — Я сдохну с тобой, — цедит на ухо. — Бери на себя и этот грех. Я сдохну с тобой, клянусь… Он не стоит тебя. Он живёт, и ты живи!!! — Не могу, — глаза закатываются, сознание на грани пропасти. — Он не при чём. Я просто не могу. Вы все…. Все живёте правильно. Даже он… — из последних сил кивая в сторону, упавшего рядом с ними Чимина. — А я… Я неправильный. Ошибка. Я больше не хочу. Отпусти. Тэхён слышит ещё шаги, чувствует, как закутывают в одеяло, как знакомый, низкий голос произносит название таблеток, и об лёд ударяется пустая банка. Из последних сил открывает глаза, веки будто весят тонну. Мужчина поднимает его на руки. Взгляд — ни удивления, ни сожаления, лишь бледно-голубая холодность. Такой же безразличный, как тем утром у дома Тэхёна с ящиком инструментов, такой же серьёзный и сосредоточенный, как тем вечером с бумагами Исо в руках. И такой же далёкий, как и уплывающее сознание Тэхёна. Чонгук выходит на лёд. Он прозрачен, как стекло, вода под ним чёрная. Он не знает зачем, но ему нужно двигаться, гонимый холодным страхом, он срывается на бег, в центре озера падая на колени. Он слышит, его маленький мальчик зовёт его. Подо льдом из черноты поднимается тело, и в лёд вбиваются маленькие кулачки. Такое родное лицо, белое, усыпанное пузырьками воздуха, тёмные локоны развиваются, как в замедленной съёмке, глаза полные страха. Губы двигаются, но звук обрывается, всё погружается в давящую тишину. Чонгук бьёт кулаками лёд, рассыпая мелкими крошками, смешанными с кровью осколками. Он бьёт, пока не понимает, что Тэхён не двигается, лишь смотрит изредка моргая. Щёки пошли румянцем, а тонкие пальцы очерчивают изнутри трещины, что как дикий зверь впитывают кровь Чонгука. Он вдруг грустно улыбается и отталкиваясь, уходит во тьму. Чонгука трясёт мелкой дрожью. Он бьёт лёд, кричит беззвучно. Мозг уже понял, что это сон, но он не может остановиться. Раннее мартовское утро, Чонгук выходит на балкон. Щёлкает зажигалкой, затягиваясь, не обращая внимание на подрагивающие пальцы. Он не снился ему ни одного дня, все мысли о нём запивались, загружались работой, чем угодно лишь бы не вспоминать, как это чувствовать себя человеком, как это получать желаемое; тело, улыбку, тепло. Он справился, он знал, что и Тэхён справится. Он оставил в селе своего человека, каждый день в течение месяца тот присылал ему фотоотчёты. И в какой-то момент стало невыносимо. Последняя информация была о том, что не только человек Чонгука наблюдает за Тэхёном, информацию по неизвестному тоже проверили и поняв всё, Чонгук отозвал слежку. Просто приезд на родину бередит душу и так хочется сорваться туда, где осталось его сердце. — Холодно. Девушка ступает тихо за спиной, накидывает на плечи плед. — О себе позаботься, — Чонгук разворачивается, смотря на ступни девушки. Она поднимает ножку, показывая мохнатые тапки и высокие тёплые гольфы. — Я курю, не дыши этим, иди в тепло. В дверь молотят кулаками. Чонгук цыкает, затушив сигарету. Телефон разрывается входящим. — Шеф, она… — Исо? — Да. Я уже поднимаюсь. Он отправляет девушку в её комнату. Сам идёт открывать дверь. Исо влетает, но перехватывается подоспевшим начальником охраны. — Ты! — она тычет пальчиком в воздух. — Ты поставил прослушку! Чонгук уже и забыл. Он ни разу не затребовал записи. — Исо, как ты добралась? Где У Джин? Она не общалась с ним с того самого дня. Встречались лишь раз в суде, но не обмолвилась ни словом. Видит по глазам, не простила. — Сними её к чёрту! — Хорошо, Исо. — Что ты хотел там услышать? Что всё хорошо? Намного легче бросить, зная, что в любой момент можешь вернуться. Да, Чонгук! Только ты не представляешь, что нам пришлось пережить…! Позади щёлкнула дверца, а Чонгуку будто ею по нервам. Он видит, как округляются глаза Исо. — Не может быть, — Исо безвольно повисла в хватке охранника, — значит все, что пишут, правда? Ты не… — она замолкает на какое то время, что-то обдумывая. Периодически бросая взгляд за спину Чонгука на огромный живот девушки. — Ей же скоро рожать, — шепчет, не веря. — Ты же… Она выпутывается из медвежьих рук, такая маленькая. Взгляд вмиг потух. — Зачем? Зачем всё это было? — она сама держится за руку охранника. Он не отступает, наоборот уже будто защищает её. — Ты забрал его у семьи, у друзей, у меня, — последнее еле слышно. Слёзы хлынули, размывая фигуры людей. — Я же всегда гордилась тобой. Ты был опорой для каждого в семье… А теперь… Я тебя ненавижу. — Исо… — девушка за спиной Чонгука хочет успокоить. — Слава Богу, он этого уже не увидит, — она не желает слушать никого. Слова Исо доходят до слуха, но мозг не хочет их понимать. Паника накатывает волнами. — Что это значит? — Заткнись! —  он никогда не видел этой её стороны. Она разворачивается собираясь уходить. — Исо, где он? Но девушка выходит хлопнув дверью, обрубая тишиной. Оставляет в душе ошмётки неверия, и он, оцепенев, не может двинуться. — Исо!!!