Метаморфозис

За семнадцать лет жизни ножницы ни разу не коснулись её русалочьих волос. Когда она распускала косы, они ниспадали до самых колен, шёлковыми тёмными прядями ложились на белую спину и курчавились у висков. Я видел это, а потом видел другое: как её волосы седеют, как желтеет и отмирает кожа, как её богатую могилу оскверняют расхитители, и на разворошённом погосте остаётся хлипкий крошащийся череп с чёрными глазницами. — Время не пощадит тебя, Посвящённая, как не пощадило меня, — сказал я ей однажды. Её это не напугало. Когда ты юн, старость и немощность кажутся тебе унылыми сказками, только и всего. — Жизнь не кончается смертью, — предсказуемо ответила она тоном прожжённой проповедницы. — Так завещал… — Ты хочешь жить вечно? — А вы? Я ухмыльнулся. Я видел мертвечину каждый день: в лицах людей, кронах деревьев и бурных потоках — они высыхали и увядали на моих глазах. Я видел могильных червей, копошащихся в рёбрах жрицы, прах и тлен, и был лишь один способ остановить это. — Попрать смерть? — она угадала. — Однажды к посвящённой жрице Паладайна явился Бог. «Ты станешь моей пророчицей, жрица, — сказал он, — а в награду за это бремя можешь попросить у меня любой дар, какой только пожелаешь. Но лишь один». И она попросила вечной жизни. Как думаешь, Посвящённая, что же с ней стало? Она молчала. — Бог исполнил её желание, — не дожидаясь ответа, сказал я. — Но в придачу к вечной жизни дурочка забыла попросить вечной молодости. Она старела и разлагалась, но всё ещё была жива. И мечтала, конечно, лишь об одном: умереть. В конце концов несчастная пророчица превратилась в кучку праха, но даже тогда не умерла. Злые дети собрали её останки в бутылку и потешались над ней, выспрашивая: «Жрица, жрица, чего тебе надо?», — «Помирать надо», — отвечала она. Какая прелесть, правда? — Это притча? — Это легенда. — Мне кажется, вы сами её придумали, господин чернокнижник. Я улыбнулся. Она больше не мыла руки после моих прикосновений и не окропляла себя святой водой после наших встреч: она разглядела во мне человека. Не неверного, но падшего, и всё же — брата. «Ты, терзаемый демонами и погрязший в грехах! Я спасу тебя, ибо возлюбила тебя, как отца и мать. И истинно сказываю тебе: вместе с тобой войдём мы в ворота Рая. Ты и я», — так звучали её полуночные молитвы. Как лекарь, омывающий чужие язвы и вскрывающий гнойники, теперь она шла ко мне, не боясь запятнаться, и надеялась очистить мою зловонную душу от скверны. Это было по-своему трогательно, вот только моя душа ей не по зубам. — Без зубов останешься, жрица.